Введение
Историю русско-осетинских отношений традиционно ведут с 1774 года, с момента добровольного вхождения Осетии в состав Российской империи. Между тем связи русского и осетинского языков уходят в глубь тысячелетий. В XIX веке осетинский язык стал настоящей находкой для активно развивающегося в Европе и в России сравнительно-исторического языкознания — в особенности в связи с изучением индоевропейской семьи языков. Осетинский язык был исследован и идентифицирован авторитетными российскими и западными учеными того времени как индоевропейский язык. Индоевропейский язык в горах Кавказа, окруженный исключительно кавказскими языками, стал сенсацией в историко-филологической науке, дав начало целому ряду фундаментальных исследований в области изучения осетинского языка и его связей с другими индоевропейскими языками. Первооткрывателями осетинского языка для мировой лингвистики стали Ю. Клапрот, А. Шёгрен, Вс. Миллер и другие ученые.
Интерес к осетинскому языку со стороны лингвистики, сохраняющийся до наших дней, объясняется, по-видимому, его архаичностью: это единственный сохранившийся потомок скифо-сарматских наречий, относящихся к северо-восточной группе иранских языков. Это язык северных, или европейских, иранцев, с глубокой древности утративший контакты с другими иранскими языками и развивавшийся в контактах с европейскими, кавказскими, финно-угорскими и тюркскими языками. С одной стороны, осетинский обнаруживает родство с древними индоиранскими языками: авестийским, санскритом, древнеперсидским; с другой — дает значительный объем схождений с европейскими языками: славянскими, балтскими, германскими. Наконец, осетинский тесно связан с неродственными ему кавказскими языками, что объясняется не только заимствованиями, но и кавказским субстратом в осетинском языке. Языковые схождения обнаруживаются также между осетинским, финно-угорскими и тюркскими языками.
На территории России осетинский язык — это единственный, помимо русского, индоевропейский язык со своей территорией, на которой он непрерывно фиксируется письменными источниками с I века н. э. («суровые и вечно воинственные аланы» Марка Аннея Лукана), но очевидно, что язык северных иранцев появился в Юго-Восточной Европе гораздо раньше: по крайней мере, со времени скифов и сарматов, давших названия главным водным артериям Восточной Европы, таким как Дон, Днепр, Днестр, Дунай, что говорит о высоком престижном потенциале иранских языков, более тысячелетия сохранявшихся на этой огромной территории.
Внутри индоевропейской семьи языков именно иранские языки, и в особенности осетинский, считаются большинством лингвистов наиболее близкими славянским и в большей степени восточнославянским языкам: русскому, украинскому, белорусскому. Выдающийся иранист В. И. Абаев писал: «Исторические данные позволяют утверждать, что из языков европейского круга скифский больше всего соприкасался со славянскими языками. Их контакты начались, вероятно, со времени обособления славянской группы,
т. е. со второй половины II тысячелетия до н. э., и продолжались до гуннского нашествия, т. е. до IV века н. э., стало быть, около пятнадцати веков. Такое длительное общение способствовало появлению не только лексических, но и грамматических изоглосс».
Схождения в русском и осетинском языках подкрепляются схождениями в религиозной сфере, эпосе и фольклоре. Иранские названия рек стали одушевленными героями, богатырями русских народных былин, такими как Дон Всеславьевич, Дунай,
Днепр, что говорит о славянском освоении иранской топонимики. По мнению лингвистов, славянские божества языческого пантеона также имеют в большинстве своем иранскую или индоиранскую этимологию. Эти факты указывают на длительность и глубину славяно-иранских контактов.
Г. А. Бонгард-Левин и Э. А. Грантовский выделяют три больших периода в контактах славян и иранцев. «Наряду с общим индоевропейским наследием в языке и культуре славянских и индоиранских народов имеется целый ряд таких сходных черт, которые отражают взаимосвязи этих народов на протяжении различных эпох: период контактов предков славян и индоиранцев (“арийская эпоха”), период контактов с иранцами в целом и, наконец, время, когда осуществлялись связи славян уже с племенами скифо-сармато-аланского круга. Каждая эпоха нашла свое отражение в языковом материале: славяно-арийские языковые схождения, славяно-иранские соответствия и, наконец, параллели между славянскими и осетинским языком — наследником скифо-сарматских диалектов. В осетинском обнаружены характерные схождения с рядом индоевропейских языков Европы: балтийскими, германскими и некоторыми другими».
Таким образом, в славяно-иранских связях можно выделить как общие индоевропейские корни, так и комплекс схождений в языке, материальной и духовной культуре, обусловленных длительными историческими контактами. А. А. Зализняк ставит вопрос о возможном «соседстве между славянскими и иранскими племенами, не прерывавшемся со времен и.-е. общности». Другими словами, в науке ведется дискуссия о длительности и непрерывности славяно-иранских связей. Их культурно-историческое значение и их древнейший характер сомнений не вызывают. И сегодня русско-осетинские лингвокультурные связи, уходящие корнями в тысячелетия общей истории и восходящие к индоевропейскому праязыку, продолжают вызывать интерес ученых и остаются актуальным полем исследований различной научной направленности и проблематики.
Причиной появления новых исследований становятся научные открытия, накопление данных в различных научных дисциплинах. А прочным фундаментом для методологического освоения этих новых данных является богатейший научный массив — наследие выдающихся лингвистов, историков, археологов, антропологов, этнографов, фольклористов, культурологов, представителей других научных направлений, изучавших славяно-иранские связи в контексте более широкой индоевропейской, финно-угорской, тюркской или иной проблематики. Следует вспомнить в первую очередь классические труды А. Шёгрена, Вс. Миллера, Ю. Клапрота, В. И. Абаева, Ж. Дюмезиля, М. И. Ростовцева, Ю. А. Кулаковского, А. Г. Вернадского, Б. А. Рыбакова, В. В. Седова, Д. Т. Березовца, М. Ю. Брайчевского, В. Б. Ковалевской, Вяч. Вс. Иванова, В. Н. Топорова, А. Г. Кузьмина, О. Н. Трубачева, С. А. Плетневой, И. И. Ляпушкина, А. А. Зализняка, В. А. Кузнецова и многих других.
Отправной точкой данного исследования стало филологическое любопытство: интерес к этимологии слова «русский», к происхождению этнонима «русы». Трудно было представить, что любопытство заведет так далеко: откроет века научных споров и тысячелетия общих исторических дорог далеких предков современных русских и осетин.
Методология нашего исследования носит междисциплинарный характер, поскольку основана на сопоставлении данных различных наук на стыке лингвистики, истории, археологии, фольклора. Нас интересует комплекс данных и их корреляция. Поскольку мы исследуем этимологию этнонима «русы», задача состоит в том, чтобы сопоставить данные лингвистики с данными археологии, письменных источников, со схождениями или их отсутствием в материальной и духовной культуре, погребальном обряде, религиозных представлениях, эпосе и фольклоре. Будут ли данные различных наук коррелировать, подкреплять друг друга? Именно комплекс коррелирующих схождений дает объемное знание и прочные основания для гипотез и теорий.
