РАССКАЗЫ
ЛОВУШКА
В нашем городе, пожалуй, не найдётся человека, который не знал бы Парчи. Не люблю пафоса, но, говоря об этом человеке, нельзя удержаться от восклицательного знака! Не знаю, есть ли у него враги, но даже если они существуют, никто из них не станет отрицать, что Парчи храбр и отважен, а от себя добавлю, что им восхищались такие ребята, как Хубул, Парпат и чеченец Басаев. Другой на месте Парчи загордился бы, и у него началась бы звездная болезнь, но он не такой. Парчи искренен, добр, и к нему можно запросто обратиться за советом и помощью. И он, если понадобится, снимет с себя последнюю рубашку и отдаст. Я очень люблю и уважаю Парчи, горжусь и дорожу дружбой с ним.
В позапрошлом году он жестоко заболел, и цхинвальские ветераны ужасно за него переживали. Я и Коба приехали к Парчи в тубдиспансер под Владикавказом, и по старой привычке я хотел обнять его, но он не позволил, попросил нас держаться от него подальше, дескать, заразен. Тогда только я заметил, как он осунулся и похудел. Поговорив с ним ещё немного, мы с Кобой сели в машину и поехали обратно в город, и по дороге никто из нас не проронил ни слова. Всё было ясно и так. Однако могучий организм Парчи поборол хворь, и сейчас он по-прежнему бодр, пьян и весел. И всё же, когда приезжаю в Цхинвал и не вижу Парчи поблизости, я осторожно начинаю расспрашивать друзей о его здоровье. Да всё с ним нормально, смеются ребята, опять, наверное, где-то бухает. Мне приятно слышать, что он в добром здравии, и при встрече с ним прошу разрешить написать про него хотя бы небольшой рассказ, но он не позволяет. Не знаю, в чём тут дело, чрезмерная скромность героя или здесь кроется что-то другое, но я устал молчать и хочу рассказать одну историю…
Как-то во время сильного боя в местечке Мамисантубан я перебегал огород и зацепился одеждой за ржавую, залатанную колючей проволокой изгородь, и застрял. Я успел перебросить через ограду свою винтовку, а сам задёргался, пытаясь вырваться, и чем больше делал движений, тем сильней нанизывался на острые, словно крючки, края забора. До войны за горсть черешни из чужого сада можно было схлопотать заряд соли в зад, а теперь на кону висела самая вкусная и сладкая ягода – моя собственная жизнь. И костлявые руки, щёлкая, как кастаньеты, тянулись к ней, чтобы сорвать. Я невольно играл роль пугала в огороде – был виден отовсюду, и вражеские стрелки били по мне, но почему-то не попадали. Наверное, ждали смельчака, который бросится спасать, чтоб убить и его, а пока делали вид, будто плохо стреляют, – одним словом, шалили. От огня противника наши укрылись за каменной стеной разрушенного дома между мной и врагами. Мои товарищи были совсем близко, в каких-то десяти шагах от меня, если не меньше. Онемев от ужаса, я умолял взглядом помочь, но они опускали глаза или отворачивались.
А рядом цвела черешня, и день был чудесный, солнечный, и вечером я должен был встретится со своей девушкой, и потому с утра я оделся во все новое и клёвое. Я ведь всю зиму мечтал о весне и свиданиях с милой на лоне природы. И вот пришёл апрель, самый желанный месяц в году, но вместо медоносных пчёл возле меня жужжали смертоносные пули. Я ещё немного подёргался, но, поняв, что конец неминуем, уже смотрел на своих товарищей с нескрываемой ненавистью. Пошарив языком во рту, я пытался наскрести слюну для презрительного плевка в их сторону, но внутри все пересохло. Заскулив от бессилия, я зажмурился и стал читать про себя молитвы, какие только знал.
