Рассказ
С наилучшими пожеланиями многочисленным ученикам за 40 лет моего учительства; с благодарностью за то, что и я у вас многому научился; с чувством вины, если кому-то не уделил должного внимания, недооценил, недодал каких-то знаний, огорчил.
— Мне очень неудобно, но у меня к вам просьба, — так начала, уходя домой, няня нашей дочери. — Дело в том, что вечером приедет мой внук Борька из крымского городка Судак на каникулы, и мне его завтра не с кем оставить. Вы не разрешите только на один день взять его с собой на работу? Он вам не помешает, хотя, признаться, очень невоспитанный, страшный фантазер, без умолку болтает… Но я его буду держать в рамках.
Мы, конечно, ответили согласием. Правда, завтрашнего утра ждали с каким-то внутренним трепетом.
На другое утро ровно в половине девятого стукнула щеколда калитки, и во двор вошел Борька, держа одной рукой бабушку за руку, а другой поддерживая тяжеленный школьный ранец, который тянул его назад. Я ожидал увидеть холеного, избалованного, тупого, знающего только, как копаться в смартфоне, перекормленного школьника младших классов, похожего на персонажа одного сюжета киножурнала «Ералаш». Помните толстяка, который съел апельсин и не предложил другому, худому и очкастому? Так вот, Борька был похож на того, худого, который чуть не подавился слюной, пока толстяк ел сочный плод. Я вышел им навстречу и, чтобы расположить к себе мальчика, протянул ему руку:
— Привет, Борис.
— Пока можно просто Борька, потому что я еще маленький. А как мне вас звать?
Я сказал, что можно «дядя Ян» или даже просто «Ян».
— Нет, наверно, просто Ян будет нетактично с моей стороны, потому что я от вас по возрасту отстою на два поколения… А вот ветки этой яблони стоит уже подпереть. Представляете, какая нагрузка на тоненькую еще веточку. На ней… раз, два, три… восемь яблок. Когда созреют, их суммарный вес превысит два килограмма, потому что, судя по сорту, яблоки будут большими и тяжелыми. Нехорошо, если из-за вашей лени пострадает дерево и ваш же урожай.
Я был пристыжен и тут же решил исправиться, сказав, что вот этим мы вместе и займемся сегодня: перелезем через сетку забора на соседский заброшенный участок, где растет дикий орешник, нарубим рогатин и подопрем ими ветки страдающей от тяжести яблони.
— Ура! — воскликнул Борька, но потом на миг задумался, поправил на переносице очки и серьезно спросил: — А вы уверены? Ваш сосед согласен, чтобы мы его палками подпирали ветки нашей яблони? Выходит, мы без спросу срубим его лещину, а воровать нехорошо…
— Уверен, уверен, — отвечал я, посмеиваясь над честностью и прозорливостью ребенка, ведь он предупредил меня о возможном скандале, когда сосед увидит обрубленные ветки своего дерева. Но я точно знал, что сосед хочет полностью выкорчевать участок, перепахать его и в чистом виде поменять на однокомнатную квартиру в городе.
Все это время за нашим диалогом наблюдал рабочий Денис, вышедший покурить из садовой постройки, где он штукатурил стены. Затушив окурок о подошву ботинка и перекинув его через забор в соседский огород, он сказал:
— Видать, день будет веселый.
Денис хотел было удалиться в ремонтируемое помещение, но тут его окликнул Борька:
— А вам в детстве не говорили, что при чужом разговоре надо предупреждать о своем присутствии хотя бы кашлем? Получается, вы подслушали чужой разговор, а это нехорошо.
Денис буркнул что-то вроде «Умник нашелся!» — и пошел дальше работать.
Бабушка несколько раз одергивала Борьку, чтобы тот замолчал и дал людям заниматься своими делами.
Мы зашли на веранду, где наконец «умник» снял свой ранец, положил его на софу и, перед тем как открыть, интригующе сказал:
— Здесь у меня не совсем то, что вы думаете.
Интересно, откуда он знал, что я думаю?
