Вопросы теории и практики художественного перевода, получившие освещение в работах осетинских исследователей, являются неотъемлемой частью тех общих проблем, которые на протяжении не одного десятилетия разрабатывались в российской науке.
Начиная с тридцатых годов произведения осетинской поэзии, прозы, драматургии стали появляться на русском, украинском, грузинском языках. Журнал “На рубеже Востока”, который выходил на русском языке в Тбилиси, поместил обзорную статью С. Кулаева “Современная литература Осетии”. Особенно интенсивным сделался художественный перевод – осетинский читатель получил на родном языке ряд произведений русской и мировой классики. В переводе Б. Зангиева вышли “Хаджи-Мурат” и “Казаки” Л. Толстого, рассказы М. Горького. К этому времени изданы были также “Цыганы” в переводе Г. Плиева, “Медный всадник” в переводе Х. Ардасенова, “Каменный гость” в переводе Нигера, “Мцыри” в переводе Д. Мамсурова и др.
Важной вехой в культурной жизни Осетии явился 1934 год: в газете “Растдзинат” (“Правда”) открылась дискуссия по проблемам художественного перевода, в которой приняли участие видные осетинские писатели.
Особого внимания заслуживает деятельность Нигера (псевдоним Ивана Васильевича Джанаева) – видного поэта, драматурга, ученого, немало сил отдавшего и художественному переводу. Однако эта сторона его работы – теоретика и практика художественного перевода – все еще недостаточна изучена, и поэтому на ней следует остановиться особо. В личном архиве поэта, который хранится в Северо-Осетинском институте гуманитарных и социальных исследований, сохранились материалы, которые на многое взглянуть по-иному, многое понять в деятельности этого яркого представителя осетинской литературы, одного из продолжателей традиций К.Л. Хетагурова.
Прежде чем непосредственно перейти к вопросу теории и практики художественного перевода, тех тем важнейшим принципам этого искусства, которых придерживался Нигер, необходимо хотя бы несколько слов сказать о его отношении к русской классической литературе ХХ века. В архиве поэта хранится тетрадь с многочисленными выписками из произведений русских поэтов и, кроме того, анализ фрагментов произведений А.С. Грибоедова, Н.В. Гоголя, Н.А. Гончарова, выписки из работ В.Г. Белинского и Д.И. Писарева. Все это занесено в общую тетрадь, озаглавленную “Русская литература XIX века”.(1)
Несмотря на весьма широкий круг интересов, пожалуй, наибольшее внимание Нигер уделил наследию В.Г. Белинского, таким программным его статьям как “Литературные мечтания” и “Речь о критике”. Хотя статья В.Г. Белинского и была написана по поводу выступления профессора А. Никитенко в Санкт-Петербургском университете в марте 1842 года, она, в свою очередь, явилась одной из важнейших в наследии великого критика.
Работа Нигера “О принципах художественного перевода и переводах “Интернационала” на осетинский язык”, которая хранится в архиве поэта, начинается с рассуждения автора о характере словесного материала, определенной “системе слов”, имеющих важное значение в стихотворной строке. Характерно, что свои наблюдения над звукозаписью, эвфонией стиха, Нигер убедительно обосновывает примерами из русской поэзии – стихотворениями А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Фета, К. Бальмонта и др.
На многое способна пролить свет и неутомимая работа Нигера над изучением произведений русской и западноевропейской литератур, философии, о чем можно судить по сохранившимся черновым записям поэта.(2) Они содержат выдержки и замечания Нигера из трактата Ж.Ж. Руссо “Рассуждения о науках и искусствах”, философской работы Ф. Ницше “Так говорил Заратустра” и др.(3)
В процессе многолетней и упорной работы над переводами произведений А. Пушкина, М. Лермонтова, А. Кольцова, других русских поэтом на осетинский язык Нигер приходит к одному из важнейших и ключевых требований теории и практики художественного перевода. Так, касаясь перевода стихотворения Цейдлица “Воздушный корабль”, выполненный М. Лермонтовым, осетинский поэт замечает: “Перевод имеет один единственный принцип – это стремление к тому, чтобы перевод был равноценен оригиналу”.
