Мадина АТАЕВА. Отрываясь от поверхности, или Летающие натюрморты Басаева

Немногие из тех, кто знаком с Олегом Басаевым, знают, что этот глубокий и серьезный художник в прошлом – герой одного из самых обаятельных и любимых фильмов Бабле Дзбоева «Прощайте, коза и велосипед». Одаренный ребенок, рано выучившийся читать, писать и играть на фортепиано, он пережил свои негромкие «медные трубы» в детстве. Как губительна порой ранняя слава для детских душ. И как немногие вундеркинды находят себя во взрослом мире. Олег Басаев один из тех, кому это удалось. Он связал свою судьбу с живописью. А его ранние успехи остались милым эпизодом далекого детства. Достижения же Басаева в области живописи – яркая и интересная страница современного искусства.

В настоящий момент О. Басаев преподаватель факультета искусств СОГУ и СОХУ. Творчески активно работающий художник сотрудничает с галерей «Диахроники» Кипр. Серия «Кипр» – плод этого сотрудничества.

Поиски истоков стиля Басаева в рамках национальной художественной традиции не дадут результатов. Тематически и стилистически он абсолютно индивидуален. Богатство цветоощущения, точность глаза, особый «артистический» темперамент – щедрые дары природы многим кавказским художникам. Соединить эти врожденные качества, экспрессию и эмоциональность с упорядочивающим влиянием интеллекта не всем и не всегда удается. Творчество Басаева удивляет именно осмысленностью и целостностью стиля. А это категория дающаяся нелегко. За ней, как правило, стоит зрелость мышления и годы аналитического отбора.

Принадлежность же к национальной художественной традиции определяется не на внешнем, а на внутреннем уровне восприятия живописи. Как благородство и лаконичность цвета, как скупость в проявлении эмоций, как сдержанная выразительность жеста.

Ведущим жанром в живописи художника является натюрморт. Строго говоря, картины Олега как полнокровное явление современного искусства ускользают из жестких жанровых рамок. Сам термин «натюрморт» – укоренившееся в русском языке пренебрежительное французское обозначение «мертвая природа», мало что говорит о содержательной стороне жанра и в классических образцах, и, тем более, в произведениях Олега Басаева. Это далеко не природа, а вот мертвая она или нет – вопрос мастерства. Виртуозы жанра, голландцы XVI-XVII вв., дали ему более точное определение – «тихая жизнь вещей». В XX веке художники обращаются к жанру натюрморта в периоды переосмысления фундаментальных категорий искусства. Пикассо, Сезанн и Матисс, Кончаловский, Машков и другие выступают как реформаторы жанра. Их обращение к этой теме есть, по сути, поиск сущности и назначения художественной формы.

Неслучайно и у Олега Басаева завершенность и стилистическая отточенность метода проявляются именно в натюрмортах. В них много от классического наследия. Чертами не столько внешнего сходства, сколько внутреннего родства связаны они с суровой и драматичной эстетикой натюрмортов Ф. Сурбарана, с многозначительностью и интеллектуальной насыщенностью натюрмортов Дж. Моранди. Кроме того, в картинах Басаева есть столь свойственная старым мастерам добротность красочного слоя, подробность письма и внимание к деталям. Вещественность и ощутимое наслаждение автора материальной подлинностью изображаемой вещи. Его кисть любовно и тщательно передает матовый блеск стекла в бутылях старинной формы, пористую кожуру лимона, изящную форму курительной трубки и прозрачность тени на стене. Но это далеко от рабского поклонения натуре, от простого копирования неодушевленных вещей. Это и не любование их тихой жизнью. Нет. Эти простые предметы, безмолвные спутники нашей жизни, воссоздаются художником в удивительном, непостижимом сюрреалистическом пространстве. Привычная связь явлений нарушается, и рождается неповторимая образность картин Олега Басаева.

Каждым движением кисти, тонким и обдуманным, художник тщательно выстраивает драматургию своих произведений. Словно чья-то невидимая и властная рука приглушает все звуки, стирает случайные черты суетности, пестроты, ярких красок. И в таком очищенном пространстве особую значимость приобретает бытие простых вещей. Иллюзия материальности, «сенсорная достоверность» предметов, которой добивается художник, сообщает достоверность всему, невероятному с точки зрения рационального опыта, пространству, и при всей скупости изобразительных средств и лаконичности деталей автор заставляет нас пережить мгновение невозможного. Следуя за взглядом, мы отрываемся от поверхности материального мира и наблюдаем парение предметов в воздухе. И тут уже не предметы, а некие сущности, которые не изображены, а явлены. И уже не натюрморт, и не тихая жизнь вещей, а молчаливый театр. Театр безмолвных жестов, пантомима. Словно этот мир ведет внутреннюю, скрытую от людских глаз жизнь. И мы, внезапно оглянувшись, видим картины, случайно открывшиеся взору, обнажившие на мгновение его логику и внутреннюю сущность.

Главной темой тут представляется сопоставление естественного и рукотворного, созданного природой и человеком. Тыква-горлянка и керамический кувшин, рог, как древнейший кубок, и графин. Живая пульсация, легкая ассиметрия природных форм, лаконичность, четкость, геометризм предметного мира, созданного человеком. Сложная интеллектуальная игра, которую ведут эти противоположные начала.

Художника отличает удивительная зрелость, цельность мышления и мастерства. В рамках созданного авторского стиля возможен разговор обо всем. О покое и движении, о внезапном порыве чувств. О том, как влечет идея. О родстве душ. О конфликте и гармонии. О любви, симпатии и неприязни. О кавказском и европейском. О рукотворном и природном. О видимом и мнимом. О том, что есть сон и не сон. О том, что есть жизнь и не жизнь. О том, как звучит пустота или поет стекло в светлой пустой комнате от неулавливаемых человеком вибраций.

Тихая жизнь или тихий сон, не кошмар и не бред, а скольжение над поверхностью. Парение, слишком легкое и свободное для того, чтобы отбрасывать тени.