Бек БЕНО. Один день конституционного порядка

Памяти грозненцев, безвинно убиенных

в преступной войне,

с чувством неизбывной скорби посвящаю.

Самое лучшее в жизни — безмятежный сон. Он создает иллюзию умиротворенности и значительности бытия. Ничто в мире не сравнится с предрассветными сновидениями, когда человек так верит в реальность сказочно развивающегося действа.

А на войне снятся другие сны…

Картины побоища сменяются видениями далекого мирного прошлого, необходимого, чтобы жить в настоящем и готовиться к будущему.

Ранним январским утром молодой человек, Сайди Ошаев, проснувшись, открыл глаза. И — улыбнулся…

Ему приснилась мама. Она возилась в саду. Словно не было никакой войны.

— Все будет хорошо, сынок, — сказала она, — война скоро закончится. Мы снова будем вместе. Впереди хорошие времена. Но ты береги себя. — Мама подумала и добавила: — И помни, что бы не случилось, ни перед кем не становись на колени!

— Хорошо, мама! — ответил Сайди и… проснулся.

Настенные часы пробили восемь.

— Так, — сказал он себе, сев в постели, — надо в темпе привести себя в порядок. Выпить чаю. И — к 8.30 быть готовым к приходу Сергея.

Это — как и договорились — чтобы вместе пробраться в центр города. Посмотреть, что сталось с их домами, оказавшимися в эпицентре ожесточенных боев. Вместе как-то надежнее.

Старший брат Сайди, Абдулла, был категорически против такого похода друзей. Но он вчера ушел ночевать к родственникам, в шестой микрорайон. Вот друзья и решили воспользоваться этим.

Они когда-то учились в параллельных классах, но жизнь после школы развела их. И вот, случайно встретившись на базарчике, в одном из микрорайонов Грозного, куда они перебрались из центра города к родственникам сразу после войны, они обрадовались друг другу и решили разведать — что там, в центре города. При этом они успели выяснить, — после небольшого разговора, — что несмотря на все, что произошло на их Родине, каждый из них придерживается простого принципа: человек не может уважать свой собственный народ, если унижает чужой. Все ведь люди qngd`m{ Всевышним! И не во власти человека покушаться на жизнь ближнего, какой бы национальности тот ни был. Умывшись принесенной накануне водой, Сайди прошел на кухню попить чаю. Чай — кипяток и ложечка сахара.

Говорят, в мире семь чудес света. Но их, пожалуй, целых восемь. И кто знает, какое из них предпоследнее. Но последнее — Сайди знает точно — это наличие газа в микрорайоне, если газ не пропал даже во время расстрела города.

Город пылал, рушились дома, ломались, как спички, и горели столбы электропередачи, взрывались линии газопровода. Но находились смельчаки, жители микрорайонов. Рискуя жизнью, они раз за разом восстанавливали поступление газа в микрорайон. В основном это были русские, работники жилищно-коммунального хозяйства. Казалось, работа была формой их существования. Они возились, точно пчелы, не умеющие не работать. Герои! Которым, правда, никогда не устанавливают памятники. Это одна из тех истин, которые, словно одинокая старая женщина, никому не нужны.

Подслащенный ложечкой сахара кипяток был выпит в одно мгновение, как, впрочем, в одно мгновение был проглочен и кусок хлеба. А в прихожей уже стук. Это Сергей. русский, а пунктуален, как немец. Но Сайди уже готов. Через минуту приятели уже шагали по улице, направляясь в сторону консервного завода. Оттуда рукой подать до их квартала.

Миновав микрорайон, вступили на территорию поселка им. Калинина. Несколько мин с воем пролетели над ними. Но они не обратили на это внимания. Привычка. И знание закона: если слышно летящую мину, то она предназначена не для тебя. Убивает та, воя которой не слышишь.

Пост возле 19-ой школы. Первая проверка документов. Экипированный старлей ВД долго и обстоятельно изучал документы. Пожав плечами, передал их сержанту, сидевшему рядом, за собранным из деревянных ящиков столом. Для регистрации.

— Кто он тебе? — спросил старлей, метнув колючий взгляд в Сергея и небрежно качнув в сторону Сайди головой.

— Друг. С детства дружим, — подняв голову и взглянув офицеру в глаза, ответил Сергей.

— У русских не может быть друзей-чеченцев! Знаешь, сколько они наших ни за что, ни про что поубивали?! — жестко отчеканил старлей.

— Если бы он был враг, то давно убил бы меня. Он — нормальный человек… Правда, сегодня это кажется подозрительным, — с плохо скрываемой иронией ответил Сергей.

— Нормальный, говоришь?! — старлей начал закипать и вдруг рявкнул: — Обыскать и проверить этих долбанных интернационалистов! На предмет принадлежности к боевикам! – Подчиненные, с полтора десятка человек, до этого не обращавшие внимания на обычную для них процедуру, уставились m` Сайди и Сергея.

— Началось!.. — подумал с тоской Сайди, но деваться было некуда. Пришлось обнажить правое плечо и колени, показать пальцы. И слушать отборную брань с упоминанием родственников и целых этносов.

— Товарищ старший лейтенант, — докладывал через некоторое время услужливый сержант, — проверили обоих. На плечах нет синяков от стрельбы из гранатометов. Отсутствуют также повреждения кожи от ремня автомата. Указательные пальцы рук чистые. На коленях не обнаружено следов от пластунского способа передвижения…

— Какие хорошие и прилежные ребята! — расплывшись в грязной улыбке, проговорил старлей и добавил: — А может, вы гомики? — чем вызвал радостный хохот подчиненных.

— Знаешь, командир, — спокойно ответил Сайди, — у нас нет подобных проблем. Они ведь возникают в местах с большой скученностью мужеподобных существ.

Наступила гробовая тишина. Мужеподобные существа переваривали услышанное. Сергей подумал: «Дурак же ты, Сайди! Конец нам». Но неожиданно ситуацию разрядил чей-то голос:

— Эй, Сычев, что у вас, все нормально?

— Нормально, товарищ комендант, — ответил старлей человеку, высунувшемуся из окна второго этажа школы, где располагалась комендатура, и повернулся к Сайди и Сергею:

— Благодарите Бога, что у нас добрый начальник. А теперь проваливайте, — он вернул приятелям документы и, подумав, добавил:

— На обратном пути прошу к нашему столу. Мы гостеприимные люди. Примем, как родных!

— У меня, у бывшего строителя коммунизма, миллиард братьев и сестер в Китае. Все некогда заехать, — ответил Сергей, — Так что скоро не ждите, братья-славяне. До встречи в другой обстановке.

Когда Сайди и Сергей отошли с полкилометра от поста, над их головами опять с воем пронеслись мины. Навстречу им тотчас же полетели другие. Противники просто лупили подряд по всему. Лишь бы создать видимость эффективного обстрела.

Пользы от этого — ноль. Но горе мирному населению, когда оно в редкие часы затишья вылезало из подвалов и укрытий, стараясь пополнить запасы воды и приготовить на костре, если газопровод утром взорвали, горячую пищу, столь необходимую после долгого пребывания в подвальной сырости. Водяных колонок-качалок мало. Поэтому люди, которых бросила местная власть, от которых отвернулась Москва, которых забыл Бог, рисковали, перемещаясь по простреливаемому минометами и артиллерией пространству. И гибли — нефтяники, рабочие предприятий, учителя, почтенные чеченские старики, брошенные русские старушки и дети — psqqjhe и чеченские, парни и девушки, гибли не от рук боевиков, а от трусливой непрофессиональности российской военщины, которая, озверев от бессмысленной войны, то и дело отправлялась мародерствовать и насиловать. А следом и чеченские боевики, забыв о рекламируемой цели, делали то же. Смерть собирала богатый урожай.

Внимание приятелей привлек шум вертолета. Он завис метрах в пятистах перед ними — на небольшой высоте, высматривая что-то.

Это не к добру. Поосторожнее со “стрекозой”, одновременно подумали они. И, как бы в подтверждение, вертолет двумя хлопками отстегнул пару ракет, ринувшихся к земле по покатой траектории. А сам, развернувшись и стремительно набирая скорость, исчез за холмами.

Сергей и Сайди бросились, на всякий случай, на землю. И скорее почувствовали, чем услышали, двойной взрыв где-то впереди.

Через некоторое время, пройдя около полукилометра, они стали невольными свидетелями последствия точечного ракетного удара.

Разрушенные внезапным ударом с воздуха, горели частные дома. Рядом, на лужайке, лежало около десятка истерзанных осколками тел. Друзья увидели и убедились — здесь не воевали, здесь убивали! Картина, представшая их глазам, походила на сценку из космического боевика, ставшую вдруг реальностью. По жалким останкам, разбросанным там и сям, с трудом можно было установить возраст и пол погибших: от людей остались лишь обрубки тел, истекающие кровью.

Внимание друзей привлекли два тела, лежавшие подальше от других: молодая женщина и девочка 2-3 лет. Рядом валялись два цинковых ведра и детское игрушечное ведерко. По всей видимости, это были мать и дочь, поход которых за водой завершился таким ужасным образом. Женщина лежала на левом боку, уткнув подбородок в песок и уставив остекленевший взгляд в землю. Из снесенного осколком темени, пузырясь, вытекала кровь с крошевом мозга. Рядом на спине, с устремленными в небеса синими глазенками, умирала девочка. Красное пятнышко, расползающееся на грудке малютки, свидетельствовало, что жить ей осталось лишь несколько мгновений. Ее лиловые губы что-то беззвучно шептали. Сергей услышал: «Мамочка, мамочка, ма»… Дернувшись последний раз, девочка затихла. Вылетела из нее маленькая душа. Хорошо бы в небеса…

Стали подходить жители соседних дворов. Лужайка огласилась истошным женским плачем. Мертвых мать и дочь соседи опознали сразу. С остальными, от которых остались обрубки тел, предстояло разбираться. Мужчина средних лет побежал в комендатуру за помощью, остальные, молча, точно призраки со скорбными лицами, без суеты стали собирать в одном месте трупы и куски тел, разбросанные вокруг.

Друзья тоже молча стали помогать им. Вскоре все, что можно было собрать, было собрано. Только тела молодой женщины и ее дочери opndnkf`kh лежать там, где их настигла смерть. Между тем откуда-то прибежал извещенный о страшной беде парень лет 28-30.

