“ОСТРОВ” ХАНКАЛА
Ханкала нас встретила доброкачественной грязью, стройной порослью антенн, под сенью которых разбегались своеобразные улицы палаточного города. Весь защитно-зеленый, густонаселенный “остров” окружен глубоким, под средневековье, рвом. Вдруг подумалось: вот так – по всей освобожденной Чечне – островки военных баз, гарнизонов, блокпостов. Островковая (или островная), выходит, Чеченская Республика, с двухсменной властью: в первую смену, днем, власть российская, во вторую, ночью – ичкерийская… Впрочем, трепетавшие на фоне защитно-серой протяженности трехцветные российские флаги развеяли пессимистические мысли.
Умягченные вязким туманом редкие орудийные выстрелы и спорадический стрекот автоматных очередей, доносившиеся со стороны примыкающего к Ханкале Грозного, напоминали о войне. Хотя к тому времени столица Ичкерии фактически была взята нашими войсками. А вот и “Урал” прибыл со стороны Грозного: усталые и бородатые спецназовцы выпрыгивают из машины, разминаются… Удается поговорить с некоторыми из них. Рассказывают кровоточивые, но правдивые истории, которые лучше оставить “за кадром”. Они только для “ужастиков”. О “чехах” говорят без особой охоты. Кто-то из бойцов убежден, что коренные жители подлежат поголовному уничтожению – все они боевики. Другие считают, что нужно ограничить их “расползание” по России. Злые, агрессивные, полуголодные, они вдвойне опаснее, чем те боевики, которые засели в Грозном или в горах. Лучше бы создали вокруг Чечни санитарный кордон -жертв было бы меньше. И пусть тогда живут и процветают, сеют, пашут, воюют между собой: “Миру – мир, война – вайнахам”. Вот такой слоган получается. Есть среди военных и такие, кто лояльно относится к чеченцам. Но сантименты разводить тут не принято.
Между прочим, на крайне милитаризированном “острове Ханкала” явственно видны признаки мирной жизни. То есть нам, гражданским, привыкшим войну воспринимать как телеэкранные пальбы, взрывы, огонь (бывают и постановочные сюжеты), какие-то бытовые приметы видятся как мирные. Например, солдаты без особого энтузиазма (“солдат спит или плотничает – служба идет”) сколачивают курилку. Говорят, для генералов. Сами генералы буднично прохаживаются в резиновых сапогах по узкому “проспекту” – по уложенным в грязь плитам перекрытия. Надо g`lerhr|, волей-неволей рука тянется отдать честь генералу, особенно многозвездному, пусть ты и самый младший сержант глубокого запаса. На полковников и подполковников в массе своей младшие по чину не особо реагируют. На войне свои условности…
Обстоятельства так сложились, что пришлось внешне уподобиться основной закамуфлированной массе обитателей военного городка. То есть непосредственно воспринимать военный быт в его естественном виде. (Социологи называют это включенным наблюдением). “Включившись”, я сначала просто начальственно стоял. Таких там много. Ко мне подходили, спрашивали: куда и как пройти, еще о чем-то. Сначала объяснял, что я “не местный”. Потом счел за благо месить обильную грязь городка, наблюдать за воинством нашим, расспрашивать (не проявляя, впрочем, назойливого любопытства). Вообще, приходилось слышать всякие суждения. О Грозном: его надо разрушить до основания, это символ сепаратистов. О наемниках: один из моих собеседников считает, что этой категории боевиков славянской национальности незаслуженно много уделяется внимания, и не в последнюю очередь – в пропагандистских целях. Во всяком случае, украинские народные песни, которые, бывало, доносились с позиций боевиков – удуговские заготовки, для деморализации духа российских солдат. Есть среди боевиков просто “солдаты удачи” -желающие повоевать за деньги, но есть и идейные.
Вспомнилось, что и в Моздоке тоже лично встречал тех, кто нестерпимо хотел на войну. Один (инвалид – без ноги), родом с Волги, мечтал повторить подвиг Маресьева. Другой, из братской Беларуси, формально, как гражданин иностранного государства, не имеющий права служить в Российской армии, рванул прямо на фронт. Но возвернули его компетентные товарищи. Были добровольцы с Украины, с других мест. Причем с боевым опытом. Не взяли их на службу в российскую армию по формальным причинам. А боевики, конечно, не спрашивают о местной прописке.
