С точки зрения диалектической методологии, всеобщей причиной любого явления, любого процесса, в том числе межнационального и этнополитического, является его противоречивость. Развитие межнационального, этнополитического противоречия, его развертывание – это борьба двух неразрывных сторон в едином целом, двух противоположных тенденций: изменения и сохранения. Это развертывание происходит в форме волны, характер которой определяется противоборством двух, трех и более народов и одновременно стремлением их к сосуществованию. Применительно к межнациональным, этнополитическим процессам такими тенденциями, на наш взгляд, являются сохранение существующей этнополитической реальности на Северном Кавказе или ее изменении.
Межнациональные, этнополитические отношения усваивают внешнее воздействие со стороны национальных, политических, религиозных, экономических, экологических, демографических и иных факторов и находятся в постоянном изменении – флуктуациях (лат. fluctuatio – колебание). Под влиянием какого-то фактора возможно, чтобы флуктуация оказалась достаточно сильной, чтобы возникли необратимые процессы в развитии межнациональных отношений и этнополитической системы Северного Кавказа. В этом случае флуктуация может либо качественно измениться, либо вообще разрушиться, перейти из структурного порядка в хаос. Такой критический момент получил в политической науке название «точки бифуркации» (лат. bifurcation – раздвоение, разделение, разветвление чего-либо). Дальнейшее состояние развивающейся системы в «точке бифуркации», как правило, непредсказуемо. В такой сложной этнополитической системе, какой является Северный Кавказ, любое случайное воздействие может повлечь за собой ее крах и возникновение диссипативной (лат. dissipate – рассеивать) структуры1. Такой вывод подтверждается теми сложными, до сих пор малоисследованными межнациональными, этнополитическими процессами, которые имели место в 90-е годы ХХ в. в Чеченской Республике. Большой знаток истории и культуры Чечни профессор Д.Д. Гакаев по этому поводу пишет: «Проблема независимости Чечни была искусственно обострена национал-радикалами вначале в целях захвата, затем и удержания власти. Одно было очевидно, что чеченский народ хочет иметь гарантии от возможных в будущем рецидивов имперской политики России, быть хозяином на своей земле, завершить многовековой процесс создания своей государственности. Но, с другой стороны большинство людей в Чечне понимало, что решать эту проблему нужно в соответствии с нормами международного права, интересами других этнических групп, а главное мирным путем»2. С этим выводом известного и признанного ученого-кавказоведа следует согласиться, но с некоторыми необходимыми оговорками и комментариями. Действительно, «национал-радикалы» Чеченской Республики при активной поддержке московских радикал-демократов «загнали» не только Чечню, но и весь Северный Кавказ (а может быть, и всю Российскую Федерацию) в продолжительный, системный кризис, откуда до сих пор медленно и тяжело выходит с катастрофическими последствиями. Профессор Д.Д. Гакаев абсолютно прав когда утверждает, что «многонациональный народ Чечено-Ингушской республики никто не спросил: какой суверенитет он хочет?». За весь народ, не спросив его желания, ответила группа чеченских национал-радикалов, захватившая власть в Грозном и объявившая о выходе Чеченской Республики – Ичкерия из состава Российской Федерации. Это и было, по нашему мнению, первым этапом продолжительного противостояния Чечни и федерального центра, или, говоря политическим языком, примером возникновения диссипативной структуры, т.е. потерей или рассеянием органической взаимосвязи Москвы и Грозного. Неспособность руководства Чечено-Ингушской республики во главе с Д. Завгаевым управлять этнополитическими, межнациональными процессами, его амбициозность и склонность к политическим авантюрам (например, требование Верховного Совета ЧИР немедленно вернуть под юрисдикцию ЧИР Пригородный район Северной Осетии, а в противном случае «отказ Грозного подписывать новый Союзный договор») привели к тому, что к власти в Грозном пришел воинственный генерал Д.М. Дудаев.
Трудно согласиться с профессором Д.Д. Гакаевым, когда он утверждает, что «чеченский народ хочет иметь гарантии от возможных в будущем рецидивов имперской политики России, быть хозяином на своей земле…». Это, на мой взгляд, робкая попытка оправдания чеченского сепаратизма. Здесь уместно напомнить уважаемому чеченскому ученому и его сторонникам, что на Северном Кавказе нет ни одного коренного народа, который бы не хотел «иметь гарантии от возможных в будущем рецидивов имперской политики России». Нет и таких народов, которые бы не хотели «быть хозяином на своей земле». Попытки создания «своей государственности», если это не связано с агрессивным сепаратизмом, политическим экстремизмом и терроризмом, можно понять. Однако в том контексте, в котором о них говорит Д.Д. Гакаев, получается, что чеченцы и Чеченская Республика требуют больших, чем другие нерусские народы Российской Федерации, гарантий от возможных рецидивов имперской политики. Хозяевами «на своей земле» чеченцы, по мнению Д.Д. Гакаева, хотели быть в статусе независимого государства, что он далее и сам признает, когда говорит о необходимости решения этой проблемы «в соответствии с нормами международного права». Напомню, что сейчас «государственность чеченского народа» в составе Российской Федерации решается в соответствии с нормами российского права. Д.Д. Гакаев, таким образом, не договаривает «мелочей» национально-государственного строительства в Чеченской Республике, «деталей» взаимоотношений федерального центра и мятежной Чечни. А «дьявол кроется», по нашему мнению, именно в этих «деталях» и «мелочах», так как речь идет по существу о чеченском сепаратизме, о развале Российской Федерации. Это уже привело к «войне между федеральным центром и Чеченской Республикой, чему активно способствовали определенные влиятельные политические и криминальные силы как в Грозном, так и в Москве»3. Сепаратисты Чечни, сделав ставку на капитал теневой экономики, на национализм и радикальный ислам, и, воспользовавшись слабостью федерального центра, за короткое время смогли «максимально радикализовать идею чеченского суверенитета и с ее помощью обеспечили поддержку определенной части чеченского общества»4. Кроме этого, чеченские сепаратисты «переиграли» и Верховный Совет Российской Федерации во главе с Р.И. Хасбулатовым, который вначале активно поддержал сепаратистов во главе с генералом Д. Дудаевым в борьбе против партийно-советского лидера ЧИР Д. Завгаева. По мнению ряда исследователей чеченского кризиса Р.И. Хасбулатов был «главным режиссером» чеченского политического спектакля в 90-е годы ХХ в.5 Присоединяясь к этому мнению, следует его прокомментировать и дальше. Верховный Совет Чечено-Ингушской республики во главе с Д.Завгаевым (бывшим первым секретарем Чечено-Ингушского обкома КПСС) состоял в основном из коммунистов, и он не устраивал ни Б.Н. Ельцина, ни Р.И. Хасбулатова, ни их ближайших единомышленников в Кремле. Он не устраивал определенные политические силы и в Москве, и в Грозном6. Такое положение Чечено-Ингушетию ставило в довольно опасное положение, ибо ее политические элиты оказались в эпицентре борьбы демократически настроенного руководства Российской Федерации (Б.Н. Ельцин, Р.И. Хасбулатов) с коммунистическим руководством СССР (М.С. Горбачев, Е.К. Лигачев) «за передел власти и собственности»7. Верховный Совет Чечено-Ингушской республики, пытаясь сохранить власть, сделал ставку на М.С. Горбачева, «который в свою очередь стремился разыграть карту российских автономий, обещая повысить их статус в обновленном СССР до уровня союзных республик, против сепаратистских устремлений российского руководства во главе с Б. Ельциным и Р. Хасбулатовым»8. Следует подчеркнуть, что исполком Общенационального конгресса чеченского народа (ОКЧН), возглавляемый авторитетным Д. Дудаевым (первый чеченец, ставший советским генералом), решительно и принципиально выступил против ГКЧП. Таким образом, ОКЧН, «поддержав Б.Н. Ельцина и Р.И. Хасбулатова в августовских событиях 1991 года», получил благословение руководства Российской Федерации на захват власти в Чечено-Ингушетии9.