Вдруг рядом послышалось чьё-то тяжёлое дыхание, я открыл глаза и увидел перед собой бородатое лицо Парчи. Он схватил меня своими сильными руками, выдернул из колючек и перекинул через сетку забора, на котором остались моя новая ветровка и немного мяса с ладоней и запястья. Я упал и, вскочив, подбежал к дому, за которым прятались наши. Подобрав винтовку, я облизал раны, оглянулся и увидел, что мой спаситель сам угодил в ловушку – застрял в колючей изгороди. Огонь со стороны противника усилился, потому что враг, заметив, какой крупный зверь попал в капкан, торопился его уничтожить. Я уже думал кинуться ему на подмогу, но он, заметив моё движение, замахал рукой: дескать, не надо, и немного погодя рванул в нашу сторону. Оказавшись возле нас, Парчи вынул из кармашка разгрузочного жилета гранату, с удивлением повертел её перед носом, покачал головой и швырнул лимонку далеко вперёд. Мы невольно замерли в ожидании взрыва, однако ничего не произошло.
– Странно, – сказал Парчи. – Когда я вытащил Таме, сам зацепился кольцом гранаты о проволоку, и оно повисло на заборе, потом – бац – щелчок. Ну думаю, всё, приехал, но лимонка не взорвалась, только запал бабахнул.
– Ни фига себе, – протянул Виталик Гаджиты. – А ты уверен, что граната не учебная?
Парчи поморщился:
– Да нет, она была настоящая, по крайней мере до тех пор, пока я не выковырял из неё тротил и зарядил пластитом.
Враги всё никак не могли успокоиться и пальнули в забор-ловушку из гранатомёта, на котором висела моя исклёванная пулями ветровка, и молодая, в белой фате черешня завалилась набок.
– Рябой мне дал гранату с таким же пластитом, – засмеялся Людвиг по кличке Крамор, у него был шрам во всю щеку, и потому казалось, что он всё время улыбается. Он подобрал с земли гвоздь и, отвинтив запал гранаты, всунул гвоздь в горло лимонки, ковырнул немного похожей на пластилин начинки, помял пальцами, потом обнюхал и покачал головой:
– Этой фигнёй заклеивают щели окон зимой, – и он взглянул на Рябого. Тот развёл руками:
– Пластит принёс Таме.
И вся эта доблестная рать уставилась на меня.
Я уже немного пришёл в себя и стал объяснять:
– Эту хрень мне продал в сапёрной части солдат, до этого я купил у него гранаты, и они прекрасно взрывались, поэтому я поверил ему на слово. И вообще, я видел пластит только по телевизору, и то не по цветному.
Крамор, не переставая улыбаться, заметил:
– Теперь вы квиты, ребята.
А я подумал, что не будь Парчи, моим родным пришлось бы ехать за гробом во Владикавказ, потому что наши гробовщики взвинтили цены до небес. И зимой какой-то шутник закинул в печную трубу цеха лимонку, и она, скатившись вниз, взорвалась в печке, и мастера гробовых дел сами сыграли в ящик.
ИДИ СЮДА, ПАРЕНЬ
На трассе близ села Мамисантубан в ста метрах от нашей границы стоял молодой человек в чёрном пиджаке и смолил. А я, Кусок и Красавчик Асса сидели в кустах на краю поля, наблюдали за ним и гадали, за каким чёртом он явился на нейтральную полосу.
– Наверное, наркоту хочет толкнуть нашим, – предположил Кусок.
Я тут же заспорил с ним:
– Нет, он не похож на барыгу, смотри, какой здоровый, такие либо оружие продают, либо заложников.
– А по-моему, он сутенёр, – улыбнулся Красавчик Асса, усаживаясь на сгнивший от сырости сук, который рассыпался под ним в труху, но он ловко, не выпуская винтовку из рук, вскочил на свои могучие кривые ноги горца. Я поймал его взгляд и, приложив палец к губам, прошептал:
– Тсс, не шуми.
Красавчик Асса зыркнул на меня и стал отряхивать от гнили штаны. А Кусок вынул из кармана кожаного плаща пачку сигарет и хотел закурить, но я схватил его за кисть:
– Не надо, если задымишь, он нас заметит.
– Ну так сделай что-нибудь, – нахмурился Кусок и отдёрнул руку.
Мне стало страшно, я заскулил:
– Кусок, может, ты пойдёшь к нему? Мне с ним не справиться.