Об идее: не все, далеко не все воюют за нее – главное, платили бы. Сейчас платят. Что до нефти, наркотиков и, вообще, сферы влияния – это высшая политика. Кстати, о ней, по политике. Мимо щита, сообщающего, что 27 марта – День внутренних войск России (отмечается с 1811 года), пронесли щит с многозначительной датой 26 марта. Понятно, что и здесь готовятся к выборам Президента России. Импровизированный опрос позволил выяснить, что за Путина собираются голосовать не стопроцентно, а где-то процентов на восемьдесят. Есть и приверженцы Зюганова.
Обратил внимание, что вдалеке развевается красный флаг. Оказалось, }rn флаг Москвы – с Георгием Победоносцем. Красные же советские флаги иногда позволяют себе вывешивать на БТРах, на машинах, а не на военной базе. В основном – для куража. Но не только. Советский флаг – это, скорее, не проявление приверженности коммунистическим идеям, а символ державности.
Кстати, все здесь убеждены, что к вышеназванным датам антитеррористическая операция, то бишь война, официально окончится. Некоторые об этом сожалеют – вопрос-то денежный. Но большинство хотят окончания войны, хотят домой. Потому с трепетом относятся к землякам. Все друг друга ищут и находят. Кстати, обнаружили и меня, законспирированного.
…Обратно в Моздок случилось возвращаться с журналистами – из региона. Их организованно привозили на открытие очередного райотдела милиции в Грозном. Сам же Грозный фактически не показали. Многие из журналистов человека в камуфляже воспринимают как источник информации в последней инстанции. То есть, хочу сказать, что “лапши на уши” нашему брату журналисту можно навешать запросто. Это потому, что дефицит информации. Достоверной. А дефицит порождает нездоровый ажиотаж. Вот и появляются Бабицкие – в роли объективных информаторов. Чей конкретно информатор на самом деле тот же Бабицкий, возможно, станет ясно позже. А пока – пусть каждый решает сам. Обеспокоенные американские конгрессмены для себя решили…
Еще раз убедился в обилии дезинформации, возвратившись уже в Моздок. Сразу не сориентировавшись в джунглях строений, палаток, техники, спросил проходящего мимо прапорщика, как проще добраться до КПП. Служивый был пьяненький и охоч до разговоров. Стараясь показать свою информированность, а, стало быть, и значимость, прапор рассказал мне такое про Моздок (а был он у нас в госпитале на излечении), что я почувствовал себя полным профаном. В итоге подумалось: а может, и правда за время моего недолгого отсутствия Чеченская Республика на добровольной основе вошла в состав Моздокского района?
…А в Моздоке, невзирая ни на что, ярко по-весеннему, светит солнце, контрастируя с ханкалинской сыростью и грязью. Земледельцы называют эту пору “февральскими окнами” и выходят в поля на весновспашку. Для всепогодной авиации тоже предпочтительнее такая погода. На Чечню уходит очередная пара “Сушек” – “весновспашка” ичкерийских ущелий продолжается.
КАЗАКИ ОСТАЮТСЯ…
Атаман Терского казачьего войска Валерий Храбрых ехал из Моздока в M`spqjhi район по своим атаманским делам. С ним попутно еще два ищерских казака: отец и сын.
Так случилось, что в тот день в станице хоронили зарезанного накануне казака-активиста. Практически в то же время Осетию сотрясло жестокое убийство шестерых человек в Пригородном районе. Об этом зверстве узнала вся Россия, расследование было взято под особый контроль высокопоставленными лицами. (Впрочем, сколько этих “особых и личных контролей” было…).
Про убитого казака в Ищерской даже не все станичники сразу узнали, как потом выяснилось. Информационный вакуум. Потому казакам нужен был хоть какой-то корреспондент, даже и из районной газеты, даже не соседнего района. Хоть как-то донести до людей. Впрочем, казаки горячились, хотели, чтоб об этом было сообщение на центральных телеканалах. Наивные…
Объясняю невысокую в масштабах страны эффективность конкретно районной печати. Казаки думают, что газетчик дрейфит ехать в Чечню. Ну, чего разубеждать?..
