РАССКАЗ
– Простите, – интересуются редакторы толстых и тощих журналов. – Треугольник это ваша фамилия или псевдоним?
– Фамилия, – отвечает писатель.
– Странная какая-то…
– Нет такого слова, которое не могло бы стать писательской фамилией! – пафосно восклицает А.Треугольник.
Арнольд по фамилии хотя и Треугольник, но на вид – настоящий квадрат.
Писательская квадратная голова А. Треугольника неизменно покрыта квадратной, если лето, соломенной шляпой или той же, если зима, конфигурации ушанкой. Любознательные глаза сочинителя всегда спрятаны за квадратными черными очками. Мятый квадратный велюровый пиджак свисает до колен квадратных вельветовых брюк, из-под которых выглядывают квадратные носы шоколадного цвета ботинок. Арнольд курит, несмотря на правительственный запрет, идеологически вредные кубинские сигары. На вид они (сигары) имеют идеально цилиндрическую форму, но в Арнольдовых коротких толстых пальцах они выглядят почему-то безупречно квадратными. Дымные кольца, которые, как правило, стремятся к форме круга у Арнольда принимают квадратную конфигурацию.
Название его романов всенепременно несут в себе слово квадрат:
«Обманчивый Квадрат», «Сумма обратных квадратов любви».
Несмотря на колоритность фигуры и талантливость, по мнению критиков, романов А. Треугольника, в заокеанском городе Бронсвиле, где писатель живет в эмиграции уже третий десяток лет, его знают немногие.
Вероника – с нежной фамилией Бусинка – когда идет по тротуару, то занимает все его пространство, потому что по фамилии она хотя и «Бусинка», но по размерам сущая гора.
При всей своей грузности и неповоротливости Вероника Бусинка дама архиактивная. Ее массивное тело мелькает, носится, летает, что твои метеориты в августовском небе, но метеоритов много, а Вероника Бусинка в южном жарком городе Ор-Кутум одна.
Последующий ниже диалог (между малознакомыми женщинами) добавит несколько штрихов к ее портретному наброску:
– …муж бросил. Дети живут отдельно. Скучно жить. Найти бы какого-нибудь достойного мужчину. …
– Ну, голубушка, это вам нужно обратиться к нашей Бусинке. Она вам в два счета поможет.
– А кто такая эта бусинка? Ягода, что ли какая?
– Вот, что значит быть новой репатрианткой! Да, Вероничка… наша Бусинка… это не ягода, а шаровая молния в юбке. Она и организатор, и вдохновитель, и победа в одном лице. Вы обратитесь в ее клуб одиноких сердец. Она вам в два счета мужа присватает.
– Правда?
– Еще какая! Я ведь тоже… прости Господи… хоть на гвоздь садись! одинокая была, а Вероника мне помогла найти друга… так что ступайте к Бусинке…
В свободное от дел время Вероника пишет романы с замысловатыми названиями «Дремотные Травы», «Цветы забвения», «Пыльца разочарований».
Герои этих талантливых, как отмечает критика, романов в отличие от их автора – меланхолично-романтичные особы.
Ранним весенним утром сетевые и бумажные издания крупным шрифтом сообщили:
«Претендентами на литературную премию «Большая литера» стали: Арнольд Треугольник и Вероника Бусинка. Победитель будет назван в конце месяца».
И более мелким шрифтом:
«Большая литера» единственная отечественная премия для писателей, проживающих за пределами исторической Родины. Цель премии – сохранение и развитие языка, а главное выявление самобытных авторов зарубежья».
Прочитав эту новость, Арнольд от счастья почувствовал себя «Квадратом» Малевича.
– Можно только представить, кем я себя почувствую, если стану финалистом? Только ради этого неизведанного чувства нужно им непременно стать! – решил Арнольд.
Он сделал глубокий вздох. Сосчитал до десяти…
Как только сошел нервный румянец и успокоилось аритмически бьющееся сердце, Арнольд набрал номер телефона Владислава Бородатых.
Когда-то Бородатых, напоминающий потертый чемодан господин, писал, по его словам, как речи генеральным секретарям, так и тексты в диссидентские журналы.
В эмиграции Владислав не писал, а торговал: подержанными машинами, кошерной телятиной, антиквариатом и подпольным сахарным самогоном, выдаваемым им за шотландское виски, и имел, опять же по его словам, массу друзей от министров до сантехников по всему белому свету.
– А что так рано? – поинтересовался Бородатых.