Выпучив глаза, полные ужаса, он рухнул на холодную землю возле тел жены и дочери, бормоча бессмысленные слова. Его губы дергались судорожно, приоткрывая белые зубы, и это было похоже и на всхлипывания, и на смех. И глядя на него, в голову приходило одно — упрек Аллаху: «Как Ты попустил такое, Аллах!» Но можно ли упрекать Аллаха?

— Федор, поплачь. Легче станет, — посоветовала подошедшая старушка.

Федор повернулся к ней. Но, кажется, повернулся не потому, что услышал ее совет. Это было какое-то мертвое движение, то, которое механически совершается после полного отупения.

— Мы с товарищем, если надо, поможем вам. Перенести… — пробормотал Сайди, старательно избегая таких страшных слов, как труп и тело.

До Федора так и не дошло, что обращаются к нему. Сайди понял — Федору еще долго придется выходить из шока. Друзья, окинув взглядом груду тел, отошли, тем более что кто-то из соседей объяснил, что у них тут недалеко есть тачка и что они помогут перевезти трупы.

Сергей и Сайди продолжили путь дальше, хотя их уже тревожило сомнение в правильности принятого решения.

Метров через триста приятели вышли на автостраду. Она здесь называлась улицей Жуковского, и вела к Консервному заводу. Увиденное поразило. Перед Сергеем и Сайди лежала разбитая, в воронках от бомб и снарядов и покрытая толстым слоем невесть откуда взявшейся земли, некогда хорошая асфальтовая дорога.

Трамвайных путей вообще было не разглядеть. О них можно было только догадываться по чудом уцелевшим кое-где столбам с обрывками проводов, под которыми торчала подбитая бронетехника и обгорелые остовы гражданского автотранспорта. А посреди этого катастрофического пейзажа курсировали взад-вперед, словно призраки, уцелевшие жители с тачками всевозможных форм и конструкций. Тачки, груженные банками с томатной пастой, соленьями и прочими продуктами консервного завода, ползли по всем направлениям. Кроме того, везли и домашнюю утварь. Кое-кто спасал свое, другие тащили чужое. Горящего города без мародеров не бывает.

— Дорога жизни… — произнес Сергей.

— Нет, Грозненский автосалон-95, — ответил Сайди.

— Пока мы в микрорайоне боимся из домов носы высунуть, тут люди зря время не теряют, — сказал Сергей и вдруг удивленно добавил: — Смотри! Блин! Два холодильника тащит мужик! На хрена козе баян! Если бы пожрать что вез, еще понятно. Но это зачем? И ведь какую громыхалку смастерил. Самоделкин, мать твою! Там даже для тещи место, наверное, opedsqlnrpemn!

Перед мостом через Сунжу их остановили на блокпосту. Для проверки документов и регистрации.

— Встать лицом к стенке! — рявкнул кто-то. — Руки за голову, ноги расставить широко в стороны.

Во время “личного досмотра”, который проводили сержант с рядовым, документами приятелей занимался дородный майор с румянцем на щеках.

— Чисто! — отрапортовали проверяющие после тщательного обыска, и тогда майор небрежным движением руки подозвал Сергея и Сайди.

— Ну, что скажете, молодые люди? Откуда и куда? — слащаво спросил он.

— Мы оба временно проживаем у родственников в микрорайоне. Сейчас идем на Грознефтяную. Проверить, целы ли наши дома. и если целы, то прихватить немного теплых вещей, — ответил Сергей.

— А что, у чечена с перепугу голос пропал? — косясь на Сайди, съязвил майор.

— Никак нет, уважаемый, — спокойно ответил Сайди. — Если я, после увиденного сегодня утром, не лишился дара речи, то, встретив такого душевного человека, могу ли потерять голос. Тем более, что для беспокойства нет причин.

— Говорильщик, ну точно Аспушкин! — осклабился майор.

— Пушкин тут не причем. Другое дело Лермонтов. Мой предок в свое время его по катухам гонял! — в том же тоне ответил Сайди.

— Не знаю, кто кого и зачем здесь гонял, — лицо майора приняло официальное выражение, — но мы получили приказ не пропускать чеченцев в закрытую зону. Мы же их будем выселять. Наверно, на Северный полюс. Чтобы там передохли. Уже и вагоны подогнали в Ханкалу, — не унимался подлец, пользуясь своим положением.

— Вот вещи ему и понадобятся, — вклинился в разговор Сергей. — А мы вам на два литра водки бабки отчехлим. Выпейте за нашу удачную дорогу!

— Ладно! Деньги сержанту! — неожиданно распорядился майор. — И — катитесь отсюда. Подобру-поздорову. Пока я добрый!

Доброта майора стоила 50 тысяч деревянных.

Вот, наконец, и промежуточный по дороге домой пункт — Консервный завод. Он как раз посредине между микрорайонами и Грознефтяной. Из-за ограды завода грозно выглядывали стволы орудий танков и самоходок, направленные в сторону наиболее вероятной опасности — площади “Минутка”. Вокруг здания кишели люди и сновала техника. Это был один шевелящийся ком, где одни получали бесплатный хлеб и газеты, другим оказывалась экстренная медицинская помощь, третьи отдавали или исполняли приказы, еще кто-то кого-то искал, кто-то с кем-то oepeap`mhb`kq.

Внимание приятелей привлекли молодые люди, словно сошедшие со страниц “Истории Индокитая”. Одетые в немыслимые, явно не по сезону, одежды, они напоминали буддийских монахов. Но как эти монахи могли оказаться здесь, в средоточии войны, где ни на минуту не прекращаются активные боевые действия? Неужели это и в самом деле монахи? Все оказалось проще. Это были молодые буддисты. Они, руководствуясь основополагающими принципами своей веры, посчитали себя обязанными быть рядом с теми, кому могла понадобиться их посильная помощь и человеческое участие. Часть из них занималась раздачей бесплатных обедов, закупленных на собранные среди единоверцев деньги, другие проводили время в исполнении религиозных гимнов, с танцами под ритмический мягкий грохот инструмента, смахивавшего на бубен. Неистовость танца свидетельствовала об искреннем желании буддистов “изменить мир к лучшему”.

На земле нет плохой или хорошей религии. Просто есть люди и есть нелюди. Если о спасении души и тела мусульманина или христианина просит высшие силы буддист, значит, не все потеряно еще в этом мире. Хотя, с другой стороны, деятельность буддийских миротворцев сильно раздражала федералов, пришедших сюда навести “конституционный порядок” и получивших пинок под зад.

Военным, уже понесшим огромные потери в живой силе и технике, уставшим от войны, не было дела до мирного населения или каких-то религиозных групп. Но менты и особисты зверствовали, как могли.

Вот и на сей раз танцующих и распевающих религиозные гимны буддистов окружили вооруженные люди. И, нецензурно бранясь и работая прикладами автоматов и, не забывая для пущей острастки, палить в воздух, стали разгонять их. На глазах у Сергея двое здоровенных спецназовцев уложили, в буквальном смысле слова, на землю очередную жертву с разбитым затылком и сломанным носом.

Минут через 15 порядок, по мнению ментов, был восстановлен. Однако спустя некоторое время буддисты, побитые и изрядно помятые, снова собрались на прежнем месте, будто и не было никакого избиения и унижения. И, кажется, намеревались снова петь свои гимны и танцевать. Однако было уже 10.30 утра, между тем впереди друзей ожидала еще половина пути. Приятели тронулись дальше.

Некогда ровная автотрасса между Консервным заводом и Центром города теперь была запружена военной техникой. Редкие прохожие прижимались к домам, стараясь не привлекать внимания вояк.

Приятели решили немного сбросить нервное напряжение. Хотелось поговорить о чем-то, не имевшем отношения к войне. Но они уже были мужчинами, а у мужчин, увы, небогатый выбор тем для беседы: деньги, femyhm{ и политика. Первые две позиции были бесперспективны. По крайней мере, на данный момент. Оставалась только политика…

— Никак не могу понять, — начал Сергей, — что у нас творится в республике? Революция ли, контрреволюция? разборки с оппозицией или с русскоязычным населением? а может, бандиты с бандитами схлестнулись? — Сергей посмотрел на Сайди.

— Если ты хочешь и дальше перечислять возможные варианты, то возьми дома толковый словарь Даля, там еще много таких слов, — перебил приятеля Сайди. — И упражняйся. В этом, кстати, есть что-то идиотское — пытаться понять Россию.

— Философ, ей-Богу, философ! — рассмеялся Сергей. — Но все-таки, как ты объяснишь то, что мы видим в Грозном? Что это? Заговор Москвы? Выступление международного сионизма? Или это просто неспособность местных властей управлять общественно-политической ситуацией в республике?

— Мы с тобой — что? — на научной конференции? — повернулся Сайди к Сергею. — Однако если уж очень хочется, давай по порядку. Начнем с революции, так ведь иногда кто-то называет этот бардак. Это же проклятое Богом слово! Начиненное кровью и грязью. Но любимое провокаторами, впавшими в националистическую истерию. Поэтому поставь вопрос в лоб: «А кому это выгодно?» Выгодно, как видишь, многим. Под революционный шумок можно погреть руки. По-простому это значит обворовать собственный народ, прикрывая это высокопарными речами об исторической миссии чеченской якобы революции.

Но и эти мародеры собственного народа являются лишь пешками в чужой игре. Игру ведь ведут люди, нам с тобой не известные. Они то ли в Москве при дурном Ельцине, то ли в Вашингтоне при преступном Буше.

Миром сегодня правят деньги. Очень большие деньги. А их время от времени следует грамотно вкладывать и выгодно возвращать. С колоссальными дивидендами… Не смущаясь смертью десятков и сотен тысяч ни в чем не повинных людей. Это — необходимые, да простит меня Аллах, — издержки при таких деловых операциях. Вспомни, еще буквально вчера, несмотря на войну, нефть поступала из России в огромных количествах. Ну, а где нефтепродукты? Или деньги за них? — Сайди усмехнулся. — Это для нас с тобой Грозный и Москва не могут найти общего языка. А они, да будет тебе известно, между собой ох как ладят. Для заправил этой бойни мы — быдло. Надо — революцию сделают. Понадобится, шариат введут! Плати деньги и получай что хочешь. Но на пути проходимцев, слава Аллаху, часто встречаются порядочные люди, отделаться от которых пытаются разными способами: откупиться деньгами, запугать или, если не получается, уничтожить. Нет человека — нет проблем!

