К 80-летию со дня рождения Таймураза Хаджеты
Печатается по изданию: Литературная газета. 2025. № 11 (6975). 19 марта.
Выдающийся осетинский поэт и переводчик Таймураз Хаджеты (1945–1996) прожил всего 51 год, но стихов его хватит на несколько жизней. Впрочем, к настоящей поэзии, как известно, неприменимы количественные максимы, и ценность ее измеряется иным аршином. Но одно появление такого поэта уже сделало Осетию богаче.
Близкие называли его Хадже. Он родился 80 лет назад, 1 марта 1945 года, в селе Ногкау Кударского ущелья. Таймураз был младшим братом корифея осетинской литературы Нафи Джусойты. Иные до сих пор утверждают, что, взяв себе псевдоним, Таймураз пытался развеять комплексы относительно фигуры брата, который мог затмить его талант. Отчасти это правда, но если вспомнить рассказанную им историю про деда Хадже, сказителя и балагура, который после застолья обычно вливал в пасть своему коню целый рог осетинской араки, затем сам пил на посошок из того же рога и только после этого садился верхом, то многое становится понятным. У Таймураза с дедом Хадже общей была не только кровь, но и отношение к жизни, преломленное в призме поэзии.
Он окончил Литературный институт им. А. М. Горького, семинар поэзии Е. Долматовского, на котором занимались также поэты Надежда Кондакова, Иван Евсеенко, Николай Цветоватый и др. Вместе с ним в Литературном институте учились Алеш Гучмазты, Гастан Агнаты и Тотрадз Кокайты. Это были славные времена осетинской литературы.
После института Таймураз вернулся в Осетию, много писал, публиковался в журналах «Фидиуаг» («Глашатай»), «Мах дуг» («Наша эпоха»), «Дружба народов». В 1973 году цхинвальское издательство «Ирыстон» выпустило его первую книгу — «Девять всадников» («Фараст барæджы»), которая сразу же стала бестселлером, завоевав симпатии читателей незаурядным мастерством версификации и оригинальностью видения мира. Молодые люди ходили по городу и восторженно декламировали стихи — «На поле зеленом плясал лес» («Цъæх æрдузы тымбыл кафт кодта хъæд»), «Тост старика» («Зæронд лæджы гаджидау»), «Осетия, родимая» («Ир — мæ райгуырæн») и др. В 1979 году Таймураз Хаджеты был принят в Союз писателей СССР, с 1985 года руководил объединением молодых поэтов, работал редактором на Северо-Осетинском телевидении. Всего у Таймураза было опубликовано десять книг, в том числе «Голос ветра» (1987) издательством «Современник». Причем рецензент книги Лидия Мигдалова указывает другое название — «Голос молчания» (видимо, его изменили в последний момент), что вполне в духе автора, предложившего издательству подстрочные переводы своих стихов, о которых она пишет: «Подстрочник не ощущается подстрочником, читая его (Таймураза) стихи в подстрочнике, воспринимаешь их и оцениваешь как состоявшиеся на русском языке. Это очень важное качество: увы, у некоторых поэтов в подстрочнике отсутствует своя личность и образный строй, и порой приходится гадать, стихи ли это вообще и спасает ли их родной язык».
Между тем известный поэт, переводчик и критик Лев Озеров в статье «Без пяти минут» (Литературная Россия. 1972. № 35), высоко оценив творчество Таймураза Хаджеты в целом, отметил перегруженность его стихов образами, словно тот боится, что «если в каждой строке не будет образа, она усохнет». Это все равно что упрекать осень в обилии дождя или лето в обилии солнца. Образная структура Таймураза Хаджеты основана не только на визуальных и вокальных эффектах, но и на древних семантических аллюзиях осетинского языка, не вполне доступных для тех, кто не впитал его с молоком матери. Впрочем, и без этого чувствуется пронизывающий до костей ветер поэтического мира Таймураза.
Дивлюсь, коль вместе с именем твоим
у жизни плач подкатывает к горлу,
зачем стремишься
в царство мертвых, к предкам,
осетин?!
На мой скромный взгляд, вопрос перенасыщенности или недостатка метафор и образов в стихах должен решаться самим автором, исходя из поэтики конкретного произведения. Другое дело — на вкус и цвет товарища нет, да и качество перевода имеет большое значение. В приведенном стихотворении патетично говорится о жизни и смерти. Но это как раз тот случай, когда патетикой не испортишь стихотворную ткань. Она как бы предполагает иронию читателя, которая поневоле становится союзником поэта. Речь идет не только о самопожертвовании, о ценности законов морали супротив подлости и зла, но, что важно, о переселении в мир иной во имя высокой идеи как о сакральном акте, опыт которого подробно представлен в осетинской мифологии и которому безоговорочно верят практически все осетины. Достаточно привести пример похода Нартского Сослана в загробный мир Барастыра, откуда он возвратился другим Нартом, с обновленной шкалой благородства и добра.