Мальчишка вынул сменную одежду, переоделся и начал доставать остальное: изрядно потрепанную книгу Жюля Верна «Из пушки на Луну», большой трансформер, который превращался из робота-человека сначала в гоночный автомобиль, а затем в межпланетный летательный аппарат, большого пса из искусственной шерсти и толстую разноцветную пластмассовую цепь…
— Это мой талисман, его зовут Бушуй, потому что он бушует, когда голодный. — Тут Борька с хитринкой посмотрел на меня, проверяя на наивность, потом спросил, где его можно привязать цепью, чтоб не путался под ногами, когда мы будем работать.
В палисаднике я забил в землю кусок арматуры, к которому Бушуй, подобно Прометею, был моментально прикован. Пригрозив ему пальцем, Борька вернулся к своему имуществу, разложенному на диванчике. Я сказал, что привязывать собаку и вообще кого-либо нехорошо. Это значит, что ты лишаешь его свободы, и от этого собака и все остальные существа становятся кусачими. И вообще, цепь — это символ несвободы, а ведь есть люди, которые добровольно носят цепи на шее. Возможно, они в своем подсознании еще не избавились от рабства, и быть постоянно на привязи — их нормальное состояние.
Борька внимательно меня выслушал, но выводов сразу делать не стал:
— Я подумаю над этим и определюсь.
Потом мы принялись за игрушку-трансформер.
— А трансформер меня не интересует как игрушка. Но посмотрите, какая гениальная техническая идея заложена в нем. Вот если бы инженеры подумали о том, как сократить количество вещей, различных приборов или гаджетов, как говорят сегодня, которые занимают пространство вокруг нас, совместить их если не в одном приборе, то хотя бы по группам… Вот, например, микроволновку, мясорубку и посудомоечную машину сделать одним комбайном. И вместо трех вещей покупать одну, многофункциональную — дешевле и заодно экономия пространства. Точно так же и в санузле, и в зале. Стул одновременно и пылесос, и кондиционер, и вентилятор. Список можно продолжать, пока хватит фантазии.
Честно говоря, я, немолодой уже человек с многолетним педагогическим стажем, начал понимать, что попадаю под гипноз этого «невоспитанного» молодого человека. Хотел уже предложить идти за палками в соседский огород, но «умник» задержал меня еще на несколько минут:
— Вы знаете, я не осилил «Гарри Поттера». Это нереальная фантастика. То, что там описано, скорее сказка, чем полет мысли. Фантастика должна быть реальной или осуществимой в каком-то обозримом будущем. Вот что я люблю читать… — С этими словами он достал потрепанную, еще советского издания книгу великого французского фантаста. — Обидно за инженеров из этой книги, они пытались одним выстрелом преодолеть расстояние до Луны, а это ошибка. Жаль, что Жюль Верн не знал устройства реактивного двигателя!..
Мозги начинали закипать, я сказал, что наше промедление может стоить нам сломанного дерева и потери двух кило яблок, которые наливаются ежеминутно и тяжелеют. По дороге в огород Борька в желании еще чему-нибудь поучить меня сказал:
— Вы думаете, мама не может купить мне книжку поновее? Лучшие книги — потрепанные, зачитанные до дыр. А если книге двадцать лет и она как новая — значит, ее никто не читал, это плохая книга.
С этими словами мы подошли к соседскому забору, через который я перелез с топором, а Борьку оставил, чтобы тот принимал срубленные жерди с рогатками на конце и складывал их в одном месте.
Так мы проработали около часа. Временами мальчик куда-то исчезал из огорода минут на пять. В очередное такое исчезновение я проследовал за ним во двор и застал лежащим на диванчике. Я понял, что он уставал и, как маленький старичок, ложился перевести дух после очередной охапки жердей. Я сел рядом и, чтобы не обидеть, как бы ненароком признался, что тоже устал. Борьке не хватало того, что спортсмены называют «физикой».
— Ты спортом занимаешься? — спросил я и, получив отрицательный ответ, посоветовал деликатно, что надо бы подкачаться, а то голова от книг распухнет, а туловище останется маленьким.
