СКАЗКА НОВОГО ВРЕМЕНИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
1
Жила-была наколка – рожица кривая на двух ножках, по прозванью Тяпа-Ляпа. Жила-была не в районе Бермудского треугольника, где все туманно и зыбко, и всякая нечисть бродит по водам, заманивая в глубины. А на курорте, в благословенном Крыму, под поэтическим небом Коктебеля: тут что ни шаг – поэтесса, что ни взмах руки – поэт, да и вино в бочках. Жила-была, хлеба не ела, воду не пила. Но смешно морщилась, дивно корчилась на запястье, когда рука – хозяйка ее – подносила стакан ко рту. Не ко рту Тяпы-Ляпы, понятно. А ко рту обладателя наколки, человека вполне зрелого для вечно молодого поэта по псевдониму-имени Катет, который намылился в ЗАГС ради женитьбы на Гипотенузе, подающей творческие надежды, когда не работает в гардеробе местного самодеятельного театра «Верхом на Пегасе».
Женитьба его должна была состояться по любви. А любовь – зла, вот и потребовала Гипотенуза свести со свету татуировку с Тяпой-Ляпой. А то торчит на самом видном месте. Причем на той руке, какой предназначено расписываться в ЗАГСе.
Люди увидят, сочинят злые стишки:
Девушку с глазами дикой серны
Полюбил простой разносчик спермы.
Какая женщина потерпит соседство с этой зеленоватой, как Змий-искуситель, Тяпой-Ляпой, впечатанной по глупости в руку мужчины? А что подумают соседи и свидетели со стороны слабого пола? Не в стихах подумают, типа:
В ночи не сыщешь ярче света,
Чем от присутствия поэта!
А подумают бренной и настолько замшелой прозой, что тошно становится, когда мыслишь под них: мол, баловник Катет на заре туманной юности предлагал уже руку некой Тяпе-Ляпе. В память о первых поползновениях любви и выгравировал на личной коже, словно фирменный знак, ее портрет.
Фигушки!
Словом, Катет, еще не доходя до ЗАГСа, влип по уши в кашу перловую с подливкой из чужих слез и угрызений собственной совести.
– Или Тяпа-Ляпа! Или я! – сказала Гипотенуза.
И сочинила язвительный стишок:
Восторженный козел,
Девицу увидав,
Сказал: «Гав-гав!»,
Держа в уме:
«Мне-ме-е».
Катет не смутился, и не в таких поэтических переделках он бывал на Парнасе, когда его сталкивали к подножию мощным в исчислении лошадиных сил трактором соцреализма, чтобы закопать в землю.
Без долгих колебаний он избрал, конечно, Гипотенузу и отправился к ближайшему косметологу-татуировщику сводить со свету Тяпу-Ляпу.
В результате похода рука у него стала чистая, с глянцем на месте наколки.
Думал: вот и окончилась эта скверная история с непредвиденной даже в кошмарном сне ревностью.
2
А что Тяпа-Ляпа?
Лежит себе на дне мусорного ведра, куда ее стряхнули с лоскутка человеческой кожи, и пошевелиться от ужаса не может. «До чего жизнь – штука непредсказуемая!» – проносится в ее мыслях.
И то: вела-вела… В кино вела, в рестораны… И привела к банкротству жизненных сил и полной безликости.
Кем она была прежде? Не просто Тяпой-Ляпой, а синеокой красавицей «дней его мятежных, когда встречал девиц он нежных, лобзал в уста и говорил подруге: “Поэт! Как много в этом звуке!”». Она находилась на виду и всегда при неотлучном Катете, накрытом столе и бутылке. И если кто-то приставал к нему, значит, приставал и к ней. И получал по мордасам. Причем, не без ее помощи.
Как там ни толкуй о слабости женского организма, но ведь и она, прочно впечатанная в руку Катета, участвовала в мордобойных схватках и делала кисель на роже обидчика. При этом вполне профессионально – ни разу не схлопотала «фонарь» под глазом. Выходит, не только ее покровитель, но и она, Тяпа-Ляпа, способна была за себя постоять.
«Способна была за себя постоять!» – с тоской подумала наколка в полумертвом своем положении. И от тоски душевной готова была разбить голову о железную стенку ведра. Но вместо синяков и ссадин народились стишки – недаром питалась каплями пота с тела своего возлюбленного.
Любовь отпросилась по малой нужде.
Ушла и за площадью скрылась.
А мне – в стенку гвоздь, и висеть на гвозде,
Роняя из глаз своих сырость.