Едем на перекладных – на военном “ГАЗ-66” – на “головастике”, кабина которого абсолютно не приспособлена для трех человек. Я кое-как взгромоздился на мотор между двух сидений – показываю дорогу.
Старший лейтенант, едущий в качестве старшого машины, конечно, нормальный парень, вот и мужественный по-боксерски перебитый нос, и полная раскладка, и все такое. Но только слишком большим количеством водки он вчера снимал свойственный военным стресс. И сегодня с утра тоже…
Вообще, водка одна из важных составляющих на войне и около. Это не сетование трезвенника, это объективная реальность.
Водитель-контрактник, впрочем, в форме. Милиционеры, конечно же, “не замечают” “третьего лишнего” в кабине. По сравнению с тем, что порой вытворяют военные водилы на наших улицах и дорогах – это детские шалости.
Едва выехав за Моздок, старлей берет автомат, передергивает затвор – оружие готово к бою. На мой вопросительный взгляд офицер поясняет:
– Каждый хочет вернуться домой живым: и ты, и я, и атаман еще хочет покомандовать, – кивает старлей назад, где атаман украшает серебряными погонами и крестами на черном мундире защитно-полевой антураж “кунга”.
Согласен полностью. Каждый хочет уж если не покомандовать, то вернуться домой живым. Старлей для пущей важности отстегивает магазин автомата и вгоняет в него еще один патрон:
– Может, для себя, – поясняет.
Ему думается, что это эффектно.
На подъезде к самому “вредному” еще со времен первой чеченской войны Галюгаевскому КПП я перебираюсь в “кунг” к основному “населению”. КПП минуем все же удачно, потом еще КПП…
– Сколько “чехов” везешь?
– Нисколько…
Старлей говорит правду.
Вот и Чечня. И антураж соответствующий. У железнодорожных путей, поодаль от дороги – “нежилой” развороченный танк и два остова сгоревших БТРов “по пояс” в сочно-зеленой траве. Здесь же тормозит “уазик”, направляющийся в сторону Моздока, выскакивает телеоператор и долго снимает в разных ракурсах колоритную картинку. Мне-то пояснили местные казаки, что танк взорвался “сам по себе” – вроде бы солдатики по неосторожности устроили внутри него пожар, сами успели выскочить, а боекомплект взорвался. Остовы же БТРов притащили сюда еще в прошлую войну. Я-то узнал, а вот с какими комментариями преподнесут картинку телевизионщики? Уж постараются, сомнений нет… Зато у меня в душе сомнительной догадкой шевельнулась несмелая надежда: может, телевизионщики снимали похороны казака в Ищерской, и информационная блокада будет прорвана…
Подъезжаем к администрации станицы, к атаману станицы – он заместитель главы. Атаман хмур – только что с похорон. Кто зарезал казака-активиста Павла Решетова? Понятно кто… Милиция, конечно, занимается, но…
В.Храбрых спешит на совет атаманов в Наурскую, забирает с собой станичного атамана. Там будут решаться важные вопросы для казаков: Правительство Москвы направляет в два казачьих района, Наурский и Шелковской, адресную, для русскоязычного населения, помощь. Необходимо обсудить, как ее распределить, чтоб досталась тому, кому адресована. Сейчас в Чечне – несколько по-иному: кто смел, тот и съел. А “съел” понятно кто.
Есть возможность детей к морю отправить. Замечательно! А еще избрать делегатов в Москву на празднование 10-летия Союза казаков России.
По поводу 10-летия мы с атаманом В.Храбрых еще в Моздоке дискутировали. Говорю ему провокационную вещь:
– Десять лет нельзя болеть, надо или выздоравливать, или умирать…
– Мы не только болели, мы еще и боролись…
Жаль, что боролись казаки в основном между собой: избирали-переизбирали атаманов, писали уставы, делились на реестровых (Терское казачье войсковое общество) и нереестровых (Терское казачье войско). Выясняли меж собой: казаки это субэтнос или просто служивое сословие?