— Да, мне многие об этом говорят, особенно папа дразнит дистрофиком. Дайте срок, я буду сильным. Многие известные сильные люди в детстве были «дистрофиками» и «рахитиками», взять хотя бы Суворова, а вырос в непобедимого полководца.
Дальше эту тему мы не стали развивать, но я, как и любой старший, поинтересовался, кем мальчик хочет стать.
— Вообще-то я больше всего люблю технику, люблю конструировать. У меня несколько наборов-конструкторов. Кстати, современные пластиковые неинтересны, а вот дядя когда-то подарил мне старый, говорит, еще советских времен конструктор, который купил за копейки на блошином рынке у какого-то старика. Это всем конструкторам конструктор! Настоящий, железный, с блестящими гайками и болтиками, с чертежами. То, что на чертежах, я уже через неделю собрал. А потом стал придумывать новые механизмы. Например, автокран с настоящей лебедкой… Правда, мне немного помогал папа, когда я заходил в тупик, но в конце концов собрал. Но дело в том, что мне придется отказаться от этой профессии в будущем. Папа говорит, что никому у нас не нужны конструкторы, надо выбирать такую профессию, которая приносила бы деньги. Он и мама работают в торговле, но что-то особо не разбогатели, поэтому я придумал — буду врачом-офтальмологом.
— Вот это прыжок! Из инженеров во врачи. Можно подумать, врачи самые богатые люди!
— Я все просчитал, — продолжал мой собеседник. — Вот посмотрите, сейчас все от мала до велика сидят в телефонах, компьютерах и других гаджетах, а дальше это будет усугубляться, возможности техники неограничены, а значит, скоро мы получим уже целое поколение людей с испорченным зрением, а я тут как тут, иди сюда в мой кабинет!
Разговор принимал неприятный оборот, и я решил поменять тему, спросив, а как дела в школе. Почему-то я был уверен, что Борька круглый отличник. Ответ меня ошеломил.
— А никак. В основном тройки, иногда двойки. Особенно невзлюбила учиха по русскому языку и литературе. Это началось с урока внеклассного чтения. Я имел неосторожность сказать, что древнегреческий Одиссей глубоко отрицательный персонаж. Вера Николаевна насторожилась и как-то робко попросила обосновать. Я от корки до корки прочитал книгу «Троянская война и ее герои» и знал, что поводом для ее начала был подлый поступок троянского царевича Париса, который, будучи в гостях у спартанского царя Менелая, похитил его жену Елену. Из-за этого мелкого пакостника погибло столько героев и простых людей, а главное, была разрушена Троя, этот цветущий полис, где были закон и демократия. Греки здесь были захватчиками и должны были, как всякий захватчик, потерпеть поражение, но тут в игру вступил коварный и вероломный Одиссей… Впрочем, историю с конем вы знаете. Кроме всего, я еще высказал свое мнение, что Ахилл, конечно, великий воин, но никакой не герой: легко выходить на бой, зная, что твое тело неуязвимо! Настоящий герой Гектор, который, зная, что не имеет никаких шансов против неуязвимого любимца богини Афины, вышел с ним на бой… А как вам поведение Одиссея в гостях у Циклопа?! Пришли в чужой дом и в отсутствие хозяина набардачили: съели его сыры, выпили вино, устроили пьяную гулянку, а когда пришел хозяин, стали требовать от него гостеприимства и угощений. Жил себе Циклоп, никого не трогал, пас своих коз и овец, делал сыры, а тут пришли какие-то бродяги и бездельники и все порушили. В конце я сказал, что правильно сделал сын Посейдона, что стукнул двоих головами о камень, зажарил и сожрал. Мой вывод вызвал ярость у Веры Николаевны, она начала жевать нижнюю губу, и у нее задергался левый глаз. Наверное, подумала: кровожадный кавказский щенок! Двойку она мне не поставила, оценивая знания, которые у меня были, но за убеждения затаила обиду и ждала своего часа, чтобы наказать меня. Из класса меня никто не поддержал, и даже влепили мне после этого урока обидное прозвище Книгочей.
О том, как настал этот час, позже рассказала бабушка Лариса.