Язык остается важнейшим источником информации — даже с появлением генетических исследований, поскольку язык больше, чем генетика. Именно язык и культура делают человека представителем того или иного народа. Язык формирует этнокультурную идентичность, национальный характер, сам дух народа: его этику, психологию, его архетипы. Посредством языка народы существуют и мыслят во времени. Язык неотделим от своего носителя — этноса, его исторической судьбы, его духовной и материальной культуры. Поэтому язык чрезвычайно информативен, в том числе в понимании истории, которая неизбежно оставляет в нем свои следы.
Лингвистика была изначально наукой исторической, и ее открытия становились одновременно открытиями в области истории. Если также учесть, что историческая наука изначально складывалась как свод и интерпретация письменных источников, исторических хроник, эпиграфики, устных преданий, мифологии, топонимов и гидронимов, то очевидно, что история и филология неразрывно связаны. Вот почему филологический вопрос этимологии слова «русский» оказывается исторической проблемой, которую пытались разрешить еще авторы «Повести временных лет» (далее ПВЛ), задаваясь вопросом, «откуда есть пошла Русская земля».
1. Истоки Руси
Широко известно высказывание польского филолога А. Брюкнера, написавшего в 1935 году: «Тот, кто удачно объяснит название Руси, овладеет ключом к решению начал ее истории». В современной российской науке вопрос этимологии названия «русы» и, соответственно, вопрос, «откуда есть пошла Русская земля», считается вроде бы делом решенным, но вот только норманисты считают его решенным в пользу норманнской, или скандинавской, теории, связывающей русов и истоки Древней Руси с варягами-скандинавами, с чем категорически не согласны антинорманисты. Длится этот научный спор со времен великого русского ученого М. В. Ломоносова, который был страстным антинорманистом и активно возражал своим коллегам, российским академикам-немцам Г. З. Байеру, Г. Ф. Миллеру и другим ученым, выводившим русов от варягов-скандинавов, и, в свою очередь, связывал русов с роксоланами, а последних считал славянским или смешанным славяно-сарматским племенем: «И так понеже народ российский с народом роксоланским есть одного имени, одного места и одного языка, то неоспоримо есть, что российский народ имеет свое происхождение и имя от роксолан древних».
В этом академическом споре о происхождении Руси, давшем начало многовековой полемике норманистов и антинорманистов, отразилась ставшая в последующем характерной для всей русской культуры полемика славянофилов и западников. Другими словами, научная проблема истоков Руси с давних пор имела существенный политический аспект. Преобладание в современной российской науке гипотезы варяжских истоков Руси соотносится с прозападным политическим курсом России последних тридцати лет.
В советских учебниках история России начиналась со скифов — древних обитателей южнорусской степи, которую М. И. Ростовцев называл «естественным продолжением могучего иранского культурного мира». Именно Россия в ее исторических трансформациях (Киевская Русь, Московское царство, Российская империя, СССР, Российская Федерация) является геополитическим и культурным наследником скифо-сарматского мира, великой Скифии. От скифов наследует Россия свое евразийство. Долгое время скифы считались предками славян, пока Вс. Миллер и вслед за ним другие ученые не доказали, что скифы были ираноязычным народом. Но это языковое различие никоим образом не отрицает культурно-историческую связь славян со скифами и сарматами.
Таким образом, начинать историю России со времени скифов представляется более корректным. Предки русских, праславяне и древние восточнославянские племена, были частью огромного скифо-сарматского мира, веками находились в активном культурном, экономическом и политическом взаимодействии со скифами, затем с сарматами, затем с аланами. Отбросить скифо-сарматский период означает существенно исказить историю восточных славян и ранней Руси. Г. В. Вернадский, считавший влияние северных иранцев на историю древних славян и ранней Руси бесспорным, указывал на длительность и преемственность иранского влияния. В частности, говоря об истории древних славян, ученый отводит контактам со скифами ключевую роль: «…Именно на скифах увязывается первоначальная история славян. Именно скифам удалось объединить под свою власть не только степь, но и часть лесной зоны». Исследуя период формирования ранней Руси, Вернадский также отмечает особую роль иранского компонента: «…Из всех народов, которые вторглись в Южную Русь в сармато-готский и гуннский периоды, аланы пустили наиболее глубокие корни на Руси и вошли в наиболее тесную связь с местным населением — в особенности со славянами, чем какое-либо иное кочевое племя».
Ряд ученых полагает, что историю славян нужно вести с момента их упоминания в письменных источниках. Но такой подход представляется достаточно спорным. Тот факт, что греческие, латинские, арабские, иные древние источники не упоминают о славянах до VI века, не означает, что славян не существовало в природе. Они ведь не могли появиться вдруг, из ниоткуда. Следовательно, задача историка и филолога попытаться хотя бы по косвенным данным представить себе жизнь древних славян и праславян до их упоминания в письменных источниках. Изучение скифо-сарматского мира и его связей с культурой праславян, древних славян представляется в этом смысле продуктивным.
Говоря о содержании многовековой полемики норманистов и антинорманистов, следует выделить две основные гипотезы происхождения этнонима «русы»: северную — скандинавскую и южную — скифо-сарматскую. Антинорманизм складывался изначально как балто-славянская теория, выводящая русов из славянских племен южной Балтии, но эта теория не сложилась в стройную концепцию. Скифо-сарматская гипотеза, начало которой во многом положил Ломоносов, связав русов с роксоланами, активно развивалась и все больше заявляла о себе по мере накопления данных лингвистики, письменных источников, археологии, этнографии, фольклора в области славяно-иранских связей. Изучением славяно-иранских связей занимались многие выдающиеся ученые, представляющие различные науки и дисциплины, но эти данные не были в достаточной степени обобщены, в связи с чем иранская гипотеза происхождения названия «русы» также не имеет цельной, системной концепции. В этом смысле из последних крупных исследований, развивающих иранскую гипотезу, стоит отметить монографию Е. С. Галкиной «Тайны Русского каганата», в которой автором предпринимается попытка предложить подобную систематизирующую и обобщающую концепцию, опираясь на большой массив данных археологии, письменных источников и лингвистики.
Сегодня скандинавская, или норманнская, теория этимологии слова «русы» является преобладающей. Норманисты полагают, что «русы» производны от финского слова ruotsi (гребцы), которым финны называли шведов. Таким образом, при финском посредничестве слово «русы», по мнению норманистов, попало в славянские языки. Проблема заключается в том, что восточные славяне хорошо знали шведов как «свеев», чаще использовали в отношении них и других скандинавов слово «варяги», но никогда не называли их «русами».
Важная роль северного фронта в истории восточных славян очевидна и естественна уже в силу географических обстоятельств, предполагающих длительное соприкосновение и взаимодействие северной части восточнославянских племен с народами Балтии, Скандинавии, финно-угорскими и германскими племенами. Достаточно вспомнить миграции готов в III–IV веках в Поднепровье и Северное Причерноморье, в ходе которых они неизбежно вступали в контакты с древнеславянскими племенами. Археологическим подтверждением подобных контактов может служить Черняховская культура, объединяющая славянские, германские и сарматские черты.
