Печатается по изданию: Актуальные проблемы иранистики и теории языкознания: Материалы междунар. науч. конф. Владикавказ, 2002.
Очерк
В 1995 году в составе делегации от Северной Осетии я приехала в Москву на юбилей В. И. Абаева — 95-летие со дня его рождения и 70-летие научно-педагогической деятельности. Через три дня после юбилейных торжеств посетила семью Абаевых. Разговор зашел о литературе. «Очень любил читать, как научился грамоте, — сказал В. И. Абаев, — чтение было моей страстью». Он вспомнил свои гимназические годы в Тбилиси: «Из библиотеки я уходил самым последним. Меня там знали все, вплоть до уборщиц».
Мне посчастливилось заглянуть, только заглянуть, в творческую лабораторию юного Василия Ивановича. Ученый предоставил мне возможность ознакомиться с его тетрадями за 1916–1920-е годы, куда он заносил свои мысли о прочитанных книгах. Это огромный список шедевров русской и мировой литературы, а также книг по философии, эстетике, искусству, религии…
«Эти тетради Василий Иванович никогда никому не показывал», — заметила на редкость обаятельная Ксения Григорьевна Цхурбаева, жена и друг Василия Ивановича, известный музыковед и фольклорист, ушедшая из жизни в 1996 году.
«Есть книги, которые имеют познавательное значение, — сказал Василий Иванович, — но есть такие произведения, после прочтения которых наступает какое-то просветление, как-то очищаешься от грязи. Очень большое значение придаю образу положительного героя. Положительный герой заражает тебя. Самые любимые герои мои Дон Кихот и князь Мышкин. Сервантес мог бы назвать свой роман “Идиотом”».
Кроме «Дон Кихота» Сервантеса и «Идиота» Достоевского, среди любимых своих произведений он назвал «Валерик» М. Ю. Лермонтова, «Хаджи-Мурат» Л. Толстого, «Дары волхвов» О. Генри, «Зеленая калитка» («Дверь в стене») Г. Уэллса, «Алые паруса»
А. Грина.
И вдруг Василий Иванович обратился ко мне с вопросом: «Какое у Пушкина самое лучшее стихотворение?»
И я, более трех десятилетий читавшая студентам лекции о Пушкине, как-то растерялась. Если бы речь шла о моем любимом стихотворении Пушкина — это дело другое. Единственное, что я могла ответить, — у Пушкина нет слабых стихотворений. И тогда Василий Иванович сказал, что лучшее стихотворение Пушкина «Возрождение», и прочитал его от начала до конца наизусть. «Человек рождается как художник, — пояснил он, — но потом жизнь наносит свое. Но не надо терять надежду, ты обретешь краски “первоначальных чистых дней”». Так философски воспринимает В. И. Абаев поэзию Пушкина. А когда я сказала, что у Льва Толстого любимым произведением Пушкина было «Воспоминание», Василий Иванович прочитал наизусть и это стихотворение.
«Василий Иванович знает наизусть почти всю поэзию Пушкина», — сказала Ксения Григорьевна.
На мой вопрос, с кем из русских писателей он был знаком, Василий Иванович ответил: «Со Всеволодом Рождественским. Он написал обо мне стихотворение “Охотник Вассо”».
* * *
Связи В. И. Абаева с литературой имеют различные формы проявления и характерны для всего его творчества. Это и чисто теоретические труды о стихосложении и поэтике, и анализ художественных текстов, и проникновение в творческую лабораторию писателя, в особенности его таланта, воссоздание его литературного портрета, его жизни, его творческого облика. Это — текстология и переводы, и живой иллюстративный материал его «Историко-этимологического словаря», отражающий языковое, фразеологическое богатство осетинской литературы.
Научные интересы В. И. Абаева охватывают проблемы осетинской, грузинской, русской, античной, западноевропейской, восточной литературы. В своих работах он касается имен и произведений таких писателей, как Гомер, Эсхил, Фирдоуси, Руставели, Данте, Шекспир, Руссо, Вольтер, Дидро, Бёрнс, Шиллер, Гёте, Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Бестужев-Марлинский, Белинский, Герцен, Чернышевский, Некрасов, Достоевский, Лев Толстой, Чехов, Максим Горький, Важа Пшавела, А. Казбеги, А. Блок, А. Исаакян, Маяковский, Сент-Экзюпери и др.
Центральное место в трудах В. И. Абаева занимают осетинские писатели, проблемы осетинской литературы. В его работах рассматриваются мифологические и фольклорные корни осетинской литературы, народность и гуманизм ее, проблемы творчества Ивана Ялгузидзе, Коста Хетагурова, Сека Гадиева, Блашка Гурджибекова, Александра Кубалова, Георгия Малиева, Чермена Бегизова…
В работах В. И. Абаева проявляется органическое единство литературоведа и лингвиста. Он не отрывает художественное произведение от языка и нередко через анализ слова приходит к интересным литературным находкам. Так было, например, с образом Вия из повести Н. В. Гоголя, о чем речь пойдет ниже.
В. И. Абаев — первый осетинский теоретик литературы. В статье «Тоническое или метрическое?» он доказал, что осетинскому языку доступен стих и силлабический, и тонический, наилучшие результаты дает, однако, сочетание тонизма с метризмом1.
Дальнейшее развитие осетинской поэзии показало, что молодой В. И. Абаев был прав, когда утверждал: «Осетинское стихосложение должно идти по пути, проложенному народной поэзией, с одной стороны, и “Ирон фандыр” Коста — с другой»2.
Особенно значительны заслуги В. И. Абаева в изучении жизни и творчества Коста Хетагурова. Ему он посвятил несколько специальных исследований: «Коста Хетагуров», «Коста и осетинская культура», «Что значит Коста для осетинского народа», «Коста — народный поэт Осетии», «Еще раз о Коста» и другие.