Конечно, руководство Верховного Совета РСФСР не делало долгосрочную ставку на генерала Д. Дудаева. Последний должен был, по замыслу Б.Н. Ельцина и Р.И. Хасбулатова, убрав в Грозном Д. Завгаева и его коммунистический Верховный Совет ЧИР, затем уступить власть ставленнику Верховного Совета РСФСР. Но Д. Дудаев оказался то ли сильнее, то ли хитрее Б.Н. Ельцина и Р.И. Хасбулатова. Ему удалось закрепить на несколько лет свою власть в Грозном, что стало, на мой взгляд, настоящей трагедией чеченского народа, серьезной и опасной проблемой для всего Северного Кавказа.
При анализе этнополитических противоречий важно учитывать, что большинство из них унаследованы от предыдущих форм общественной жизни и государственного устройства нашего Отечества (Российской империи, СССР). Советское государство в области национальной политики опиралось на использование традиций, обычаев, социальных и политических институтов, складывающихся в историческом развитии «братских советских народов», стремящихся к сближению во имя светлых идеалов «коммунистического будущего». Процесс этот был сложным, противоречивым, а порой и болезненным. В нем отчетливо прослеживается отбор того наследия, которое можно было переделать или приспособить в целях наднациональной идеи. Необходимо подчеркнуть, что наличие позитивного образа межнациональных отношений в идеологии советского государства (социалистический интернационализм и советский патриотизм, единая по содержанию и многообразная по форме советская социалистическая культура, расцвет и сближение наций, концепция новой исторической общности – советского народа и т.д.) было одним из важных факторов стабилизации межнациональных отношений и этнополитических процессов в регионе. Все, что мешало идеалу советского государства в межнациональных отношениях – созданию новой исторической общности советского народа, идеологическая машина СССР беспощадно клеймила (ярлыки были самыми разными и уничижительными – «ущельские принципы», «буржуазный национализм», «пантюркизм», «феодально-байские обычаи» и т.д.) и приводила в действие репрессивный государственный аппарат. Репрессиям и депортациям подверглись в годы Великой Отечественной войны даже целые народы Северного Кавказа.
В исторической литературе бытует, на мой взгляд, ошибочное мнение, что стабильность в межнациональных отношениях в бывшем СССР достигалась исключительно репрессивными мерами. Конечно, репрессии играли свою определенную роль в деле стабильности. Однако, на мой взгляд, кроме репрессий были и другие причины этой стабильности. Такие идеологизированные понятия советского государства, как «советский патриотизм», «расцвет и сближение наций» и другие постепенно утрачивали свое классовое содержание и приобретали общечеловеческое звучание. В то же время необходимо подчеркнуть, что социально-политическим ориентиром для нескольких поколений советских людей был именно «советский интернационализм», который успешно функционировал только в рамках той партийно-советской системы, которой он принадлежал.
Идеологи советского государства нашли удачную грань, которая позволяла обществу балансировать между национальным и интернациональным, обеспечить их органическую взаимосвязь и взаимовлияние. Был найден оптимальный вариант равновесия двух тенденций, которое могло существовать благодаря жесткому контролю со стороны советского государства. Конечно, найденную грань между национальным и интернациональным следовало совершенствовать, обновлять и дальше развивать. В последние годы своего существования советское государство допускало все больше ошибок в решении этой задачи. Тем не менее опыт советского государства в решении национального вопроса, несмотря на упущения, ошибки и даже преступления (выселение целых народов с исторического места проживания в другие республики, края и области СССР) представляется интересным и поучительным. Профессор В.Д. Черноус, изучающий около 30 лет этот опыт, пишет: «Опыт народов Российской Федерации, бывшего СССР в историческом творчестве новых интернациональных форм общежития имеет большое, если не особое, значение. Давняя общность исторических судеб русских и кабардинцев, осетин и украинцев, балкарцев и татов, совместная борьба за Родину в годы Великой Отечественной войны, богатый интернациональный опыт социалистического строительства, союзно-федеративная форма государственного устройства, которые, несмотря ни на что, не могли допустить межнациональных и межреспубликанских войн внутри страны, – таковы конкретно-исторические причины, побуждающие ученых лучше анализировать «единство народов СССР»10. С этим выводом трудно не согласиться.
Развал Советского Союза в 1991 г. привел к обострению и разрушению некоторых противоречий в системе межнациональных и этнополитических отношений на Северном Кавказе. Это связано, на наш взгляд, с рядом факторов.
Во-первых, необходимо иметь в виду существенное изменение этнической структуры и этнической стратификации общества, в результате чего русское и русскоязычное население в большинстве республик Северного Кавказа приобрело фактически статус национальных меньшинств. В многонациональном и многоконфессиональном регионе это имеет негативные и практические следствия. Вытеснение нетитульных национальных групп из сферы государственного управления, административных органов, особенно МВД и прокуратуры, системы образования, включая высшее, имеет ощутимые отрицательные последствия в регионе. Следует подчеркнуть, что русское население, помимо своей воли, вовлечено в кризисные процессы и явления в экономике республик Северного Кавказа, особенно в Чечне, Ингушетии и Карачаево-Черкесии. В силу различных причин русские, проживающие в городах республик Северного Кавказа и не имеющие родственных связей с селом, значительно острее, чем автохтонное (коренное) население, переживают тяготы и последствия переходных процессов в экономике, в целом низкого уровня жизни россиян.