Но также очевидна в силу тех же географических обстоятельств важнейшая роль южного фронта и его народов в ранней истории восточных славян. Как полагал выдающийся археолог
В. В. Седов, «начальная история славян самым тесным образом переплетается с историей кельтов и германцев, скифо-сарматов и балтов». Таким образом, история восточных славян изначально была связана с чередованием двух импульсов, двух направлений этнокультурных влияний: северо-западным и юго-восточным, что опять же объясняется географией: развитием Древней Руси на стыке Европы и Азии, Запада и Востока, Севера и Юга, на перекрестке военных, торговых и культурных коммуникаций мировой истории.
При всей важности славяно-балтских и славяно-скандинавских культурно-исторических связей гипотеза норманистов о происхождении этнонима «русы» из фин. ruotsi представляется сомнительной. Г. В. Вернадский недоумевал по этому поводу: «Возможно ли в действительности, что скандинавы, пришедшие на Русь, взяли себе имя в той форме, которая была искажена финнами, встретившимися им на пути?» Не принимал гипотезу норманистов и польский славист Хенрик Ловмяньский: «Поскольку нет каких-то следов того, что у восточных славян слово “русь” первоначально обозначало шведов, представление о нем как об ославяненной форме Ruotsi не находит подтверждения, а, скорее, вступает в противоречие с историческими фактами».
Нельзя воспринимать всерьез и другой тезис норманистов о том, что именно варяги принесли на Русь основы государственности. Это упрощение сложной картины политогенеза, где значение имеют как внешние импульсы, так и внутренние законы развития. Присутствие варягов в эпоху формирования древнерусской государственности не означает автоматически, что именно варяги были движущей силой этого процесса. Возможно, варяги были лишь частью военно-политического и культурного пейзажа той эпохи. С. А. Гедеонов обращал внимание на несоответствие «норманнского мифа» и ничтожного следа, который норманны оставили в культуре восточных славян. «…Норманнская система происхождения Руси далеко не удовлетворяет существенному требованию русской науки, а именно, объяснению из скандинавского элемента начальных явлений исторического русского быта…
Указывает ли она на непреложные, верные следы норманнского влияния на историю и внутренний быт словенорусских племен? Мы увидим противное; увидим не только явное отсутствие норманнского начала в основных явлениях древнерусского быта, но и совершенную невозможность согласовать их существование с предположением о скандинавизме призванных варягов. А в таком случае не вправе ли мы положить, что письменные свидетельства, на которых норманнская школа преимущественно (можно почти сказать, исключительно) основывает свою историческую теорию, или сами по себе неверны, или неверно поняты новейшими толкователями?»
Действительно, то влияние, которое приписывают варягам, должно было оставить следы в языке и культуре восточных славян. Но следы варягов преимущественно археологические. Количество скандинавских заимствований в русском языке ничтожно. В то время как иранская гипотеза этимологии этнонима «русы» из сармато-аланского «рухс» в значении «светлые» (благородные, знатные) подтверждается однокоренными словами с тем же значением «светлости», такими как «русый» и «рыжий», а также согласуется с большим количеством иранизмов в русском языке, схождениями в религиозной сфере, эпосе и фольклоре.
Именно в значении знатности, благородства, царственности используется слово «светлый» в «Слове о полку Игореве»: «Один брат, один свет светлый — ты, Игорю!» «Свет» в данном случае — синоним солнца, верховной власти. В ПВЛ мы не раз встретим выражение «светлые князья». Существование древней традиции использования в русском языке слова «светлый» в значении «благородный», «знатный», «царственный» (Ваша Светлость, Светлейший, светское общество) косвенным образом подтверждает, что этноним «русы» имел ту же семантику «светлости», благородства, господства — другими словами, семантику власти.
Если, как это делают норманисты, выводить русов от скандинавских «гребцов», то получается, что русы — это клан, сословие или дружина. Но, по свидетельствам средневековых письменных источников, очевидно, что русы — это многочисленный, сильный и предприимчивый народ, а не дружина, не род и не сословие. Ватага Рюрика никак не подходит на роль народа, хотя ПВЛ и сообщает, что Рюрик и его люди происходят из народа русов. Народы раннесредневековой Скандинавии хорошо известны, и русов среди них никогда не было.
Возникает и другой вопрос: если варягов призвали во второй половине IX века (862), то каким образом приписываемое им имя «русы» успело столь стремительно распространиться на обширную территорию от Ладоги до Киева, набрать престижный потенциал и за короткий срок объединить под этим именем многочисленные восточнославянские племена? Подобные процессы занимают гораздо больше времени. Или же они требуют массовых миграций, таких, например, как скифская, сарматская, готская, гуннская, о чем явно не идет речь в случае с легендарным «призванием варягов».
В этом смысле южная, сарматская, гипотеза происхождения этнонима «русы» представляется более вероятной с точки зрения исторического отрезка, необходимого для объединения различных племен под общим именем. Если русы были продуктом славяно-иранского этнокультурного симбиоза, то время их политического вызревания и подъема престижного потенциала имени «русь» определяется историческим отрезком в несколько веков (VI–VIII вв.).
Аргументом в пользу того, что этноним «русы» был первоначально связан с иранцами, может служить название древнего памирского народа рушанцев, чей язык относится к восточной ветви иранских языков. Самоназвание рушанцев, «роухни», означает «сияющие, светлые» и совпадает по значению с осетинским словом «рухс» и русским «русый». В Таджикистане рушанцы проживают в горном Бадахшане и разительно отличаются своим индоевропейским обликом (светлые кожа и волосы, голубые глаза) от других жителей страны.
2. Призвание варягов
«В год 6370 (862). Изгнали варяг за море, и не дали им дани, и начали сами собой владеть, и не было среди них правды, и встал род на род, и была у них усобица, и стали воевать друг с другом. И сказали себе: “Поищем себе князя, который бы владел нами и судил по праву”. И пошли за море к варягам, к руси. Те варяги назывались русью, как другие называются шведы, а иные норманны и англы, а еще иные готландцы, — вот так и эти. Сказали руси чудь, словене, кривичи и весь: “Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами”. И избрались трое братьев со своими родами, и взяли с собой всю русь, и пришли, и сел старший, Рюрик, в Новгороде, а другой, Синеус, — на Белоозере, а третий, Трувор, — в Изборске. И от тех варягов прозвалась Русская земля».
Как известно, норманнская теория основывается в первую очередь на этом фрагменте ПВЛ, рассказывающем о призвании варягов-русов, но многие ученые вслед за Шахматовым считают данный фрагмент позднейшей вставкой летописцев. Шахматов полагал, что изначально сказание о призвании Рюрика было легендой северных славянских племен, которая впоследствии стараниями летописцев была спроецирована на историю всей Древней Руси. Другой исследователь норманнской проблемы Д. И. Иловайский, также считавший сведения о Рюрике легендой, задавался логическим вопросом: «…есть ли малейшая вероятность, чтобы народ, да и не один народ, а несколько, и даже не одного племени, сговорились разом и призвали для господства над собою целый другой народ, то есть добровольно наложили бы на себя чуждое иго?»