– Да, понимаешь… как сказать…
– Говори прямо…
– Ну, да. В общем, я попал в претенденты на литературную премию «Большая литера». Помнишь, я тебе говорил, что отправил свой роман на этот конкурс?
– Помню и что?
– Как что? Я стал претендентом! Можно сказать без пяти минут лауреатом!
Бородатых зевнул:
– Претендентом ты стал, поздравляю, но победителем не станешь никогда!
– Почему?
– Да потому что там все схвачено…
– Как это?
– А вот так – это же мафия.
– Кто?
– Писательское жюри.
– Не может быть…
– Еще как может! Но ты не волнуйся я все решу. У меня вся мафия прикормлена, что наркобароны, что литературные боссы. Дашь мне барашка в конверте… Я как раз туда послезавтра улетаю…
– Да ты что! – возмутился Треугольник. – Взятку… Писатель-скому жюри?! Это же тебе не чиновники из Газпрома – это писатели! Честь и совесть нации!
– Честь, совесть. Ха-ха. Да на месте совести давно уже хрен растет… короче, да или нет?
Писатель Арнольд Треугольник, романтик-внереалист, как он себя называл, категорически принимал сторону «Нет». Но не чуждый – славы, денег, красивой жизни – человек А. Треугольник требовательно склонялся к «Да»…
– А почему и нет, – убеждал писателя человек, – можно дать, но не из меркантильных интересов, а так… из любопытства, из писательского интереса… вдруг эта деталь пригодится для будущего романа?
– Ну, так да или нет? – прервал молчание Владислав Бородатых.
Арнольд полюбопытствовал:
– А сколько нужно дать… м-м-м… приблизительно?
– Думаю порядка мх-мх-мх…
– Да ты что! – возмутился Треугольник. – Ведь премия значительно меньше названной тобой суммы.
– Деньги что? Big shit – вот что такое деньги! Писателю главное стать брендом… Вроде «Столичной водки».
Арнольд задумался. В словах Бородатых угадывался жизненный опыт.
– Хорошо. – согласился, мучаясь угрызениями писательской совести, А. Треугольник. – Сегодня вечером в семь часов…
В семь тридцать p.m. он передал бывшему спичеру генеральных секретарей В. Бородатых
а) Конверт (с пометкой «Для жюри») с деньгами.
в) Оплатил ресторанный ужин в честь выхода в претенденты конкурса «Большая Литера».
Вероника Бусинка, узнав новость о своем претенденстве, почувствовала себе воздушным шариком. Да что там шариком, она узнала, что такое отсутствие гравитации. Хоть переименовывай Веронику из шаровой молнии в юбке (а так как Вероника узнала новость, будучи в шелковом халате), в Безвоздушное пространство в халате!
– Представляю, как я себя почувствую, когда стану финалистом. Нет, ради этого нужно выиграть!
Вероника сделала глубокий вздох и сосчитала до пяти.
Когда ноги вновь коснулись земли, а душа вернулась в грузное тело, Вероника набрала номер телефона городской ясновидящей Лили Бриль:
– Ай, Вероничка. Ай Бусинка…. Что? Конечно в любое время!
Вероника решила не тянуть, и через полчаса была в Лилиной квартире.
– Вероничка, ягодка ты моя сладкая, как я тебя давно не видела. – раскрыв объятия, сказала ярко крашеная лжеблондинка Лиля. – Что у тебя, яхонтовая моя? Рассказывай.
Вероника платком вытерла со щек многочисленные Лилины поцелуи:
– А что рассказывать, ты и так должна знать, что меня к тебе привело. Ты же у нас ясновидящая?
– Знаю, бриллиантовая! Знаю! Претендентом ты стала… на премию… литературную! Дедушка мне (сеансы ясновидения, по словам Лили, устраивал ей покойный дедушка) сегодня ночью явился и сказал:
– Вероника станет претендентом!
Новость эту Лили, разумеется, сообщил не дедушка, а ее муж и секретарь Лев Борисович Бриль, который прочел об этом в сетевом журнале Pravda.Ru.
– А кто станет победителем, дедушка не сказал?
– Нет, – ответила Лиля, – не сказал. А что хочешь стать победительницей?
Изображать равнодушие не имело смысла! Если Лиля Бриль знала о претендентстве на литературную премию, то о желании этой премией завладеть и подавно.
Поэтому Вероника смело посмотрев в ясновидящие глаза, заявила:
– Хочу!
– Дай мне $$$$$. И будешь!
«Вот свинья, – подумала Вероника, – я ей мужа нашла, и какого мужа, и не копейки за это с нее не взяла, а она с меня такие деньги требует!»