Во-вторых, Северный Кавказ оказался вовлеченным в крупномасштабные межнациональные конфликты и противоречия, возникшие в отношениях между новыми независимыми государствами Кавказа (Армения, Азербайджан, Грузия) и Российской Федерацией. Взаимоотношения Грузии и Российской Федерации с 1991 г. оставляют желать лучшего, как нам кажется, по вине политиков Тбилиси. Особая проблема здесь осетины непризнанной Республики Южная Осетия и внутренних районов Грузии, которые подверглись в 1989-1992 гг. масштабным гонениям и притеснениям. Большой знаток истории и культуры Кавказа, профессор М.М. Блиев по этому вопросу подчеркивает: «Постсоветские грузинские лидеры удивительно соответствуют тем периодам состояния страны, в которые они руководили ею. З. Гамсахурдиа аккумулировал определенную идеологию национализма, потому что это выгодно было «рулевым» теневой экономики. Э. Шеварднадзе пришел к власти на волне критики этой самой идеологии, потому что теневая экономика в Грузии уже исчерпала себя. При нем в стране пышным цветом расцвела экономика криминальная. Нынешний грузинский лидер М. Саакашвили во многом похож на З. Гамсахурдиа. У него широкие планы возрождения страны, но очень мало знаний, сил и возможностей, а одними обещаниями, как известно, ничего нельзя добиться. Что остается делать? Искать внешнего врага, виновного во всех социально-экономическим провалах. И находит – в лице большой России и маленьких Южной Осетии и Республики Абхазии»11. Соглашаясь с авторитетным мнением профессора М.М. Блиева, подчеркнем, что в Республике Южная Осетия и Республике Абхазия в основном проживают граждане Российской Федерации и Москва пытается защитить их интересы от грубого произвола руководства Грузии. На этой почве взаимоотношения Москвы и Тбилиси заметно осложнились.
Не совсем ровные взаимоотношения сложились и между Российской Федерацией и Азербайджаном. Причин здесь много, но проблема «разделенного» лезгинского народа (половина которого проживает в Дагестане, а другая половина – в Азербайджане) играет заметную роль во взаимоотношениях двух государств. Кроме того, с распадом СССР возросла активность на Кавказе традиционных геополитических соперников Российской Федерации (например, Турции и Ирана). С начала 90-х годов ХХ в. отдельные мусульманские государства видят себя в роли региональных геополитических лидеров и выступают «в защиту» мусульманских народов Северного Кавказа.
В-третьих, в республиках Северного Кавказа продолжается расхождение двух культурных пластов – русского, православного и северокавказского, мусульманского, что постепенно приводит к серьезным проблемам в сфере национальной политики Российской Федерации, межнациональных отношений в регионе, этнополитических процессов и федеративного строительства. Мусульмане Северного Кавказа активно вовлекаются в естественный для них восточный культурный пласт, включаются в сферу влияния традиционных центров восточной культуры, все больше отдаляясь от российской и европейской культуры.
В-четвертых, необходимо иметь в виду национальный и религиозный факторы в бурном росте национального самосознания титульных (коренных) народов Северного Кавказа. Отметим, что такая ситуация типична и для других регионов страны со сложной этнической структурой. Однако для Северного Кавказа она обретает особую актуальность, так как регион действительно является наиболее опасным для Российской Федерации, где процессы национального строительства активно протекали в 90-е годы ХХ в. и могут иметь продолжение в будущем.
В-пятых, тяжелое наследие административно-территориальных переделов. Только за годы советской власти на Северном Кавказе было более 40 территориальных переделов. Последствия некоторых из них (например, передача Шелковского, Наурского и Каргалинского районов из Ставропольского края Чечено-Ингушской АССР в 1957 году, передача Пригородного района из упраздненной Чечено-Ингушской АССР Северо-Осетинской АССР в 1944 году и т.д.) до сих пор негативно отражаются на межнациональных отношениях, этнополитической обстановке в регионе. Профессор В.Д. Черноус, касаясь этого вопроса, пишет: «В 1957 году, когда была восстановлена Чечено-Ингушская АССР, ей было передано три района – Шелковской, Наурский и Каргалинский, ранее не принадлежавшие ей. Территория этих трех районов в несколько раз превышает территорию отошедшего в 1944 году от бывшей Чечено-Ингушской АССР к Северо-Осетинской АССР Пригородного района, из-за которого не утихают межнациональные конфликты, доходящие до кровопролития»12. Действительно, взаимоотношения между осетинами и ингушами из-за Пригородного района носят напряженный характер, что создает немалые проблемы и федеральному центру, и двум республикам – Ингушетии и Северной Осетии.
В-шестых, новые экономические, политические, идеологические ценности, утверждающиеся в Российской Федерации, приобрели особый смысл и характер на Северном Кавказе, где завязаны тугие узлы этнополитических, территориальных и межнациональных конфликтов. Реанимация этих конфликтов во многом связана «с деятельностью представителей местных элит и националистических организаций, спекулировавших на трагедиях прошлого и трудностях современности»13. Их активная деятельность способствовала «пробуждению» среди определенной части населения националистических, сепаратистских и антироссийских настроений.
В-седьмых, особая посткоммунистическая ситуация на Северном Кавказе, где мусульмане с начала 90-х годов ХХ в. играют все более активную роль в политических и этнокультурных процессах, протекающих как в регионе, так и в Российской Федерации в целом14. Однако в духовное и культурное возрождение мусульман Северного Кавказа стали проникать негативные тенденции, связанные с идеологическими, политическими духовно-нравственными разногласиями, порождающими большие противоречия между ними. Такая обстановка связана с появлением нового в жизни мусульман Северного Кавказа религиозно-политического движения, получившего в науке название «ваххабизм».
В-восьмых, борьба сторонников традиционного ислама на Северном Кавказе и «ваххабитов». Для мусульман Дагестана, Чечни, Карачаево-Черкесии и Ингушетии, являющихся в большинстве своем суннитами шафиитского мазхаба и традиционно придерживающихся суфийских (суфизм – ар. – мистико-аскетическое направление в исламе, возникшее в VIII в.) ценностей, «ваххабизм» становится теоретической и практической альтернативой15. Противоположные идейные и ритуальные особенности между «ваххабизмом» и суфизмом послужили причиной серьезных конфликтов между мусульманами Северного Кавказа (например, в Дагестане, Чечне, Карачаево-Черкесии и т.д.)16. Такая религиозно-политическая реальность заметно осложняет традиционное религиозное мировоззрение мусульман Северного Кавказа, этнополитическую, межнациональную стабильность в регионе17.