К нему он обращался вновь и вновь и в «Историко-этимологическом словаре осетинского языка», и в монографии «Нартовский эпос», и в многочисленных своих лингвистических трудах. Отмечая многогранность дарования Коста Хетагурова, разнообразие жанров и тематики его произведений, ученый выделяет в нем как главную черту лиризм. Но лиризм в широком понимании этого слова, лиризм не только любовной, но и гражданской поэзии его, лиризм, пронизывающий и все его эпические произведения3.
Еще в 1939 году одним из первых среди ученых В. И. Абаев четко сформулировал два основных источника поэзии Коста Хетагурова: осетинский фольклор и русская классическая литература4.
В. И. Абаев подготовил первое академическое издание произведений Коста5, написал к нему предисловие и часть комментариев. Впервые здесь он привел фольклорные тексты, близкие к произведениям Коста Хетагурова, поставив таким образом на прочную научную основу проблему связи поэта с осетинским фольклором.
Одной из основных проблем исследований В. И. Абаева является проблема народности Коста Хетагурова, к решению которой он подходит многоаспектно. Это и глубокая, органическая связь поэта с народом, то, что он — «лучшая частица» самого народа.
Народность Коста Хетагурова и в том, что он отражает самые животрепещущие вопросы народной жизни, и в том, что его поэзия близка и понятна народу. «Говорить с народом о том, что его больше всего волнует, и в такой форме, которая покоряет и захватывает его без остатка, — эту тайну Коста постиг в совершенстве, и поэтому он стал поэтом народным в самом высоком и полном значении этого слова»6.
Народность Коста Хетагурова заключается и в том, что его поэзия стала актом самосознания осетинского народа.
В статье «Еще раз о Коста» В. И. Абаев подчеркивает национальное и мировое значение Коста Хетагурова и ставит его в один ряд с крупнейшими представителями мировой литературы. «Народы с гордостью произносят имена людей, — говорит В. И. Абаев, — в которых с наибольшей полнотой и блеском раскрылся их национальный гений. Англичанин говорит — Шекспир. Шотландец говорит — Бёрнс. Немец говорит — Гёте. Итальянец говорит — Данте. Русский говорит — Пушкин.
Мы, осетины, говорим — Коста, и душа наша наполняется гордостью и трепетной любовью»7.
Рядом с именем Коста Хетагурова В. И. Абаев ставит в осетинской литературе имя Сека Гадиева. «Сека вместе с Коста олицетворяет весну осетинской литературы. Отсюда неувядаемое очарование их произведений»8.
Особо выделяются образы горянок как одно из высочайших достижений в творчестве Сека Гадиева. «Созданная им галерея женских образов — Азау, Айсса, Залда, Гурдзыхан, Тамар, Марине, Дыса, Манидза — лучший памятник женщине-горянке, — говорит В. И. Абаев. — Одновременно целомудренные и страстные, застенчивые и смелые, сохраняющие в любых испытаниях человеческое достоинство, душевную красоту и гуманность, — они внушают глубокую симпатию»9.
В статье В. И. Абаева четко определено место Сека Гадиева в истории осетинской литературы как основоположника прозы.
В статье «О Георгии Малиеве» В. И. Абаев сумел несколькими штрихами показать особенности таланта поэта, нарисовать живой его образ. Он подчеркнул в Георгии Малиеве то, что это был «вдохновенный поэт-романтик и великий мечтатель»10.
Поразительно мастерство Абаева-критика при рассмотрении лирических произведений Георгия Малиева, его изящный, едва уловимый переход от анализа идейной глубины произведений писателя к их музыкальности.
Пастух Гудзуна у Георгия Малиева — бедняк, почти «дурачок» в глазах окружающих, но когда он берется за свирель, то преображается и возвышается над всеми. «Вдохновение облекает его в мудрость. <…> Но вдохновение, — пишет В. И. Абаев, — сродни не только мудрости. Оно сродни также героизму. И мы видим, что в час тяжкого испытания, когда в Дигорию вторглись ее заклятые враги, именно он, презираемый всеми Гудзуна, бесстрашно вступает в неравный бой с недругом и ценой собственной жизни спасает родину»11.
В. И. Абаев обращает внимание на мастерство Г. Малиева в изображении силы любви, силы музыки и поэзии (анализ поэмы «Сын пастуха бедный Махамат»).
Поэзия Георгия Малиева, по мнению В. И. Абаева, звала вперед «к свету и подвигу», писатель «мечтал о том времени, когда народы побросают оружие и будут жить как братья»12.
Одна из излюбленных тем литературоведческих исследований ученого — взаимодействие и взаимосвязь фольклора и литературы, генезис того или иного фольклорного мотива в художественном произведении. Он ввел в литературоведение комплексно-экзегетический метод (экзегеза — греч. слово, толкование древних текстов).
В свое время мы обратились к В. И. Абаеву с вопросом, как понимать комплексно-экзегетический метод. Ученый ответил, что это одновременный и взаимосвязанный анализ художественного произведения, имеющего народную основу, в пяти аспектах: лингвистическом, филологическом (структурно-типологическом), мифологическом, историческом (реально-исторический фактор), текстологическом.
Метод комплексно-экзегетического анализа дает широкие возможности для исследования прежде всего генезиса литературных явлений, вскрытия в произведениях, имеющих народную основу, древнейших пластов, донесших до нас поэтическую традицию прежних художественных систем, мифологические образы, а также те понятия, смысл которых уже неизвестен современному человеку.
С позиций комплексно-экзегетического метода В. И. Абаев подошел к анализу поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», «Илиады» Гомера, «Слова о полку Игореве», повести Гоголя «Вий».