Какие разногласия могут быть между простыми чеченцами и русскими, jnrnp{e одинаково не получают по много месяцев заработную плату? Никаких.

— А как насчет религии? — спросил внимательно слушавший приятеля Сергей.

— Религия — это дело гораздо уже серьезнее. Если бы все, от кого зависит принятие решений о войне или мире, были истинно верующими, то сегодняшнего ужаса не было бы! Это касается не только руководства России, но, в первую очередь, чеченских лидеров. этих шайтанов, превративших свой народ в ставку в смертельно азартной игре.

— Тебе бы политическим обозревателем поработать, — заметил Сергей.

— Не хочу. Пристрелили бы в середине передачи, — отшутился Сайди.

— Смотри, Сайди, концерт! — вдруг сказал Сергей, указывая рукой вперед.

В метрах ста от них у разбитого снарядом дома какая-то старая женщина красовалась перед сохранившимся старым трюмо, примеряя огромный цветастый платок.

— Эх, бабуль, жаль, я слишком стар для тебя. А то не удержался бы, — смеясь, сказал Сергей, когда путники поравнялись со старушкой.

— Красота! Настоящая! — бойко ответила женщина, с интересом разглядывая свое отражение в зеркалах, словно готовилась взойти на подиум.

— А что, ничего более ценного не удалось сохранить? — удивился радости женщины Сайди.

— Это самая ценная вещь, — ответила женщина. — Платок мне достался среди приданого. Мой покойный отец, царство ему небесное, Кузьма Иванович, мне его на свадьбу подарил. Вот и берегу.

— Эх, бабка, когда это было! При монголо-татарах, что ли? — пошутил Сергей. — Лучше бы себя поберегла. Хотя бы для внуков. Стреляют ведь!

— А где они, сынок, дети и внуки? — женщина посмотрела на приятелей. — Пока мы со стариком на ногах были, внуки еще показывались. Но вот два месяца назад я похоронила старика. И никто — ни дети наши, ни внуки — не пришел проводить отца и деда в последний путь. Боятся! Хорошо, соседи пособили. Иначе бы не справилась.

— Бросай этот хлам, бабка. И иди на консервный. Там помогут уехать в любую сторону, — сказал Сайди.

— А кому я нужна? — спокойно ответила женщина. — Если бы была нужна, давно бы приехали и забрали меня с дедом. Мы, почитай, шесть десятков лет прожили вместе. В этом доме. Вот я и не хочу его бросать одного, моего Алексея Емельяновича. Мне судьба — рядом с ним быть. и в жизни, и в смерти! А бабка я боевая. Соседи помогут одну комнатку восстановить. Мне, значит, на мой век и хватит. А там …

— Ну, бабуль, тебя не поймешь ни с одной стороны! — прощаясь, сказал Сергей. — До свидания, бабка, и дай Бог здоровья!

— Спасибо, сынки, за добрые слова. И вам тоже, молодым, здоровья желаю. Чтобы жили в мире и понимании. И смогли остановить эту ненужную порядочным людям войну. Счастливого вам пути! — попрощалась бабка.

Через некоторое время, когда приятели шагали по черной, как сажа, грязи, Сергей вдруг повернулся к Сайди и недоумевая спросил:

— Ты не обратил внимание на глаза старушки?

— Нет, — ответил Сайди, — мне сам этот разговор, посреди этого бедлама, был неприятен. Оттого я большей частью смотрел по сторонам.

— А зря, а то увидел бы в ее глазах застывшие слезы. Это она перед самой собой хорохорилась. Она прекрасно понимает отчаянность своего положения. Но умрет, а не сдастся.

— Да, — после долгого молчания отозвался Сайди. — Именно этого не смогли понять ни Наполеон, ни Гитлер… Загадочная русская душа, слава о ней идет от таких старушек.

На дворе стоял январский день, но на улице была такая слякоть, словно поздняя осень вернулась обратно. Это не только не прибавляло настроения, но и служило серьезной помехой при пешем передвижении. А если добавить, что тротуары были разбиты или засыпаны щебнем, битым кирпичом и прочими остатками разрушенных домов и зданий, то движение по ним превращалось в настоящую муку.

Выйти же на трассу было опасно из-за мчавшейся на большой скорости военной техники. И еще была опасность попасть под горячую руку озлобленных на весь мир федералов, быстро отвыкших на этой бойне от правил, по которым живет цивилизованный мир. Но самую большую опасность при передвижении пешком для людей составляли противопехотные мины и всевозможные мины-ловушки с растяжками, щедро расставленные противоборствующими сторонами, где надо и где не надо. Иной раз потому, чтобы кому-нибудь просто было плохо и больно. Поэтому люди внимательно смотрели под ноги, чтобы вовремя заметить опасность. Но часто этого было недостаточно. Ведь минировали профессионалы…

И люди гибли. Без вины. В лучшем случае становились калеками на всю оставшуюся жизнь.

Тут невольно начинаешь вспоминать знакомых или родных, безвинно убиенных, заживо сожженных, без вести пропавших, искалеченных и морально надломленных. И это в душе рождает злость… Велик Аллах, дающий нам возможность выбирать между добром и злом!..

А голод все-таки не тетка. И поэтому приятели разодрали одну булку из двух, полученных в виде гуманитарной помощи на консервном заводе. Вторую оставили на обратный путь. Но попробуйте вдвоем съесть буханку хлеба и не запить водой. Решили поискать воду. Метрах в ста посреди p`gbnpnwemmncn двора двое пожилых людей на костре готовили обед. приятели направились к ним с надеждой утолить жажду.

— Эй! Добрый день, приятного аппетита! — задорно поприветствовал незнакомцев Сергей. — Не найдется ли у вас водицы попить?

Те повернулись к подходившим молодым людям. Потом один из них спросил другого на чеченском языке:

— Ты их знаешь? Чего радостного они нашли, чтобы так радоваться!

— Добрый день! Да будет ваша еда благословенна! — одергивая Сергея, обратился к пожилым на родном языке Сайди.

— Да будет твой приход к нам гордым и свободным, — ответили те.

— Что нового дома? Как здоровье, здоровье ваших близких? — Сайди демонстрировал вайнахский этикет.

— Да отблагодарит тебя Аллах за твою воспитанность, за внимание к нам! — ответили ему. — Меня зовут Ахмед, а моего старого друга Али. Родом мы из Центароя. Наши старшие сыновья купили перед войной здесь два частных дома. Они, как видишь, сильно пострадали, — чеченец кивнул на побитые дома. — Но восстановить можно. Вот мы и остались, чтобы сберечь добро от мародеров.

— А ты сам откуда родом? — спросил второй чеченец, которого звали Али.

— Меня зовут Сайди, родом я из Урус-Мартана. У нас там свой дом. Недалеко от центра. Вот хочу узнать, каково там положение. Может, хоть что-то сохранилось там?

— Вы вроде воды хотели? — засуетился Али — Чистой воды давно уже нет. Но у нас есть кипяченая. Мы берем ее из резервуара для тушения пожаров. Двадцать дней уже пьем ее. И — ничего.

— Сергей, это кипяченая вода, — пояснил Сайди своему товарищу. — Говорят, можно пить. Они, по крайней мере, пьют и живы, как видишь.

Утолив жажду и поблагодарив хозяев, Сайди спросил их:

— А разве сыновья не беспокоятся за вас? Ведь вы же здесь одни. Вдруг что-то случится. Все-таки вы не молоды. Где вам терпеть такие лишения. Да и зачем это?

— Парень, — ответил Ахмед, — мы с другом прожили рядом тяжелую, но честную жизнь. В ней были и радости. Но горестей было больше. И нас теперь ничем не испугаешь и ничем не удивишь. Когда-то давно, когда мы были подростками и наш народ выслали в Казахстан, мы поклялись с Али памятью предков, что если судьба подарит нам возможность вернуться на родину, то никакая сила не разлучит нас с землей отцов. Лучше смерть в родном краю, чем мытарство в чужом. К тому же нам удалось недавно передать моему двоюродному брату, живущему в 6 микрорайоне, весточку, что мы живы и здоровы. У наших соседей, русских, дочка там живет. Вот через нее и передали.

— Мы тоже живем там, — сказал Сайди. — И на обратном можем передать записку от вас.

— Если вас это не затруднит, — ответил Ахмед. — Но будьте осторожны. Очень опасно передвигаться по городу, тем более вам, молодым. На нашей улице на этой неделе уже семерых расстреляли без суда и следствия. кому-то, видите ли, показалось, что они помогали тем, кого называют боевиками. Среди убитых один кумык. Остальные — русские и армяне, которым некуда было уехать отсюда. Потому, ради Аллаха, будьте осторожны. Счастливого вам пути и благополучного возвращения!

Попрощавшись с новыми знакомыми, приятели заторопились дальше. Погода вполне соответствовала настроению: серое небо, сырость вокруг. Казалось даже, что души у людей отсырели. И при этом вокруг было какое-то тоскливое ожидание беды, готовой обрушиться на тебя после каждого шороха, каждого порыва зимнего ветра.

В такое время уже не так остро реагируешь на все окружающее. Лишь рефлекторно оцениваешь степень опасности. В общем, синдром какой-то еще не обозначенной термином болезни во время разгула беззакония, этого неизбежного следствия дикой войны.

За полный месяц все изменилось до неузнаваемости. Вокруг был только хаос, порожденный усиленными бомбардировками. И практически невозможно было узнать город, даже квартал, где жил еще недавно, радуясь своим маленьким радостям и голубому небу. Словно злой дух, налетев сокрушительным смерчем, прошелся по земле. Куда делась прелесть маленьких ухоженных парков, милых глазу асфальтированных дорожек, вьющихся между клумбами. Теперь все это лежало под толстым слоем грязи.

— Слушай, — голос Сергея прервал тягостные мысли молча шагавшего Сайди. — Ты обрати внимание — за нами неотступно следуют собаки. Не приближаясь, но и не отставая. Словно волки в рассказах Джека Лондона.