Д. С. Лихачев был убежден, что рассказ о призвании варягов является отражением средневековой традиции искать корни правящих династий в древних иноземных правителях, что должно было повышать авторитет династии среди местных подданных. По мнению Лихачева, история призвания варягов «искусственного, “ученого” происхождения» и была создана «в узкой среде киевских летописцев и их друзей на основании знакомства с северными преданиями и новгородскими порядками». К тому же были выявлены значительные смысловые схождения летописного «призвания варягов» с эпизодом из сочинения «Деяния Саксов» Видукинда Корвейского, в котором бритты обращаются к трем братьям-саксам Лоту, Уриану и Ангуселю с предложением о передаче им власти над собой. Эти схождения указывают на то, что подобные «истории призвания» в различных культурах относятся скорее к литературе, чем к истории, к так называемым бродячим сюжетам, которые часто заимствуются и следуют определенному жанровому канону.
Вместе с тем эпизод «призвания варягов» пусть не буквально, а в легендарной форме, но отражает историческую реальность: активное участие варягов в военно-политической и торговой жизни Древней Руси IX–X веков. Как правило, варяги находятся на службе у русов в качестве наемных дружин, воевод, послов, купцов. А. А. Зализняк считал призвание варягов-скандинавов установленным фактом, исходя из анализа собственных имен в договоре Олега с Византией. Наличие скандинавских имен в договоре с греками, безусловно, говорит о влиянии варягов в период IX–X веков, но в то же время не является доказательством того, что варяги изначально назывались русами, а не приняли это имя уже в Киеве.
Хенрик Ловмяньский, сравнив различные русские летописные своды, пришел к выводу, что варяги восприняли название «русь» от восточных славян: «Исходя из сравнения текстов, мы считаем, вслед за Шахматовым, что известие о скандинавском племени русь ввела только “Повесть временных лет”; его не было в предшествующих сводах (в так называемом киевском своде Никона около 1072 г. и в начальном — 1093 г.). Отсюда вытекает, что слова новгородской летописи “прозвашася Русь, и от тех словет Русская земля” являются позднейшей интерполяцией, внесенной в текст только новгородским летописцем, который использовал свод 1093 года, но, как доказал Шахматов, изменял многие места по своду 1167 года. Новгородская летопись, записанная Никоном, ничего не сообщала о скандинавском происхождении этого названия; по киевской же традиции, записанной при Ярославе Мудром, варяги войска Олега приняли это название только в Киеве. …Поэтому следует признать киевские известия достоверными, а скандинавское происхождение названия русь — собственной концепцией автора “Повести временных лет”, где она появляется впервые».
Известно высказывание А. А. Шахматова о том, что «рукой летописца водили не отвлеченные представления об истине, а мирские страсти и политические интересы». Вероятно, варяжский вектор генеалогических устремлений летописца был обусловлен содержанием исторической эпохи от Ярослава Мудрого до его внука Владимира Мономаха, когда активно развивались русско-скандинавские и русско-европейские династические, военно-политические, культурные и торговые связи. То есть мотив «призвания варягов» имеет очевидный политический аспект, определяемый историческим контекстом времен написания летописи.
Примечательно, что в ПВЛ славяне призывают варягов Рюрика после того, как изгоняют со своих земель каких-то иных варягов. То есть легендарный Рюрик и его братья были не первыми и не последними варягами, которых приглашали северные славяне. В любом случае нет никаких оснований преувеличивать роль дружины Рюрика, которая могла насчитывать не более тысячи воинов, так что влияние варягов на славян не могло быть глубоким. Уже дети, а тем более внуки легендарной дружины Рюрика, очевидно, были полностью славянизированы.
Из хроники событий, изложенной в ПВЛ, следует, что ничего выдающегося Рюрик не совершил, дальше Ладоги не продвинулся и в какой-то момент скончался. Поход на Киев спустя двадцать лет со времени призвания Рюрика смог осуществить только Олег, действовавший от имени малолетнего сына Рюрика, Игоря. Описание этого похода в ПВЛ вызывает много вопросов. Летопись рассказывает о том, как Олег пришел в Киев с малолетним Игорем, по пути покорив Смоленск и другие славянские города, обманом выманил к себе владетелей Киева Аскольда и Дира — и убил их.
ПВЛ перечисляет состав войска Олега в начале похода. «Выступил в поход Олег, взяв с собою много воинов: варягов, чудь, словен, мерю, весь, кривичей». Русы не упоминаются в этом фрагменте среди войска Олега. После захвата Киева состав войска Олега меняется: «И были у него варяги, и славяне, и прочие, прозвавшиеся русью». Выглядит так, как будто войско Олега в Киеве приросло «русами». Кто были эти «прочие, прозвавшиеся русью», которых летопись отличает и от варягов, и от славян и о которых ничего не сообщается в начале похода? Спустя 136 лет после похода Олега, описывая события 1018 года, ПВЛ перечисляет состав войска Ярослава: «Русь, и варяги, и словене». То есть летопись и в данном фрагменте, через сто с лишним лет после похода Олега, отличает «русь» и от варягов, и от «словенов» (новгородцев).
Поход Олега на Киев выглядит как нападение северных славянских и финно-угорских племен на Русь в ее узком значении — на территорию полян и соседних с ними славянских племен. Летопись отражает тот факт, что поход Олега и захват столицы русов Киева был совершен с помощью дружины варягов — в этом можно не сомневаться, но был ли сам Олег варягом, являлись ли варяги предводителями этого похода или были просто наемной дружиной при Олеге, неясно. Олег устанавливает размер дани различным славянским племенам, которую должны платить ему, и отдельно устанавливает размер дани, которую Новгород должен платить варягам. Значит ли это, что сам Олег не был варягом? Д. И. Иловайский, анализируя договоры Олега и Игоря с греками, пришел к выводу, что нет никаких оснований считать Олега варягом. «Если Олег был норманн, пришедший в Россию с Рюриком, и дружина его состояла из норманнов, то как же, по свидетельству договора, они клянутся славянскими божествами Перуном и Волосом, а не скандинавскими Одином и Тором? Та же клятва повторяется в договорах Игоря и Святослава. Мы видели, что русь по всем несомненным признакам была сильный многочисленный народ и народ господствующий. Если бы это был народ, пришедший из Скандинавии, то как мог он так быстро изменить своей религии и кто его мог к тому принудить?»