Лиля, как будто прочитала мысли Вероники:
– С кого другого, я бы в три раза больше слупила, приворот сделать – это же колоссальная работа! Но для тебя, Вероничка… За моего Левушку… я делаю грандиозную скидку.
– Да, я все понимаю, – залепетала Вероника. – Каждая работа стоит денег. Держи.
Писательница расстегнула кошелек и вытащила из него несколько солидного достоинства бумажек. В голове мелькнула мысль:
– На ветер деньги бросаю!
Ясновидящая Бриль положила деньги в ящик стола, закрыла его на ключ и, спрятав его в огромном кармане халата, сказала:
– Ты, рыбка моя, деньги не на ветер бросила, а на удачу!
Долговязый и вислоусый Тарас Иванович Водогрейка любит что ни день розпалить себя горилкою, а однажды розпаливсi так, что (дай Бог здоровья случайному прохожему) чуть не замерз в холодную январскую ночь.
Жена Тараса Ивановича все лечила мужа от пагубного пристрастия – лечила, лечила, но не вылечила, а сама занемогла и после страшного диагноза (поставленного районным доктором), скоропостижно преставилась. На руках у Тараса Ивановича остался сын Коля. Бог знает, как сложилась бы жизнь мальчика, но его к себе на ферму забрал отец Тараса Ивановича, стало быть, дедушка Коли Иван Апанасович Водогрейка. В отличие от своего сына Иван Апанасович горькую не употребляет (он только гонит ее из сахарных бурачков, ой и добрая вытанцовывается у него горилка), а занимается разведением породистых свиней. Ох, и славное сало, я вам доложу, получается из водогрейковских кабанов. Под такое сало можно легко выдуть бочку горилки.
Как-то Иван Апанасович вернулся с ярмарки и вытащил из мешка: ушки треугольничком, глазки бусинками, симпатичного розового поросенка.
– Ось, випасешь свиню, онучок, продаш и купиш соби лесапеду.
– Дякую, дедусь, – внук крепко обнял деда и поцеловал его в колючую щеку.
Коля назвал кабанчика «Веприком».
Иван Апанасович выделил для него вместительный загончик.
В нем Коля проводил дни и ночи: кормил, поил, мыл, да только что не дышал на своего проворно набирающего килограммы «веприка».
Когда на хутор приезжал отец, то маленький Коля непременно тащил его в сарай:
– Ну и вимахау вин у тебе. Ти що, його сайками годуеш, чи шо? – интересовался Тарас Иванович Водогрейка.
– Жолудями! – почесывая «веприка» между ушей, отвечал Водогрейка-младший.
Вечером, упаковав в мешок гостинцы, отец возвращается в город.
– Поихав… – говорит дед, глядя на удаляющуюся старенькую «Ладу» Тараса Ивановича.
– Лада?
– Да, да Тарас Иванович хоть и пьет, но своего не пропивает. От плохо лежащего взгляда не отводит, и поднять копейку с пола не гнушается.
Вскоре после смерти жены Тарас Иванович Водогрейка спутался с молодой вздорной бабенкой. Иван Апанасович называет ее лахудрой.
То есть вся фраза Вологрейки-старшего звучала так:
– Поихав, чертяка, да сваей лахудры…
Кроме того, что Тарас Иванович розпаляится горилкой и живет с лахудрой он еще и пишет: романы, повести, рассказы, стихи…
Хотя из патриотических настроений Водогрейка говорит на своей «ридний мове», но из меркантильных интересов романы пишет на поганой мове окупантив.
Местная литературная критика нещадно поносит сочинительство Тараса Водогрейки и обзывает его «Не нашим Тарасом»…
Вот и сегодня Тарас Иванович, приехав от отца, побаловал себя чаркой горилки, которую закушал аппетитной шкваркой, и принялся за финал своего нового романа «Корпоративное сало»
Когда роман завершился финальным вопросительным знаком (дело в том, что творение Т. Водогрейки было проблемным и оттого изобиловало вопросительными знаками и многоточиями), Тарас Иванович поднял телефонную трубку и, набрав перед номером международный код, стал ждать ответа:
– Викторюша, ты, что ли?! – спросил Тарас Иванович, когда на другом конце сняли трубку.
Наступила пауза. Тарас Иванович, покусывая усы, начал:
– Слухай сюда, Викторюша, я тут роман закончил, куды б его чертяку пристроить?
Вновь наступила пауза, и усы опять оказались под писательскими зубами…
В день выбора финалиста, когда уже в конференц-зале все было готово для пресс конференции и дружеского междусобойчика, в кабинете председателя жюри шла жаркая дискуссия.