— С чего ты взял? — нахмурился Сайди. — Просто держатся поближе к людям. В надежде на кусок хлеба.

— А не в надежде ли нами закусить? — не унимался Сергей. — Морды у них сытые, запачканы кровью.

— Ну ты даешь, Зоркий Глаз! Если сытые, то мы-то им зачем? — рассмеялся Сайди. — Тебе бы, однако, сценаристом фильмов ужасов в Голливуде работать.

Вдруг рядом раздалась автоматная очередь. Двое из четырех собак, следовавших за приятелями, были сражены наповал. Две другие, взвизгнув, пустились наутек.

Стреляли впереди, из засады. Поняв, что это было своего рода предупреждение им, Сергей и Сайди, переглянувшись, прошли вперед к неплохо замаскированному укрытию. Там их ждали десантники.

— Предъявите документы! — велел вышедший навстречу с двумя своими ondwhmemm{lh офицер. Пока он рассматривал и регистрировал документы, два сержанта довольно технично и профессионально обыскали “вновь прибывших”, к удивлению Сергея и Сайди, без оскорблений.

— Все чисто, командир! — доложили они.

— Так вы в этом районе живете? — с любопытством спросил офицер, приглядываясь внимательно к приятелям. — А учились в какой школе?

— Живем у базара. А учились в 3 школе, — ответил за обоих Сайди.

— А я в 20 учился. Лет восемь тому, как окончил.

— Да ты что?! — обрадовался Сергей. — У нас тогда должны быть общие знакомые? Мы же дружили с вашими ребятами!

Через минуту трое случайно встретившихся на улице гиблого Грозного уже перебирали общих знакомых. И даже весело смеялись, вспоминая случаи из школьной жизни. словно не было никакой войны.

— Ну, слава Богу, знакомых, можно сказать, встретил! — сказал офицер. — А то я неделю, как уже здесь. И никого не вижу. Я же тут жил. Пока родители не выехали из Грозного. В аккурат перед войной. Живут в России. Но мои лучшие годы прошли в Грозном. Грозный — моя родина. — Офицер вздохнул и посмотрел на Сайди и Сергея. — Рад встрече с вами. Пусть быстрее закончится этот кошмар!

— А как ты сюда попал? — спросил Сергей, не веря, что перед ним стоит коренной грозненец, приехавший наводить «конституционный порядок».

— По приказу! Не хотелось, конечно. Потом подумал: чего и не поехать, может, кого из знакомых спасу. Или помогу.

— А собаки чем тебе не угодили? — с улыбкой спросил Сайди.

— Они же трупы пожирают, которые мы не успеваем убирать! — ответил офицер. — А теперь на людей стали нападать. К человечине пристрастились. Вот и пристреливаем их. В целях, так сказать, безопасности мирного населения. И еще, чтобы заразу не разносили.

— Вот оно что! — у Сайди брови поползли кверху.

— А мы-то думали, что собаки соскучились по общению с человеком. Что сделали с нами! — тоскливо пробормотал Сергей.

— Счастливого вам пути! — на прощание пожелал офицер. — Дальше на постах стоят менты. Будьте предельно аккуратны, переходя дорогу. Они, точно угорелые, носятся на боевых машинах. И не поддавайтесь на провокации. отвечайте на вопросы спокойно. Вам нечего скрывать. Но знайте: менты не вояки. Вояки не трогают мирное население. У них забота — искать и уничтожать боевиков. А часто и небоевиков. Чтобы другим неповадно было. Но менты… Мы с ними не дружим, хоть и делаем одно дело. Правда, разными методами.

— Спасибо, командир, — сказал Сайди. — Уже то, что ты не оскорблял нас, пользуясь своим положением, достойно благодарности. До встречи, gelkj! Будем через пару часов возвращаться, может, еще встретимся!

Попрощавшись с десантниками, молодые люди дошли до Дома печати. Тот, кто раньше приезжал в гости или по делам в Грозный, не мог не заметить этого современного многоэтажного здания на пересечении четырех основных улиц.

Теперь здание Дома печати представляло собой печальное зрелище. Остался лишь каркас из стальных и железобетонных перекрытий, который очерчивал контур сгоревшего здания.

Близлежащий скверик, запомнившийся аккуратными клумбами, ярко раскрашенными и как-то интимно расставленными скамейками среди в особом порядке посаженных деревьев, сейчас представлял собой месиво из подбитой бронетехники, вздыбленной вокруг земли, обритых наголо осколками деревьев, грязи и толстого слоя копоти от долго тут горевшего мазута и нефти.

Вряд ли кто из грозненцев еще пару лет назад мог предположить, что это место, являвшееся визитной карточкой города, можно так изуродовать и при этом считать себя в здравом рассудке. А воздух! Нет, это не поддается описанию. Экологическая катастрофа. Другие слова в отношении грозненского воздуха просто излишни.

— Никогда уже не будет так красиво, как до войны. Кто захочет восстанавливать погибший город! — простонал Сайди. — Нет этому прощения. И не будет!

— Но если они здесь такое наворотили, то в центре — уже, наверно, ад кромешный! — бубнил себе под нос Сергей. — Да, был город. И нет города.

Размышления приятелей прервало лязганье гусениц. Возле обрушенной половины Дома печати, недалеко от Сайди и Сергея, остановились две самоходки, из которых вылезли два человека.

— Петро, ты снова зажимаешь литруху! — возмущался тот, что был пониже ростом. — Я же с третьего выстрела подавил огневую точку. А ты бабахал разов десять, пока танкисты не помогли. А теперь отмазаться хочешь? Не получится! Это у тебя в училище проходило. Помни, с тебя литруха.

— Ну-ну, Юрок, не завирайся, — отвечал другой. — Ты же бил прямой наводкой, а мне пришлось закидывать снаряды через строение. Но это не одно и то же. Согласись!

— Ну и жмот же ты! — напирал Юрок, — Плохому танцору знаешь, что мешает?

— Наверное, одежда, — отбрехался Петро.

— Святая богородица… Одежда! — воскликнул Юрок и вдруг, решившись на что-то, сказал: — Видишь, прямо перед нами обрушившийся лестничный пролет. В виде женской груди, — показывая на Дом Печати, cnpwhkq Юрок. — Значит так. Стреляем по очереди. Кто сшибет пролет, тому другой ставит литруху водяры. Договорились?

— Ну, во-первых, мне это напоминает не грудь, а кое-что другое. Но тоже женское, — ворчливо сказал Петро. — А, во-вторых, неизвестно, кто сшибет, так что не раскатывай губу, — добавил Петро, залезая внутрь самоходки.

Сергей и Сайди, ставшие невольными свидетелями странного пари, с интересом стали наблюдать, что получится из затеи Петра.

Первым выстрелом горячий экипаж самоходки Юрка засадил в злополучный пролет снаряд, который, по-человечески охнув, рухнул.

И тут же состоялся консилиум бомбардиров, на котором Петро предъявил претензии оппоненту, стрелявшему первым, что не было обговорено.

— Я бы и тогда попал с первого выстрела, но ты специально не дал мне выиграть, — проворчал Петро.

— Да пошел ты!.. — не выдержали нервы у Юрка. — Поехали! Жмот!

Буквально через минуту две боевые машины, в свисте и грохоте прогазовок, подминая вывороченный асфальт, скрылись за поворотом, оставив после себя два черных облачка дыма.

— Варвары!.. — прошептал ошеломленный случившимся Сергей.

— Насчет варваров… — заметил, скривившись, Сайди, — их везде много. Что там, в Москве, что тут, в Грозном.

— Давай двигаться быстрей, а то уже полдень. Помни, этот же путь нужно проделать еще обратно, — зло пробурчал Сайди.

Идти через сквер было небезопасно, но и по дороге шагать было не лучше: боевая техника, мчавшаяся на большой скорости, могла подмять человека, даже не заметив этого. Поэтому приятели решили на свой риск и страх идти по пешеходной дорожке вдоль сохранившихся пятиэтажек, в разбитых окнах которых периодически мелькали фигуры людей — то ли оставшихся жителей, то ли мародеров. кто разберет… Дома были все в копоти, обгоревшие, полуразвалившиеся. Но они еще не раз подвергнутся артобстрелу. Так, говорят, ищут боевиков. Ну, а пока там копошились люди, точно крысы.

— Ты знаешь, — сказал Сергей, — что даже, наверно, индейцы не передвигаются по земле так мягко, как мы с тобой сейчас.

— Индейцы — что! Они за чужими скальпами охотятся, — ответил Сайди. — А мы свои хотим сохранить, так что лучше смотри под ноги повнимательнее, Великий Змей, а то бог Мониту всыплет нам с тобой осколков по самые…

Оба рассмеялись шутке.

Наконец, они подошли к площади им. Дружбы Народов на Грознефтяной, где стоял некогда памятник первым революционерам Грозного: чеченцу А. Xephonbs, ингушу Г. Ахриеву и русскому Н. Гикало. Памятник теперь был разбит. В мирное время приезжали к этому памятнику важные гости столицы, новобрачные к нему возлагали цветы. Если бы эти революционеры сейчас увидели эту картину, то, наверно, пожалели бы, что подставляли свои головы ради таких потомков. На площади приятелей снова проверили по полной программе. Заставили снять верхнюю одежду, приспустить нижнее белье. В общем, рассматривали на предмет принадлежности к боевикам.

— Что, эпидемия СПИДа, что ли? — попытался сострить Сергей. — С утра только это и делаем, проверяют на каждом блокпосту.

— Если будешь много…, я тебя танковым стволом на геморрой проверю, — буркнул угрожающего вида здоровенный сержант.

— Никакого воспитания! — ворчал Сергей, когда приятели отошли от поста подальше. — Никакой этики.

— Вот, вот, — рассмеялся Сайди, — вот этой самой этикой он смазал бы танковый ствол… У них такая этика.