В статьях о поэме Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре»13 (В. И. Абаев считает правильнее называть поэму «Витязь в барсовой шкуре», так как на Кавказе, по его мнению, водились барсы, а не тигры) он выделяет в ней мотивы фольклора Грузии и Северного Кавказа и доказывает ее оригинальность, органическую связь ее с жизнью и историей грузинского народа. Это, например, каджи — образы, типичные для грузинского фольклора. Он приводит параллели к витязю в барсовой шкуре Тариелу образы героев в шкуре животных из нартовских сказаний. Это — нарт Патраз в коровьей шкуре, освободивший из крепости красавицу Гунту (абхазское нартовское сказание), нарт Сослан, надевший на себя шкуру быка и захвативший крепость, в которой томилась красавица Агунда (осетинское нартовское сказание), Горгоныж, который под защитой шкуры кабана овладевает крепостью (кабардинское нартовское сказание).
В образе героя в шкуре животного В. И. Абаев видит следы древнейших тотемических и магических представлений, которые ко времени создания поэмы «Витязь в барсовой шкуре» уже утратили свое значение. Однако в тех фольклорных произведениях, на которые опирался Шота Руставели, они играли еще главную роль, без них невозможна была победа. Вот почему поэт сохранил за своим главным героем Тариелом барсовую шкуру, хотя в самой поэме она уже почти никакой роли не играет.
«По нашему убеждению, — пишет В. И. Абаев, — взятие Трои в оболочке (деревянного) коня есть переосмысление и рационализация того же древнего мотива о борьбе героев в образе животных…
…Не барсовая шкура, не шаманские приемы решают исход борьбы. Победу приносит воинская доблесть и сила. Характерно, однако, что автор чувствовал неустранимость барсовой шкуры из сюжета, как Гомер чувствовал неустранимость бычьей, коровьей и кабаньей шкуры, в которые влезают герои перед решающей схваткой»14.
В статье «Троянский конь» В. И. Абаев пишет: «Две стихии, шаманская и воинская, проникают в той или иной степени все древние народно-эпические памятники…
…Шаманская струя в эпосе древнее, чем воинская. Не потому, что шаманская функция древнее воинской — обе функции так же стары, как человечество.
Дело в том, что… корни героического эпоса уходят в глубину веков, когда человек, еще не овладевший металлами, был слишком беспомощен перед лицом грозных стихий природы, чтобы полагаться на свою силу. Он больше верил в колдовство и заклинания, чем в воинскую мощь. Отсюда появление многочисленных сюжетов на тему “шаман сильнее воина”.
Другая причина, почему шаманское начало в эпосе древнее воинского, состоит в том, что шаманы и были древнейшими рапсодами, и первая песня была вместе с тем и первым заклинанием»15.
В статье «Жанровые истоки “Слова о полку Игореве” в свете сравнительного фольклора» В. И. Абаев справедливо подчеркивает трагедийный характер «Слова». Это — описание гибели русского войска в битве с половцами. Фольклорную основу «Слова», по мнению В. И. Абаева, составляет мужской плач. А мужской плач «обязательно содержит в себе элемент прославления, прославления погибших»16.
Мужские плачи могут превращаться в героические песни, как, например, в осетинском фольклоре — осетинские героические песни. В. И. Абаев широко использует прекрасную работу К. Г. Цхурбаевой об осетинских героических песнях17.
«Разумеется, “Слово” не может быть отождествлено с народным плачем-песней, — пишет В. И. Абаев. — Оно представляет новую, высшую ступень развития жанра — героическую поэму»18.
В. И. Абаев рассматривает и заглавие памятника «Слово о полку Игореве». Он считает, что «оплакивать можно погибших воинов, а не факт похода как таковой. Поэтому понимание «Слова» как «Плач» подсказывает и понимание слова «полк» как «воинство», а не «поход».
«В итоге мы приходим к выводу, — пишет В. И. Абаев, — что “Слово о полку Игореве” всего вероятнее “дешифруется” не как “Повествование о походе Игоря”, а как “Плач о войске Игоря”»19.
Что же касается прославления Игоря, то это, по мнению Абаева, «позднейшие включения». Утверждение В. И. Абаева, что Игорь — антигерой, конечно, носит полемический характер. Но в то же время, как нам кажется, В. И. Абаев прав, когда пишет: «Первоначальный, глубоко народный высокохудожественный “плач” о Русской земле был деформирован, искажен примитивными, резко диссонирующими прокняжескими включениями»20.
В статье «Образ Вия в повести Н. В. Гоголя» ученый доказывает связь образа Вия с индоиранской мифологией, с индоиранским богом-демоном Vâyu, который первоначально выступил как божество ветра, а позднее «как высшее божество, как божество неба, как бог войны и, наконец, как бог смерти»21.
Сходство гоголевского Вия с индоиранским богом Vâyu доказывается сначала на основании лингвистического анализа этих имен: «В соответствии с индоиранским Vâyu мы ожидаем старославянское Въйь. В русском, если бы слово в нем сохранилось, мы имели бы Вей. В украинском закономерно — Вiй.
Таким образом, со стороны звуковой мы имеем безупречное соответствие Vâyu — Biй»22.
Другой аспект исследования сходства Вия Гоголя с божеством Vâyu в работах ученого — мифологический. Он указывает на то, что украинскому Вию была присуща функция смерти, которая сохранилась в «Авесте».
Исследователь приводит в своем переводе (в метрической форме) текст из «Авесты», который зороастрийцы произносили во время погребального обряда.
Можно пройти путем,
Где в засаде дракон-пожиратель;
Не пройти лишь там, где стоит
Не знающий жалости Vayu.
Можно пройти путем,
Где в засаде медведь темно-бурый;
Не пройти лишь там, где стоит
Не знающий жалости Vayu.