Как-то она поехала в Крым, чтобы проведать дочь с зятем — и, конечно же, любимого внука. До этого Борька попал в неприятную ситуацию с соседкой, которая проживает на первом этаже их двухэтажного дома. Как-то утром наш Книгочей, спеша в школу, по своей привычке съехал по перилам и угодил своей «арбузной» головой прямо в живот выходящей из своей квартиры соседки Сары Семеновны. Не сильно, конечно, но все-таки неприятно. Борька сконфузился, опустил глаза и виновато пролепетал:
— Простите, пожалуйста, баба Сара.
Та подняла голову так, что острый кончик ее носа оказался выше глаз, поджала нижнюю губу и зло прошипела:
— Никакая я тебе не баба, изволь обращаться как положено, по имени и отчеству!
Мальчик еще раз извинился и бочком выскользнул из подъезда, а когда вернулся из школы, все соседи знали, какой невоспитанный сын растет у их новых соседей.
Тут несколько слов надо сказать о самой Саре Семеновне. Говорят, в прошлом она была успешной певицей. Пела в каком-то одесском театре. Был успех, были поклонники, цветы и даже дорогие подарки, но то ли не смогла пройти испытание «медными трубами», то ли по причине несчастного романа с кем-то из поклонников, а может быть, с началом девяностых годов прошлого века, когда грянул кризис, все бросились торговать, делать деньги, и театр никому не стал нужным, бросила искусство, любимую Одессу и поселилась в наследственной родительской квартире в тихом городе Судак. Обладая очень сложным характером и завышенными требованиями к окружающим, Сара Семеновна так ни с кем в доме и не смогла подружиться, свысока, как человек большого искусства, смотрела на своих малообразованных соседок, которые не могли назвать и пару авторов опер, почти не читали романов, которых больше интересует, кто с кем гуляет и как забеременела дочка Потапа из четвертой квартиры, собирают сплетни и ведут бытовые разговоры. Поначалу она пыталась приобщить к мировым художественным ценностям окружающих ее людей, но постепенно стала обнаруживать, что те ее просто начали избегать и называть между собой Эсэс. И не только потому, что инициалы такие, а за ее строгий и даже крутой нрав, за высокомерие и жестокость по отношению к «быдлу». Эсэс была эстеткой. Она вела ожесточенную войну с естественным процессом старения, и если с туловищем ничего не могла поделать ввиду большого аппетита, то лицо ее всегда было под толстым слоем дермакола, помады и прочей косметики. Даже собираясь в магазин, находившийся через дорогу, она полчаса красилась и одевалась, как в театр. Еще надо сказать, Сара Семеновна была большой гурманкой. Ну не могла она питаться чем попало, и в ее меню всегда, даже в «дефицитные» годы, были икра и лучшие мясо-молочные изделия. На этой почве, говорят, она и познакомилась с приезжим из провинции крымским татарином Айдаром, который на рынке торговал деликатесами и проложил путь к сердцу Эсэс через ее желудок. Вскоре они начали вместе жить. Соседки посудачили немного, потом все же успокоились. Она называла Айдара не иначе как Татарвой, ругала его, даже унижала, а тот терпел только потому, что боялся оказаться на улице: жить ему было негде.
Бабушка Лариса взяла на себя миссию примирения. Она испекла пироги из привезенного с собой сыра, который был изготовлен из молока коров, пасущихся на альпийских лугах, положила на тарелочку несколько кусков, накрыла салфеткой и с Борькой пошла просить прощения у соседки. Дверь открыла сама хозяйка. Свысока посмотрев на бабушку с тарелочкой в руках, она строго спросила:
— Что это? К чему это? — и тут же как-то обмякла, строгость частично сошла с ее лица, «сырный дух», умопомрачительный аромат осетинского пирога, уалибаха, достиг ноздрей Сары Семеновны, и она только и смогла произнести: — Ну проходите, раз пришли.
Пока Эсэс вдыхала запах пирога, Лариса с виноватым видом начала:
— Вы нас извините, пожалуйста, он больше не будет…
Сара Семеновна, не в силах обуздать слюновыделение, с нетерпением спросила, что же это все-таки на тарелке.