С угасанием творческого порыва и силы оставили Тяпу-Ляпу. А если нет сил, то и не надейся на избавление из плена. Осознала это и – в рыдания, а из рыданий – в истерику, и оттуда еще дальше, пока не забилась в судорогах. Ибо представила себе, как коварная Гипотенуза гладит Катета по той же руке, где раньше находилось ее изображение, и соблазнительно говорит в стихах, иначе – тварь такая! – не умеет:
Мой любимый ты, мой хороший,
Полюбила тебя не за гроши,
А за ум твой, характер и совесть –
Вот какая любовная повесть!
Что тут ответишь? Надо бы стихами. А как они подвернутся, если ты трясешься в судорогах.
«Не трясись!» – весомо сказала себе Тяпа-Ляпа из левого полушария мозга в правое, где произрастает не чертополох, а совсем hmne растение, описанное Пушкиным в классическом стихотворении «Анчар».
Как у Пушкина?
И зелень мертвую ветвей
И корни ядом напоила.
А у нее, и без того от природы зеленой?
У нее не менее ядовитое, и с точным адресом: Коктебель, улица Блока – это насчет Катета, и Коктебель, улица Грина – в отношении его невесты.
Был он не прост,
Хоть судьбою обижен.
Деньги любил,
Как бесплатный сыр.
Вот и ухаживать стал
За той, что живет поближе,
Чтобы не тратиться
На такси.
3
Вначале Тяпа-Ляпа, впав в истерику, даже не заметила, что уже бьется головой о стенку мусорного ведра. Потом заметила и прибавила энергетики ударам – голова не живая: ничего с ней не случится.
Догадалась правильно. С головой ничего худого не произошло, и фигуру не испортила.
Тут мусорное ведро и опрокинулось.
Тяпа-Ляпа выбралась наружу.
Теперь ее не привяжешь ни к какому запястью: сама себе хозяйка – ходи, куда ноги ведут, дерись, с кем пожелаешь.
Осмотрелась, куда попала? Вроде как медицинский кабинет. На столе прожекторная лампа, рядом зубоврачебное кресло с кожаной подушечкой наверху. Стену украшает зеркало, над ним висит плакат с пояснительной для клиентов этого заведения надписью: «Игла для татуировки зовется «пешня», «пчелка», «шпора» или «жало», тату-машинка – «бормашина» или «швейная машина», тушь – «мазутой» или «грязью». Сама же татуировка называется «реклама», «регалка», «расписка», «клеймо» или «портачка».
– Фу! – скривилась Тяпа-Ляпа. – Чтоб я так жила, какие имена придумали! «Регалка», «портачка». На «тату», положим, согласна. А на «регалку» или «портачку» ни в коем разе! Кто меня с таким именем полюбит? С таким именем можно только разлюбить! О, да это идея!
И Тяпа-Ляпа взобралась на стол, чтобы вооружиться «пчелкой».
4
Свадьба пела и плясала.
Гипотенуза пела: «Ля-ля-ля, ля-ля-ля, полюбила кобеля!»
Катет плясал возле нее. Гости танцевали тоже, но вокруг них. Водили хоровод, водили, пока не украли невесту. Почему? Да потому, что таков стародавний обычай: самое милое дело, напоить невесту и спрятать куда подальше, чтобы жених потом раскошеливался во благо ее возвращения.
Очнулся Катет от веселой пляски, глядь, а Гипотенузы нет в наличии. Ни за столом, ни под столом. Гости кричат ему, будто в насмешку: «Горько! Горько!» Действительно, горько: с кем, скажите на милость, целоваться, когда суженая неведомо где?
Целоваться Катету и впрямь было не с кем. Не с наколкой же своей – Тяпой-Ляпой. А ведь как раз с ней и мог, если бы различил ее, полупрозрачную, зеленоватого отлива, возле стула невесты.
Тяпу-Ляпу так и не приметил. А она, тайком пробравшаяся на свадьбу, засекала все, что ей было нужно.
И как наливалась шампанским Гипотенуза, и как похитили ее бородатые люди, обманув бдительность жениха.
И как повели в соседнюю комнату, которая называется по народному «спальня», а на псевдонародном наречии «Конюшня Пегаса».
И как там произошло форменное преступление, когда эти бородатые люди, чтобы произвести впечатление, загалдели наперебой в рифму.
В результате…
Пегас скончался от восторга,
Вкусив под хохот стог стихов.
Теперь не вытащить из морга
Его недавних седоков.