В-девятых, это «русский вопрос» на Северном Кавказе. Этнополитические, межнациональные процессы 90-х годов ХХ в. в регионе способствовали «эмансипации народов Северного Кавказа от «старшего брата»»18. Анализ межнациональной обстановки, этнополитической ситуации в регионе позволяет утверждать, что «этнонациональный дискурс, развернувшийся на Северном Кавказе в тесной связи с разрушением здесь центральной зоны русской культуры, сводится к развенчанию в границах его социокультурного пространства экономических, политических, собственно идеологических ценностей, олицетворяющих социетальную сущность исторической России»19. Добавим к этому, что усилия различных националистических идеологов отдельных народов Северного Кавказа способствуют искаженному восприятию (частью коренного населения) России и русских. Националисты, сторонники чеченских сепаратистов и «ура-патриоты» Северного Кавказа пытаются представить регион не как составную часть Российской Федерации, а как «особую территорию», где экономические, политические, культурные ценности всей многонациональной и многоконфессиональной страны противоречат фундаментальным основаниям культур северо-кавказских народов20.
В-десятых, большое влияние экономического фактора на межнациональные отношения и этнополитическую ситуацию на Северном Кавказе. Этноэкономическая ситуация, которая включает в себя распределение национальных групп в сфере материального производства и трудовой деятельности вообще, на Северном Кавказе имеет свои национальные и религиозные особенности и «северокавказскую специфику», с которой приходиться считаться. Это усиливает влияние экономического фактора на межнациональные отношения, этнополитические процессы. Этноэкономическая особенность общества состоит, на наш взгляд, в том, что разделение труда по национальному признаку характерно для полиэтнического населения Северного Кавказа. Разделение труда между национальными группами (например, между кабардинцами, балкарцами, русскими и т.д. в Кабардино-Балкарии, между карачаевцами, черкесами, русскими, ногайцами и т.д. в Карачаево-Черкесии), закрепление отдельных видов деятельности за представителями конкретной нации в стабильные и благополучные периоды развития общества не вызывают обострения межнациональной и этнополитической напряженности. В стабильном обществе это воспринимается как нормальное явление. Так, например, в Дагестане аварцы, рутульцы, цахуры, агулы и другие издавна заняты большей частью овцеводством, даргинцы и лезгины – овцеводством и садоводством, кумыки – зерновым хозяйством и овощеводством, лакцы – овцеводством и специализируются в различных ремеслах, табасаранцы – земледелием, садоводством и ковроткачеством21. В национальном сознании каждого народа региона складывается система оценок и ценностей, определяющих престижность того или иного вида деятельности, в результате чего в полиэтническом обществе Северного Кавказа складываются этнопрофессиональные ниши, традиционно, зачастую в течение многих поколений закрепляемых за представителями этнических групп22.
С распадом Советского Союза в 1991 г. и началом тяжелых, изнурительных и непродуманных экономических и политических реформ в Российской Федерации заметно ухудшился жизненный уровень абсолютного большинства россиян. Этот негативный фактор в определенном смысле способствовал обострению межнациональной обстановки, этнополитической ситуации на Северном Кавказе, где отдельные виды труда, как правило, переносятся на всю национальную группу, ориентирующуюся на тот или иной вид деятельности. При возрастании этнополитической напряженности негативные оценки отдельных видов экономической деятельности могут принять форму массового протеста, особенно против предпринимательства, процесс развития которого наблюдается и на Северном Кавказе. Сам по себе феномен этнического предпринимательства не является источником обострения этнополитических отношений, однако в условиях нарастания этносоциальной напряженности активно используется этнополитической элитой для нагнетания националистической истерии и шовинизма23.
Состояние экономики на Северном Кавказе во многом детерминирует направленность развития, этнополитических процессов. Напомним, что выборы главы Карачаево-Черкесской республики 1999 года и последующие негативные межнациональные события стали следствием обострения этнополитических противоречий, связанных с резким ухудшением экономической ситуации в республике. Анализ экономики Карачаево-Черкесской республики свидетельствует о резком спаде производства. Его объем в 2000 г. по сравнению с 1990 г. сократился в 6 раз (по Российской Федерации в среднем в 2 раза), в сельском хозяйстве производство упало в 7 раз. Федеральные дотации республике за этот период возросли с 30 % до 85 %. Уровень безработицы (с учетом скрытой) составляет около 85 % от работоспособного населения. Более 65 % населения оказалось за чертой бедности24.
Экономика республик Северного Кавказа уже около 20 лет находится в тяжелом состоянии. Автор этих строк солидарен с выводом о том, что «в результате номенклатурно-бюрократической и грабительской приватизации государственной собственности и ряда других не менее важных причин материальное производство с 1992 по 1998 годы оказалось в глубоком кризисе, прекратился процесс расширенного производства»25. Этот вывод экономистов относится к Республике Северная Осетия–Алания. Однако он определяет реальное положение и в других республиках Северного Кавказа, так как Северная Осетия не самая бедная республика в регионе. В промышленности республик Северного Кавказа в 90-е годы ХХ в. резко сократились объемы производства, многие предприятия, особенно военно-промышленного комплекса (ВПК), перестали функционировать. Упала до минимума доля промышленности в формировании валового регионального продукта. Во всех республиках региона наблюдается процесс развала общественного сектора сельского хозяйства, имущество многих колхозов и совхозов расхищено. Большой ущерб был причинен одной из важнейших отраслей – общественному животноводству. Производственная база капитального строительства и автотранспорта, создаваемая многие десятки лет, была разрушена, был потерян крупный государственный строительный комплекс, за бесценок распродан автотранспорт. Малый бизнес только зарождался и не мог играть существенной роли в социально-экономической жизни региона.
В то же время во всех республиках Северного Кавказа в 90-е годы ХХ в. процветала коррупция, валютно-денежные преступления, которыми занимались «местные авторитеты» из коммерческих и криминальных структур. Начались криминальные разборки между различными «городскими» и «республиканскими» группировками, которых успешно «крышевали» госчиновники и работники правоохранительных органов. Все это негативно сказывалось и продолжает сказываться на климате межэтнических отношений, и определенным образом детерминирует развитие этнополитических противоречий в регионе.