— Это наше национальное культовое блюдо. Попробуйте, пожалуйста.
— Ну разве что из чистого любопытства. А как это едят?
— Исключительно руками, — ответила Лариса и придвинула тарелочку ближе.
Первый кусок, несмотря на то что еще был горячий, исчез во рту. Сара Семеновна, прикрыла глаза от удовольствия, потом отдышалась и серьезно сказала:
— Да, примитивный народ не мог такое придумать. Кто же вы все-таки, откуда вы?
— Мы осетины из Владикавказа. Моя дочь со своим мужем и мальчиком ваши соседи.
— Осетины?! — воскликнула Сара Семеновна. — А вы знаете, кто у вас есть?
Бабушка Лариса не совсем поняла вопрос, да мало ли кто у нас есть. И дирижеры, и полководцы, и ученые. Что или кого она имеет в виду?
— У вас есть великий гений, Коста Хетагуров! А вы знаете, что организация ЮНЕСКО отмечает его день рождения, потому что он основоположник осетинской литературы? А вот День Лермонтова не отмечает, потому что Лермонтов хоть и гениален, но не основоположник.
Тут Сара Семеновна, чуть прикрыв глаза, начала декламировать:
Я тебя полюбил больше всех из людей
За сердечность твою, за участье,
Но ты в чувстве моем, как в бряцанье цепей,
Не найдешь ни покоя, ни счастья…
Я не стою любви, я не смею любить, —
Меня родина ждет уже к бою, —
Коль врага ее мне не удастся сразить,
То не встретимся больше с тобою…
Чтица полностью зажмурилась, в уголках ее глаз блеснула влага:
— Господи, какое самопожертвование, какая преданность своему народу! Невероятно, как в такой горной глуши мог родиться такой талант!
Когда я слушал это, мне не совсем в тему пришлось двустишье нашей поэтессы Ирины Гуржибековой:
В горах дворцам и виллам несть числа.
Но гения-то сакля родила.
— А вы знаете, я была лично и очень хорошо знакома с самим Михаилом Григорьевичем Водяным. Работала под его началом в Одесском театре музыкальной комедии. А вы знаете, кто такой Михаил Водяной?
Бабушке Ларисе стало стыдно, что не знает этого человека, она опустила глаза, но ей не дала достыдиться говорливая соседка:
— Ну конечно! Сейчас вы назовете имя придурковатого бандита из музыкальной кинокомедии «Свадьба в Малиновке», Попандопуло. Но запомните: за роль одного дурачка звание народного артиста СССР не дают. Михаил Григорьевич был очень глубоким и тяжеловесным артистом, несмотря на то что работал в легком жанре. Помню, как мы, несколько выпускников театральных училищ, попали по направлению в Одессу, в театр Водяного, так его называли в народе. Первое впечатление было ужасное. Михаил Григорьевич собрал нас в своем кабинете и начал не с поздравлений, что мы попали в такой знаменитый театр, не с «добро пожаловать» и прочих приятностей, а дал нам понять, что мы еще никакие не артисты и что нужно долго и неустанно работать, чтобы ими стать. Он был очень строг и говорил, что артист прежде всего должен быть профессиональным читателем и что деградация его, как, впрочем, и любого человека, начинается с того момента, когда он перестает читать. А потом на протяжении всего нашего сотрудничества мы часто от него слышали фразу, которую когда-то сказал Гоголь: «Смех — дело сурьезное». Я подружилась с его женой Марой и иногда бывала у них дома. Кстати, о Коста Хетагурове я узнала тоже от него. Он оказался большим знатоком и поклонником творчества Коста. Помню, как-то я помогала Маре разбирать и приводить в порядок их домашнюю библиотеку. Это происходило периодически, после того как беспорядок наводил там Михаил Григорьевич. В это время пришел сам хозяин дома — увидев гостью, он распростер объятия и громко произнес: «Вот и чудесно, будем вместе ужинать!» Потом он бросил взгляд на аккуратно сложенные на полках книги и возмутился: «Марочка, ты опять все перепутала и перемешала в библиотеке, теперь, чтобы найти нужную книгу, мне надо потерять уйму времени!» Михаил Григорьевич взял в руки одну из книг, присел рядом