– Он же дёрнет, как только увидит меня.
– Как это? Почему?
– Да потому что я похож на крутого чувака, а ты на крысёнка…
– Пошёл ты.
– Правда, – поддакнул Куску Красавчик Асса. – Из нас троих ты самый плюгавый. Никому и в голову не придёт тебя испугаться.
– Ладно, – говорю. – Хватит. Пойду к нему, остальное как договорились.
– Гряди, – хихикнул Красавчик Асса. – И дьявол да поможет тебе..
Я отдал автомат Куску, выбрался из кустов и, сжимая в кармане лимонку, двинулся через заросшее сорняком поле к парню в чёрном пиджаке. Солнце слепило глаза, я едва передвигал чугунные ноги, но тащился вперёд, оглядываясь на кусты, где засели два моих товарища.
Парень в чёрном пиджаке сразу же заметил меня и насторожился. Он с пушкой, мелькнуло в голове, иначе удрал бы. Эта мысль чуть не разорвала мне сердце, однако не остановила, хотя идти стало гораздо трудней. Ещё я почувствовал, как каменело моё тело – того и гляди превращусь в мраморного болвана, утащившего в ад Дон Гуана. Но в любом случае надо пожать руку парню в чёрном пиджаке, и тогда Кусок и Асса выскочат из засады, наведут на него стволы, и он сдастся. Таков был план, по правде говоря, никуда не годный, если не сказать – безумный. Странно, что он не палит в меня и не убегает. Должно быть, принял меня за своего. Ну, если так, я подыграю тебе, генацвале. Я немножко знал по-грузински и мог без акцента произнести «моди ака бичо» (иди сюда, парень). Уйдя одной ногой в рыхлую мокрую землю, я выдернул с хлюпаньем другую, приветственно поднял руку и, оскалившись, выкрикнул:
– Моди ака бичо, моди!
Парень в чёрном пиджаке приятно удивился и пошёл мне навстречу. Он что-то говорил, но я ничего не понимал, только радостно кивал головой, изображая восторг от встречи. Однако на полдороге он сбавил скорость – видно, почуял неладное – и уже недоверчиво о чём-то спросил. Я не знал, что ответить, приблизился к нему и прохрипел:
– Моди ака бичо, моди…
Тип в чёрном пиджаке встал как вкопанный и внимательно посмотрел на меня, а я оглянулся на кусты, но оттуда никто и не думал выскакивать.
– Рабырут, ай уа хуыздарты… (вылезайте, родню вашу…), – сипел я, сжимая в кармане лимонку.
– Кто ты? – спросил по-русски тип в чёрном пиджаке, и в голосе его послышалась угроза.
Смекнув, что рассчитывать мне не на кого, я выхватил из кармана лимонку и кинулся на незнакомца. Обвив его шею правой рукой, я начал пихать ему в рот гранату левой. Он, видно, не ждал от меня таких молниеносных движений, испугался и совсем не оказал сопротивления. И я согнул его пополам, хотя он был сильнее меня раза в три, если не больше, и повис на нём.
– Выходите! – крикнул я. – Не бойтесь, он у меня в руках!
Двое выбрались из кустов и не спеша подошли к нам.
– Ты его задушишь так, – сказал Кусок, закуривая. – Отпусти парня, говорю тебе, ты что, оглох?
– Не могу, мышцу свело!
Они помогли разжать мне руку, при этом чуть не сломали её, а парень в чёрном пиджаке упал на землю и притворился будто сознание потерял. Красавчик Асса поднял его, тряхнул как следует, и он, открыв глаза, теперь на самом деле грохнулся в обморок.
– Надо валить отсюда, – сказал Кусок. – Пока нас не заметили.
Я отыскал в траве гранату, сунул её в карман, и мы втроём схватили пленника и потащили в кусты. В тени он пришёл в себя и попросил курить. Кусок дал ему сигарету и немного прояснил ситуацию:
– Идёт война, а ты ходишь тут один на нейтральной полосе. Так нельзя, мой друг. Он, – Кусок показал на меня, – убийца, и как только увидел тебя на трассе, хотел застрелить, но я и Красавчик Асса уговорили его не делать этого.