Можно пройти путем,
Где в засаде разбойник лютый;
Не пройти лишь там, где стоит
Не знающий жалости Vayu.
Можно пройти путем,
Где в засаде конное войско;
Не пройти лишь там, где стоит
Не знающий жалости Vayu.
Смысл «панихиды» ясен; человек может избегнуть в жизни любых опасностей: дракона, дикого зверя, разбойника, даже целого войска, но уж если он встретил бога смерти Vayu, ему нет спасения. В образной форме излагается мысль о неотвратимости смерти.
Быть может, гоголевский Вий, выходящий из подземного, т. е. загробного мира для расправы со злополучным бурсаком, есть не кто иной, как опустившийся, ушедший в «подполье» под натиском христианства языческий бог смерти. И тогда понятно, что Хома Брут, успешно боровшийся с ведьмой и целым сонмом чудовищ, испустил дух, как только появился Вий23.
В. И. Абаев считает, что имя Вия не сохранилось в украинском фольклоре под «натиском христианства», оно попало под табу, Гоголю же «посчастливилось» еще услышать народное произведение об этом «зловещем существе».
Через анализ содержания слова «абрек» в произведениях «Аммалат-бек» Бестужева-Марлинского, «Бэла» Лермонтова, «Казаки» Л. Толстого, а также в филологических трудах В. Даля и других В. И. Абаев говорит о теме Кавказа в русской литературе, о романтическом и реалистическом восприятии кавказской действительности русскими писателями24.
Особенно часто В. И. Абаев обращается к Пушкину. Он с восхищением пишет о жизненности художественных образов Пушкина, например, об образе летописца Пимена в «Борисе Годунове», о художественной правде его произведений.
Характерно, что, называя всего четыре имени, в которых воплотилось общечеловеческое, В. И. Абаев включает в их число Пушкина: «Общечеловеческое значение Платона, Шекспира, Гёте, Пушкина основано на том, что в их творчестве с большой полнотой и совершенством раскрылась духовная мощь греческого, английского, немецкого, русского народов»25.
Мы остановились далеко не на всех вопросах, связанных с многогранной деятельностью В. И. Абаева как литературоведа и критика. Совершенно не затронуты многочисленные высказывания его о восточной литературе, например о «Шах-Наме» Фирдоуси. Не касались мы и переводческой деятельности В. И. Абаева. А между тем ему принадлежат переводы древнеперсидских надписей, широко известны и его статьи об этих текстах
Конечно, мечтательность — удел поэтов. Но мечтатель и Василий Иванович Абаев. Он в своей исследовательской работе охвачен подлинным вдохновением. И в его научных трудах мы часто встречаемся с чудесными лирическими отступлениями, которые выдают в нем мечтателя, поэта.
«Ктесий сохранил нам замечательную историю любви сакской царицы Зарины и Стриангия, — пишет В. И. Абаев. — Нельзя без глубокого волнения читать этот романтический эпос о любви, которая сильнее смерти. Если бы Шекспир знал этот сюжет, мы имели бы еще одну трагедию такой же и более потрясающей силы, чем “Макбет” и “Отелло”»26.
Это ли не мечтатель, это ли не поэт!
И все-таки В. И. Абаев прежде всего филолог, филолог широкого профиля. Его работы, будь то «Троянский конь» или «Образ Вия в повести Н. В. Гоголя», «Историко-этимологический словарь осетинского языка» или «Скифо-европейские изоглоссы», статьи о Шота Руставели или «Слове о полку Игореве», о Коста Хетагурове или Георгии Малиеве, имеют общефилологическое значение.
* * *
Судьба всегда была щедра к В. И. Абаеву. И помимо редких даров, которыми она наградила его как ученого и человека, она одарила его еще возможностью войти в русскую поэзию — стать героем стихотворения «Охотник Вассо» известного русского поэта Всеволода Александровича Рождественского (1895–1977).
Стихотворение “Охотник Вассо” имеет иносказательный характер. Это не буквальное фотографическое описание, а внутренняя суть героя, тонко прочувствованная поэтом. Этот герой Всеволода Рождественского — вечный охотник. Дух его устремлен к облакам.
Он стоит, как сосны на рассвете
В ледяной сверкающей траве27.
Ученый — это охотник за неведомым, тот, кто вечно преследует и вечно настигает свою добычу. Охотник Вассо у Рождественского воплощает в своем облике все те восхитительные черты, с которыми связывает русский поэт свое представление о Кавказе — мужественность, высокие идеалы и высокие принципы.
Чтоб с тех пор не сакли — там, над кручей, —
Не кизячный, слишком душный дым,
А в клочки разодранные тучи
Он любил над лесом снеговым!
Чтобы верил сердцем только глазу,
Чуял тура, знал олений след,
Бил орла, медведя и ни разу
Не нарушил дедовский завет.
Стихотворение «Охотник Вассо» — это гениальное предвидение любящего, дружеского сердца, угадавшего главное в этой необычной жизни — жизни В. И. Абаева:
Так и жил он: легче водопада,
Злей костра. Кончая снежный век,
Как ружье, приподнятого взгляда
Не опустит этот человек!
Образ охотника с ружьем, не опускающего взгляда ни перед чем, глубоко символичен. Василий Иванович Абаев отличается необычайной стойкостью и благородством. Все знают, что он не предал своего учителя Марра. А когда Дмитрий Сергеевич Лихачев только что вернулся из ссылки, когда его еще не считали ни мэтром, ни совестью народа, он обратился к В. И. Абаеву с просьбой помочь напечатать его статью. И Василий Иванович сделал все, чтобы статья тогда еще опального Лихачева появилась в печати.