со мной и начал читать: «Коченеет ворон… Страшен бури вой…» Он читал, держал в руке книгу, но текст ему был не нужен, он читал наизусть: «…На краю аула / В брошенном хлеву / Нищета согнула / Горькую вдову… / На полу холодном — / Кто в тряпье, кто как, / Пять сирот голодных смотрят на очаг». Чтец был в глубоком трансе, и в этот момент никто бы не сказал, что этот человек сыграл какого-то дурачка Попандопуло: «Детям говорила: / “Вот бобы вскипят”. / А сама варила / Камни для ребят…» Наконец он опустил книгу, которой, как ширмой, прикрывал растроганное лицо, и задумчиво произнес: «А ведь я один из этих голодных детишек». И потом, после небольшой паузы, воскликнул: «Марочка, накрывай на стол! Все, что есть в печи, на стол мечи! Хватит терзать душу нашей юной гостье, пора удовлетворить плоть, а то помрем, чего доброго, от голода, и Одесский театр осиротеет!»
Бабушка Лариса сидела с одной мыслью: когда же будет пауза в рассказе Сары Семеновны, чтобы еще раз извиниться и пойти продолжить печь пироги? А Борька все это время слушал и одновременно, облизываясь, разглядывал полки, на которых покоились многочисленные тома русских, советских и зарубежных писателей. Еще мальчишку удивили два пианино в доме! Борька не знал, что строгая соседка зарабатывает частными уроками вокала и игры на фортепьяно.
Вдруг со двора начали доноситься какие-то крики. Сара Семеновна бросилась к окну, открыла створку и прокричала:
— А ну-ка, быстро домой, татарва проклятая! Где ты опять налакался, пьянчуга несчастный?
Лариса воспользовалась моментом и, схватив одной рукой тарелочку, а другой подталкивая Борьку, выскочила из квартиры Эсэс.
А в середине двора стоял Айдар, размахивал руками и орал:
— Запомните все! Крым — это никакая не Россия. Ишь чего захотели! Все точат зубы на этот лакомый кусок! Крым — это никакая не Украина! Мы здесь жили раньше, чем русские и украинцы, и если бы не ваш ирод, Иван Грозный, а потом эта проститутка, Екатерина, которая окончательно покорила крымских татар, и не этот ваш Сталин-душегуб, сейчас бы мы жили в великом Крымско-Татарском ханстве!
Вообще-то Айдар смирный мужик, слова от него лишнего не услышишь, но иногда, когда напивается, из него татарский национализм так и прет.
Сара Семеновна наспех припудрила острый свой нос, запачканный до этого маслом от пирога, вытерла жирные губы, накрасила их, вышла во двор и, схватив своего разбушевавшегося Айдара за шиворот, пинками загнала в квартиру.
Утром, как это всегда бывает, состоялся «разбор полетов». «Татарва» сидел, уткнувшись в свою тарелку, не смея поднять глаза на жену. Сара Семеновна ходила взад и вперед по кухне и, жестикулируя, кричала:
— Из-за твоего длинного языка нас однажды в Сибирь сошлют, поганец ты эдакий! Или ты думаешь, что власть теперь не ссылает?! Что, теперь, думаешь, другие люди управляют страной? А ты поинтересуйся их биографиями! Это же люди, которые еще вчера махали своими партбилетами, сажали в тюрьмы и психушки только за сомнение в правоте коммунистических идей, вели нас к светлому будущему — и тут в одночасье перевернулись и сами стали капиталистами и поборниками буржуазных ценностей. Думаешь, они тебя пожалеют? Ты видишь в них хотя бы какие-то зачатки гуманности? Неужели ты не понимаешь, баранья твоя башка, чтó начнется, если Россия отсюда уйдет? Придут эти хохлатые со свастиками на телесах, а они разбираться не будут, кто здесь раньше жил, кто позже, начнется такая резня!.. А виновными во всем окажемся опять мы, евреи. Мы же всегда во всем виноваты! Виноваты в том, что у нас лучшие скрипачи, в том, что лучшие физики-теоретики, в том, что у нас столько нобелевских лауреатов, в конце концов, в том, что один еврей разработал теорию классовой борьбы, а другой воплотил эту теорию в жизнь и создал первое в истории человечества государство рабочих и крестьян!..