Короче, чем дольше они выясняют отношения, истощая друг друга в междоусобице, тем лучше для их общих недругов. Так, видимо, задумано. И будет длиться дорасказачивание, вытеснение с исконных земель, а то и просто уничтожение, вырезание казаков.
…Атаманы уехали советоваться, а я спрашиваю казаков прямо:
– Почему же вы живете здесь? Перспективы ж нет…
– А могилы отцов и дедов?
– А вдруг – могилы детей?
– Но куда бежать? Мы нигде не нужны. Многие из наших выехали: на чужбине тоже не мед. Да и потом, жил я в одном поселке в Моздокском районе, – переходит к конкретике один из моих собеседников, – так каждый второй или алкаш, или наркоман, или бывший зэк. Я здесь себя увереннее чувствую. Не свечусь, но свое дело делаю. Да и квартира есть, работа, даже инженерскую должность дали, хотя я 20 лет проработал по рабочей специальности.
Кстати, в Ищерской кадровые вопросы стараются решать, соблюдая национальный баланс. Это самая русскоязычная станица в Чечне. (Много турок-месхетинцев. Ну, естественно, чеченцы). Однако казаки радикальный выход видят в другом. Необходимо присоединить Наурский и Шелковской районы к Ставрополью, или образовать автономную казачью область (округ), пусть и в составе Чеченской Республики, чтоб не создать прецедент пересмотра границ. Хотя прецедент, по сути, уже ест. Фактически состоялось новое административно-территориальное деление на 7 федеральных округов всей России. Главы субъектов Федерации “проглотили” эту горькую пилюлю. Вопрос с двумя районами решить тоже можно. Пока Путин в силе. На него одна надежда казаков. Портреты президента, кстати, висят не только в казенных кабинетах, но и в домах у казаков. Вот написали ему очередное обращение. Изложили свои просьбы и чаянья. Читали мне послание это если не шепотом, то негромко – везде глаза и уши есть. Да и блокнот порекомендовали спрятать.
Статус автономии, по мнению моих собеседников, вернет тысячи терских казаков на их исконные земли. Еще они мечтают, чтобы в эти два района переехало на жительство 30 тысяч (!) семиреченских (из Казахстана) казаков. Наверняка тогда найдутся профессиональные защитники мирного населения, которые, предположим, при зарплатах нынешних контрактников наведут порядок, восстановят межэтнический a`k`mq. Казаки об этом мечтают. Мечты, мечты…
С другой стороны, и военные, и милиционеры, откомандированные в Чечню, ставят перед собой цель: прежде всего выжить – побыстрее отбыть, допустим, три месяца и домой. С неплохими, кстати, деньгами. И не с руки им, находящимся здесь временно милиционерам и солдатам, обострять отношения с местными ( чеченцами, турками, казаками).
Вы, мол, местные – вы сами разбирайтесь. А нам нужно домой вернуться. И не без основания ищерцы боятся, что дело об убийстве казака-активиста Павла Решетова, передаваемое одними временными другим временным, “зависнет”. Что ж тогда казакам делать, только уповать на Бога?
Кстати, церковь в станице есть – переоборудовали казаки здание бывшего быткомбината. Правда, батюшки нет… Так что убиенного казака по чину не отпевали.
…Возвращался я в Моздок один, без мужественного старлея с перебитым носом и без атамана при серебряных погонах. Я возвращался, казаки оставались. В пригородном поезде Гудермес-Прохладный ездят не только одни чеченцы. К примеру, и белокурые девчонки ездят. Ездят же…
МОЗДОК – ПРИСТАНЬ БЕЖЕНСКАЯ
Новейшая, постперестроечная история Моздока весьма рельефно, но, к счастью, не прямо пропорционально отражает все перипетии развития нашего общества. В частности, – происходящие в сфере межнациональных отношений, в том числе – миграционные процессы. (В данном случае, говоря о миграции, следует подразумевать явление вынужденного переселения собственно самих беженцев и переселенцев).
Волны миграции, разбегающиеся время от времени от очередной горячей точки на постсоветском пространстве последние десять лет, непременно достигают нашего района, города.
Сначала беженцы, затем, когда придумали для дифференциации мигрантов не особо режущий слух термин, вынужденные переселенцы, вливались в моздокское сообщество, не слишком влияли на его этнический баланс, в целом на “температуру и самочувствие” этого суперорганизма.