Олег обосновал убийство Аскольда и Дира тем, что они были не княжеского рода и княжили не по праву. Такое обоснование выглядит сомнительным, учитывая, что с Аскольдом связывают поход русов на Царьград, который, по византийским источникам, состоялся в 860 году. Атака русов, хотя и была отбита, произвела неизгладимое впечатление на греков, что нашло отражение в византийских письменных источниках. После нападения русов был заключен мирный договор, и византийский патриарх Фотий направил к русам епископа. Таким образом, с Аскольдом предположительно связана первая попытка крещения русов. Мы имеем дело с развитием полноценных международных отношений: война, мирный договор, включающий в себя торговые соглашения, развитие культурных связей (крещение). Возникает вопрос: стала бы Византия иметь дело с нелегитимным правителем русов, зная, что в Ладоге сидит подлинный правитель, Рюрик? Стал бы Рюрик сидеть безвылазно в Ладоге, в то время как в Киеве так активны и успешны, как утверждает ПВЛ, «его бояре», Аскольд и Дир?
Очевидно, что русы, нападавшие на Константинополь в 860 году крупными силами до шести-восьми тысяч воинов, никакого отношения к дружине Рюрика, прибывшей в Ладогу в 862 году, и вообще к варягам не имели. И, вероятнее всего, Аскольд также не имел никакого отношения к Рюрику и к варягам, а был самостоятельным и успешным военно-политическим правителем южной Руси, носившим титул кагана. Это подтверждается сообщениями арабских источников о том, что правитель русов зовется «хаканом», а также сообщением Бертинских анналов о «народе Рос и об их короле, прозванием каган». Существование в ранней истории Руси титула «каган», который сохранится вплоть до князя Владимира, указывает в направлении, противоположном скандинавам и их конунгам. Речь идет о восточной традиции.
Набег русов на Византию 860 года, вероятно, был повторением предыдущих набегов, не попавших в византийские хроники. Согласно сведениям ПВЛ, на Царьград ходил еще легендарный Кий, основатель Киева и династии полянских князей. «Если бы был Кий перевозчиком, то не ходил бы к Царьграду. А этот Кий княжил в роде своем, и когда ходил он к царю, то, говорят, великих почестей удостоился от царя, к которому приходил». Таким образом, военные набеги на Византию были традиционным занятием для полянской руси задолго до появления варягов.
В этом смысле захват Олегом власти в Киеве видится как пресечение династии киевских, полянских князей, а правильнее сказать, каганов. На киевском престоле Олег наследует убитым им Аскольду и Диру, а не Рюрику. Рюрик был князем варяжской дружины и, возможно, части северных славянских племен, но он никогда не был правителем Руси и русов, как тот же Аскольд. В этой связи представляется необоснованным начинать историю Руси с Рюрика. Аскольд и Дир в хронологии Руси стоят прежде Рюрика и Олега. По мнению М. Ю. Брайчевского, «легенда об узурпации власти Аскольдом и Диром, о хитростях Олега под Киевом, противопоставление Игоря Аскольду как “законного” князя должны были оправдать захват русской столицы ладожскими правителями, превратить подлинного узурпатора Олега в орудие справедливости и законности и тем самым обосновать права дома Рюриковичей на киевский великокняжеский престол».
Нельзя исключать иранское происхождение имен Аскольда и Дира, принимая во внимание тесные контакты полян с аланами Хазарского каганата, тем более что оба имени имеют иранские фонетические черты. Имя «Аскольд» в своей первой части сближается с этнонимом «ас» — самоназванием алан Дона и Приазовья. Вторая часть имени коррелирует с осетинским словом «къорд» (толпа, группировка). Возможно, будучи главой полиэтнического каганата русов, Аскольд был в то же время представителем (военным предводителем, вождем) группировки асов (алан) в раннем Киеве?
Вопрос о связи ранних русов с аланами поднимали многие ученые: Д. Т. Березовец, Б. А. Рыбаков, В. В. Седов, В. И. Абаев,
А. Г. Кузьмин, М. Ю. Брайчевский, Е. С. Галкина и другие. Иранские следы в ранней истории Руси привели М. Ю. Брайчевского к выводу, что славянской Руси предшествовала Русь сарматская: «Именно эта сарматская Русь была в древности хозяином порожистой части Днепра; проникновение сюда славянских переселенцев (на первой стадии довольно слабое) фиксируется археологическими материалами только от рубежа нашей эры (эпоха зарубинецкой культуры)».
В арабских письменных источниках русы помещаются между славянами на северо-западе и аланами на юго-востоке. Русы противопоставляются славянам. Русы нападают на славян, грабят их, берут пленников и продают их хазарам и булгарам. «Постоянно по сотне и по двести [человек] они ходят на славян, насилием берут у них припасы, чтобы там существовать; много людей из славян отправляются туда и служат русам, чтобы посредством службы обезопасить себя», — сообщает Гардизи. Другой известный арабский источник, Ибн Русте, рисует похожую картину. «Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян». Тот факт, что русы продавали пленных славян хазарам и булгарам, указывает не на варягов, а скорее на салтовских алан, непосредственно контактировавших, с одной стороны, с восточными славянами на северо-западе Хазарского каганата, в Среднем Подонье и Поднепровье, а с другой — с хазарами и булгарами на юго-востоке, в Приазовье и на нижнем Дону.
С салтовскими аланами связывал этноним «русы» известный археолог, один из исследователей салтово-маяцкой археологической культуры и автор работы «Об имени носителей салтовской культуры» Д. Т. Березовец. В ходе анализа салтовской культуры и сопоставления данных археологии и письменных источников Березовец пришел к заключению, что «носители салтовской культуры и есть русы восточных авторов», и предположил, что место их обитания находилось в междуречье Дона и Северского Донца и в Приазовье.
3. Салтовские русы
Д. Т. Березовец полагал, что этноним «русы» был первоначально самоназванием одного из аланских племен. «По нашему мнению, — пишет он, — название русы, как и названия скифы, сарматы, венеды и т. д., является собирательным. Это название первоначально было свойственно лишь какой-то группе аланского населения, которое жило где-то в западной части Северного Кавказа, возможно вблизи Таманского полуострова. Под давлением арабских завоеваний начала VIII века это население отошло в район бассейна Дона и принесло с собой свое имя, которое стало присуще значительной части населения салтовской культуры».
Хотя отождествление русов и салтовского населения остается лишь гипотезой, выводы Березовца заслуживают серьезного внимания. Археологические данные и, в частности, погребальный обряд салтово-маяцкой культуры указывают на ее полиэтнический состав: ученые выделяют аланское, древнее адыгское и древнеболгарское население. При этом одни ученые связывают салтовскую культуру с культурой Хазарского каганата, другие — с аланами Северного Кавказа, Дона и Приазовья. Противоречия здесь, если разобраться, нет: салтово-маяцкая культура была северо-западным краем Хазарского каганата, прилегающим к землям юго-восточных славян, но в этническом отношении население было не хазарским.
В салтово-маяцкой культуре выделяют лесостепной и степной варианты. Степной вариант связывают с древними болгарами, лесостепной — с аланами. Одним из маркеров связи лесостепного варианта салтовской культуры с аланами являются катакомбные захоронения, аналогичные аланским археологическим памятникам на Северном Кавказе. Видный исследователь истории алан В. А. Кузнецов отмечал по этому поводу: «Как погребальный обряд, так и материальная культура Верхне-Салтовских катакомб имели ближайшие аналогии в уже известных в то время аланских катакомбных могильниках Северного Кавказа, в связи с чем Спицын и Готье связали Верхнее Салтово с аланами».