Прозаик У.Ш. Атов, известный мастер совестного изгиба, заявил следующее:
– Я настаиваю на Веронике Бусинке. У нее и стиль, и подчерк и главное тема. Только ее! Это настоящее открытие литературного сезона!
Виртуоз контрапункта поэт Л.И. Рик возразил ему «домашней заготовкой»:
– У Бусинки есть тема и стиль, кто бы спорил, но тема, согласитесь какая-то туманная, упадническая… вытекающая из ее упрямого желания постоянной игры в дальтонизм, предполагающий неразличение жизни и смерти.
Другое дело Арнольд Треугольник… его романы дарят надежду, что инерция национальной замкнутости и эстетического аутизма, переданная нам в наследство тоталитарной эпохой, мало-помалу отступит перед осознанной волей к всемирной отзывчивости!
– Ерунда, – отмахнулся У.Ш. Атов. – С точки зрения коммерческого успеха, а мы должны думать и об этом, сумятица его «квадратов» будет маловразумительна нашему читателю. Это явно не литературное открытие сезона!
– Вы не правы коллега, – возразил Л. И. Рик, – квадрат несет в себе символику сегодняшнего дня, квадрат как место, объединяющее литературное пространство…
– А я утверждаю обратное…
Однако донести свою мысль до оппонента У.Ш. Атову помешал вошедший в кабинет: председатель жюри Тимофей Петрович Крикунов.
Фамилия председателя явно происходила от желания его предков покричать и поскандалить.
Но в отличие от своих предков, Тимофей Петрович человек тишайший и не повышает голос даже на надоедливую муху.
– Ну, как дела, коллеги, – тихим кротким голосом поинтересовался председатель. – Выбрали финалиста?
– Мнения разделились, – ответил за всех прозаик У.Ш. Атов.
– Ну, раз единогласного решения нет, то присудим победу Тарасу Ивановичу Водогрейке.
– Как?! – единодушно воскликнули члены жюри. – Почему Водогрейка?! Зачем Водогрейка?! И кто вообще этот Водогрейка!? Насколько я помню, он не участвовал в предварительном отборе! Это же натуральнейшая… даже не знаю, как назвать?
– Подтасовка, вот как это называется, – подсказал Л.И. Рик. – Лично я на это не пойду!
– Правильно, – поддержал коллегу мастер словесного изгиба. – Я тоже категорически против!
– Тихо! Тихо! Товарищи! Господа! Тихо. – Тишайшим голоском остановил членов жюри председатель. – Я не предлагаю заниматься подтасовкой и очковтирательством. Я предлагаю вам взглянуть на вещи трезво. Наш конкурс спонсируется президентским фондом, а политика нашего президента направлена на сближение с ближним, а не с дальнем зарубежьем, чьими представителями являются Бусинка и Треугольник…
Собирание земель, если хотите. Тут, так сказать, задача не столь литературная, сколь политическая. Тарас Иванович Водогрейка как нельзя лучше походит к этим параметрам.
Во-первых, представитель ближнего зарубежья. Во-вторых, страна, которую он представляет, выбрала «пронашего» президента, то есть человека ратующего за сближение с метрополией.
– Но мы не политики! – воскликнула со своего места член жюри мастерица детективного сюжета В.О. Скобойникова. – И должны отстаивать не политические позиции, а художественные…
– Я все понимаю, но поймите и вы, – оборвал ее тихим, нежным баритончиком председатель жюри. – Поймите, уважаемая, если мы хотим остаться на следующий год в рамках этого проекта, то должны учитывать и политический момент… как ни крути, а деньги мы получаем из президентского фонда.
– Председатель прав! – встав со своего места, рявкнул (доселе молчавший) известный эквилибрист критического жанра, обозреватель и близкий друг Тараса Ивановича (это он ввел в уши председателя фамилию Тараса Ивановича и в категорической форме потребовал его победы) Викторин Секиров. – Кого мы с вами хотим поощрить, господа: Бусинку и Треугольника?
Критик взял паузу. Все молчали. «Критического Топора», как называли В. Секирова в литмире, побаивались все члены жюри.
– Тех самых господ, которые променяли Родину на колбасу, а, теперь, заскучав по рощам и долам, взялись за перо!? Давайте будем справедливы и отдадим премию не тем, у кого и без нее нос в табаке, а тому, кто в ней действительно нуждается! Я как член ЦК партии «Единая Держава» и гражданин своей страны категорически настаиваю на присуждении премии Тарасу Водогрейке.