Обращение Нигера к осетинским переводам “Интернационала”, выполненных переводчиками далеко неодинакового дарования, их подробный анализ, наглядно свидетельствуют о том, насколько широко понимал Нигер задачи художественного перевода. Его суждения часто предвосхищают требования, выдвигаемые современной теорией художественного перевода. Относится это в первую очередь к национальному своеобразию оригинального произведения, его историческому колориту и необходимости перевыражения на другой язык. Значительно позже требования эти будут сформулированы в трудах таких известных теоретиков художественного перевода, как А.В. Федоров, И.А. Кашкин. “Воссоздание общего содержания и облика произведения, игнорирующее характерные частности, – по справедливому замечанию Федорова, – может привести к утрате его индивидуальной окраски и к тому, что по вызываемому впечатлению оно будет совпадать с каким-либо другим, но все же не тождественным произведением литературы. И только отношение между произведением, взятым в целом, и отдельным моментом в нем или частной его особенности характеризует его индивидуальное своеобразие – как с идейно-смысловой, так и с формальной точки зрения”.(4)
С именем И.А. Кашкина связан такой метод перевода, как “реалистический”. Затрагивая многие аспекты теории и практики художественного перевода, он пристальное внимание уделял и проблеме национальной специфики, своеобразия иноязычного произведения и необходимости ее воссоздания. “Национальная форма, – по убеждению Кашкина, – передается глубоким проникновением в самую суть национального своеобразия народа, убедительным раскрытием того, что общность психологического склада выражается в ее языке, и того, как в литературе это осложняется индивидуальным своеобразием стиля автора и изображаемого персонажа”. И далее, углубляясь и поясняя эту мысль, И. Кашкин пишет: “Путь к пониманию национального характера – в глубокой и тонкой передаче того, как общность психологического склада отражается в тот или иной период в данном языке и литературе этой нации и конкретно выражена в произведениях данного автора. Если удается художественно убедительно воспроизвести то, что хотел показать автор, если читатель увидит то, что видел и слышал автор,–задача решена”.(5)
Находясь в русле развития родной литературы, и при том, в ее наиболее сильной струе, Нигер, конечно, не мог оставаться сторонним наблюдателем процесса становления переводческой школы. Как свидетельствуют его наблюдения, его анализ осетинских переводов и соответствующие обобщения и выводы, ему здесь принадлежит немалая заслуга. Обращение Нигера к осетинским переводам “Интернационала”, их анализ – наглядное свидетельство того, насколько широко понимал Нигер задачи художественного перевода. Так, разбирая переводы басен Крылова, выполненные К. Хетагуровым, Нигер показывает насколько они отвечают подлиннику.
Именно с учетом всех важнейших компонентов искусства художественного перевода разбирает Нигер переводы “Интернационала” Г. Баракова, Ц. Гадиева, А. Гулуева, К. Бутаева, Б. Кочиева.
Примечательно, что останавливаясь на переводе каждого из названных поэтов, Нигер отмечает, что ему не удалось “хронологически рассмотреть эти переводы, а это было бы желательно, ибо на этом можно проследить эволюцию перевода”. Как видим, Нигер не ограничивается лишь эмпирическим анализом переводов, а стремится к задаче более глобальной, а именно, проследить саму “эволюцию перевода” (выделено мной – М.Ч.).
Перевод Г. Баракова, по мнению Нигера, не представляет интереса ни в языковом, ни в художественном отношении, однако, что касается перевода Ц. Гадиева, то он “дал нам возможность видеть “Интернационал” в осетинском костюме”. “Каков этот костюм – плох или хорош, красив или не красив, это другое дело. Для нас в данном случае, важно,что он осетинский, именно осетинский”.(6) Тут обращает внимание замечание Нигера о самом языке, национальном характере перевода на осетинский язык, когда подлинник облекается в другую национальную “одежду”, однако ничего не говорится о подлиннике, насколько перевод Гадиева приближен к нему, насколько он его перевыражает. Надо полагать, что это случай, известный в практике художественного перевода как “вольная переделка” на собственный национальный лад.
Перевод А. Гулуева относится к 1922 году, когда поэт, как отмечает Нигер, недостаточно хорошо владел иронским языком. “Владея иронским языком, Гулуев дал бы без сомнения хороший перевод. Подбор слов в звуковом отношении безукоризнен, установка на выражение полная. Неудобопроизводных слов нет. Стих Гулуева певуч”.(7)
Вполне очевидно, что перевод А. Гулуева наиболее отвечает тем требованиям, которые Нигер предъявлял художественным переводам.
Говоря же о переводе К. Бутаева, Нигер отмечает, что исключается всякая возможность говорить о нем как о переводе художественном: “Беда, когда переводы превращаются для осетин в какие-то зеленчукские надписи”. В полной мере относится это и к переводу Б. Кочиева, разбор которого Нигер завершает таким ироническим замечанием: “Да, очевидно, надо быть “мастером”, чтобы заставить “Интернационал” звучать по-Тредьяковскому!”.(8)
Нельзя не отметить в теоретических воззрениях Нигера такой важный вопрос, как национальное освоение оригинального произведения посредством перевода и о допустимости или же о недопустимости такого освоения в каждом конкретном случае. “В случае заимствования, – как справедливо замечает Нигер, – необходимо обратить заимствование в свою собственную прелесть слога, чувств, мыслей и стихотворных красот”, при этом “избегая натяжек, стараясь согласовать с формами оригинала родного языка”. Тут совершенно очевидна ориентированность на национальное освоение оригинального произведения, разумеется, с учетом каждого конкретного случая.