– Чего ты врё… – стал я возмущаться.
– Заткнись, – Кусок подмигнул мне, потом снова взялся за пленного. – Как зовут тебя, бичо?
– Бадри, – всхлипнул тот. – Я тут ни при чём, я в руки не брал оружия и ни в кого не стрелял!
– Так мы тоже не стреляли в тебя, и за это ты должен отблагодарить нас. Сколько за тебя дадут денег, дзмао (брат)?
– Не знаю, я простой тракторист.
– Какой марки твой трактор, «Судзуки»?
– Нет, «Камацу»…
– Отлично! Вот пусть твои родные продадут трактор и выкупят тебя.
Бадри заплакал и больше не мог говорить, и мы повели его ко мне домой. Идти надо было через весь район, и, чтоб не привлекать к себе внимания, мы не стали вязать пленному руки. Пусть все думают, что он из нашего отряда, просто ему нравится носить пиджаки – жаль, не моего размера. Наверное, Куску опять достанется, пижону. У него и так полно классных вещей. Сколько раз просил его дать потаскать чёрный кожаный плащ. Так ведь зажал, наврал, будто Черо взял кожан, когда шёл на свидание, и не вернул. Сегодня, однако, надел, забыл, что ли, как пудрил мне мозги?
А Бадри никуда не убежит, насчёт него я был спокоен. Во-первых, он в ступоре от страха, во-вторых, здесь, на чужой для него территории, мы были единственной ему защитой, и он это хорошо понимал.
Как назло, стояла чудесная весенняя погода, и народ после долгих апрельских дождей высыпал на улицы. И хотя я приобнял Бадри, как своего лучшего друга, и бодро шагал с ним по лужам, улыбаясь встречным и поперечным, – многие заметили чужака с белым, как цветущее дерево, лицом…
Стало быть, привели мы Бадри ко мне домой, обыскали, ничего не нашли и, разочарованные, усадили его за стол, предложили поесть. Я положил перед ним хлеб и сыр на тарелочках. Налил в чашку отвар шиповника и подвинул к нему. Бадри отказался от еды и попросил чашку кофе. Вот тебе и тракторист, впрочем, в душе он мог быть не меньше аристократ, чем я или Красавчик Асса. Тот вообще был из древней княжеской фамилии. Но его прабабку, княжну Зару, однажды изнасиловал какой-то абрек. Княжна после такого позора бросилась с обрыва, упала в горную реку, и её выловил тот самый абрек и снова изнасиловал. Тогда прадед Красавчика Ассы отыскал насильника своей сестры и в честном поединке бесчестно его убил. По легенде, они договорились биться на кинжалах, вышли на зелёный луг, и прадед Красавчика Ассы вытащил из голенища левого сапога маленький двухствольный пистолет. Абрек, увидев огнестрельное оружие, дёрнул с поля битвы. Два выстрела прозвучали в ущелье, где-то сошла лавина и смела отару овец вместе с пастухом, а вот пули пролетели над папахой абрека, и он остановился. Повернувшись лицом к своему противнику, он злобно улыбнулся и, сильный, на кривых ногах горца пошёл на него с наточенным сверкающим кинжалом. Когда до врага осталось несколько шагов, прадед Красавчика Ассы выхватил из голенища правого сапога трёхствольный пистолет и нарисовал на груди абрека три дырки. Тот упал и произнёс одно только слово: красавчик! После этого всех мужчин в их роду стали звать красавчиками…
– Просьба пленного священна, – заявил Кусок.
Он встал, закурил и, выпустив дым из хищных ноздрей горбатого носа, бесшумно, будто призрак, принялся ходить по комнате приговаривая:
– Ония магиз деда они… (война, мать его, война).