Анализируя межнациональные отношения и этнополитические процессы на Северном Кавказе, необходимо, на мой взгляд, выделить противоречия между централизмом и федерализмом. Причем их следует рассмотреть с нескольких позиций.
Во-первых, их можно трактовать как противоречие между силами самосохранения и силами самоизменения, свойственного любой сложно организованной системе. В данном случае нас интересует суть и характер противоречий между центростремительными и центробежными тенденциями. Это противоречие между центром и регионами свойственно любому государству, имеющему административно-территориальную структуру, и является сущностным противоречием государственно-территориального устройства26.
Во-вторых, применительно к условиям нынешнего этапа развития Российской Федерации это противоречие можно рассматривать как проявление более широкого противоречия между демократией и авторитаризмом. Большие права регионов в решении проблем собственной жизни в федеративном государстве являются одним из главных элементов демократического устройства общества, важнейшим компонентом принципа разделения властей. По этому «магистральному пути» идет с 1991 года и Российская Федерация, которая встречает многочисленные объективные трудности и искусственные препоны.
Решение сложнейшей проблемы «регион – центр» в Российской Федерации колебалось между двумя полюсами с преобладанием тенденций к централизму, что является характерным и для сегодняшнего дня. Укрепление государственной власти и как его следствие – создание новых надсубъектных органов управления – семи федеральных округов в Российской Федерации свидетельствует о серьезных попытках Кремля укрепить свои позиции. Эти попытки могут, на наш взгляд, трансформироваться в создание принципиально другой системы государственно-территориального устройства, основанной на так называемом принципе унификации территориального устройства Российской Федерации. Однако такое развитие событий может стать одним из основных факторов кризиса российской государственности в начале XXI века. Основная перспектива Российской Федерации и ее составной части Северного Кавказа – развитие и совершенствование федеративного устройства. Попытки остановить этот процесс приведут к обострению противоречий в этнополитических отношениях, усилению межнациональной напряженности на Северном Кавказе. Анализ проблемы позволяет утверждать, что формы федерализации Российской Федерации должны быть предметом открытых обсуждений, в том числе и научных. Сама же тенденция федерализации объективно становится ведущей на современном этапе во взаимодействии централизма и федерализма27.
Важнейшим противоречием, определяющим состояние межнациональных, этнополитических отношений является, по моему мнению, проблема взаимоотношений между русским населением Северного Кавказа и автохтонными народами региона. Данное противоречие имеет различные формы проявления и не всегда носит характер открытых столкновений между русскими и другими нациями. Важный потенциально конфликтный аспект этого противоречия, связанный с предыдущей проблемой, – соотношение федерализма и централизма, – определенные различия в статусе русских краев (Ставропольского и Краснодарского) и Ростовской области с одной стороны, и северокавказских республик, с другой.
По Конституции Российской Федерации все ее субъекты равноправны между собой во взаимоотношениях с федеральными органами власти28. На практике этот принцип не выполнялся в 90-е годы ХХ в., так как заключенные договора между федеральными органами и отдельными республиками Северного Кавказа (например, Кабардино-Балкарии, Северной Осетии) создавали систему разноуровневых отношений центра и региона. Однако коллективные усилия федерального центра и республик Северного Кавказа привели к тому, что договора между Москвой и республиками потеряли силу (с 2002 г.) и, таким образом, проблема разрешилась. Однако остается еще одно противоречие, которое относится к статусу казачества. Те формы, которые приняло так называемое казачье возрождение, вызывают обоснованную тревогу не только у нерусского населения Северного Кавказа, но и у неказачьего русского населения. Отдельные положения принятых многочисленных законов, постановлений и указов по возрождению казачества зачастую противоречат уже действующему законодательству, создают условия для правовых коллизий и правового нигилизма. Возрождать и внедрять казачьи традиции следует очень осторожно, ни в коем случае не применяя насильственных методов. Нужно помнить, что в республиках Северного Кавказа казаки ассоциировались с имперской политикой царизма, колониальными порядками, социальной и национальной несправедливостью. Именно поэтому нужно особо осторожно и внимательно относиться к требованиям потомков казаков «возродить во всем величии» казачий образ жизни. Такое возрождение может иметь большие негативные последствия в межнациональных отношениях в регионе. Известный специалист по этой проблеме, профессор В.Д. Черноус, отмечает: «Горцы всегда отличали простых русских от казаков, хотя последние этнически в основном были русскими. В глазах горцев казаки Терека справедливо ассоциировались с колониализмом, великодержавным русским шовинизмом, национальным притеснением и т.д. Причины многих своих трудностей и бед: например, земельный голод, душивший местные автохтонные народы Кавказа горцы видели в казаках, которые действительно были ортодоксальными проводниками колониальной политики царизма в национальных регионах Российской империи»29. Этот вывод ученого и мне представляется обоснованным и логичным. Если внимательно проанализировать историко-публицистическое наследие К.Л. Хетагурова, то становится более понятным серьезная причина антагонизма горцев Северного Кавказа и казаков. В своей известной статье «Неурядицы Северного Кавказа» (опубликована в газете «Санкт-Петербургские ведомости» №№ 82, 112, 129 от 25 марта, 27 апреля и 11 мая 1899 г.) К.Л. Хетагуров показал причины противостояния между казаками и коренными народами региона. Он писал: «Кроме присущего всякому человеку антагонизма, какой он может питать к врагу, кроме ложного представления о русской власти и правосудии, какое составляли туземцы, благодаря ненавистному для туземцев посредничеству презираемых ими их же земляков, большое количество недоразумений и преступлений на Северном Кавказе, в первое время после завоевания его, да и теперь, обусловливается еще тем, что казачьи станицы поселены вперемежку с плоскостными аулами туземцев. Нескончаемые столкновения из-за межи, потравы, порубки и прочего не только не убивают чувства неприязни между только что разнятыми врагами, а напротив, с каждым днем усиливают их взаимную ненависть»30.