К тому же моздокчане, имеющие давние традиции межнационального общежития, всегда лояльно относились к представителям других этносов и конфессий. Можно лишь упомянуть, что на территории района проживают представители более 40 национальностей. А еще лет 10 назад каждая четвертая семья в Моздокском районе была интернациональной.
Так вот, уже “обжегшись на молоке” межнациональных конфликтов (при }rnl – закаленные обстоятельствами, мобилизованные, не растерявшие родственных (родовых) связей), мигранты вначале даже “дули на воду” вполне толерантного моздокского сообщества. Беженцы вызывали сочувствие самих моздокчан и местных властей, которые способствовали при выделении ссуд, мест в общежитиях и т.д. (К сожалению, приходится заметить, что иные из беженцев спекулировали своим положением, проявляли иждивенчество). Политика благоприятствования позволяла мигрантам первых волн занимать определенные, по сути, свободные ниши общества переходного периода. Благо, смена формаций открывала новые возможности, новые вакансии.
В силу сложившихся национальных традиций, а также подталкиваемые безжалостными обстоятельствами, беженцы первых волн – из Нагорного Карабаха, Баку, Южной Осетии – органично вписались в рыночные товарно-денежные отношения. Объективно говоря, у них и не было особого выбора. И они скоро в рыночной стихии почувствовали себя законодателями и хозяевами. Местное же население в большинстве своем адаптировалось к рыночным условиям намного медленнее, пребывая не в экстремальных, а достаточно сносных условиях. Таким образом, коренные жители уступали свои позиции, ревниво относясь к успехам мигрантов. И объективное разделение общества по уровню благосостояния людей так или иначе приобретало национальную и географическую окраску.
Следует добавить, что социально-экономическое положение района год от года не улучшалось. К объективным причинам прибавлялись регионально субъективные – после ингушско-осетинского конфликта 1992 года Моздокский район фактически остался отрезанным от основной части Северной Осетии. До сих пор между вновь образованным “анклавом” и столицей республики автомобильное и железнодорожное сообщение осуществляется через соседнюю Кабардино-Балкарию.
Между тем в соседнем регионе, ставшем в неодночасье “мятежной провинцией”, разыгрался настоящий шторм. События в Чечне существенно размыли и размывают этническую конфигурацию моздокского сообщества. Уже в 1991-1993 гг. хлынул вал мигрантов – не волна, но лава! Миграционный поток в известной степени был социально и национально дифференцированным. Сначала через Моздок прошла мобильная, социально активная часть русскоязычного населения. В большинстве своем горожане-грозненцы – высококвалифицированные рабочие и служащие, техническая интеллигенция, учительство. Далеко не всем из этих переселенцев с их профессиональной и общей культурой, активной жизненной позицией удалось избежать участи маргиналов. Хотя бы – временных. Кто-то из oepeqekemveb осел в Моздоке, закрепился (нашел себя или не нашел), кто-то задержался лишь на время и сорвался, как перекати-поле, увлекая за собой уже коренных моздокчан, критически мыслящих и не усмотревших в родных пенатах перспективы для себя и своих детей.
Уже в тот период в район прибывало за год до полутора-двух тысяч человек, но не только из Чечни и Ингушетии. Люди мигрировали из Закавказья, Украины, Казахстана и Средней Азии. К тому времени в районе начали селиться изгнанные из среднеазиатского региона турки-месхетинцы, которые на сегодня прочно заняли свою социально экономическую нишу.
Надо заметить, что из той же Чечни самих чеченцев выезжало поначалу не так много. Многие из них, призванные “национально-освободительной революцией”, наоборот, искренне стремились на историческую родину – не только искать обещанного Дудаевым “верблюжьего молока из золотых краников”. Однако моздокская чеченская диаспора и в то время пополнялась медленно, но верно. Механический (далеко не всегда чеченского происхождения) прирост населения стал очевидным. Даже официальные попытки местных и республиканских властей как-то ограничить его не принесли ощутимого эффекта.
