К 100-летию со дня рождения
Перевод с осетинского М. Синельникова, Н. Орловой
В мой смертный час
Кто мать ко мне позовет?
Из народной песни
1
Солнце рухнуло наземь,
рассыпались звезды-осколки,
В небо немо гляжу,
но беде не поможешь моей.
В эту землю ушло солнце,
путь оборвавшее долгий, —
Мне уж мать не позвать,
и вовек не откликнуться ей.
День мой светлый ушел,
и в кромешной ночи сиротою
Стал седой человек…
Под ногами скользит гололедь…
Люди, как добрести,
как вернуться в жилище пустое,
Как мне вас обходить,
чтоб своею бедой не задеть?
Странно: слезы не мерзнут,
хоть стужа сковала округу,
Женский плач — словно клин
рассекающих высь журавлей.
Отзывается вьюга,
как друг, сострадающий другу,
Да уж мать не позвать,
мне вовек не откликнуться ей…
2
Я плакать не хочу и не могу и причитать
нисколько не умею,
И это горе, словно яд змеиный, терплю в коротких
содроганьях жил.
А за слова, что я произношу, шепчу беззвучно,
мучаясь над нею,
Кто б осудил меня неосторожно — не тот, кто мать
внезапно схоронил.
Бреду сквозь горе так, как снегопадом бредут,
неслышно накрываясь снегом.
Метель следы заносит торопливо. И далеко
до перевала мне.
И странно знать, что люди после смерти
в воспоминанье переходят… Следом
Стремится память, как малыш, бредущий по следу
матери в белесоватой тьме.
3
Есть проклятье у нас:
«Пусть закроется дверь за тобою!»
Вьюга в горестный час
Скрыла след ледяною крупою.
Вот распахнута дверь,
И очаг чуть дымится,
Верю я и теперь:
Ты должна возвратиться…
День прошел второпях,
Ты не вышла навстречу,
Сохнут кадки в сенях,
Приближается вечер.
И порог не мели,
И не верит он снова,
Что в такой ты дали,
Где не слышится зова.
Дом — как высохший рог,
Пуст очаг обветшалый.
Жизнь ушла за порог,
За тобой убежала.
Замер дом-сирота
И молчит бездыханно.
Настежь — дверь… Пустота —
Словно рваная рана.
4
«Великий Боже! Будь для тех опорой,
Кто больше всех отвержен от тебя:
Кто болен и страшится смерти скорой,
И половины жизни не пройдя!
А после к тем спеши прийти на помощь,
Кто осужден неправотой людской:
Дай оправдаться им во всем всего лишь.
И не потом, а в этот день-деньской!
А после тем пошли благословенье,
Кто затерялся на путях, и пусть
Они дойдут до отчего селенья.
И за тебя всем сердцем помолюсь!..»
Так мать молилась часто среди ночи.
Отец — в пути, а в мире — все темней.
И те слова, что памятнее прочих,
Как будто вижу на плите твоей.
5
Нет, не грянули трубы и колокола,
Только вестник с печалью прошел по аулам:
Незаметная горская мать умерла —
И жила незаметно, и тихо уснула!
Но пришли попрощаться по свежим сугробам
И оплакали горе, равно мне близки,
И родной, и чужой. Молчаливо за гробом
Шли и дети, и женщины, и старики.
Сколько ласковых слов и участья на свете!
Доброту ее вспомнили все в эти дни.
Так печально глядели аульские дети,
Словно мать хоронил здесь не я, а они.
6
На кладбище никто не молвил слова,
Пустого красноречия не жаль —
Немые причитанья шли сурово,
Стояла над могилою печаль.
Ведь издавна известно: слово лживо,
Правдивы восклицанья не всегда.
Но эта боль безмолвного надрыва…
Ее немые слезы — не вода.
7
Купала ли детей — орешки в мыльной пене,
Иль рукоять серпа зажата в ней была…
Вот — матери рука… Дрожит кольца свеченье.
О, солодовый дух, дух теста и тепла!