Казачье-горскому противостоянию можно было положить конец, если бы царские власти изменили свою национальную и земельную политику. Однако власти продолжали политику дискриминации нерусских народов региона и в то же время всячески поощряли казачество. К.Л. Хетагуров по этому поводу отмечал: «Ни один честный казак не станет отрицать, что охота на «гололобых собак» (так презрительно называли горцев. – Авт.) до самого последнего времени считалось у казаков очень занятным развлечением. И действительно, они их били везде, при всяком удобном случае, не только в дороге, в лесу и в степи, но и у себя в станицах, ночью, в сумерках и даже днем, на глазах у собравшейся на дармовое зрелище толпы. «Кто убил?» – «Не знаем… Должно, лез воровать, – вот его и подстрелили…». Этим кончалось обыкновенно судебно-полицейское дознание о «мертвом теле»… Всякое воровство, всякая пропажа – от лошадей и быков до арбуза и кочана капусты – все взваливалось на туземцев: никому не стало житья от этих «голодных азиатов», «проклятых нехристей», «гололобых собак»… Это озлобление против туземцев с особенной яростью проявлялось в Терской области, где туземные и казачьи поселения перемешаны более беспорядочно и где земельные наделы казаков и по количеству, и по качеству далеко оставляют за собой наделы туземцев»31. Данное рассуждение К.Л. Хетагурова убедительно свидетельствует о больших привилегиях казачества и нищенском существовании абсолютного большинства горцев, которым действительно не хватало земли для того, чтобы прокормить семью. Анализируя причины враждебных отношений между казаками и горцами Северного Кавказа, он писал: «Преступление, за которое туземца прогоняли сквозь строй, ссылали в Сибирь или просто-таки расстреливали домашним порядком, казаку или вовсе сходило с рук, или ограничивалось дисциплинарным взысканием. Практиковалось это уже после «замирения» (после окончательного присоединения Северного Кавказа к Российской империи. – Авт.) и не так еще давно»32.
О привилегиях казачества и тяжелейшем положении горского крестьянства писали и другие видные представители осетинской интеллигенции – А.А. Гассиев, Г.М. Цаголов, М.Г. Гарданов и другие. Так, например, видный философ и публицист А.А. Гассиев в 1909 г. издал работу «Земельно-экономическое положение туземцев и казаков на Северном Кавказе», где обоснованно и аргументированно критиковал реакционность аграрной политики царского самодержавия на Северном Кавказе. Он писал, что преступность среди горцев не снижается потому, что с усилением колонизаторской политики царизма в жизнь горцев вступили «новые могущественные факторы»33. К ним он относил: 1.экономическое изобилие казачьего («пришлого») населения и безземелье и нищету «у аборигенов», т.е. коренных народов; 2. невозможность приобретения средств существования честным путем; 3. неравноправность народов; 4. отсутствие заботы о просвещении со стороны правительства Российской империи и сознание безнадежности своей дальнейшей судьбы34. По мнению А.А. Гассиева, земельный недостаток и постоянная в силу этого материальная нужда вырабатывали у горцев склонность к совершению краж, грабежей и разбоев. Земельный вопрос для горцев был самым острым как в экономическом, так и в политическом отношении. Именно поэтому все видные публицисты, представители интеллигенции народов Северного Кавказа уделяли этому вопросу пристальное внимание. Царская администрация отобрала лучшие плоскостные земли у коренных народов региона, которые остро нуждались в земле. Это резко обострило отношения между коренным (автохтонным) населением, с одной стороны, казаками и царской администрацией, с другой. А.А.Гассиев по этому поводу писал: «Национальности, живущие рядом, соседями, не могут достигнуть счастья, если одни из них на родной территории (горцы. – Авт.) бедствует от малоземелья, а другие (казаки. – Авт.) не в силах обрабатывать занятые ими обширные площади той же территории; если значительная часть первых вынуждена арендовать излишние земли вторых, идти к ним в работники или же добывать средства для жизни воровством да грабежом»35. Таким образом, аграрная политика Российской империи на Северном Кавказе способствовала укреплению межнационального противостояния, формированию устойчивого чувства неприязни между безземельными горцами и богатыми землей казаками. Однако администрация Терской области не обращала внимания на тяжелое положение безземельных горцев36. Она всячески поддерживала казачество, чем вызывало крайнее недовольство горского крестьянства. В то же время «идея возможного переселения безземельных горцев Северного Кавказа в Сибирь, Среднюю Азию и другие отдаленные места Российской империи рекламировалась» как образец заботы властей об их нуждах37. В администрации Терской области возникали даже списки безземельных, «добровольно» изъявивших желание переселиться в различные регионы Средней Азии и Сибири. Анализируя эту проблему, авторы фундаментального исследования «История Северной Осетии. ХХ век» пишут: «Таким образом, администрация Терской области пыталась использовать созданный ею же «земельный голод» в целях мирного изгнания если не всех, то хотя бы большинства осетин с их исконной территории»38. С этим выводом трудно не согласиться. Добавим, что он относится не только к осетинам, но и к другим коренным народам Северного Кавказа (за исключением, может быть, кабардинцев).
О земельном голоде коренных народов Северного Кавказа в конце XIX – начале ХХ вв. написано достаточно много, аргументированно и убедительно39. Здесь уже нет необходимости повторяться. К тому же проблема не в том, чтобы снова и снова приводить аргументы, доказывающие многочисленные и бесспорные привилегии казачества по сравнению с трудовым крестьянством коренных народов Северного Кавказа. Для нас это аксиома, которую доказывать уже не нужно. Проблему мы видим в постоянных попытках определенных сил возродить казачество и непременно в республиках Северного Кавказа. Не совсем понятно, что авторы этой идеи хотят возродить – привилегии казачества, песни его, восхваляющие русского царя, который создал для этого привилегированного сословия особо льготные условия на Северном Кавказе, где основная масса населения влачила жалкое существование? Если вопрос возрождения казачества стоит в таком ракурсе, то лучше всего его снять с повестки дня. Такое возрождение казачества в республиках Северного Кавказа – это ближайшая дорога в межнациональный тупик, деструктивный фактор в этнополитическом процессе в регионе, и его, конечно же, следует избежать.
Третья группа противоречий – это проблемы между нерусскими национальными группами, проживающими в республиках Северного Кавказа. Межнациональная напряженность и открытая вражда между различными северокавказскими народами иногда имеет глубокие корни и исторические традиции. Особенности жизни в регионе выработали у этих народов свой неповторимый образ жизни и психологию. Необходимо помнить и то, что на протяжении веков сформировались определенные стереотипы у каждого народа о соседях. Объективные условия и субъективные факторы создали определенный биосоциальный тип людей, постоянно готовых к сражению за интересы своей нации, за ее авторитет и традиции. Это отражается на межнациональных отношениях коренного населения Северного Кавказа.