Люди ехали через Моздок и в Моздоке же оседали. Сказать, что первая чеченская кампания 1994-1996 гг. усугубила миграционную ситуацию, значит не сказать ничего. Из Чечни буквально побежали -опять же через Моздок. Разнокачественный “контингент” мигрантов, то бишь вынужденный переселенец находил пристанище в Моздоке. Это большей частью русскоязычное население, та часть чеченских русских, которая не рисковала выезжать из Чечни в основном по простой причине – не на что, да и некуда было вывозить свой беженский скарб. А потом стали прибывать и чеченцы, бежавшие сначала просто от войны, затем конкретно от федералов, потом – от победившего дудаевско-масхадовского режима. (То, как государство кинуло пророссийских чеченцев, оппозиционеров ичкерийских властей – особая тема). Но в том числе эти чеченцы негласно стали по всей России, и в Моздоке, в частности, персонами “нон грата”. В силу своего наступательного кавказского менталитета и подстегиваемые обстоятельствами, они и вели себя соответственно. Впрочем, так же как и ведут. Пессимисты поговаривают о “тихой чеченской экспансии”, и с ними все труднее спорить – они ж пессимисты. Пессимизма же прибавляла и часть русскоязычного населения, которая вырвалась из Ичкерии в период первой чеченской войны.
За тот период, с декабря 1994 года по октябрь 1996 года, nthvh`k|mn статус вынужденного переселенца в районе получили 6.092 человека. Те, кто покинул Чечню до и после войны, статуса не имеют. Из 6.092 человек, имеющих официальный статус, 1.692 человека русские, 3.215 – чеченцы, представителей других национальностей 1.185 человек. И то, что число получивших статус вынужденного переселенца значительно больше, чем число прибывших на постоянное местожительство, говорит лишь о несовершенстве механизма получение этого статуса, который, собственно, нужен по большей части для получения компенсации за жилье. Утраченное, не утраченное – другой вопрос. Сей механизм, вероятно, рассчитан на особо настойчивых, обладающих, например, легендарной чеченской предприимчивостью, беженцев. Очевидно, что в том числе и такая “высшая математика” лишь способствовала заражаемости трудноизлечимой чеченофобией. В частности, – многих моздокчан. (Впрочем, немало кавказцев в такой же степени заражены русофобией).
Многие из послевоенных русскоязычных мигрантов оказались людьми из арьергарда, если можно так сказать – то есть социально малоактивные, с невысокими жизненными притязаниями. Большое число из них -предпенсионного и пенсионного возрастов. Этим людям, исторгнутым из привычной Среды обитания, из своих социальных ниш, к тому же, как правило, не обладавшим прочными семейно-родственными связями в Моздоке, труднее других было адаптироваться к новым условиях. В том числе к своеобразным, привнесенным извне и получившим новую, мрачноватую окраску межнациональным отношениям, не свойственным моздокчанам.
Не получив, точнее, недополучив материальной и социально-психологической и поддержки в скудеющем экономически и духовно моздокском сообществе, многие из них оказались безвозвратно “выпавшими из гнезда”, потерянными, неуверенными, невольно обретшими черты люмпенов. То есть они стали маргиналами в самом горьком смысле этого слова. А на фоне безработицы и определенной национальной обособленности – это оказалось до боли просто.
При всем при этом следует отметить, что местные и республиканские органы власти, не взирая на сопутствующие депрессивной территории трудности, уделяли и уделяют возможное внимание этой категории населения. Были заложены и вводятся в строй поселки беженцев в с.Комарово, ст.Терской, ст.Павлодольской, на станции Черноярской. Причем строительство домиков для беженцев велось зачастую в долг, под обещанные суммы из федерального бюджета. На начало года введено в строй 285 домов, на очереди стоит 99 семей, ссуды на строительство получили 68 семей, приобрели дома 96 семей, земельные участки 90 qelei, получили компенсации за утраченное жилье 460 семей и т.д. То есть по мере возможности официальными властями определенная работа велась и продолжает вестись. Но, конечно, каждого страждущего и жаждущего, болящего и обездоленного обогреть было невозможно.
Между тем страждущих и жаждущих, болящих и обездоленных с октября 1999 года, с момента начала антиртеррористической операции на территории Чеченской Республики, в районе многократно прибавилось. С этого времени официально в миграционной службе зарегистрировано более 6 тысяч человек, в основном, чеченцы. В пик наплыва беженцев, далеко не все из которых регистрировались, звучала цифра 10 тысяч.