… Но вот, наконец, и родной район. вокруг тихо, словно какая-то злобная сила остановила размеренную жизнь некогда тихого, уютного района, превратив его в мертвую зону. Словно и сама природа, обалдевшая от разрывов бомб, мин и снарядов, оглушенная ревом двигателей и лязгом гусениц и грохотом прочей военной техники, терзающей землю и раздирающей небо, была парализована. Тут и там, особенно на перекрестках, маячила подбитая бронетехника вперемешку со сгоревшими частными автомобилями. В некоторых машинах видны были обгоревшие тела людей, которых вряд ли еще можно было опознать. Воздух был наполнен ужасным запахом смеси из солярки, перегретого машинного масла и горелого человеческого мяса. Вдоль дороги, на тротуаре, словно деревянные обрубки, валялись оторванные части человеческих тел, до которых никому не было дела. Невыносимо тяжело было видеть детские трупики, лежащие рядом с трупами своих матерей, в последние секунды своей жизни пытавшихся накрыть их своими телами. Дети, так и не понявшие, что это с ними делают взрослые дяди, были укором каждому россиянину, начиная от кремлевских лидеров и кончая теми, кого называют федералами.

Никогда это не забудет народ… Эх, народ…

А вот другая картина, не поддающаяся описанию. Кому война, а кому мать родна. Словно ангелы смерти, вышли откуда-то из мрака мародеры. Казалась бы, сама обстановка не позволяет без особой нужды выходить на улицу, но дух стяжательства работает, как швейцарские часы: без остановок, без выходных. Тащили все, что попадалось на глаза. С трупов снимали что не успело сгореть: часы, обувь, куртки…

Сергей и Сайди стояли, потеряв дар речи, и смотрели на парня лет пятнадцати, лихо выкинувшего из кабины труп водителя, хозяина красной +Mhb{;, и теперь уверенно шарившего в его карманах.

— Чтобы твой отец сошелся со свиньей! — вскипел от ярости Сайди, вытаскивая сунувшегося в салон машины подонка и обильно угощая его оплеухами. — Будь проклят твой седьмой предок!

Вырвавшись от Сайди, подросток отбежал в сторону и заорал, бранясь на чеченском языке:

— Мы этот перекресток со старшим братом у русских начальников за ящик водки купили! Какое имеете право? Я вот знакомых солдат позову!

— … твою мать, до чего мы дожили! — сокрушался Сайди, пересказывая Сергею услышанное, на что последний ответил:

— Оставь, не принимай близко к сердцу. Сволочь, она всегда сволочь.

— Так-то оно так, — ответил Сайди, — но все-таки… Нацию же позорит!

— Нацию, говоришь? А ведь большинство мародеров русские, — заметил Сергей. — Думаешь, нам, нормальным русским, это не обидно? Если бы они с голодухи, еще можно было бы понять. Но чтобы из жадности на чужом горе разжиться!..

У Сайди защемило в груди — они подходили к кварталу, где находился его дом. Неполные три недели — такой небольшой срок, но как все изменилось. Словно это было уже какое-то другое место, в котором шла другая жизнь с непонятной логикой.

Только сейчас Сайди понял до конца смысл слов, что прошлого не вернуть. Что-то, он понял всем существом своим, безвозвратно ушло. Чтобы не вернуться назад уже никогда!

Приятели решили сначала заглянуть в дом Сайди, а на обратном — в дом Сергея.

С угла квартала дома не было видно, и Сайди забеспокоился, что же его ждет впереди: дом или руины?

Вдруг он увидел тетю Марью, так называл он эту русскую старушку. Соседку, на глазах которой он вырос.

Увидев мужчин, тетя Марья сразу же признала своего соседа. Всплеснув руками и не веря своим глазам, старушка бросилась обнимать Сайди, выказывая неподдельную радость.

— Батюшки, ты живой?! — со слезами на глазах приговаривала она. — Какое счастье, а ведь болтали, что убили тебя. Господи! Неужели это правда? Слава тебе, Господи!

— Жив, здоров пока, тетя Марья! Спасибо. Дай Бог и вам здоровья, а так же всем добрым людям на свете, — бормотал смущенный Сайди.

— Ты еще во двор не заходил? Дом твой цел. Но, слава Богу, жить будет где, — излучая радость, сообщала соседка.

— Еще не заходил, вот только иду, — сказал Сайди, устремляя взгляд b сторону своего дома.

— Тут при штурме нас бомбами, ракетами закидывали. Всем досталось: кому больше, кому меньше, — рассказывала старушка. — Дочку мою, Валю, осколком зацепило. Еле выкарабкалась. Но особенно страдали от жажды. Воды не стало. Такого мы, старшее поколение, не видели даже в Великую Отечественную.

Вдруг старушка повернулась к Сергею:

— А ты, сынок, чей будешь?

— Здравствуйте, тетя Марья, не узнаете меня? Полосковых я: Ивана и Нины сын.

— Ой, батюшки, как же, как же! Стара стала совсем, не узнала. Исхудал, однако. Где родители, живы ли?

— Все живы, спасибо. Сейчас мы у родственников в микрорайоне.

— Привет им от тети Марьи передавай. Когда это все уляжется, — старушка качнула головой, — пусть заходят. Как раньше. Почаевничать. А пока вы дом будете осматривать, я на ближайшем посту предупрежу. Чтобы вас не трогали. Здесь по соседству штаб российских войск. они по двое, по трое патрулируют здешний район. Регистрируют всех мужчин. которые попадают под подозрение. Но вы-то мирные. Вот пойду и предупрежу. Пусть вас не беспокоят. Пока вы будет находиться у себя.

Когда старушка ушла, друзья, озираясь вокруг, прошли к дому Сайди. Перед домом по всему тротуару лежали шиферные осколки, битое стекло, обгорелые деревья, разные тряпки, кирпич, какие-то тазы, старые ведра неизвестно откуда взявшиеся здесь, и гильзы, автоматные и даже артиллерийские.

Створ ворот вывернут взрывной волной, лучшей декорации и не надо для постановки фильма о войне. Кирпичный забор теперь лежит грудой закоптелого кирпича по обе стороны ворот. Это — на улице. А во дворе тоже было не лучше. Лежат ли выбитые ударной волной двери, оконные рамы, поломанные, искореженные, в копоти и грязи. Гаражные ворота, смятые, точно бумажный лист, и сорванные с петель, были отброшены далеко в сторону. И везде кучи виноградного листа и кисти винограда, гниющие в этом мусоре войны.

Сайди и Сергей, осмотрев двор, прошли в дом. К их удивлению, в доме было все на месте. Правда, потолок слегка провис, люстра валялась на полу среди осколков от снарядов, каким-то образом залетевших в комнату. Но следов мародерства не было. Может, просто не дошли.

Сайди и Сергей молча озирались, оглушенные увиденным. В это время появилась тетя Марья — узнать, может, что нужно. И стала подбадривать Сайди. Все это поправимо, говорила она. Оказывается, это она следила за домом. Солдаты при виде тети Марьи при зачистках вели себя как вполне приличные люди. А уж поджечь дом — а такие случаи были обычны при g`whqrj`u — они даже не помышляли.

Внезапно со двора послышались голоса мужчин. Сайди выглянул.

— Это вы проживаете здесь, по соседству с Марией Николаевной? — спросил один из военных, старший по чину.

— Да, — ответил Сайди, — я. — И взглянул на вышедшего вслед за ним Сергея.

— Ваши документы, — потребовал военный и велел напарнику: — На всякий случай, Витя, обыщи их по очереди. Да не жалей, если что найдешь. Найдем оружие или хоть один патрон — расстрел на месте.

Документы были в порядке, обыск ничего не дал и проверяющие ушли со двора. После их ухода ребята, подавленные увиденным, стали спешить — ведь еще надо было зайти к Сергею. А там и в обратный путь уже пуститься, выбраться из города до сумерек, то есть до комендантского часа, иначе их ожидала пуля в затылок, без предупреждения. Приятели прихватили с собой несколько банок домашних консервов — помидоры, огурцы, компоты, пакет муки, соль и сахар, всего чуть-чуть. Много не донести, идти долго, да и на блокпостах отберут, спасибо не скажут.

Вышли на улицу, кое-как приставили к сохранившимся столбам то, что осталось от половины ворот, а к нему прислонили еще небольшой лист железа…

Но откуда ни возьмись перед домом, скрипнув тормозами, остановился БТР, с омоновцами на борту. Они сразу, без предъявления претензий, накинулись на молодых людей.

Посыпались удары прикладами автоматов, сопровождаемые отборной бранью, которую омоновцы изрыгали вместе с тошнотворным запахом алкогольного перегара.

Особенно зверствовал рыжий вояка. По всем признакам, организатор этого рейда. Его истерический вопль “Суки чеченские!” послужил сигналом для волнующего действа, в результате которого Сергей и Сайди вскоре были сбиты с ног и избиты, а затем стремительно затащены в БТР, который после этого сразу же сорвался с места. Пакеты и банки с соленьями, вареньями остались лежать на земле.

— Ну, что бляди! Попались! — не унимался рыжий. — Я вас сразу вычислил, как только увидел.

Что попались — это факт, — с трудом переводя дыхание от многочисленных побоев, подумал Сайди, поглядывая на затихшего рядом Сергея. Но кому попались и зачем? Но думать долго не пришлось, так как БТР буквально через несколько минут езды остановился. Двоих “вычисленных”, словно пакеты с ненавистным мусором, выволокли во двор большого недостроенного частного дома и бросили посредине.

— Ты жив? — боясь не получить ответа, тихо спросил Сайди.

— Вроде, — со стоном ответил Сергей. — Что они, охерели все разом! gа что?

— А я знаю? — усмехнулся Сайди. — Может, у них к нам любовь с первого взгляда! Давай, однако, встанем на ноги. А то простуду схватим и еще, не дай Бог, простатит заработаем!

— По-моему, — ответил непрерывно стонущий Сергей, — если так дело и дальше пойдет, то они скоро избавят нас от всех болезней. И навсегда. Это я к тому, что твоя предстательная железа никогда даже не узнает, что такое простатит. Но встать надо. Здесь все-таки не пляжи Лазурного берега.

— О каком таком береге вы там брехали? — стал допытываться один из двух приставленных к ним охранников, когда они с трудом, с оханьями и аханьями, встали на ноги.

— Да мы все спорили с другом, куда в следующей жизни поедем отдыхать, — с издевкой ответил Сергей.

— Вот я тебе сейчас в лобешник загоню пулю, чтобы на одного остряка стало меньше, — с перекошенным лицом, словно крапиву жевал, произнес часовой, не забыв после этого нанести своему собеседнику сильный удар прикладом в живот и тут же отступить, вздернув автомат, на случай ответной реакции униженного человека.