Анализ современной национальной политики Российской Федерации и межнациональных отношений на Северном Кавказе позволяет выявить очаги межнациональной напряженности, особых этнополитических противоречий. Они должны быть, по моему мнению, в поле постоянного внимания и федерального центра, и руководства Южного федерального округа, и, конечно же, руководства республик Северного Кавказа. Один из этих очагов условно назовем – «адыго-балкарско-карачаевский». В Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии общественные страсти по поводу создания отдельных Балкарской, Карачаевской и Черкесской республик в конце 90-х годов ХХ в. улеглись. Однако первопричины противоречия не разрешились. Объединению балкаро-карачаевцев или всех адыгов в одну республику мешает территориальная разобщенность. Поэтому кабардинские и черкесские (адыги) лидеры ищут пока иные способы объединения. Одним из них является Ассамблея черкесского народа, включающая и зарубежную адыгскую диаспору за пределами России40.
Однако поиски путей объединения адыгских народов (кабардинцев, черкесов, адыгейцев, шапсугов и др.) вызывают тревогу у тюркоязычных политиков, общественных и религиозных деятелей, а также некоторых ученых (например, балкарских и карачаевских). Так, профессор Карачаево-Черкесского технологического института К.И. Чомаев в газете «Карачаево-Черкесский мир» пишет: «Адыги хотят соперничать с вайнахами и поделить Северный Кавказ на восточный и западный. Что же в этих условиях остается делать нам, тюркским народам Северного Кавказа, например, балкарцам и карачаевцам? Увы, ничего, кроме того, чтобы стать плацдармом для глобального общетюркского влияния на Северный Кавказ»41. Еще один «проблемный народ» на Северном Кавказе – тюркоязычные ногайцы, которых советская власть искусственно разделила в 1957 г. на четыре административно-территориальные единицы. Для них основная задача – это спасти некогда мощный ногайский народ от дальнейшей социально-экономической и духовной деградации. Лидеры ногайского народа, которым активную помощь оказывают ученые-ногайцы, пытаются возродить этническую культуру и решить некоторые правовые проблемы «равноправного существования» в семье коренных народов региона.
Убедительным примером межнационального противостояния между адыгами и тюрками может служить, на мой взгляд, борьба за президентское кресло на выборах в Карачаево-Черкесии, которая проходила в основном между представителями карачаевской и черкесской сторон. Карачаевец (мать у него русская), генерал армии Владимир Семенов победил во втором туре черкеса, известного предпринимателя Станислава Дерева, и это стало главной причиной «раскола» Карачаево-Черкесской республики по национальному признаку. Последствия этого раскола до сих пор негативно сказываются на межнациональной ситуации и этнополитической обстановке в одной из самых сложных и бедных республик Северного Кавказа.
Следует иметь в виду и отсутствие необходимого опыта национально-государственного строительства у некоторых народов региона. Это повысило значение сельской общины, которая жила и управлялась по законам обычного права – адатам, получившим у народов Северного Кавказа большое развитие. Даже шариату так и не удалось полностью вытеснить адаты42.
Анализ национальной политики и межнациональных отношений позволяет утверждать, что этнотерриториальные противоречия на Северном Кавказе являются самыми сложными, наиболее опасными и потенциальными источниками межнациональных, этнополитических конфликтов. Практически все межнациональные и этнополитические конфликты в мире в своей основе имеют этнотерриториальные претензии (Косово в бывшей Югославии; Курдистан в Ираке и Турции; Южная Осетия и Абхазия в Грузии; Приднестровье в Молдавии и т.д.).
Еще одна сложная и запутанная проблема, на мой взгляд, состоит в том, что понятия «этническая территория», «исконное место проживания» того или иного народа порой невозможно четко определить, особенно на Кавказе. В ходе национально-государственного строительства на Северном Кавказе в советский период были заложены основы автономной государственности наиболее крупных северокавказских коренных народов (чеченцев, ингушей, осетин, кабардинцев, балкарцев, карачаевцев и др.). Началось формирование политической элиты этих народов, складывался государственный аппарат. Представители коренных народов региона массами вовлекались в национально-государственное строительство. Этот процесс породил целый ряд проблем, связанных со следующими обстоятельствами. Во-первых, сложилась иерархическая система национально-государственного устройства в регионе: автономные республики на Северном Кавказе обладали значительно большими правами по сравнению с автономными областями, входившими в состав краев. В 1991 году из состава Краснодарского края вышла Адыгея, ставшая Республикой Адыгея. В этом же году Карачаево-Черкесия вышла из состава Ставропольского края и также стала Карачаево-Черкесской республикой в составе Российской Федерации. Во-вторых, в результате нескольких реорганизаций некоторые неродственные народы стали носителями единой государственности (например, Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия), а родственные (например, карачаевцы и балкарцы или кабардинцы и черкесы) оказались, таким образом, разделенными в различных национально-административных и национально-государственных образованиях. Следует иметь в виду и то, что Карачаево-Черкесия претерпела несколько разделов и объединений. В начале 1990-х гг. в условиях «вседозволенной демократии» и всеобщего хаоса на территории Карачаево-Черкесии было провозглашено пять самостоятельных республик. Только благодаря немалым усилиям и взвешенной политике удалось предотвратить эскалацию конфликтов в республике и сохранить ее целостность43.
Краткие выводы. Проведенные исследования позволяют сделать выводы, которые, по нашему мнению, будут способствовать стабилизации межнациональных отношений, этнополитической обстановки на Северном Кавказе. Во-первых, нельзя игнорировать интересы даже самых малочисленных народов, как это делалось в Российской империи и Советском Союзе (примером сказанного может служить незавидная история народов Северного Кавказа до 1917 года или история сосланных в годы Великой Отечественной войны чеченцев, ингушей, балкарцев и карачаевцев). Сегодня уже нет сомнений в том, что в многонациональном государстве существует огромная необходимость всеми доступными формами утверждать культуру межнациональных отношений, воспитывать традиции толерантности. Шовинизм и национализм в какой бы форме они себя не проявляли являются злейшими врагами Российской Федерации, ее государственности, ее авторитета на международной арене. Для федерального центра нет сегодня более важной задачи, чем выработка путей и форм разрешения межнациональных конфликтов на Северном Кавказе. Наиболее действенными из них являются следующие:
– своевременные и объективные оценки конфликтных ситуаций и умение анализировать все имеющиеся возможности для предотвращения вооруженных столкновений;
– концентрация усилий федеральных и республиканских властей применительно к чрезвычайной обстановке;
– принятие продуманных, действенных законов Российской Федерации, а также четкие механизмы их реализации по решению актуальных экономических, межнациональных и религиозных вопросов;
– отмена (или хотя бы корректировка) закона РСФСР от 26 апреля
1991 г. «О реабилитации репрессированных народов», который и в дальнейшем может быть источником этнополитической напряженности на Северном Кавказе;
– аргументированное разоблачение средствами массовой информации, органами власти шовинизма, национализма, политического экстремизма и сепаратизма. С этой целью считаю необходимым регулярное проведение научных конференций, круглых столов с участием российских и зарубежных ученых которые должны всесторонне проанализировать состояние и перспективы национальной политики Российской Федерации, проблемы федерализма, этноконфликтологии и т.д. Необходимо разработать практические рекомендации по улучшению пропаганды национальной политики, межнациональных отношений, федеративного строительства, сущности спорных вопросов, территориальных претензий, взаимных обвинений и т.д.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Адрианова Л.А. Межэтнические отношения как средство достижения политико-экономических целей в современной России // Этнические проблемы современности. Ставрополь, 1998. Вып. 3. С. 15–18.