Слушая это, Айдар поперхнулся и, откашлявшись, робко спросил:
— А что, Ленин тоже был евреем?
— Нет, крымским татарином, темнота безграмотная! Доедай быстрее и сгинь с моих глаз долой! И вообще, что ты заладил: «Мы здесь раньше…» Если следовать твоей логике, то Крым должен принадлежать им. — Она уперла палец в потолок, имея в виду соседей сверху. — Их прямые предки, скифы и сарматы, владели Крымом и всем северным Причерноморьем еще тогда, когда вашей татарвой здесь и не пахло. Убирайся отсюда, ключи от машины оставь, не вздумай сесть за руль! От тебя разит, как из винного погреба!
Айдар бочком-бочком выскользнул из кухни, радуясь в душе, что «разбор полетов» прошел относительно безболезненно, понимая, что какое-то время стоит быть трезвым и полезным в доме, дабы не быть изгнанным.
А у Борьки буквально через день в школе случился очередной скандал. На уроке литературы он был вызван к доске и рассказывал наизусть стихотворение великого русского поэта. Начал резво: «Тучки небесные, вечные странники…» — но дальше запнулся, забыл, что было лазурным, а что жемчужным — степь или цепь.
В классе раздался хохот, а дальше прогремел голос Веры Николаевны:
— Ага, опять бездельничал? Двойка!
Борьку больше обидел хохот одноклассников, и он бросил в них фразу, услышанную от Сары Семеновны:
— Зато нашего Коста чествуют на международном уровне, а Лермонтова — нет!
— Ты мне еще тут национализм разведи! — взревела учиха. — Завтра чтобы родители были тут!
Так Борька в очередной раз был наказан, лишен мороженого на неделю, а в качестве искупления вины должен был выучить еще три стихотворения Михаила Юрьевича. Да, только «умелые» взрослые могут превратить поэзию в средство для наказания школьника!
Когда я слушал этот рассказ, то вспомнил случай, который произошел в школе, где я проработал около тридцати лет.
А дело было так. Соседский мальчик Муратик как-то возвращался со своей бабушкой из похода по базарам и магазинам, с трудом неся тяжелые для него пакеты. Когда они проходили мимо вечно сидящих во дворе и бездельничающих мужиков, бабушка по-осетински пробурчала:
— Ам райсомæй изæрмæ бадынц æмæ се ’йчытæ ныхынц. [Сидят здесь с утра до вечера и чешут яйца.]
Пытливый мозг Муратика быстренько, как губка, всосал эту фразу и положил ее до поры до времени на определенную полку своей памяти. А эти пора и время наступили очень скоро, когда у учительницы осетинского языка и литературы Залины Каземировны был открытый урок, чтобы подтвердить свою высшую категорию, которая, как известно, давала не только почет и уважение, но и существенную прибавку к зарплате. Естественно, урок был до мелочей отрепетирован, каждый ученик знал, когда и о чем его спросят. Почетная и строгая комиссия, состоявшая из лучших учителей разных школ, директоров и завучей во главе с высокой чиновницей из городского департамента образования, расположилась на стульях за спинами детишек. И начался урок, тема которого была крупными буквами написана на доске: «Ирон лæгтæ цытæ фæкусынц хæдзары?» [Чем занимаются осетинские мужчины в доме?]
Машенька подняла руку и сказала, что ее папа в квартире ремонтирует мебель, но больше всего он любит возиться в гараже со своей машиной. Витюша рассказал, как его дедушка в селе косит траву, ухаживает за коровами и овцами. Урок проходил в русле задуманного и спланированного, но тут поднял руку маленький Муратик, и не просто поднял, а начал ею трясти, да так, что не спросить его было никак нельзя. Залине Каземировне ничего не оставалось, как сказать:
— А что нам скажет Муратик?