Удар пришелся чуть выше солнечного сплетения. Сергею было больно, но больше оттого, что нельзя было дать сдачи. Но это, однако, было чревато неминуемой смертью.

Согнувшись в три погибели, он чертыхнулся, сожалея лишь об одном, что нет у него оружия, чтобы уничтожить эту мразь, не имеющую право называться человеком.

Второй охранник, довольный, хохотнул.

Сайди осмотрелся вокруг. Кроме двух охранников, большая часть омоновцев находились под летним навесом вокруг стола из каких-то ящиков. Время было обеденное. Во дворе валялись разные стулья, кресла, кресла-качалки, едва ли принадлежавшие хозяину двора. Видать, все это было собрано со всех дворов в округе — военных ведь в штабе много, и им надо на чем-то сидеть. Стол был завален полными и пустыми бутылками из-под водки, банками разных солений, варений и пр. консервами. В углу были свалены куры с перерезанными горлами, но еще неощипанные. Прямо посередине двора стояла кирпичная печка. Рядом на костре варился большой казан, полный куриных тушек. Аромат разносился, наверное, по всему кварталу. Стол ломился от яств явно не от солдатского пайка. “Зеленые береты” могли бы позавидовать этим воякам.

Кто-то строил дом для мирной жизни, а новоселье справляли люди в камуфляжной форме.

— Никогда не думал, что меня свои же русские будут бить только за то, что я живу на этой многострадальной чеченской земле, — вслух p`gl{xkk Сергей. — Не жизнь, а бардак сплошной! Ведь я мог сегодня и не попасть сюда по многим причинам. А они бы все равно кого-нибудь, как меня сейчас, схватили. Ни за что, ни про что! А я ведь, честно говоря, думал, что порядок будут наводить совсем по-другому…

… «Черный ворон, что ты вьешься?» — пронеслись в голове Сайди слова любимой песни.

В это время к ним подвели еще одного задержанного. Невысокого роста, плотного телосложения мужчину средних лет. Он объяснял на ходу, что он не чечен, а татарин и очень любит русских от мала до велика.

— Я не боевик, — объяснял он. — Служил в Советской Армии на кухне: ни разу не стрелял из автомата во время службы. Я — татарин, наш президент, Шаймиев, за Россию…

— Кто тут татарин? — поинтересовался какой-то капитан, вышедший из дома в сопровождении рыжего вояки.

— Я, товарищ начальник, — с угодническим поклоном ответил слюнтяй.

— А нам что чечен, что татарин — один хрен. сволота мусульманская! — небрежно бросил капитан. — Чем больше мы вас тут уничтожим, тем лучше для нас, славян.

— А я же не мусульманин, — татарин подпрыгнул на месте, — я из тех татар, которых Иван Грозный в христианство обратил. Православный я!

— Да ты что! — со смехом заметил капитан. — Из тех, кто по правую сторону дороги от Москвы до Казани жили?

— Да, да! — радостно воскликнул новообращенный.

— Тогда тебя первого надо расстрелять! — уже серьезно сказал капитан. — Не люблю предателей. Даже если они временные союзники. Лучше ярый враг, чем такой союзник.

На раздавленного этими словами жителя правосторонней Казани стало больно смотреть. он замолчал и как-то осунулся.

— А эти кто такие, Валера? — спросил капитан у рыжего, небрежно указывая пальцем на Сайди и Сергея.

— Я думаю, один чечен, другой — прибалт. Кажется снайперы, которые за последние дни уже десять наших ребят ухайдакали! — скороговоркой ответил рыжий.

« Какой прибалт?» — хотел сказать Сергей, но в это время капитана позвали к рации, и он, уже уходя, наставлял рыжего.

— Это пусть лошадь думает. У нее голова большая. А ты должен точно знать, кто есть кто! Позавчера вы троих приговорили, а они, оказывается, были мирными русскими и чеченцами. Этих же, если подтвердится, что снайперы, убери… Но не здесь.

— Так, ребята, начинается дискотека. Идите сюда, хватит набивать брюхо! — крикнул рыжий своим под навесом. — Надо товар прощупать.

Желающих порезвиться набралось восемь человек.

Шестеро бугаев навалились на Сергея и Сайди. Удары наносили точно и быстро, били по самым чувствительным местам. И с таким ожесточением, будто от этого зависела их жизнь. Татарин же после первых же ударов свалился на сырой асфальт и стал истерически визжать, стараясь разжалобить двух омоновцев, с большим энтузиазмом пинавших его. Омоновцы отстали от него и стали помогать товарищам, обрабатывавшим Сергея и Сайди.

Сергею и Сайди доставалось по полной программе. Увернуться от ударов натренированных людей практически не удавалось. Можно было лишь смягчить боль, вовремя сгруппировавшись. Но одновременно сопротивляться троим нападавшим нельзя было. Это продолжалось несколько минут, в течение которых Сергею и Сайди каким-то чудом удалось устоять на ногах.

Закончилась первая часть тщательной проверки по приказу.

— Лицом к стенке, руки за голову, ноги широко раздвинуть, ублюдки! — завизжал вдохновенно рыжий. Рыжий испытывал если не наслаждение, то, по крайней мере, полное удовольствие. Сайди и Сергей послушно подчинились команде. Куда тут денешься. Что-то подсказало Сайди оглянуться назад. Там один из омоновцев, здоровенный, точно бетонная плита, собрался уже изо всей силы его ударить ногой в пах. Этот страшный удар делал инвалидами мужчин. Сайди, отскочив в сторону, ушел от удара. Не ожидавший такого поворота, омоновец разрубил воздух и, не удержав равновесие, грохнулся головой об мокрый асфальт и затих, потеряв сознание.

Сослуживцы приостановили расправу и быстро подбежали к товарищу.

Но когда палач пришел в чувство, омоновцы озверели еще больше. Сергея и татарина отволокли в сторону, а Сайди приковали наручниками к трубе для сушки белья, сняв с него верхнюю одежду до пояса. Беззащитное тело Сайди висело в воздухе, чуть касаясь ногами асфальта. Рыжий с кровожадным выражением на лице стал медленно подходить к своей жертве.

— Давай, рыжий, покажи ему… — подбадривали его менты. — Дай чечену, чтобы мало не показалось.

«Все! — промелькнуло в голове у Сайди, — сейчас меня искалечат, а лечиться денег нет. Лучше бы убили сразу, чтобы не мучиться. Родственникам последние штаны продать придется, чтобы поставить меня на ноги. Если, конечно, выживу. А может, на колени встать? Поплакаться, может, пощадят?» — мелькнула в мозгу предательская мыслишка.

— Ну, что стоишь, рыжий-конопатый, без дела. давай, давай… — вдруг не своим голосом заорал Сайди, чувствуя за своей спиной присутствие рыжего. — Бей в спину, если духа на большее нет. Долби, мать твою!.. — Не успел, однако, до конца обрушить на рыжего все известные ему проклятия, как ощутил страшную боль справа. Это рыжий, сцепив руки замком, нанес подлый удар по правой почке. Стерпеть такую ank| было невозможно, и Сайди заорал нечеловеческим голосом.

— Суки, развяжите! Если вы себя мужчинами считаете! С любым один на один готов поговорить!!!

— Это у нас не предусмотрено, — насмешливо прохрипел рыжий, вызвав взрыв хохота у сослуживцев. — А что, неужели больно? Даже очень? — издевался он, распаляясь все больше и больше и нанося жестокие удары: по почкам, по ребрам, затем, после садистского удара чем-то твердым, — видимо, стволом автомата, — кулаком под левую лопатку. Стиснув зубы, Сайди молча просил Аллаха дать ему силу и стойкость, не потерять разума. Великий Аллах, ты един и Муххамед твой пророк!!! Вверяю себя в твои руки! Дай мне силы, мой Аллах! Ты мой Бог и я твой раб!

Сайди потерял сознание…

В это время перед домом-штабом остановился «Урал» с надписью «Военная комендатура». Из кабины вышли пожилая женщина и омоновец -старший лейтенант.

Это были тетя Марья, соседка Сайди, и тот, кто проверял его документы во дворе дома. Женщина, растолкав омоновцев, бросилась к своему соседу.

— Фашисты! — кричала она в истерике. — Вы не русские люди! Ну-ка, снимите его с трубы! Что же вы стоите, умерли что ли?

Несколько человек подошли снять Сайди со столба.

— Ты кто такая, бабка? Что ты тут раскомандовалась! — подал голос рыжий.

— Я — соседка этого парня! Знаю его с детства. И всех родственников его. Он пришел всего лишь посмотреть свой дом. А вы налетели, точно стервятники. Ироды! Если не умеете бандита от порядочного человека отличать, какого черта вас принесло в эти края! Сидели бы в своих хуторах в России да жрали бы с утра до вечера свой самогон.

— Ты, бабка, языком не мели! Забыли тебя спросить, что нам делать. Не твоего ума дело. Мы тут Родину охраняем от таких вот бандитов.

— Не Родину вы охраняете, а чужие курятники обворовываете! Последнюю несушку вчера вырвали у меня из рук. Окаянные!

— Заткнись ты, бабка! Куры для того и существуют, чтоб их кушать. Вы должны оказывать нам помощь в наведении порядка, а не мешать. Понятно? — не унимался рыжий.

— А вы что, оккупанты, что ли! Вас же армия должна кормить. Не я. Да я и не стану ни за что. Таких, как ты, рыжий дьявол, нужно еще в утробе матери душить. Где у вас тут старший? Побирушки! — Тетя Марья все больше распалялась. — Ты лови, кто виновен, если духу хватит. А мирных людей не трогай. Они, как цыгане, разбрелись по белу свету. Если у тебя есть мать! Если ты не выродок! Отпустите же парня! Я не уйду с }rncn двора без него!

— Где капитан? — в разговор вступил старлей.

— Я здесь, — ответил капитан, лениво выходя из дома. — Что случилось?

— Да вот, распоряжение коменданта, — ответил старлей, протягивая капитану какую-то бумагу. — Забираю у вас двоих жителей моего участка, ошибочно вывезенных вашими подчиненными из своего дома. Мы проверяли их документы и прочее. Все в порядке. Зачем их было так избивать. Документы проверить не составило бы труда.