В длинном до пят чёрном кожаном плаще он действительно производил жуткое впечатление, и Бадри, увидев его таким в полутьме комнаты, свалился со стула. Я и Красавчик Асса подскочили к пленнику, схватили под мышки и снова усадили за стол. Я, чтобы немного рассеять тьму в углах с кружевной паутиной, подошёл к окну, отдёрнул занавески и увидел на улице целую толпу людей. Они собрались перед нашими зелёными простреленными воротами и, увидев меня за грязным стеклом окна, потребовали выдать им пленника на растерзание. Я схватил автомат и как был, босой, выскочил во дворик, куда успели проникнуть несколько парней. Все они были из моего района, и, по правде говоря, я их ненавидел. Полагаю, они тоже не питали ко мне братских чувств.
– Чего надо? – крикнул я, передёргивая затвор.
Парни отступили к сколоченному из досок и фанеры туалету под фундуком, взглянули друг на друга, и один из них, рыжий, ударяя кулаком в ладонь, с гнусной улыбкой пошёл на меня:
– Дай хоть разок врезать твоему гостю!
Его дружки осмелели и стали угрожать:
– Давай его сюда, Таме! Нечего заступаться за врага! Отдай его нам по-хорошему!
– Вам сначала придётся уложить меня, прежде чем вы доберётесь до него!
Я оглянулся назад и увидел в окне Куска. Скрестив на груди руки, с сигаретой во рту, он спокойно смотрел на нас, из его жутких ноздрей струился табачный дым. Я отступил на несколько шагов и, коснувшись спиной двери, дал первую очередь под ноги незваным гостям, потом вторую, подлиннее, и парни, толкая друг друга, бросились наутёк. Я вышел за ворота: там уже никого не осталось. Я вернулся домой и увидел Куска, сидящего за столом напротив Бадри. Nmh пили кофе, ещё перед ними стояла трёхлитровая банка вина и два пустых гранёных стакана.
– Всё нормально? – спросил Кусок не оборачиваясь. Мы говорили на русском, чтобы пленник не думал, будто мы замышляем против него худое.
– Нет, всё очень плохо, – сказал я, направляясь к дивану, на котором развалился Красавчик Асса. Он подвинулся, и я сел, положив автомат на колени. – Надо искать место для Бадри. Здесь ему нельзя оставаться. Эти подонки ночью могут закинуть в дом гранаты.
Пленник, услышав это, попросился в туалет, Асса с винтовкой встал, и они вышли за дверь.
– Не знаю, что с ним делать, – сказал Кусок, разливая вино в стаканы. – Зачем мы его вообще взяли?
– Откуда мне было знать, что он так легко сдастся? Ему бы убежать к своим, так нет же…
– А ты в курсе, что у него жена осетинка? – Кусок не слушал меня, он пил и хмелел на глазах. – И она отсюда, из Цхинвала. Бадри на трассе ждал её и думал, что ты от неё, потому и не убежал, а ты его взял в плен.
– Ну, давай отдадим его жене, и все будут счастливы!
– Теперь уже нельзя, – сказал Кусок и отхлебнул кофе из чашки с отбитой ручкой. – Я знаю его жену. Это такая сука, и у неё два брата, оба убийцы.
Бадри и Красавчик Асса вернулись, и каждый сел на своё место…
Пришла мать с митинга, она обожает такие мероприятия, и, увидев пленника, спросила:
– Что это ваш друг такой бледный?
Кусок встал и полез к ней обниматься:
– Тётя Ира, знаешь, как я тебя люблю? Я бы хотел, чтобы ты была моей мамой.
– Ну ладно тебе, отвяжись, – мама делала вид, что сердится, хотя ей было приятно, впрочем, она женщина строгая, несколько даже суровая, и она оттолкнула Куска. – А кофе где нашли? Уже не знаю, куда его спрятать от вас, проклятых!
– Тётя Ира, я горжусь, что у моего друга такая классная мама…
Она замахала руками, дескать, мне сейчас не до телячьих нежностей, и торопливо ушла в свою комнату.
Бадри протянул мне клочок бумаги и сказал, что это номер телефона его жены. Я пообещал позвонить от соседей, вышел во двор, постоял немного на воздухе, потом вернулся и сказал, что никто не берёт трубку. Бадри не поверил и заплакал.