Таким образом, хотя лесостепной вариант салтово-маяцкой культуры и относится к культуре Хазарского каганата, но на деле оказывается культурой салтовских алан. Это важно отметить, поскольку в эпоху Хазарского каганата аланы наряду с древними адыгами и болгарами нередко покрываются именем хазар. Другими словами, если в политическом плане славяне имели дело с хазарами, то фактически они гораздо больше контактировали со своими соседями — салтовскими аланами, являвшимися важной частью военной мощи Хазарского каганата. Действительно, следов хазарского влияния на славян практически не существует, в то время как иранское влияние проявляется системно и в языке, и в религиозной сфере.
Салтово-маяцкая культура пришла на смену пеньковской, которую ученые связывают со славянским племенем антов. Анты, по мнению ряда ученых (В. В. Седов, Г. В. Вернадский), были продуктом славяно-иранского симбиоза. «В области территориального смешения славянского населения со скифо-сарматским (лесостепные земли между Днестром и Днепром, наиболее пригодные для земледелия) складывается славяно-иранский симбиоз. В результате процесса постепенной славянизации аборигенов формируется новообразование, известное в исторических источниках как анты — это иранский этноним, унаследованный славянским образованием, пережившим симбиоз со скифо-сарматами». Мы можем предположить, опираясь на выводы лингвистов и археологов, что схожие процессы симбиоза юго-восточной части славян с салтовскими аланами происходили и во времена Хазарского каганата.
По мнению Д. Т. Березовца и ряда других ученых (С. А. Плетнева, И. И. Ляпушкин, Ю. В. Готье), салтовское население сложилось в результате миграции в междуречье Дона и Северского Донца части северокавказских алан. Причиной миграции могла стать серия арабских военных походов против Хазарского каганата первой половины VIII века, и именно аланы, жившие вблизи Дарьяльского перевала, страдали в первую очередь от арабских нашествий из Закавказья. Переселившиеся аланы наряду с адыгами и болгарами, вероятно, несли военную службу на северных границах Хазарского каганата, собирали дань, участвовали в хазарских войнах и, несомненно, должны были иметь контакты с южной частью восточнославянских племен.
Вместе с тем салтовские археологические памятники указывают на культуру, которая складывалась длительное время. Поэтому нельзя исключать и гипотезу Н. Я. Мерперта, считавшего, что салтово-маяцкая культура стала результатом развития местной сармато-аланской культуры. Именно аланы-танаиты, или донские аланы, потомки сарматского племени аорсов, во второй половине IV века первыми в Европе испытали на себе сокрушительные удары гуннов. Часть алан ушла с гуннами и готами на Запад, но, вероятнее всего, уходили отряды воинов. То есть аланское население на Северном Кавказе, в Предкавказье, Приазовье и на Дону сохранилось, подтверждением чего являются ясы русских летописей, обитавшие на нижнем Дону до XIII века, когда, спасаясь от монгольского нашествия, их остатки вместе с половцами уходят в Венгрию. Возможно, часть алан-танаитов в конце IV века под напором гуннов мигрировала на север и стала осваивать лесостепную зону междуречья Дона и Северского Донца, то есть область салтовской культуры. Во всяком случае, Березовец на основании археологических памятников отмечает многочисленность салтовского населения. Маловероятно, что переселившиеся с Северного Кавказа аланы и адыги могли бы составить многочисленное население. Впрочем, одна гипотеза не исключает другую: переселившиеся аланы и адыги могли влиться в уже существующую сармато-аланскую среду.
Письменные источники говорят о воинственности русов. Археологические данные указывают на воинственность салтовского населения. Как отмечает Березовец, «могильники салтовской культуры хранят в своих недрах многочисленные захоронения вооруженных людей, что свидетельствует о наличии значительной воинской прослойки среди населения». По описанию русов средневековым арабским источником Ибн Русте, «когда у них рождается сын, то он (рус) дарит новорожденному обнаженный меч, кладет его перед ребенком и говорит: “Я не оставлю тебе в наследство никакого имущества, и нет у тебя ничего, кроме того, что приобретешь ты этим мечом”». Воинственность русов, и в особенности культ меча, напоминают сообщения античных авторов о культе меча у сарматов и алан.
К салтово-маяцкой культуре может иметь отношение так называемый третий центр русов, Арсания, о котором наряду с Куйабой и Славией сообщают некоторые арабские источники X века (ал-Истахри, Ибн Хаукаль). Куйаба и Славия легко прочитываются как Киев и Новгород. А по поводу Арсании и ее возможного местоположения споры идут до сих пор. Об Арсании сообщается, что это страна, в которой производятся мечи высокого качества, процесс изготовления которых держат в строгой тайне, поэтому убивают любого чужеземца. Если соотнести эти сведения с археологическими данными салтовской культуры, указывающими на развитое металлургическое производство и высокую степень вооруженности салтовского населения, а также с географическими данными, которые приводят арабские источники, то можно сделать предположение, что третий центр русов, Арсания, располагался на территории салтово-маяцкой археологической культуры. Очевидно также, что Арсания — это Аорсания, а арсы — это аорсы. Согласно М. И. Ростовцеву, именно многочисленное сарматское племя аорсов со II века до н. э. занимает область Подонья и Приазовья. Аорсы («белые» с иранского) сближаются по своему значению с роксоланами («светлыми аланами») в значении знатности, благородства, царственности. Возможно, салтовские аланы и были потомками аорсов, сохранившими древнее самоназвание?
К концу IX века cалтово-маяцкая культура прекращает свое существование. При этом археологически не выявляется следов пожаров или разрушений, которые могли бы свидетельствовать об ожесточенных столкновениях и гибели салтовцев. Куда же могло исчезнуть многочисленное салтовское население? Вероятно, население мигрировало под влиянием внешних причин непреодолимой силы: например, в результате давления новых орд кочевников с востока, венгров или печенегов. Одним из направлений миграции, очевидно, были земли полян и других восточнославянских племен, с которыми салтовская культура длительное время имела контакты как северо-западное пограничье Хазарского каганата. Опираясь на археологический материал и письменные источники, Березовец предполагает именно северо-западное направление миграции салтовцев и приходит к выводу о существовании двух народов и двух территорий с именем Русь. «…Мы считаем бесспорным фактом существование в Восточной Европе двух местностей и двух разных народов, которые имели одинаковые названия. Одна из этих местностей находилась по берегам Северского Донца и его притоков, в среднем Подонье и Приазовье, вторая — в Поднепровье. Первую Русь знают восточные авторы VIII–X веков, вторая встречается в наших и византийских летописях, начиная с X в. Первая Русь не славянская, вторая — славянская».