Об отношении В. А. Рождественского к В. И. Абаеву красноречиво говорят и следующие стихи:
Что ж, Вассо, на шкур медвежьих ворох
Крепче ставь кремневое ружье.
Круче сыпь зернистый сизый порох
В это сердце — гулкое, мое!
Стихотворение «Охотник Вассо» написано в 30-х годах, когда Василию Ивановичу не было еще и 40 лет. Но уже в этот период своей жизни он берет одну за другой такие научные вершины, любой из которых достаточно, чтобы увековечить имя ученого. По свидетельству Тотырбека Джатиева, высокую оценку трудам В. И. Абаева о нартовском эпосе дал Александр Фадеев: «”Счастлив нартский эпос, очень счастлив, что имеет такого исключительно талантливого исследователя, как вы, Василий Иванович. Спасибо, сердечное спасибо за титанический труд по глубокому всестороннему изучению героического нартского эпоса осетин”, — сказал Александр Фадеев, горячо, по-фадеевски пожимая руку ученому, когда обсуждение его доклада о нартском эпосе в Союзе писателей СССР (1949) закончилось и Василий Иванович прощался с писателями — участниками этого форума»28.
«Ваши труды созданы для вечности, вся ваша деятельность — образец великого служения науке»29, — писал В. И. Абаеву адыгейский писатель Тембот Керашев.
Образ В. И. Абаева вошел и в осетинскую литературу. Народный поэт Осетии Гриш Плиев (1913–1999) в стихотворении «Амайæг. Абайты Васойæн»50 («Ваятель. Васо Абаеву») сравнивает прошлое осетинского народа с рухнувшим древним храмом — башней, от которой остались одни камни.
Акалди кувæндон — рагон мæсыг,
Иу ма дзы баззад — пырхæнтæ.
Амайæг дурты рæдзæгъдтæм кæсы
Æмæ йæ зæрдæ нырхæндæг.
Рухнула башня — языческий храм.
Мертвые камни кричали…
Глянул ваятель на каменный хлам,
Сердце объялось печалью31.
При отсутствии летописей и других письменных источников для установления истории народа важное значение приобретает изучение истории его языка.
Еще в 1925 году молодой ученый В. И. Абаев писал: «Каждое слово в языке есть живой отпечаток какого-либо факта в его настоящей и прошлой жизни, и история языка есть история народа. И если поработать над этими драгоценными живыми древностями, словами, то, может быть, на фоне истории осетинского языка станут вырисовываться смутные контуры истории осетинского народа»32. А поработал В. И. Абаев с того времени на славу. И в его ныне всемирно известных трудах «Историко-этимологический словарь осетинского языка», «Скифский язык», «Скифо-европейские изоглоссы», «Происхождение и культурное прошлое осетин по данным языка» и во многих других зримо предстали не только контуры, но сама история его родного народа во всей ее сложности и богатстве.
Высокое поэтическое мастерство Гриша Плиева дало ему возможность проникновенно изобразить подвиг В. И. Абаева в восстановлении истории осетинского народа и его языка.
Де знаг йæ фароны сæфтæн быхсæд, —
Нал уыдзæн уымæн йæ фидæн…
Амайæг фаронæй фидæны ’хсæн
Хи зæрдæ сæвæрдта хидæн:
Цадæггай мæсыгæн фидар бындур
Развæлгъау сныв кодта сæры,
Уый фæстæ авд хатты равзары дур,
Иу хатт æй къулыл æвæры.
Враг наш не раз под стрелой и копьем
Здесь спотыкался и сгинул…
Мастер меж прошлым и будущим днем
Сердце, как мост, перекинул.
Мастер заранее вывел на глаз
Башни фундамент, украдкой
Взвешивал каждый он камень семь раз,
Прежде чем заняться кладкой.
Поэт описывает вдохновенный и неутомимый труд В. И. Абаева как ученого.
Рагъæй сæууон хур куы сдары йæ сæр, —
Амайæг бассивы дыстæ,
Арæхсгай дунейы дурты хуыздæр
Бавæры къулы æнтыстæй.
Голову солнце поднимет едва,
Мастер уже, засучив рукава,
Мрак разгоняя недавний, —
Выбрал надежные камни.
Шли годы, мастер поседел, но он сумел воздвигнуть высокую башню, которая принесла ему всемирную славу.
Базæронд амайæг, фæлæ уæддæр
Мæсыг фæбæрзонддæр мигъæй, —
Арвирдмæ сфардæг йæ сызгъæрин сæр,
Дзыллæ йæм кастысты джихæй.
Уалынмæ кувæндон амад фæци,
Слæууыди зæронд йæ разы,
Æмæ йæ фæллад цæстыты бын цин
Хурмæ цæппузырты хъазы.
Юный строитель состарился, но —
Облака выше творенье,
Золотом с неба сияет оно,
Мир приводя в изумленье.
Как первозданная — башня стоит,
Рядом возвысился мастер.
Взгляд — пусть усталый, — но все же таит
Радость победы и счастья.
Народный поэт Осетии Георгий Кайтуков в стихотворении «Вассо Абаеву, в день 80-летия»33 выделяет достижения В. И. Абаева в изучении нартовского эпоса.
В книгах В. И. Абаева, по мнению Георгия Кайтукова, оживают и аланы, и герои нартовского эпоса.
В них мчатся гордые аланы,
И бег коней неумолим.
В них нарт Сослан с Хамицом вместе
Идут на недругов своих,
И Урызмаг на подвиг чести
Вновь наставляет молодых.
Георгий Кайтуков сравнивает В. И. Абаева с нартами и утверждает, что он так же бессмертен, как нарты.
Но ведь живут доныне нарты,
А ты — один из них, Вассо!
И говорю я: «С добрым утром,
Гордится сыном весь Кавказ!
Как Урызмаг, будь славным, мудрым,
И сильным будь, как нарт Батраз!