Муратик вылез из-за парты, вытянулся во фрунт и громко, на весь класс, с выражением выдал фразу, недавно услышанную от бабушки.
В классе повисла мертвая тишина, все оторопели, не зная, как в таких ситуациях реагировать. Только молодой человек, завуч какой-то школы, недавний выпускник университета, еле сдерживая смех, отвернулся к стене.
Наконец тишину прервала солидная тетка, которая возглавляла комиссию. Она сказала, что о подтверждении высшей категории и речи быть не может, и еще пообещала поставить в отделе образования вопрос о соответствии должности школьного завуча по воспитательной работе.
Дома Муратика сильно наказали, мама его даже побила и обещала сдать в трудколонию. А, казалось бы, за что? Он всего-навсего повторил то, что услышал от бабушки, которая является для него непререкаемым авторитетом…
Наконец рогатины были нарублены. Мы сделали все для того, чтобы не лишиться урожая. Борька, довольный, что я следовал во всем его советам, предложил еще что-нибудь поделать — хотя бы пойти и проверить работу штукатура Дениса, не мухлюет ли тот. Он сказал, что эти штукатуры вечно все измажут, испачкают раствором, а в итоге и стены не выровняют, если за ними строго не следить.
Но в это время нас всех позвали на обед, и мы пошли мыть руки.
Борька плохо ел, пытался что-то рассказывать, но периодически получал от бабушки замечания, а пару раз даже по старинному русскому обычаю — ложкой по лбу. Но даже несмотря на запреты, успел просветить меня в области баллистики. От него я узнал, что, оказывается, она бывает внутренняя и внешняя и что внутренняя изучает законы движения снаряда внутри ствола, а когда снаряд вылетает, вступают в силу законы внешней баллистики, когда на снаряд начинают действовать внешние условия: ветер, земное притяжение, влажность и даже настрой самого стреляющего.
До вечера я еще узнал, что сталь наша не хуже, а иногда и лучше, чем у стран НАТО. Но вот в системах наведения, электронике и оптике мы пока отстаем, а это значит, что для поражения цели на один натовский снаряд нам придется выпустить полтора или два, а это расточительно и удорожает войну.
За этими разговорами мы не заметили, как пролетело время, и бабушка прокричала с веранды:
— Борька, переодевайся! Прощаемся и уходим!
Я проводил их до калитки и долго смотрел вслед этому совсем юному человеку, «плохому» ученику, который нес тяжелый ранец, поддерживая его левой рукой, а правой держал бабушку за руку, и подумал: чего же тебе пожелать, кроме обычных пожеланий здоровья и удачи? Потом вдруг вспомнил услышанный в одной телепередаче случай: когда к Иммануилу Канту подвели маленького мальчика и попросили его пожелать что-нибудь. Философ возложил руку на голову юнца и произнес: «Мальчик, я желаю тебе свободы!»
Пожалуй, Борька, я не буду оригинальничать и пожелаю тебе того же. Будь свободен, Борька. Желаю, чтоб жил ты в свободной стране и чтобы никакая дрянь не смогла тебя наказать за твое мнение, пусть даже идущее вразрез с общепринятым. Будь свободен!
Я проговаривал про себя этот монолог, а бабушка с внуком уходили все дальше, пока не скрылись за поворотом.
На следующий день, утром, раздался телефонный звонок. Высветился незнакомый номер. Обычно я не беру трубку, потому что это часто бывают мошенники, банки, что, впрочем, одно и то же, а тут ответил. На мое «Алло?» прозвучал радостный Борькин голос:
— Привет, дядя Ян! Я вчера еще думал над твоими словами и решил больше не привязывать Бушуя, а чтобы ты был уверен, я оставил тебе в подарок часть его цепи. Я спрятал ее под покрывалом дивана на веранде, где подушка. Пока!
Я пошел на веранду, поднял край покрывала и увидел три пластмассовых разноцветных звена — красное, синее и белое.