— Какие документы? — удивленно спросил капитан. — Эй, Валера, ты же говорил, что у них документов нет, — продолжал он, обращаясь к рыжему. — И что на них люди показали. А тут что получается, идиот?

— Ошибочка вышла! — стараясь отшутиться, сказал рыжий. — И, вообще, что ты, Игорь, таким добрым стал… После смерти Павла, наверное? — с ехидцей спросил он капитана.

— Знаешь, что? — угрожающе ответил капитан. — Тебя это не касается. Я не позволю тебе марать память моего друга. Понятно? Потому что Павлуха в открытом бою погиб. Как мужчина и солдат. Как офицер. За смерть его я отомщу, тоже в честном бою. А вы, как последние трусы, привязали человека и накинулись на беззащитного, как койоты. Знаю я тебя! Как только поблизости перестрелка или снайпер, тебя днем с огнем не сыщешь. А теперь, когда другие все вокруг зачистили без тебя, ты стал храбр. Особенно против мирного населения. За последние несколько дней в твоем отделении словно озверели. Десять человек убили. Ни в чем не повинных людей. Среди них и женщины были — учительницы. А вы их к снайперам приписали с Прибалтики. А они эту вашу Прибалтику только на географической карте и видели. Нацисты вы! Чеченцы, думаешь, простят нам? После вашего отъезда даже те, кто не собирался воевать, возьмется за оружие. Чтобы отомстить за смерть близких и родных. И опять жертвы. По вашей, дураков, милости. А ты в это время у себя на Смоленщине, нажравшись водки, будешь сочинять сказки о своих боевых подвигах перед такими же козлами, как ты сам. Я бы с огромным удовольствием всадил пулю в твой дурной лоб. — Капитан уже кипел яростью, которой не скрывал.

— Прекратить! — вдруг заорал рыжий, обращаясь к солдатам. — Я приказываю. Как старший по званию. — И покосился на капитана. — А о ваших оскорбительных высказываниях, старший лейтенант Литвинов, мной сегодня же будет доложено вашему непосредственному начальству. А пока этих забирайте, — посмотрев на омоновцев, он небрежно кивнул в сторону задержанных.

Тетя Марья подошла к ребятам, стала их по-матерински утешать. И повела за ворота. Татарин тоже плелся за ними, его тоже не стали depf`r|. Сели кое-как в машину и отъехали от дома. Молча.

Возле дома Сайди военные высадили их вместе с тетей Марьей. Помогли дойти до ворот, особенно в поддержке нуждался Сайди. Он еле волочил ноги. Открытых переломов вроде не было и рваных ран тоже, но нутро ему, кажется, профессионально отбили, так что могло быть и внутреннее кровоизлияние. Сергей тоже был весь в кровоподтеках, ссадинах, одежда порвана, в углу губ — алая струйка крови.

Тетя Марья долго упрашивала их переночевать у нее, чтобы утром со свежими силами отправиться в обратный путь. Но Сайди не захотел, это было небезопасно. Поэтому охая и ахая, приятели тронулись в обратный путь. Проведать дом Сергея уже не было сил. Отложили на другой раз. Сегодня, когда так опасно и они так избиты, это было бы большой глупостью. Кто думал, что так получится! Благодаря Аллаху и доброй соседке сегодня чудом не оборвалась их жизнь. Хвала Всевышнему!

Старлей пообещал тете Марье подвести ее подопечных поближе к Консервному заводу, мимо которого пролегал путь в их микрорайон. Там Сайди ждал брат, а Сергея родители.

Тетя Марья не стала задерживать молодых людей. Не дай Бог, эти изверги, уже пьяные, снова явятся сюда. Где она будет тогда искать защиту для них?

— Большое спасибо вам, тетя Марья, за все, что вы для нас сделали. Дай Бог вам здоровья. до скорого свидания!

— Берегите себя, родненькие, счастливого пути! — напутствовала их тетя Марья. — Передайте привет всем домашним. Сайди, ты не переживай за дом, я присмотрю. Как за своим. От мародеров уберегу и при зачистках не дам спалить. Солдаты это любят — петуха красного подпустить. Думают, в каждом доме бандит. Все будет хорошо. Но впредь не подвергайте больше себя опасности. Сколько вот так люди уходили проведать родственников и хозяйства! И не возвращались, пропадали без вести. Однако до свидания! Да бережет вас Бог!

Она долго стояла на дороге, махая им рукой, пока машина не скрылась за поворотом.

Подъехали, наконец, к заводу. Старлей высадил их. Пожелав им счастливого пути, уехал.

Сайди и Сергей, поддерживая друг друга, отошли к руинам, сойдя с проезжей части дороги, подальше от стремительно проносившихся танков и бронетранспортеров в оба направления.

Сайди едва мог идти. Голова кружилась и боль внутри была невыносимой. Вдруг его вырвало кровью. Присев на корточки, он прижал руки к животу и затих. Сергей не мог смотреть на это спокойно. Его трясло от обиды и сознания полной беспомощности. Вокруг правого глаза сильно вспухло. На голове, в волосах, спеклась кровь. Одежда opebp`rhk`q| в лохмотья. Сайди приподнялся, шатаясь отошел в сторону. Послышался звук падающей жидкости, струйкой льющейся на асфальт. Это была не моча. Серовато-кровавая жидкость…

— Сволочи! — прохрипел Сергей. — Видать, они тебе все внутренности поотбивали. Носит же земля таких подонков!

Опершись на железобетонную балку строения, Сайди трясся — его продолжало тошнить.

— Серега, что-то плохо мне становится, — сказал Сайди. — Видать, мочевой пузырь мне порвали и почки отбили. Надо дойти до консервного. Там штаб Красного Креста. может, окажут какую-нибудь помощь. Хоть обезболивающий укол сделают. Попробуем, а? Эх, попадись бы мне этот рыжий. они слишком храбрые, когда у них оружие в руках…

— Да не нервничай ты, — сказал Сергей. — Какая разница: одной сволочью больше или меньше? Но что нам делать с этим татарином? Вон прячется за углом.

— А он — что? — с нами ехал? — удивленно посмотрел на Сергея Сайди.

— Конечно. И опять прятался, на этот раз в кузове «Урала». Вот ты и не заметил. И вышел с нами же.

— Это еще надо узнать, чей он земляк? Эй, мирный человек, иди сюда! — крикнул Сайди татарину. — Что ты там притаился, как неродной? Мы ведь толком и не познакомились.

Татарин молча подошел к ним, потирая ушибы.

— Ну ты молодец! — сказал Сайди с усмешкой. — Что же тебя не пожалели твои добрые соседи по Казани? Видишь, как они тебя помяли? Они вон русского не пожалели, — Сайди показал на Сергея. — а ты заладил — татарин, татарин! сосед! Ты на чеченской земле. А федералам один хрен — что татарин, что тунгус. Понял?

— Да чтобы их Аллах покарал! — на чистом чеченском пробормотал “татарин”. — Я ведь чеченец. Мать русская, отец чеченец, — оправдывался он.

— А сам ты, получается, татарин? — улыбнулся Сайди.

— Нет, — ответил он, — просто мой двоюродный брат живет в Казани. Он сделал мне второй паспорт на татарина.

Сергей стоял, разинув рот и удивленно глядя на “татарина”. Сайди в двух словах объяснил Сергею, что их новый знакомый на всякий случай обзавелся двойным гражданством. И чтоб Сергей понял его, сказал “татарину”. На русском.

— Из-за таких, как ты — не то чеченцев, не то русских, не то татар — и творятся на этой земле все безобразия. Включая и эту войну. Вы — хамелеоны, готовые за рупь и свою подленькую душу продать, и Родину, и даже мать родную. Вам все равно. Если бы они велели тебе расстрелять m`q, обещая за это жизнь, у тебя бы рука не дрогнула. Что нас! Ты бы и родного брата расстрелял!..

— Что ты хочешь этим сказать? Тоже мне герой! — с ненавистью сказал интернационалист. Он даже сжал кулаки и уже подвигался к Сайди. — А кому нужна твоя графа о национальности в паспорте, если тебя не будет в живых? Родине? Которую разворовали и ограбили свои же чеченцы перед войной! Или могилам предков? Я верю только в святость сегодняшней сытой жизни, в здоровье и благополучие семьи и ближайших родственников. На что мне эти бестолковые рассуждения о правде и справедливости! И кем я буду при всем этом — чеченцем, русским или бурятом — не имеет никакого значения! Каждый сам крутится в этой жизни. Как может.

… Не успел конформист докончить свой монолог, как Сайди, собрав остаток сил, с размаху отвесил ему пощечину.

— А это моя жизненная правда, — спокойно сказал Сайди. — Если ты, тварь, не уползешь в свою нору, я сейчас же раздавлю тебя. Не хватит сил, так просто перегрызу тебе глотку…

Вскочив на ноги, “татарин” злобно взглянув на мужчин, поспешно ретировался в один из ближайших переулков.

— Я ведь не дудаевец, — сокрушался, глядя ему вслед, Сайди — И не завгаевец. А все равно больно смотреть на этого ублюдка. А еще больней понимать, что порядочных людей нашего народа, не пожелавших стать разменной монетой в чьих-то политических игрищах, позорят такие вот ничтожества, как эта крыса. И вот что самое обидное. После войны мы, чеченцы, не досчитаемся многих очень нужных людей. А эта мразь будут царствовать.

— Не принимай близко к сердцу. Чего расстраиваться! Их не переделаешь, — успокаивал Сергей Сайди. — Пошли, лучше найдем Красный Крест. Такие «татары» были всегда. Будут и впредь.

Приятели поковыляли дальше, направляясь к главным воротам завода. Кое-как дотащились. Заводской двор был полон людей. Мужчины, женщины, военные. Все, даже военные, имели какой-то потухший взгляд, словно были наполовину мертвые. Одни пришли за лекарствами, другие — перевязать рану, здесь была и женщина, у которой после артобстрела начались преждевременные роды. Некоторые обошлись сердечными каплями, других, как старого отца, у которого на руках скончалась дочь от большой потери крови, пришлось откачивать. Были и двое детей, подорвавшиеся на фугасе, когда они пасли скот на окраине села. Сергей и Сайди дождались своей очереди. Им сделали обезболивающие уколы, перевязали раны и даже снабдили их небольшим пакетом с разными медикаментами и перевязочным материалом.