2 Гакаев Д.Д. Очерки политической истории Чечни (ХХ век). В двух частях. М., 1997, с. 176.
3 РГАСПИ, ф. 96, оп. 52, д. 12, л. 148.
4 Там же, л. 149.
5 Гакаев Д.Д. Указ. соч., с. 175; Кравченко И.Н. Чеченский кризис: причины, характер, последствия (90-е годы ХХ в.). Владикавказ, 2004, с. 41; Паин Э., Попов А. Российская политика в Чечне: как она зарождалась, как привела к войне и чем отзовется завтра (Да здравствует революция) // Известия, 1995, 7 февраля и др.
6 ГАРФ, ф. 10026, оп. 4, д. 52, л. 130.
7 Там же.
8 Гакаев Д.Д. Указ. соч., с. 175.
9 ГАРФ, ф. 10026, оп. 4, д. 52, л. 136.
10 Дзидзоев В.Д. Национальные отношения на Кавказе (Издание третье). Владикавказ, 2000, с. 7.
11 Блиев М.М. Грузия–Осетия–Россия: история беспамятства // Северная Осетия, 2005, 23 июля, с. 3.
12 Дзидзоев В.Д. Национальная политика: Уроки опыта (Третье издание). Владикавказ, 2002, с. 103
13 Акаев В.Х. Ислам: социокультурная реальность на Северном Кавказе. Ростов-на-Дону, 2004, с. 6.
14 Там же.
15 ГАРФ, ф. 10026, оп. 4, д. 54, л. 115.
16 Там же, с. 116.
17 Там же.
18 Денисова Г.С., Уланов В.П. Русские на Северном Кавказе: анализ трансформации социокультурного статуса. Ростов-на-Дону, 2003, с. 229.
19 Там же.
20 ГАРФ, ф. 10026, оп. 4, д. 54, л. 122.
21 Айдемиров Н.Г. Национальное самосознание и межэтнические отношения. Этнические процессы накануне XXI века. Ставрополь, 1999. С. 16.
22 Авксентьев В.А. Проблемы этнопрофессионализма и этнические процессы на Северном Кавказе. Проблемы населения и рынков труда России и Кавказского региона. Ставрополь, 1998. С. 9–14.
23 Радиев В.В. Этническое предпринимательство: мировой опыт и Россия // Полис. 1993. № 8. С. 82.
24 Пути мира на Северном Кавказе: Независимый экспертный доклад. М., 1999. С. 16, 23, 26; Новая народная газета (г. Черкесск), 1999. № 1, 11–17 августа 1999 г.
25 Северная Осетия в 1998–2004 годах. Ступени развития (Под общей редакцией А.Х.Чельдиева и Б.М. Гадзаова). Владикавказ, 2005, с. 5.
26 Там же, с. 6.
27 Авксентьев В.А., Шаповалова В.А. Этнические проблемы современной России: социально-философский анализ. Ставрополь, 1997. С. 17–18.
28 Там же. С. 19–20.
29 Конституция Российской Федерации. М., 1993. С. 5.
30 Дзидзоев В.Д. Белый и красный террор на Северном Кавказе в 1917–1918 годах (Издание второе, исправленное и дополненное). Владикавказ, 2000, с. 8.
31 Хетагуров К.Л. Собрание сочинений в пяти томах. Т. IV. М., 1960, с. 191–192.
32 Там же, с. 192.
33 Там же.
34 Гассиев А.А. Земельно-экономическое положение туземцев и казаков Северного Кавказа. Владикавказ, 1909, с. 11.
35 Там же.
36 Терек, 1909, № 3470.
37 История Северной Осетии. ХХ век. М., 2003, с. 39.
38 Там же.
39 Там же.
40 Берозов Б.П. Переселение осетин с гор на плоскость (XVIII – ХХ вв.). Орджоникидзе, 1980; Его же. Путь, равный столетию (Очерк истории аграрного развития Северной Осетии в XIX в). Орджоникидзе, 1986; Гиоев М.И. Ленинская аграрная реформа в горском ауле. Орджоникидзе, 1969; Дзидзоев В.Д. Национальные отношения на Кавказе. Владикавказ, 1995; 1998; 2000. Его же. Экономическое и общественно-политическое состояние Северной Осетии в начале ХХ в. (1900–1917 гг.). Владикавказ, 2001; 2002; 2003; Гриценко Н.П. Экономическое развитие Чечено-Ингушетии в пореформенный период (1861–1900 гг.). Грозный, 1963; Абазатов М.А. Борьба трудящихся Чечено-Ингушетии за Советскую власть(1917–1920 гг.). Грозный, 1969; Тамаев А.Т. Крестьянство Северной Осетии накануне и в период подготовки Великого Октября (1914–1917 гг.) Владикавказ, 1988; Хоруев Ю.В. Аграрный вопрос и крестьянское движение в Северной Осетии в эпоху империализма. Орджоникидзе, 1983; Хубулова С.А. Крестьянская семья и двор в Терской области в конце XIX – нач. ХХ в. СПб., 2002; История народов Северного Кавказа (конец XVIII в. – 1917 г.) М., 1988; История Северной Осетии. ХХ век. М., 2003 и др.
41 Авксентьев А.В. Северный Кавказ: сегодняшние реалии и опыт этнополитического прогноза // Этнические проблемы современности. Ставрополь. 1999. Вып. 4. С. 7–20.
42 Чомаев К.И. Зачем нас тянут в бермудский треугольник // Карачаево-Балкарский мир. 1998. № 6.
43 Авксентьев А.В. Северный Кавказ: сегодняшние реалии и опыт этнополитического прогноза // Этнические проблемы современности. Ставрополь. 1999. Вып. 4. С. 24.