Миграция первой, «неславянской» Руси в сторону славянского Поднепровья может быть объяснением появления имени «русь» на территории, которая будет в дальнейшем связываться с полянами, и образованием там второй Руси — уже славянской, но, по-видимому, со значительным иранским компонентом, особенно в начальный период, о чем свидетельствуют иранские имена в договорах Олега и Игоря с греками. Березовец завершает свое исследование заключением, что «Днепровская Русь получила свое наименование от народа рус, рос, который имел самое непосредственное отношение к салтовским аланам».
Гипотезу миграции салтовских алан в Поднепровье разделял академик Б. А. Рыбаков, основываясь как на археологических данных, так и на материале русских былин. «Мне кажется, небольшой цикл былин о Дунае не может быть исторически осмыслен без привлечения такого интересного и важного культурно-исторического явления, как сложившаяся в VIII–IX веках в древней земле амазонок яркая дружинная культура, известная археологам под именем Салтовской. Эти юго-восточные соседи зарождавшегося русского государства, аланы или алано-болгары по своему происхождению, строили каменные крепости от печенегов, знали письменность, воевали длинными копьями, булавами и саблями, жили в самых истоках “Дона Великого” (так “Слово о полку Игореве” называет наш Северский Донец), хоронили своих покойников в ”глубоких погребах по сорок локтей” — в подземных катакомбах с дромосами. Салтовская культура была сметена в IX веке печенежским натиском: после него остались опустевшие крепости и огромные богатырские кладбища. Вполне возможно, что в момент сложения Киевской Руси дружинники-“салтовцы” могли войти на правах федератов в молодую державу, тем более что борьба с печенегами должна была содействовать такому союзу. Поединок Дуная с Добрыней часто завершается побратимством».
Итак, очевидно, что воинственная салтово-маяцкая культура, основное население которой составляли аланы, адыги и болгары, будучи северо-западным краем Хазарского каганата и важным элементом его военной мощи, более столетия соприкасалась с южными восточнославянскими племенами и имела с ними активные контакты. Поэтому есть все основания предполагать здесь процессы симбиоза и зарождения новой этнополитической общности русов. Случайно ли, что именно с полянами, в наибольшей степени контактировавшими с салтовскими аланами, первоначально было связано название «русь»? Если это имя принесли с собой варяги, как считают норманисты, то почему именно полянам передали они свое имя прежде всего, а не тем же ильменским словенам, с которыми варяги встретились на двадцать лет раньше?
4. Поляне-русь
ПВЛ, называя варягов русами в эпизоде «призвания варягов», в других эпизодах связывает имя «русь» с племенем полян. «Все это был один славянский язык: славяне пoдунайские, покоренные уграми, и морава, и чехи, и ляхи, и поляне, яже ныне зовомая русь». Поляне выделяются среди других славянских племен, и это подчеркивается в ПВЛ. «Поляне имеют обычай отцов своих кроткий и тихий, стыдливы перед снохами своими и сестрами, матерями и родителями; перед свекровями и деверями великую стыдливость имеют; имеют и брачный обычай: не идет зять за невестой, но приводит ее накануне, а на следующий день приносят за нее — что дают. А древляне жили звериным обычаем, жили по-скотски: убивали друг друга, ели все нечистое, и браков у них не бывали, но умыкали девиц у воды». Здесь противопоставлены не просто обычаи разных племен, но различные формы социальной организации. Очевидно, что обычаи полян говорят о патронимии, кровнородственной организации общества и большой семье, что не характерно для древних славян.
А. Г. Кузьмин считал, что изначально поляне не были славянами. Свадебные и погребальные обряды полян существенно отличались от славянской традиции. «Во всяком случае, о том, что поляне не были изначально славянами, свидетельствует много фактов, — пишет Кузьмин. — Например, свадебный обряд — у славян было многоженство, причем женихи крали невест, хотя чаще всего это происходило по предварительному сговору. У полян-руси за невест платили выкуп, а многоженство запрещалось. Разными были и похоронные обряды. Так, для всех славян характерно трупосожжение с последующим захоронением останков. Например, в “Повести временных лет” сообщается, что у восточнославянских племен радимичей, северян, кривичей и вятичей обряд трупосожжения сохранялся очень долгое время (у вятичей — до XI–XII вв.). Вообще же сожжение умерших было прекращено только с окончательным установлением христианства. А у полян-руси существовал обряд трупоположения. Разными были и формы организации племен — у полян-руси была кровнородственная община и большая семья, у древлян и других славянских племен — территориальная община и малая семья».
Если изначально поляне не были славянами, то кем же они были? Возможно, поляне имели сарматский субстрат, были славянизированными потомками роксоланов, аорсов, салтовских алан? Подобное предположение не лишено оснований, учитывая топонимические, лингвистические и археологические данные о расселении и контактах сармато-аланских и славянских племен в Подонье и Поднепровье в первом тысячелетии н. э. Во всяком случае, очевидно, что поляне-русь не имели отношения к варягам-скандинавам.
В ПВЛ есть еще одна деталь, выделяющая полян среди других славянских племен. На требование дани поляне, имевшие согласно летописи «обычай отцов своих кроткий и тихий», в отличие от других славянских племен предлагают хазарам «по мечу от дыма», то есть отдать дань воинами, воинской службой. Это указывает на то, что в случае с полянами мы имеем дело преимущественно с воинами, а не с земледельцами или охотниками-собирателями. Кроме того, формулировка «по мечу от дыма» подразумевает, что поляне были известны как производители высококачественных клинков. Такая трактовка соотносится со сведениями средневековых источников об особенных клинках русов, процесс изготовления которых они держали в секрете. Дань «по мечу от дыма» выглядит угрожающе, что и обсуждают старейшины хазар в известном эпизоде ПВЛ о полянской дани хазарам.
Поляне ассоциируются со степью, с воинами и удалыми наездниками, даже «поляночки». «Летит поляночка лихая, в седле сидит как влитая» — это о Царь-деве из сказания о Еруслане Лазаревиче. Интересны в этой связи наблюдения Ф. И. Буслаева: «Из собственных народных, чисто русских наименований героической личности особенно характеристично слово “поленица”, которым называется и воин, и героиня, промышляющая богатырскими подвигами. Поленица значит не только разъезжающий по полям, но и охраняющий их, так же как в сербском слова “поляк” и “поляр” употребляются в смысле полевого сторожа. Слово это, следовательно, образовалось в быту оседлом, когда племена, усевшись на постоянных местах, почувствовали потребность охранять свою собственность вооруженною рукой от соседних хищников. Так, наши богатыри под предводительством Ильи Муромца стоят стражею на “Полях цыцарских”, охраняя границу от “великана-нахвальщины”. Так как поленица и поляк одного грамматического происхождения, то, по русским былинам, поляница полякует, то есть разъезжает по полям, очищая родную землю от врагов. Во всяком случае, следует заметить, что название богатыря “поленицею” состоит в видимой связи с собственными именами племен: древних полян, сидевших в Киеве, и позднейших поляков».