Что касается переложения стихов Таймураза Хаджеты на другие языки, он из тех поэтов, чье творчество прорывает любую «переводческую упаковку». Энергетика его стихов настолько сильна, что одного профессионализма недостаточно, чтобы донести их суть. Но так бывает со всеми выдающимися поэтами. Вспомним «Плавание» (Le voyage) Шарля Бодлера. Кабы не блестящий перевод Марины Цветаевой, читатель так и не понял бы не только французской, но и русской души. Разумеется, переводчик был не менее гениальным поэтом, чем автор, он вложил в перевод часть самого себя, и это, пожалуй, главное условие удачного переложения. Однако давайте признаемся, что многое зависит от того, насколько читатель подготовлен, насколько он чувствителен к нюансам поэзии. В этом смысле интересны рассуждения самого Таймураза Хаджеты о родном языке и метафоричности поэзии вообще. Говоря о будущем осетинского языка, он разделял беспокойство его судьбой со старшим братом Нафи, приводил пример вавилонян, которые общались на великом языке, но возгордились, и тогда по воле Господа они перестали понимать друг друга — язык был разделен на множество разных наречий. И это, по мнению Таймураза, было закономерно, потому что их язык перестал развиваться, превратившись в чисто утилитарное средство общения. Вавилоняне если и задирали вечерами голову кверху, то только затем, чтобы увидеть вершину строящейся башни, но не звезды в небе. Не было поэзии в их сердце, одна гордыня.
Возможно, сравнение Вавилона и Осетии притянуто за уши, но ведь очевидно, что осетинский язык, как и язык Древнего Вавилона, перестал развиваться, служит лишь социальным, ритуальным целям, а молодежь думает на каких угодно языках, но только не на родном, потому что это невыгодно и никому не нужно. Услышат еще наши пеленашки, прильнувшие к материнской груди, осетинские колыбельные песни или нет — зависит только от нас. А такие поэты, как Таймураз Хаджеты, будоражат национальное самосознание, взрывают своим творчеством изнутри прикорнувшую культуру этноса, но эффект от этого кратковременный. Одних стихов о родине для решения подобных проблем недостаточно. Нужна серьезная, кропотливая работа. Те, кто изучает язык академически — по полтора часа в день, прекрасно понимают, что они смогут общаться с носителями, и поэзию они воспримут худо-бедно, но никогда не познают ее глубины и осязаемой неповторимости, которая впитывается с младых ногтей вместе с молоком матери.
На русский язык Таймураза Хаджеты переводили многие известные поэты. Но наиболее интересными мне представляются переложения Юрия Кузнецова, с которым у Таймураза было много общего. Кроме того, что оба учились в Литературном институте и часто встречались, в творчестве их объединяла некая эсхатологическая обреченность, трагическое предчувствие кризиса культуры. Если же быть точнее, поэзия обоих мастеров зиждется на стыке язычества и христианства, и предчувствие катастрофы — не дань поэтической субкультуре, а трансляция витающего в космосе безвременья. По утверждению Таймураза Хаджеты, у поэта в нагрудном кармане хранится флейта-фа, с помощью которой он улавливает в пространстве сгустившуюся информацию и передает ее людям. Как известно, многие осетины, проживавшие в Грузии, были вынуждены оставить дома и бежать. Он был свидетелем этого, поэтому в стихах периода 90-х сквозит обреченность и отчаяние — «Старый пес» (Зæронд куыдз»), «Другу» («Хæлармæ»), «Мой забытый дом» («Мæ рох къуым») и др. Он не дожил до событий 2008 года, когда грузинские войска ворвались в Цхинвал и практически смешали с землей город, но предчувствия его сбылись: культурный слой Южной Осетии почти полностью переместился в Северную Осетию, а оттуда в разные концы земли.
Творчество Таймураза Хаджеты близко Юрию Кузнецову не только трагизмом, но и высочайшей культурой стиха. Оба они прекрасные версификаторы и строят поэтически мир таким образом, что мифические, сказочные персонажи способны вывернуть суть наизнанку. Причем добровольный переход в мир иной или пропускание электрического тока через тело — не единственные методы достижения цели.