Тяпа-Ляпа выведала все, что надо и не надо, включая оперативный материал для криминальной хроники, и притаилась в ожидании: что еще будет? Похитители невесты, умаявшись от стихотворной речи, разлили водку и стали уговаривать Гипотенузу выпить рюмку, выпить две, чтоб кружилось в голове.
Наколка знала из опыта посещений ресторана на запястье попивающего не только сырую воду Катета, что при смешивании шампанского с молочком из-под бешеной коровки получается коктейль по прозванью «Белый медведь», и он, этот коктейль, так туманит нетренированные алкоголем мозги, что наутро девушка не помнит, что вытворяла ночью.
Но с охмелевшей Гипотенузой выходила история и того похлеще. Она уже не помнила, что делала даже минуту назад. И слыша за стенкой крики «Горько! Горько!» лезла целоваться с бородатыми дядями, укравшими ее ради выкупа.
Поцеловалась с одним, поцеловалась с другим и сладко зевнула: «А теперь спать!» И бряк с ног – прямиком в кровать.
– Спящая красавица! – удовлетворенно сказал один бородатый мужчина и почмокал языком, выпив с удовольствием водки.
– Настоящее сокровище! – сказал второй бородатый мужчина и тоже почмокал языком, выпив с удовольствием водки.
Так они говорили и пили, говорили и пили, пока это занятие им не надоело. И тогда они пошли в гостиную, где свадьба пела и плясала, чтобы поторопить Катета с денежной выплатой.
Тяпа-Ляпа воспользовалась их оплошностью, допущенной при охране невесты от посягательств посторонних личностей, и взобралась на похрапывающую новобрачную со своей «пчелкой».
– Тик-тик-тик! – тихонько заработал ее хитроумный инструмент, украшая лоб спящей соперницы татуировкой. – Тик-тик-тик! Тик-тик-тик!
Когда раскаянье придет,
Ты скажешь мне: «нет-нет, послушай…»
А я: «Ты съела бутерброд,
Который я хотела скушать.
5
А свадьба продолжала веселиться.
– Эх! Ах! Та-ра-рах!
– Мы покажем скок и мах!
– Все сегодня для души!
– Спляшем, братцы? Все пляши!
– Эй, жених! Теперь уместно
Дать нам выкуп за невесту.
– Выкуп вам я дать готов
Хоть в две сотни добрых слов!
– Нам слова твои до феньки.
Вместо слов мы просим деньги!
Хмельная толпа загудела:
– Деньги! Деньги! Деньги на бочку!
Бочки поблизости не оказалось. Ее заменил пиршественный стол.
Катет с барской щедростью и легким сердцем выложил на скатерку, между салатом «Оливье» и баночкой килек в пряном посоле, кучу денежных знаков. И соврал, не моргнув глазом, что это якобы гонорар за книгу стихов, принятую к изданию в Москве пятитысячным тиражом в расчете на последующие допечатки.
– Получайте выкуп мой.
Жду невесту я домой.
Хмельная толпа свадебных гостей подхватила его призыв:
– Невеста! Тили-тили-тесто! На выход!
От непрекращающихся воплей Гипотенуза немножко отрезвела и очнулась. А затем чихнула так сильно, что сдула с себя невесомую Тяпу-Ляпу вместе с ее безотказной «пчелкой».
После этого девушка поднялась с кровати и, немного шатаясь, двинулась из спальни на призывные крики «Горько! Горько!» В дверях растерянно остановилась, увидев, как внезапно вытянулись физиономии у всех собравшихся ее поздравить с законным браком.
А физиономии у гостей вытянулись по причине всеобщей грамотности. Каждый из них, будь у него даже начальное образование, что необходимо не только поэту, имел возможность прочитать на лбу невесты такую татуировку: «РЕГАЛКА, она же ПОРТАЧКА».
Хмельным людям тут же почему-то захотелось еще выпить. И совсем расхотелось кричать: «Горько! Горько!»
А Катету с той же скоростью расхотелось целоваться, хотя он и вышел навстречу Гипотенузе с распростертыми объятиями.
Так и стоял, застыв, как и поднялся из-за стола: рот раскрыт, а слова – «люблю!» – не слышно, будто проглотил его заодно с последней порцией выпивки.
Тяпа-Ляпа злорадно корчила рожицу, наблюдая со смехом за этой немой сценой.
– Ха-ха! Худенькие да прозрачненькие тебе не нравились – живи теперь с длинной, как экватор, Гипотенузой. Так тебе и надо! – произнесла весомо, но достаточно тихо, чтобы ее никто не услышал. А то ведь и побить могли.