Гафез (Федор Захарович Гаглойты) уверен, что бы ни случилось с Осетией, какие бы беды ни выпали на ее долю, вечно будет сиять башня, созданная Абаевым, народ всегда найдет к ней дорогу:
Фæлæ дæ фæнд нæ ныууагътай æрдæгыл,
Фæдæ нæ ивгъуыд арæзт æмæ фыст.
Куы сыста арт Ирыстоны æрнæгыл,
Куы хуыдуг кæна адæймаджы хъызт,
Уæддæр нæу тас дæ дзырдамад мæсыгæн, —
Æнус-æнусты ’нæхæлгæ лæудзæн.
Ирон лæг ын йæ ирд тæмæн, йæ зынгæй
Йæ фæндаг ардзæн, уæнгрогæй цæудзæн34.
Но не оставил ты задуманное тобой,
Закончил описание нашего прошлого,
И если даже охватит пожар Осетию,
И если будет в ней трудно дышать человеку,
Все равно нет опасности для твоей башни,
Построенной из слов,
На веки веков будет стоять, не разрушится.
Осетин по ее яркому сиянию, по ее огоньку
Всегда найдет дорогу к ней и будет бодро идти к ней.
(Подстрочный перевод)
Ахсар Кодзаты в стихотворении «Фарны лæг» («Дарящий счастье») рассматривает труды Абаева как небесный дар, освещающий не только прошлое осетинского народа, но и его будущее, его завтрашний день. Благодаря им Василий Иванович вошел в мир нартов, скифов и алан, он разделил с ними их славу:
Дæу нарт сæхимæ се ’мсæр лæгæй райстой,
Æмæ дæ хонæм буц номæй: Нæртон.
Хуыдтой дæ стæрты скифтæ ’мæ алантæ,
Сæ кады хохмæ се ’мхуызон хызтæ.
Сырдоны хин, Сатанайы кæлæн дæ
Лæгæвзарæнты, карз тохты хызта.
Тебя нарты признали как равного,
И называем тебя почетным именем Нарт.
Брали тебя с собой в походы скифы и аланы,
К вершине славы вместе с ними ты шел.
Хитрость Сырдона, чародейство Сатаны
Оберегали тебя в испытаниях мужества, в тяжелой борьбе.
(Подстрочный перевод)
В стихотворении «Осетинское слово», посвященном Василию Ивановичу Абаеву, Ахсар Кодзаты прослеживает трудности, которые выпали на долю осетинского языка с древнейших времен, и подчеркивает стойкость и несгибаемость его.
Приводим стихотворение «Осетинское слово» в переводе русского поэта В. Бурича:
Какой несокрушимой силой ты обладаешь, наше слово!
Столетья ты для нас хранило дыханье очага родного.
Тебя, как клятву, не руками — своими стрелами когда-то,
Подковами коней на камне писали скифы и сарматы.
Ты, странствуя, искало мира на берегах Днепра и Дона,
Мечтой безумной Донбеттыра36 ты родилось во время оно.
Тебя заковывали в цепи, тебя закапывали в дюны
Завоеватели-пришельцы агуры и злодеи гунны.
Копьем твое пронзали тело, но не просило ты пощады,
В тебя отравленные стрелы не раз пускали из засады.
Каких мучений ты не знало, чего не видело на свете,
Тебя в беде — и так бывало! — бросали собственные дети…
Но не смирясь, в борьбе кровавой ты воевало, как мужчина,
Не уронило нартов славы и древней чести осетина.
И, как фатыг37, ты закалялось в огне смертельного сраженья,
В глазах поэта загоралось огнем высоким вдохновенья.
Ты мой обет, мое владенье, мой небосвод, моря и реки…
Дай мне свое благословенье, проникни в грудь мою навеки!
Ты боль и страсть в груди рождаешь, чтоб
в вольных песнях зазвучали.
И эти песни поднимаешь, неся их в солнечные дали.
Шамиль Джикаев в стихотворении «Васо»38 рисует образ Абаева — ученого и человека, выделяет его ум, пронзающий века, благодаря чему осетинский язык по праву вошел в круг языков счастливых, передовых народов.
Ныйирд йæ цæсгом Уарзт æмæ Хъуыдытæй:
Уый — махæн судзы знæт тары Цырагъ.
Йæ хъуыды — Арт, йæ зæрдæ та — Гæнах,
Кæсы Сыгъдæг Уд цæстыты æрфытæй…
Уый рухс æрцагъта сау Дугты фыстытæй,
Уый райхæлдта Къуыбылойы æндах…
Фæрныг адæмты стыр Ныхасмæ мах
Хæссæм нæ Дзырд историйы цъæссытæй.
Озарилось лицо его Любовью и Мыслью:
Это для нас он освещает темное прошлое.
Его мысль — Огонь, а сердце — Крепость,
Смотрит Светлая Душа его из глубины глаз.
Он высветил слова из темных прошлых веков,
Он развязал Клубок истории…
В большой Круг счастливых народов
Внес наше Слово из исторических глубин.
(Подстрочный перевод)
«Масштабность поднимаемых проблем, глубина и общественно-историческая значимость научной мысли и обобщений — вот стиль работы Васо Абаева, — отмечает Шамиль Джикаев в статье «В. И. Абаев — фольклорист». — Все его труды пронизаны идеями гуманизма, согреты чувством патриотизма и человечности, любовью к истине и познанию. Он пишет для народа и во имя народа, он мыслит ясно. И этим обусловлена доступность его трудов, лаконизм выражения и образность изложения, в этом неоспоримое достоинство его научного стиля, чуждого схоластики, свободного от бремени заумных фраз и словесной шелухи. Его язык свободен, чист и прекрасен. Подвижнический труд и честное служение науке наполняют всю его жизнь, которая сама является подвигом»39.