Мать снова появилась, уже одетая в красивое, по её мнению, платье. Она попросила не шалить и ускакала на какое-то патриотическое мероприятие. Кусок, выжравший один три литра вина, встал и, шатаясь, принялся кружить по комнате, каркая:
– Ония магиз деда м… они… (война, мать его, война)
Один только потомок князей был вменяемый, я попросил его присмотреть за этими двумя.
– А ты куда? – спросил Красавчик Асса.
– В город, хочу с Рябым переговорить.
Он кивнул, дескать, валяй. Бадри снова захотелось в туалет, но его больше никто не хотел конвоировать, до того он всем надоел, а одному ему было страшно выйти во двор. Пришлось мне стоять на стрёме возле туалета, пока он там пыхтел, потом я сдал его Красавчику Ассе и дёрнул в город с автоматом на плече.
Я шагал по улице, бросая вызывающе взгляды по сторонам, и, заметив сидящих на лавочке парней, подошёл к ним и нарочно толкнул одного в бок локтем, другого задел прикладом автомата, но никто даже не пикнул. Я немного постоял в ожидании комментариев, но ребята будто в рот воды набрали. Тогда я вытянул из нагрудного кармана рыжего пачку сигарет, засунул в свой, хотя сам не курил, сплюнул и пошёл дальше. Я ждал, что кто-нибудь окликнет меня, и тогда я вернусь и разряжу накрученный безумием страх. Но тишина за мной стояла жуткая, и я не стал её нарушать.
Я благополучно выбрался из своего района и направился в город. По дороге я встретил красивую девушку и долго смотрел ей вслед, а она не оглянулась, и мне стало грустно. Я вздохнул и попёр дальше.
Дойдя до перекрёстка, я пропустил машину, затем пересёк дорогу и, остановившись перед воротами Рябого, стал его звать. Он не сразу откликнулся, должно быть, кувыркался со своей невестой, которая уже перебралась к нему и объявила себя хозяйкой его сердца и двух-этажного каменного дома. Ждать пришлось долго, и со скуки я выкурил сигарету. У меня сразу закружилась голова, и, чтоб не упасть, я прислонился спиной к холодной каменной стене и медленно, как расстрелянный, сполз вниз и сел на корточки. Так и сидел, пока надо мной не щёлкнул шпингалет. Торчать под чьими-то окнами опасно, потому что на тебя могут вылить горячий суп или содержимое ночного горшка, плюнуть или вообще кирпич на голову уронить. Я отскочил от стены и увидел в окне второго этажа бородатое лицо Рябого.
– Чего надо? – спросил он недовольно.
– Поговорить.
– Ладно, я скоро.
Через полчаса он спустился ко мне, и я рассказал ему про заложника.
– Послушай, у меня в субботу свадьба, мне сейчас не до заложников.
– Но ведь ты у нас вроде как за командира.
– Ладно, – сказал он, немного подумав. – А что ты предлагаешь? Есть идеи?
– Давай к Парпату, он даст совет.
– Соображаешь.
Я открыл ворота, Рябой выгнал на улицу свою старую вишнёвую «пятёрку», и мы погнали в город. Он развернулся возле райкома и тормознул перед высоким кирпичным домом, посигналил раз, потом два и уже решил, что мы впустую тратим время, как из окна второго этажа выглянул сам Парпат и, улыбаясь, помахал нам рукой:
– Уа, какие люди! Рябой и Таме, неразлучные, как всегда! А-ха-ха!
– Здорово, – приветствовал его Рябой, вылезая из машины. Я остался сидеть в салоне. Мой бородатый командир, облокотившись на приоткрытую дверцу, продолжал: – Хотел с тобой потолковать с глазу на глаз.
– У меня нет секретов, – засмеялся Парпат. – Я прозрачен, как стекло. Говори.
– У нас заложник. Может, купишь его? – крикнул Рябой. – Отдам за полцены!
– А кто он? У него есть осетинские родственники?
Я дёрнул Рябого за футболку:
– Скажи нет!
Но он, верно, меня не расслышал и заявил:
– У него жена осетинка!
Парпат от смеха чуть не вывалился из окна:
– На вашем месте я бы отвёз этого заложника к жене прямо сейчас и купил бы ей по дороге цветы и коробку шоколадных конфет!