Рука чесала шерсть иль в казанок ныряла,
Рука месила хлеб иль гладила дитя.
Кольцо струило свет… Но вот рука упала,
И серебро кольца застыло, не светя.
Как будто круг луны, кольцо надел смущенно
На палец ей жених… О, память светлых дней!
Потупившись, как тур, сошедший с крутосклона,
В тот незабвенный миг стоял он рядом с ней.
Теперь он сгорблен, хил… Глядит седоволосый
На милое лицо, что стало вдруг мертво.
В обвисшие усы все льются, льются слезы,
И темный снегопад — на сердце у него.
8
Печали все и радости, как в детстве,
Я приносил, взрослея, первой — ей.
Летят года, но никуда не деться —
Все мальчик я для матери моей.
Я в час беды спешил к тебе, как в бурю
Птенец в гнездо стремится во весь дух.
Для матерей все мальчиками будут:
Герой, и вождь, и пахарь, и пастух.
И верю даже, что Христос распятый
В последний час звал мать — сквозь боль и зной.
И Бога не было, а был в тот миг проклятый
Обычный мальчик матери земной.
9
Ее блаженством было жизни чудо —
Не человека только — дивным дивом
Козленок почитался, и коль худо,
То у нее защиту находил он.
Щенка слепого оставляли в чаще —
Она о нем печалилась, бывало:
«Душа живая — он, а не пропащий…»
Под печкою его отогревала.
Не мог птенец проклюнуться, усталый, —
Она ломала дверь темницы белой,
Случайный колос у дороги вянул —
Из пригоршни полить его умела.
А слабых больше всех она любила —
Детей, телят и всходы, из-под спуда
Земли проросшие, — ко всем благоволила —
Ее блаженством было жизни чудо.
10
Я знаю точно: солнце закатилось,
Как саваном, укрыто плотной тьмою,
Но кликну мать, и сразу — так помстилось —
Она в дверях возникнет предо мною.
Как будто вышла соли дать коровам
И возвратится — стоит подождать.
Да вдруг случится заблудиться снова?..
Боюсь окликнуть. Не могу позвать.
11
Как рассказать о простоте и силе?
Порой слова — пустая скорлупа.
Земля и мать нас на руках носили,
Что ж делать, если молодость слепа?
Простыми были речь, лицо, тревоги,
Росла душа открыто, как трава…
И от заботы (от какой из многих?)
Она угасла… Что теперь слова!
Слова, слова, речей пустые звуки…
Мы, сыновья, все глупы, все смешны.
Беречь мы не умеем эти руки,
Что сберегают нас до седины.
Когда под ливнем, под осенней хмурью
Мы, словно колос, гнемся, чуть дыша,
Вдруг вспоминаем: словно бурка в бурю,
Была над нами матери душа.
12
В чаду обид, затмивших свод небесный,
Я возвращаюсь к давней-давней были:
Схватил я руку матери над бездной
И сделал шаг, и страх свой пересилил.
Вот что меня вело всю жизнь, а ныне
Иссякла сила, длится боль разлуки!
Крест деревянный на погосте стынет,
Беспомощно раскинув руки…
Лишь память мне от матери осталась,
Лишь память — с нами…
Вот так от войска остается малость —
Одно лишь знамя.
13
К ТЕНИ МАТЕРИ
Спой же, Нана, мне, спой, —
Войлок дерет мне кожу,
Песня — что пух под щекой,
Горе уснет, быть может.
Тихо слова напой,
В этой ночи горящей
Волк унесет с собой
Плаксу — в глухую чащу.
Спой, чтобы сакли тишь
Стала светлей, чем хоромы,
Спой, чтоб туренок-крепыш,
Спой, чтоб шалун-малыш
Не убежал из дому.
О хромоножке-сверчке
И о притворе-кошке
Спой — чтобы здесь, в уголке,
Радость жила немножко.
Спой же, Нана, мне, спой,
Землю укрыло тьмою,
Может, под голос твой
Горе уснет седое.