Широко известны высказывания о В. И. Абаеве писателей Тотырбека Джатиева, Максима Цагараева, Кудзага Дзесова, Хаджи-Мурата Дзуццаты, Нафи Джусойты, Васо Малиева и многих других.
Тотырбек Джатиев писал: «Счастлив народ, который дал миру огромной силы и глубины ученого-гуманиста, горячего патриота, интернационалиста, предельно скромного и отзывчивого друга простых тружеников, ученых, писателей. И радостно на душе, когда вслух себе повторяешь: …взлетел орленок с горного утеса и, развернув могучие крылья, смело и отважно, преодолев бурю и штормы, гордо парит в мировом океане науки»40.
«Вассо Абаев… Каждый, кто входит в мир осетинского слова, кто чувствует его, кому дороги судьбы его, знает имя Вассо и гордится им, — говорил Максим Цагараев. — Вассо родился к счастью нашего народа, нашего языка. Вассо работает для будущности родного языка; его труды всегда, пока живет наш язык, будут служить ему»41 (подстрочный перевод).
Кудзаг Дзесов обратил внимание на многогранность личности Василия Ивановича Абаева: «Вассо Абаев — знаменитый лингвист, фольклорист, историк, этнограф, литературовед, критик и нартовед, первооткрыватель почти во всех названных сферах деятельности — является гордостью осетин, глубоким исследователем и поэтом в науке, человеком огромной трудоспособности и скромности нарта»42.
Хаджи-Мурат Дзуццаты сравнивает В. И. Абаева с горами, для которых чужды легкомыслие, тщеславие… Он отмечает скромность и бескорыстие ученого, его преданность науке:
«Васо никуы бæллыди нæдæр кадмæ, нæдæр æфтиагмæ, æрмæст йæхи æнæвгъауæй хъардта, цæмæй хорз ракæна йæ райгуырæн бæстæн, цæмæй бæрзонд дара адæймаджы ном. Васо никуы тырныдта цинтæ, премитæ æмæ хорзæхтæм… Васо у æцæг ахуыргонд æмæ адæймаджы ахъаззаг фæлгонц-дæнцæг.
Васо у Ирыстоны Уды Академик, Ирыстоны Уды Лауреат, Ирыстоны Уды Хъайтар»43.
«Васо никогда не стремился ни к славе, ни к прибыли, он весь, не жалея себя, старался принести пользу своей родине, высоко держать достоинство человека. Васо никогда не добивался чинов, премий и наград… Васо — образ настоящего ученого и человека.
Васо — Академик Души Осетии, Лауреат Души Осетии, Герой Души Осетии» (подстрочный перевод).
Глубокий, всесторонний анализ значения трудов В. И. Абаева для осетиноведения, для науки дал Нафи Джусойты в обширной статье «Уроки Вассо Абаева»44.
В нашу задачу не входит анализ этой статьи, отметим только чрезвычайно интересную мысль Нафи Джусойты о связи творчества В. И. Абаева с поэзией Коста Хетагурова: «Все мы ясно понимаем, что Коста Хетагуров и Вассо Абаев — деятели разных эпох, разных судеб, не совпадают и сферы приложения их талантов. И все же едино или родственно историческое и национальное назначение их творчества и деятельности, един пафос их деяний — самозабвенное служение культурно-историческому росту своего народа, а через него — всему человечеству. Подобно Коста Хетагурову, и Вассо Абаев своим большим талантом и творческим подвигом, своей жизнью по законам рыцарского благородства и неприкосновенности чести снискал всенародную любовь»45.
Нафи Джусойты обращает внимание на высокое нравственное влияние В. И. Абаева на весь осетинский народ, на молодежь, особенно на людей науки:
«При имени Вассо каждому сознательному осетину невольно хочется подняться выше собственного роста, чтобы это имя произносить без смущения. Именно в этом благородном порыве становиться более достойным и в науке, и в жизни, в порыве, вызываемом в нас всенародным авторитетом Вассо, я вижу его общенациональное нравственное значение, которое трудно переоценить. У нас нет мерила для оценки этого благородного нравственного влияния на весь народ, особенно на поколение осетин, только вступающих в жизнь и в науку, но сознавать и ценить это мы обязаны»46.
О том, какое впечатление производит Василий Иванович на окружающих, в частности на писателей, рассказывает Васо Малиев:
«…Помню, он сидел среди нас в помещении Союза писателей. Я глядел на него, и мне вдруг показалось, что от присутствия этого человека в комнате стало светло. Я удивленно обвел взглядом всех, кто был рядом со мной: на них словно лежал отблеск света. Наверное, и я выглядел со стороны так же. В то же время казалось, что лица наши прикрыты легкой дымкой, возможно, потому, что мы старались держать в тени свое “я” рядом с этим человеком.
Всякий раз, когда я видел его, слушал его выступления, говорил с ним, это ощущение не покидало меня.
Я говорю о Василии Ивановиче Абаеве»47.
Мы привели стихи и высказывания о Василии Ивановиче Абаеве далеко не всех поэтов и писателей, среди которых немало молодых и талантливых людей.
Статью о Василии Ивановиче Абаеве мне хочется закончить словами академика РАН Ю. С. Степанова, сказанными им в канун столетия ученого:
«Осетия снова, второй раз за последние годы, становится ментальным центром Европы — на этот раз в связи с юбилеем Василия Ивановича Абаева. Когда такое событие произошло в первый раз? Сложно назвать точную календарную дату, поскольку речь идет о событиях в “подлинно реальных мирах”, как говорил Александр Блок, т. е. в мирах ментальных, мы имеем в виду открытие, можно сказать — явление Европе другого великого осетина — писателя Гайто Газданова.