Здесь уместно привести официальные данные численности населения района и национальный состав, чтобы было ясно, на сколько “разбавили” моздокчан. На 1 января 2000 года в районе проживало 92378 человек, из них осетины составляли 7350 человек (8%), русские – 47152 (51%), кумыки – 11323 (12,3%), украинцы – 2819 (3,1%), армяне – 2581 (2,8%), кабардинцы – 2041 (2,2%), турки месхетинцы – 2000 (2,2%), ингуши -1327 (1,4%), чеченцы – 1301 (1,3%), корейцы – 1248 (1,3%), немцы – 968 (1,1%), представители других национальностей 12268 (13,3%).
Разумеется, кроме этого не одна тысяча человек, прохаживающих на территории района, осталась за рамками официальной статистики. И прибывшие так называемые временно перемещенные лица составляют лишь часть неучтенного контингента. Вообще-то многие из них, не без горькой иронии будет сказано, являются постоянно перемещающимися лицами. Наши соседи традиционно едут лечиться в Моздок. Кстати, лишь за период с октября по декабрь 1999 года только на медицинское обслуживание 729 человек и флюрообследование 859 человек затрачено 2,1 млн. руб. Для сравнения скажем, что из районного бюджета в прошедшем году затрачено 20,9 млн.руб., причем большая часть пошла на зарплату медикам. Справедливости ради нужно отметить, что центральная районная больница получила гуманитарную помощь на 803 тыс. руб.
За продовольственными и сельскохозяйственными товарами соседи едут опять же к нам. Присутствие полутора десятков представительств федеральных и республиканских (чеченских) структур тоже не облегчает жизнь моздокчанам. Впрочем, многие из них уже съезжают. Тысячи военных со своей техникой опять же вносят свой “вклад”. Естественно, нагрузка на все районные службы остается запредельной.
Все это прямо или косвенно ложится бременем на районный и городской бюджет. Мнение же о том, что война приносит Моздоку особые экономические дивиденды, что наступила эра расцвета в торговле -nwepedmni миф. Например, за 1 квартал текущего года из общей суммы налогов, поступающий в районный бюджет, на долю торговли и общественного питания приходится… 2 (два)%.
Моздокчане, несмотря ни на что, стараются оставаться гостеприимными хозяевами. Впрочем, не всегда таковыми они себя ощущают.
Потому не без основания в общественном сознании местных жителей подспудно проявляются признаки вынужденного, защитного национализма. (Можно это явление назвать благозвучнее: обостренный местный патриотизм). В контексте событий настораживает демографическая ситуация (старение и депопуляция коренного населения, с одной стороны, и демографический всплеск среди представителей этносов, традиционно не проживающих на территории района). Непомерно возросло антропогенное и техногенное воздействие на окружающую среду. (Район еще до чеченских событий считался зоной экологической опасности. При естественном радиоактивном излучении “гамма-фон” в 17 мкр/час. в некоторых местах составляет в летний период 25-35 мкр/час. В то время как жители района составляют 13,9% от общей численности населения Северной Осетии, до 60% онкологических больных в республике являются моздокчанами. Факт, не требующий комментариев.)
Не безграничны жизненные и продовольственные ресурсы района, особенно если учитывать определенный упадок в сельском хозяйстве.
Людям, любящим город и район, очень не хотелось бы, чтобы уникальное в национальном и геополитическом отношении моздокское сообщество превращалось в некий этнический и социальный конгломерат. Ибо механически спрессованные инородные части могут при определенной комбинации вызвать угрозу непримиримого конфликта. Потому, думается, Моздоку, району, как уже занемогшему и движимому разновеликими и разновекторными силами суперорганизму, необходимо особое внимание федеральных “диагностов, провизоров и лекарей”.
По сути своей, являясь этническим феноменом, Моздок, став еще и основным форпостом юга России, требует целительных инъекций и режима экономического благоприятствования (в рамках закрытого административно-территориального образования), чтобы залечить характерные для прифронтовой территории раны и вновь отличаться “лица необщим выраженьем”.