Таким образом, поляне — это те, кто живет на границе оседлого земледельческого мира славян, и в этом качестве поляне сближаются с антами. Анты — тоже окраинные, пограничные славяне предшествующей эпохи, активно контактировавшие с готами и с сарматами, что, естественно, повлияло на развитие антской культуры и выделило антов из числа других славянских племен. Так же и культура полян определяется во многом фактором пограничности и симбиоза с аланами и другими кочевыми народами.
Аргументом в пользу того, что первоначально этноним «русы» был связан с землями полян, Поднепровьем, может служить тот факт, что народ русинов (тех же русов) обитает сегодня не в Новгородских землях и не в Скандинавии, а на Украине, в Молдавии, Венгрии — то есть в тех местах, которые изначально связывались с полянами и Русью в узком значении.
5. Русский каганат
Говоря о происхождении этнонима «русы», нельзя не упомянуть сведения средневековых источников о Русском (Росском) каганате. В частности, это сообщение Бертинских анналов, летописного свода государства франков, о прибытии в 839 году ко двору Людовика Благочестивого посольства «народа Рос» и об их короле «прозванием Каган». Русский каганат упоминается и в арабских источниках IХ–X веков. История и возможная локализация этого раннесредневекового военно-политического образования подробно рассматривается в книге Е. С. Галкиной «Тайны Русского каганата». Продолжая линию Д. Т. Березовца, А. Г. Кузьмина, В. В. Седова, Галкина полагает, основываясь на сопоставлении данных археологии и письменных источников, что ранние русы — это изначально одно их аланских племен, обитавших в Приазовье, Подонье и Поднепровье, которые прошли тот же путь интеграции в славянскую этноязыковую среду, что и болгары хана Аспаруха на Дунае, в течение века ассимилированные балканскими славянами. Подобно болгарам хана Аспаруха, салтовские аланы-русы были ассимилированы восточными славянами, но оставили им свое имя.
По мнению А. Г. Кузьмина, в VIII–IX веках в Восточной Европе существовало несколько очагов, связанных с русами. «Слово “рус” (“рухс”) в иранских языках обозначает “светлый”, “белый”, “царственный”. На территории Среднего Поднепровья и Подонья в VIII — начале IX века существовало сильное государство русов-алан — Росский каганат. В него входили и славянские племена Поднепровья и Подонья — поляне, северяне, радимичи. Росский каганат известен и западным, и восточным письменным источникам IX века. Много следов аланской культуры сохранилось и в Киевской Руси. В начале IX века русы-аланы были вытеснены из Подонья венграми, которые разгромили Росский каганат. Часть русов-алан переселилась в Восточную Прибалтику, а точнее на остров Сааремаа (“Остров русов”, “Норманнский каганат”), и стали известны древним источникам как “Руссия-тюрк”. Русы-аланы в этот период составили еще одну разновидность Балтийской Руси. Видимо, уже в IX веке русы-аланы были славянизированы».
Таким образом, контакты салтовских алан и славянских племен полян, северян, радимичей в эпоху Хазарского каганата были настолько тесными, что можно предположить большую вероятность этнокультурного симбиоза и в конечном итоге ассимиляции салтовских алан славянской средой. Русский каганат, просуществовавший, по мнению Галкиной, около полутора веков, не выдержал напора новых кочевников степи и в конце IX века прекратил свое существование. Но, как замечает Галкина, «история Русского каганата не завершилась в момент его гибели: именно земли, входившие в его состав, стали ядром Киевской Руси, а его жители внесли неоценимый вклад в древнерусскую культуру».
Ограниченность письменных источников о Русском каганате не позволяет сделать окончательные выводы о его точной локализации, внутренней организации, его реальной политической силе и этническом составе. Но очевидно, что в том или ином виде он действительно существовал, поскольку еще князь Владимир именуется «каганом русов» в «Слове о законе и благодати» митрополита Илариона. Название «Русский каганат» указывает на полиэтнический характер этого образования, а также на его противопоставление каганату Хазарскому. Очевидно также, что Русский каганат не имел никакого отношения к варягам, а был, скорее, продуктом славяно-аланского симбиоза.
На иранские следы в истории ранней Руси, и в частности в истории раннего Киева, указывает языческая реформа Владимира. Мы имеем дело с целым рядом славянских богов иранской этимологии, такими как Хорс, Дажьбог, Сварог, Симаргл, Стрибог. Это может говорить о значительной доле иранского компонента среди военной знати Киева эпохи Владимира, а также о том, что варяжскому влиянию на славян предшествовало более глубокое и длительное влияние скифов и сарматов, и их наследие, в том числе в религиозной сфере, стало частью восточнославянской идентичности, иранским религиозным субстратом. Учитывая длительное соседство и контакты северных иранцев и восточных славян, иранская этимология славянских языческих богов не кажется удивительной, отражая сильное иранское влияние.
В этой связи представляет большой интерес исследование Е. Л. Мадлевской «Русская мифология». По мнению автора, языческая реформа Владимира была продиктована внутриполитической обстановкой, сложившейся в Киеве во времена его правления. Как пишет Мадлевская, «значительное число жителей Киева в то время составляло население хазарского, еврейского и сармато-аланского (то есть иранского) происхождения… И если Владимир мог рассматривать Хазарию как восточную границу Киевской Руси, то хазары могли все еще считать Киев крайним западным форпостом Хазарского каганата. И пока каганат был в силе, Владимир не мог не считаться с киевским населением восточного происхождения. В этих условиях включение в круг “владимировых” богов Хорса и Симаргла оказывается важным политическим шагом. Потомки дославянского населения иранского происхождения до Х века сохраняли культы “солнца-царя” Хорса — важнейшего бога сармато-аланского пантеона, а также благодетельного божества Симаргла. При этом иранский этнический элемент, с одной стороны, представлял собой мощную вооруженную военную силу, а с другой стороны, он, по сравнению с другими этническими группами киевского населения, был экономически пассивен». Присутствие алан в истории раннего Киева в качестве важной военной и политической силы можно сравнить с процессами сарматизации древнего Боспорского царства и античного Танаиса. Сарматы оказали большое влияние на культуру греческого Причерноморья, но и сами восприняли плоды греческой цивилизации и были впоследствии ассимилированы греками.
Разумеется, участие «иранского этнического элемента» в истории раннего Киева и Юга России нашло отражение не только в языческом пантеоне Владимира, но и оставило свои следы в топонимике, археологии и, конечно, в языке. В. И. Абаев отмечает важное значение ирано-славянской фонетической изоглоссы y(h) (фрикативный «г»), характерной для южнорусских наречий. По мнению Абаева, фонема y(h) в южнорусских наречиях есть «вклад скифо-сарматской речи, которой искони была присуща эта фонема». Как пишет Абаев, «ареал фонемы y(h) в славянском знаменательным образом совпадает с ареалом скифо-сарматской топонимики и памятников скифо-сарматской культуры». Исследование изоглоссы y(h) в сопоставлении с топонимикой и археологическими данными привело ученого к заключению о «глубоком и значительном участии скифо-сарматского элемента в этногенетическом процессе на юге России».
Окончание следует.