Мысль Нигера о том, что необходимо избегать при переводе натяжек, и “переводить слово в слово, без насилия языка” может быть неверно истолкована, будто Нигер призывает к буквализму. Но это вовсе не так. В этой связи известный теоретик Л. Мкртычан совершенно верно замечает: “В переводах Брюсова из армянской поэзии встречаются целые строфы, воспроизводящие “слово в слово” подлинник, однако, как свидетельствует анализ этих переводов, Брюсов был “бесконечно далек от буквалистической, ремесленнической “точности”. Точность в переводе Брюсова – это точность творца и мастера”.(9)
Работа Нигера-переводчика нашла отражение в интересном исследовании И. Дзахова “К вопросу о художественных переводах в осетинской литературе. Нигер – переводчик Пушкина”. Важно отметить, что анализируя переводы Нигера пушкинской лирики, И. Дзахов исходит из тех принципов перевода, которых придерживался и отстаивал сам осетинский поэт. Они нашли достаточно полное отражение в упомянутой выше статье Нигера о переводах “Интернационала” на осетинский язык”.
Работа Н. Джусойты “Пушкин на осетинском языке” является в известном смысле итоговой: она учитывает переводы сороковых годов, выполненные Г. Плиевым, А. Коцоевым, Г. Дзугаевым, Ф. Гаглоевым, Р. Асаевым, Д. Мамсуровым, Х. Арадасеновым, Г. Кайтуковым. Анализ переводов поэтов разного дарования, индивидуальных особенностей, позволили автору выявить те трудности, которые характерны для искусства художественного перевода и, в частности, осетинских переводов русской классической поэзии. Наибольшие трудности, как убедительно показывает Н. Джусойты, заключаются, прежде всего, в самой лексике, стилистических особенностях, образах мифологии, реалиях быта, характерных для русской жизни, но которых нет у осетин и т.д.
Даже краткий перечень осетинских переводов русской литературы, связанные с ним вопросы и, в первую очередь, перевыражение национальной специфики подлинника, наглядно свидетельствует о том, насколько важной является сама по себе настоящая проблема.
Художественный образ, как известно, явление неоднородное, односоставное. Образ в поэзии никогда не бывает только, скажем, зрительным, а представляет некоторое “смещенное жизнеподобие”, в состав которого входят свидетельства всех наших чувств.
Являясь носителем определенного языка, национальной культуры в самом широком значении этого слова, переводчик несет в себе груз определенных, устоявшихся впечатлений, наблюдений, от которого ему невозможно отказаться и полностью перевоплотиться, раствориться в другой национальной культуре. Однако такой надобности и нет вовсе. Как справедливо отмечал в свое время М. Бахтин, – “творческое понимание не отказывается от себя, от своего места во времени, от своей культуры и ничего не забывает”.
Но с другой стороны, и это, в свою очередь, вполне очевидно, переводчику необходимо постичь инонациональную культуру, войти в ее образный мир, уяснить себе те отличительные признаки, которые присущи данному писателю, составляют его эстетический идеал.
В связи со своеобразием национального эстетического идеала, решительно следует заявить, что в переводах из осетинской поэзии на русский язык, хотелось бы видеть многокрасочность и своеобычность черт того писателя, которого переводят, в противном случае искусство художественного перевода утратит свое главное назначение.
Переводчику необходимо уяснить себе место и значение писателя в национальной культуре, характерные особенности его творчества, стиля, почувствовать культурно-историческую атмосферу эпохи, в которую он жил и творил и т.д. Без знания всего этого можно с уверенностью сказать, что перевод обречен на неудачу. По справедливому замечанию В.Г. Белинского, “нельзя понять поэта, не будучи некоторое время под его исключительным влиянием, не смотреть его глазами, слышать его слухом, говорить его языком”.
Все затронутые и охарактеризованные выше аспекты теории и практики художественного перевода и, в частности, вопрос о национальной специфике и ее перевыражении нашли отражение в работе осетинских исследователей. Другое дело, что они все еще недостаточно разработаны.
Наряду с эмпирическим анализом целого ряда произведений осетинской литературы, переведенной на русский язык, равно как и осетинских переводов русской литературы, – они все еще нуждаются в теоретических обобщениях и выводах.
Насколько можно судить даже по краткому перечню упомянутых выше работ, посвященных теории и практике художественного перевода и, особенно, проблеме национальной специфики подлинника, его исторического колорита, – они все еще остаются актуальными и требуют дальнейших исследований в этой области.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Архив СОИГСИ, ф. 28, оп. 1, ед. хр. 112.
2. Архив СОИГСИ, ф. 28, оп. 1, ед. хр. 96.
3. Архив СОИГСИ, ф. 28, оп. 1, ед. хр. 152.
4. Федоров А.В. Основы общей теории перевода. – М., 1963. – С. 152.
5. Кашкин И.А. Для читателя-современника. – М., 1977. – С.432.
6. Архив СОИГСИ, ф. 28, оп. 1, ед. хр. 96.
7. Там же.
8. Там же.
9. Мкртычан Л. Армянская поэзия и русские поэты XIX-XX вв. – Ереван, 1963. – С.113.