И вот сейчас в центре нашего ментального мира снова деятель с “европейским именем”, с осетинским именем — Василий Абаев, языковед, культуролог, ученый, мыслитель»48.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Абаев В. Тоническое или метрическое? // Известия Осетинского научно-исследовательского института краеведения. Владикавказ. Вып. II. С. 516. (Статья В. И. Абаева написана в связи с публикацией Г. М. Цаголова «К вопросу об осетинском стихосложении». — См.: Известия Осетинского института краеведения. Вып. I. С. 64–118.)
2. Доклад студента В. Абаева «Ударение в осетинском языке» // Известия Осетинского научно-исследовательского института краеведения. Владикавказ, 1925. Вып. 1. С. 418.
3. Абаев В. И. Коста и осетинская культура // Известия Северо-Осетинского научно-исследовательского института. Орджоникидзе, 1960. Т. XXVII. Вып. II. С. 190.
4. Абаев В. И. Коста Хетагуров — народный поэт Осетии // Звезда. 1939. № 9. С. 154.
5. Коста. Полное собрание сочинений. Т. I. М.; Л., 1939.
6. Абаев В. И. Коста и осетинская культура. С. 187.
7. Абаев В. И. Еще раз о Коста // Проблемы литературы и эстетики. Орджоникидзе, 1979. С. 68.
8. Абаев В. И. О Сека Гадиеве (к 50-летию со дня смерти) // Советская Осетия. Литературно-художественный и общественно-политический альманах. 1965. № 26–27. С. 243.
9. Там же. С. 242.
10. Абаев В. И. О Георгии Малиеве // Малиев Г. Ираф. Орджоникидзе, 1986. С. 5.
11. Там же. С. 7.
12. Там же. С. 6.
13. Абаев В. И. О фольклорной основе поэмы Шота Руставели «Витязь в барсовой шкуре» (к 800-летию со дня рождения великого поэта) // Абаев В. И. Избранные труды: Религия, фольклор, литература. Владикавказ: Ир, 1990.
С. 467–495; Он же. Вокруг поэмы «Витязь в барсовой шкуре» // Абаев В. И. Избранные труды. С. 496–500; Он же. Миф и история в поэме Руставели “Vepxistqaosani” // Абаев В. И. Избранные труды. С. 501–508.
14. Абаев В. И. О фольклорной основе поэмы Шота Руставели «Витязь в барсовой шкуре». С. 481–482.
15. Абаев В. И. Троянский конь. Кавказские параллели // Абаев В. И. Избранные труды. С. 354.
16. Абаев В. И. Жанровые истоки «Слова о полку Игореве» в свете сравнительного фольклора // Абаев В. И. Избранные труды. С. 522.
17. Цхурбаева К. Г. Осетинская героическая песня. Орджоникидзе, 1965.
18. Абаев В. И. Жанровые истоки «Слова о полку Игореве» в свете сравнительного фольклора. С. 531.
19. Там же. С. 515.
20. Там же. С. 522.
21. Абаев В. И. Образ Вия в повести Н. В. Гоголя // Абаев В. И. Избранные труды. Т. II. Владикавказ, 1995. С. 680.
22. Там же.
23. Там же. С. 681–682.
24. Абаев В. И. Русское «абрек» // Там же. С. 652–659.
25. Абаев В. И. Коста и осетинская литература. С. 6.
26. Абаев В. И. Скифо-европейские изоглоссы. М., 1965. С. 85.
27. Рождественский Вс. Охотник Вассо // Рождественский Вс. Стихотворения. Л., 1988. Т. I. С. 163–164.
28. Джатиев Т. Слово о Василии Ивановиче Абаеве // Поэтика жанра. Орджоникидзе, 1980. С. 74–75.
29. Там же. С. 75.
30. Плиев Г. Амайæг. Абайты Васойæн // Мах дуг. 1990. № 11. С. 105.
31. Плиев Г. Ваятель (Васо Абаеву) / пер. И. Дзахова // Поэтика жанра.
С. 76–77.
32. Зорати В. Новое в осетиноведении // Известия Осетинского научно-исследовательского института краеведения. Владикавказ. Вып. 1. С. 492. Зората (Зораевы) — одна из ветвей большой фамилии Абайтæ (Абаевы).
33. Кайтуков Г. Вассо Абаеву в день 80-летия / пер. И. Гуржибековой // Поэтика жанра. С. 77–78.
34. Гафез. Фæлæ дæ фæнд нæ ныууагътай æрдæгыл // Мах дуг. 1990. № 12. С. 104.
35. Хъодзаты æ. Фарны лæг // Там же. С. 107–108.
36. Донбеттыр — в осетинской мифологии владыка водного царства.
37. Фатыг — упоминающаяся в нартовском эпосе сталь особого качества.
38. Джикаев Ш. Ф. В. И. Абаев — Уасо // Мах дуг. 1990. № 12. С. 106.
39. Джикаев Ш. Ф. В. И. Абаев — фольклорист // Поэтика жанра. С. 35.
40. Поэтика жанра. С. 75.
41. Там же. С. 76.
42. Там же.
43. Мах дуг. 1990. № 12. С. 106.
44. Джусойты Н. Уроки Вассо Абаева // Социалистическая Осетия. 1990. № 235 (20730). 11 окт.
45. Там же.
46. Мах дуг. 1990. № 12. С. 105–106.
47. Малиев В. Если бы спросили у Ирафа… // Северная Осетия. 2000. 16 авг. № 153 (23210).
48. Степанов Ю. С. Происхождение языка и смежные проблемы в канун наступающего века. К 100-летию Василия Ивановича Абаева // Известия Академии наук. Серия лит-ры и яз. М., 2000. Т. 59. № 6. С. 13.