– Уважаемый, господин Секиров, – встала со своего места детективщица В.О. Скобойникова. – Ваши, высказывания дурно попахивают и наводят меня на грустные….
– Ваш последний роман, уважаемая госпожа Скобойникова, – прервал ее критик, – навел меня на весьма унылые мысли. Если вы не хотите, чтобы я высказал их в медиопространстве, то примете правильное решение… и премия уйдет к Тарасу Ивановичу Водогрейке.
– А, – детективщица махнула рукой, – делайте, что хотите. В целом мне все равно.
– Ну, вот и ладненько. А как думают остальные? – тихим вкрадчивым голоском поинтересовался председатель.
– Ну, если вопрос стоит так остро… Тогда мы тоже за Водогрейку.
– Значит, я так и доложу прессе?
– Разумеется, – единогласно согласились члены жюри.
Председатель взлохматил остатки некогда густой шевелюры и вышел к журналистскому корпусу…
Хороши майские деньки на хуторе Ивана Апанасовича Водогрейки. Воздух чист и светел. Пахнет молодой листвой и яблоневым цветом.
Вот таким теплым солнечным утром, когда маленький Коля Водогрейка был в школе, а Водогрейка старший поехал сдавать на бойню партию кабанов, на хутор въехала старенькая «Лада». Из нее вышли Тарас Иванович Водогрейка и начальник (друг детства Тараса Ивановича) транспортного отдела милиции Остап Григорьевич Дадыка.
– Ну, показывай, Тарасько, десь тут твий вепрь?
– Вось вин чертяка.
Тарас Иванович указал на Колиного любимца.
– О, а ты мне казау, шо буде бугай… его, мол, чертяку, и калаш не возьмэ, а это ж не кабан, а шибздик. Его из мелкашки можно завалить, не то, что с моего «токаревича».
Остап Григорьевич похлопал по кобуре.
– А шо ты, Тарася, такого малого кабана валишь? Чи у батьки доброго кабанчика нэма?
– Да, добрых вин всих свез на бойню, а мне позарез треба. Премию я получив… Людину трэба накормити… ну сам разумиeшь.
– Разумию, чому ж не разумить! Шчас завалим!
Остап Григорьевич достал из кобуры цвета вороньего крыла пистолет.
В полном жизни воздухе пахнуло смертью.
– Тильки без шума, – попросил Тарас Иванович.
– Да вин у менэ и пикнуть не успеет, як вже буде на поросячих небесах.
Остап Григорьевич дернул затвор. Пуля легла в патронник. Начальник транспортного отдела поднес дуло к поросячьему пяточку.
Веприк с любопытством его обнюхал.
– Ты что, ему в пятак стрелять будешь, так ты его никогда не завалишь?! – высказал мысль Тарас Иванович. – Надо в ухо, чи в лоб…
– Нэ мешай, друже, – остановил Тараса Ивановича милицейский командир, – Это шоб кабан не спужавси, а то у нього вид страху може лопнути сечовий михур и сало через те буде гирке.
Остап Григорьевич резко снял дуло с пяточка и выстрелил кабанчику прямо между глаз. Веприк вздрогнул. Пошатнулся и рухнул на солому. Остекленелые глаза его с изумлением уставились в голубые небеса. Из раны медленно полилась жирная горячая кровь.
– Ось и готов, – ткнув веприка ногой, констатировал смерть Остап Григорьевич. – Тут будем свежавати, чи як?
– Ни, поедимо у другэ мисто.
Тарас Иванович присыпал песком кровь. Набросал свежей соломы.
Машина тронулась. Испуганно закудахтали куры. Сизый дым выхлопных газов окутал ветви цветущих яблонь.
В эту ночь наплакавшемуся до икоты Коле Водогрейке снился бегающий по-райскому загончику веприк. А где еще может жить этот принесенный на алтарь искусства невинный кабанчик?
Арнольд Треугольник порвал заготовленную для выступления лауреатскую речь и больше не звонит Владиславу Бородатых.
Вероника Бусинка, теперь, когда видит идущую ее навстречу Лилю Жемчужную, переходит на другую сторону.
Критик Секиров и председатель жюри Крикунов нет-нет, да и вспомнят вкусное с прожилками веприковское сало.
Тарас Иванович получил-таки обещанную Секировым премию и купил Коле сверкающий звонками, тормозами и прочими педалями велосипед, а Иван Апанасович привез ему нового крохотного ушки треугольничком, глаза бусинками кабанчика. Коля назвал его Веприком-2.