– Так ты берёшь заложника или нет? Отдаю за четверть цены!
– Нет, осетинская жена – это большая проблема! Ладно, извините, парни, мне тут звонят. Пока!
Рябой сел в машину, но она, проклятая, не заводилась. Пришлось толкать её, и я совсем выбился из сил. Мимо проезжали знакомые мародёры, они остановились и взяли нас на буксир. Машину отцепили возле дома Рябого, где собралась гогочущая толпа. Сердце моё ёкнуло, похоже, командир тоже понял, что за народ здесь собрался. Особенно выделялась молодая симпатичная женщина в белой блузке с большим вырезом на выдающейся груди. В руке у неё была блестящая чёрная сумка. Она заметила нас и что-то сказала людям.
Я открыл дверцу машины, вынул автомат и, передёрнув затвор, повернулся лицом к приближающейся орущей толпе.
– Разберись с ними, – бросил Рябой, входя во двор.
– Неужели Парпат нас сдал?
– Может быть, – сказал Рябой, закрывая за собой ворота. – Я успокою кой-кого и спущусь.
Между тем симпатичная девушка в блузке с большим вырезом наступала на меня, рыча точно львица:
– Кто ты такой, мать твою, чтобы брать моего мужа в плен? Говори, где он, шпингалет, пока я не вырвала твоё сердце и не забила тебе его в зад!
Прав был Парпат: осетинская жена – большая проблема, но какая сексуальная! Жаль, такая бешеная, а то бы договорился с ней и за ночь любви отпустил бы её мужа. Пока я раскатывал губу, она замахнулась на меня сумкой. Я хотел увернуться, но споткнулся о бугорок, упал и вскочил уже с мозгами набекрень. Я стал орать, что стреляюсь со всеми мужчинами, сколько бы их тут ни было! Но сначала пусть уберут эту стерву, пока не врезал ей прикладом по рылу! Толпа сразу же притихла, да и кому охота подставлять себя под пули из-за грузина: в Эредви недавно вон закопали живьём тринадцать молодых осетинских парней. И вдруг мне показалось, что я вытянулся и стал очень высок и хорош собой, просто ужас до чего крутой. И на мне был длинный кожаный плащ, и все восхищались мной, героем, кроме этой ведьмы, жены Бадри.
– Ты ударишь меня? – кричала она. – Вы слышите? А ты только с автоматом мужчина? Давай положи своё оружие и выходи со мной на кулаках!
Я отвечал ей очень достойно, и все это слышали:
– Ладно, ты меня достала! Знаешь что я сейчас сделаю? Я пойду и замочу твоего Бадри!
– Стреляй сначала в меня!
Она швырнула в меня сумку, я ловко уклонился, тогда она разорвала на груди блузку, и оттуда вывалились офигенные сиськи. Какой-то парень, должно быть, один из её братьев-убийц, подбежал к ней и прикрыл сестрицу собой, пока она приводила себя в порядок. Рябой тоже появился и произнёс целую речь:
– Сегодня утром эти ребята, – он показал на меня, – пробрались на вражескую территорию и, рискуя жизнью, взяли там языка! Они не знали, что этот язык окажется осетинским зятем, но, к счастью, сейчас все прояснилось, и мы не против вернуть его вам, но только с одним условием! Идёт война, и за самого худого заложника дают четыре автомата, но с вас мы возьмём только два, согласны?
Начался оживлённый торг, прерываемый воплями супруги Бадри. Я от души желал ей онеметь, и она в конце концов, к великой моей радости, сорвала голос и теперь сипела, словно гусыня. Увидев, что больше не может влиять на торг, жена Бадри потихоньку подобрала с земли полкирпича, сунула в сумку и, фальшиво улыбаясь, пыталась приблизиться ко мне, но я отбегал и прятался за спинами её близких и родственников. А они уже принимали меня как своего и даже пытались помирить нас.
В итоге мы поменяли Бадри на две ржавые винтовки и четыреста долларов, которые впоследствии оказались фальшивыми…