Таймураз Хаджеты сам много переводил на осетинский язык — Александра Пушкина, Александра Блока, Сергея Есенина, Анну Ахматову, Марину Цветаеву, Франческо Петрарку, Поля Верлена, Гийома Аполлинера, Уильяма Шекспира, Пабло Неруду и др. Умел и любил декламировать стихи. Однажды летом 1984 года вместе с Мелитоном Казиты, Алешем Гучмазты и Таймуразом Хаджеты мы дегустировали кахетинские вина в тбилисской харчевне, и Таймураз, встав из-за стола, выпрямившись во весь рост и жестикулируя, принялся декламировать по-осетински свое стихотворение «Бой аланского воина с римлянином» («Алайнаджы тох ромаг хæстонимæ»), да так здорово, что у входа столпились люди и слушали разинув рты. И среди них толстяк в рубахе навыпуск и фетровой шляпе — видимо, местный осетин, — прикрыв ладонью рот, синхронно переводил стоящей рядом чопорной дамочке в пенсне, и та кивала в ответ после каждой фразы, как строгая училка. Не понимая ни слова, слушатели были покорены льющейся энергией. Это был тот случай, когда поэзия объединяет народы, чего не хватало вавилонянам и чего не хватает сегодня всем нам.
Таймураз Хаджеты
* * *
Я вижу смерть свою: она все ближе…
В горах тяжелый, мокрый снег завис.
Село притихло, лай собачий слышен.
У сумрачного дома с плоской крышей
В одежде черной люди собрались.
Всяк славословит о моей судьбе.
Старухи причитают как попало.
И женщина, далекая тебе,
У изголовья моего упала.
Понурясь, ты глядишь из темноты,
Слеза в глазах мерцает одиноко.
Все думают: хозяйка — это ты,
А мой отец — родня, но издалёка.
Утешить скорбь твою никто не мог,
Безмолвных мук никто не замечает.
И только видно: на твой тайный вздох,
Как лед, лицо покойника сияет.
Перевел Юрий Кузнецов
* * *
И говорила женщина в печали:
— Смерть лицемерна, слава неверна.
Меня когда-то люди величали,
Но счастье откатилось, как волна.
А в юности оно, конечно, было.
И я, как беззащитного птенца,
Его в ладонях бережно носила,
Чтоб поселить потом в людских сердцах.
Я красоте своей не доверяла —
Она была обузой мне всегда.
На поле славы пахарем я стала.
Ох, нелегка поэта борозда!
Поэзию — пугливое созданье —
Я приручала волею своей.
И знаю: нет поэта без страданья,
Как нет на небе бога без людей!
О счастье
Волны с берегом яростно спорят,
Точат груды замшелых камней…
Вьется белая чайка над морем,
Волны ласково тянутся к ней.
Море, море! Тебе ли ладони
К гордой птице с мольбою тянуть?
Стон твой сердца ее не затронет,
У нее свой, неведомый путь.
Я найти свое счастье мечтаю
И брожу по горам сам не свой…
Чайка так же над морем летает,
Волны так же рокочут с мольбой.
Иристон
Все то, чем приметен ты и знаменит,
Возникло в младенческом лоне…
Родился в горах я… Там сакля стоит
У облака на ладони.
Там стоит лишь камешек серне задеть —
Ущелье гремит камнепадом,
И если с вершины на землю смотреть,
То небо покажется рядом.
Там звезды блестят, как оленьи глаза,
И дремлет медведь под малиной.
Как матери старой седая коса,
Повис водопад над долиной.
Там ветры встречает орлиная грудь,
Что крепче любого металла.
Там горец-джигит начинает свой путь
С лихого коня и кинжала…
Вот тут я родился, где предок мой жил,
Где он, бородатый и хмурый,
На дымном костре свою пищу варил
И в непогодь грелся под шкурой.
Когда приходила в ущелье зима,
Дома заметая по крыши,
Когда копошились в пустых закромах
Голодные серые мыши,
Мой предок с улыбкою так говорил:
— Весна не минует нас, дети!..
Свободу и честь он превыше ценил
Всех благ и достоинств на свете.
Расписок он людям вовек не давал,
Лишь волос из уса мог дать им,
А добрых друзей и соседей встречал
Крепчайшим рукопожатьем…
Достоинства все и пороки свои
Я принял от предка законно.
И так же, как он, не могу даже миг
Прожить я без Иристона!
Перевел Александр Греков