Привязав пакет сбоку к ремню, Сергей и поддерживаемый им Сайди направились к выходу, напоследок оглядев двор когда-то огромного Jnmqepbmncn завода. Продукция этого завода отгружалась не только в Центральную Россию, но и во Владивосток. Хозяйства республики полностью обеспечивали свою и ближайшие республики кабачковой икрой, маринованной черемшой, томатной пастой и персиковыми компотами. На Консервном сушили фрукты и отправляли на Север. Летом, не справляясь своими силами, завод привлекал к сезонной работе студентов вузов и училищ республики. Так было. теперь это казалось сказкой.

Но кому-то — врагам россии и каждой республики отдельно — понадобилось перевернуть всю экономику страны, перерезать кровеносные сосуды, соединяющие живой организм: юг и север, восток и запад. и, вдобавок, стравить народы.

Но едва вышли за ворота и направились к микрорайонам, как Сайди почувствовал тошноту. Он остановился возле бетонного укрытиям, оставленного военными. Присев на корточки, отдыхал.

Впереди на большой скорости в их сторону несся БТР. Он, точно черный демон, мчался в сторону завода. Но вдруг, резко притормозив, остановился, пропахав на мокром асфальте борозду. С брони свалились два омоновца. Один, видно, главный, что-то приказал водителю голосом, показавшимся Сайди и Сергею почему-то знакомым, так что приятели даже переглянулись.

Сайди и Сергея отделяли от дороги железобетонные плиты перекрытия, некогда отброшенные сюда взрывом. Сквозь шум мотора разобрали:

— Поезжай на базу, — велел водителю БТР знакомый голос. Сайди и Сергей еще раз переглянулись и одновременно высунули головы из-за бетонной плиты. И, к своему ужасу, увидели рыжего садиста и его помощника. И это заставило их присесть и прижаться к бетону — не дай Бог еще раз встретиться с рыжим истязателем.

— Поедешь обратно, с продуктами, — это наверно через час, — заберешь и нас. А мы пока со Стасом сходим на завод. За газетами. И вернемся сюда. О’кей, водила?

Водитель, наверно, показал, что все ясно, потому что через мгновение боевая машина рванула с места, оставив после себя черное облако.

Сергей и Сайди находились буквально в нескольких метрах от омоновцев. И шарили вокруг взглядом в поисках любого предмета, который можно было бы использовать для защиты. Или для нападения? Приятели были злы, так что едва ли сами знали, чего они хотят.

Рядом валялся всякий строительный хлам. Не сговариваясь, приятели взяли по увесистому куску арматуры.

— Ну что, Валера, сейчас достать баян или потом? — спросил тот, кого называли Стасом.

— Давай сейчас, — ответил рыжий, — а там слетаем к Иринке. Может, l`gh добудем. Я бы охотно засосал бутылку-другую после баяна. Гулять, так гулять!

Сайди выглянул и увидел, что рыжий стал оголять руку, закатывая рукав.

— Слушай, Валера, — вдруг вспомнил Стас. — Этот Игорь, старлей, тебе не кажется, много стал на себя брать? Достал он тебя сегодня перед целым отделением! Если бы не капитан, клянусь, кишки бы ему выпустил. Значит, чечены могут наших убивать, а нам их нельзя? Да их мочить всех надо подряд, чтоб никого не осталось. Как Президент сказал. Чеченская земля больше пользы принесет без чеченцев. Где не копнешь, везде нефть. Это нефтяной Клондайк. Застолби участок и качай доллары. И вот ты нефтемагнат. Не жизнь, рай! Как тебе такая перспектива?

— По душе. И рад, что ты решаешь уже задачу. По вырезанию аборигенов. Старику чечену, к слову, ты башку отпилил классно!

— А ты сам, в тот день, — радостно отвечал Стас, — помнишь, грудного ребенка за ноги взял и головой об забор. В присутствии матери. У тебя не сердце — сталь. Уважаю. А мать была ничего. Это с твоей подсказки мы ее пустили по кругу. Да, хороша была телка. Мне особенно нравится, когда сопротивляются… Горянки, они гордые. А мы в один миг сломали ее гордость. Ха-ха!!! зря только пристрелили сразу. Можно было регулярно наведываться к ней. Пока служба идет. Мне эти наши Иринки, Машки не так интересны. Сучки профессиональные. А недоступная дочь Кавказа — это совсем другое. Жаль, пристрелили мы ту сучку. Хотя, если бы не пристрелили, она сама бы покончила с собой. Они же, кавказки, дикие! Недотроги… А муж ее действительно был снайпером?

— А хрен его знает! Был, не был, какая разница! Давай дозу, — промурлыкал рыжий.

— Кстати, насчет снайпера, — Стас понизил голос. — Вчера нашли убитую бабу. Говорят, снайпер. Из Прибалтики. Или из Украины. Так вот — снайперская винтовка там оказалась классная. Я ее приберег. Она нигде не висит. Нам на днях отваливать. Так вот — можно Игорька этим трофеем купить. А там пусть ищут ветра в поле. На чечена спишем. А старлея надо убрать. Чтобы другим неповадно было.

— Хорошая мысль, — рыжий, видимо, улыбался. — Пусть знают: мы ничего не прощаем. А сделаем так: угостим снайперишку Мишуню кокаинчиком. Он старлея и … того. А стрелки переведем на чеченов. А Мишуня, нюхнув кокаинчика, враз ухондокает старлея. Мы же с тобой ничего не знаем. ничего не видели, ничего не слышали. Ну, а если Мишуню на этом деле накроют, отмажемся. Он же наркоман.

— Заметано! — радостно согласился Стас.

— … Их надо остановить! — шепотом сказал Сергею ошарашенный Сайди. – Так, рыжий — мой, другого уделаешь ты.

Сергей и Сайди еле дышали.

— Стас, если все готово, — сказал рыжий, — подожди меня пять минут. Я схожу по делам. Есть туалетная бумага? Опорожнюсь, чтобы не отвлекаться. – Рыжий, видимо, получил, что просил и пошел к облюбованному месту. На другой конец.

Сайди тут же сообразил, что следует делать. Стиснув зубы, пополз вдоль перекрытий параллельно с рыжим — только по другой стороне. пот струйкой бежал по спине. Сайди страстно просил Бога помочь ему. И вдруг он увидел рыжего. Тот снял бронежилет, положил его вместе с автоматом на бетон. И, спустив брюки, присел.

Сайди крепко сжал арматуру. Его и рыжего разделяла бетонная балка менее метра шириной.

— Аллах! Акбар! — трижды прошептал Сайди и встал во весь рост. Рассчитал он точно — он как бы завис над ничего не подозревающим рыжим. Тот, удовлетворенно кряхтя, удобрял чеченскую землю.

Сайди, словно первобытный охотник, чуть подбросил в руке самодельное копье. Потом, глубоко вздохнув, с силой вонзил арматуру рыжему в голову. По звуку понял — проломил череп. Рыжий так и остался сидеть. Только, за секунду до того, как на него обрушился кусок арматуры, он поднял голову и увидел над собой замахнувшегося Сайди. Зрачки его на долю секунды расширились, ужас перекосил лицо…

Сайди поташнивало, но было и чувство исполненного долга. Поэтому пошел прочь легко, знал точно — поступил правильно.

Огромная куча бетонного мусора скрыла от Стаса, что произошло с его другом. Между тем Сергей уже по-кошачьи мягко подбирался к самому Стасу, который бережно готовил наркотик, разогревая над пламенем зажигалки чайную ложку зелья. Но вдруг ему почудился какой-то шум с той стороны, куда прошел рыжий. Стас, боясь расплескать содержимое ложки, привстал с корточек и посмотрел туда, где находился рыжий, одновременно подбирая свободной рукой автомат, лежавший рядом. Но это было последнее, что он успел сделать в своей жизни. Сзади на его незащищенную спину обрушился смертельный удар. Арматура пробила грудную клетку, прошла насквозь. Стас, неестественно икнув, завалился на бок и, дернувшись несколько раз в конвульсиях, затих навсегда.

— Господи! — прошептал Сергей, отшвырнув ржавую арматуру, которую он в испуге выдернул из груди Стаса. Словно хотел этим облегчить боль негодяя. Все еще не веря своим глазам, Сергей стоял, как сильно провинившийся школьник. Он чувствовал себя ужасно, он страшно жалел убитого, не в силах отвести взгляда от его сереющего на глазах лица.

Сергей так и стоял, пока не подошел Сайди. Не проронив ни слова, приятели пошли прочь. И, пройдя метров сто, смешались с группой людей, только что покинувших заводскую территорию. Люди торопились, m`op`bkq| в сторону моста через Сунжу. Там находился самый крупный блокпост в этом районе. На этом посту досматривали самым тщательным образом всех. Майора, проверявшего у них утром документы, не было. Нервы у людей были на пределе. Все знали — если не пропустят, то уже никто потом не найдет тебя. отсюда отправляли в фильтрационный лагерь. А это такое место, куда входят, но откуда не выходят. Недаром эти фильтлагеря сравнивают с фашистскими.

Из подъехавшего со стороны ул. Жуковского БТРа выскочил сержант и направился к посту. Сайди и Сергей узнали его, они утром подогрели его полтинником. Капитан, проверявший документы, осветил Сергея и Сайди фонарем. И стал вглядываться в Сайди. Что-то ему не понравилось в нем. Да и как могло понравиться — побитое лицо, весь в кровоподтеках.

— Кто ты? Что за вид у тебя? Тебя, друг, придется основательно проверить. При дневном свете.

— Наткнулся у себя дома на мародеров, — сказал Сайди первое, что пришло ему на ум. — Их было четверо, а нас двое. Вот и отпинали нас маленько.

— По твоим глазам, — капитан посветил Сайди в глаза, — ты не очень похож на человека, которого можно так просто отпинать. Придется выяснить, что за мародеры были. В каком месте.

Положение было хуже некуда. Нужно было во что бы то не стало выбираться из него.

Сергей стоял тут же, лихорадочно соображая, как выкрутиться из сложившейся ситуации. Вдруг он встретился взглядом с сержантом, утром так мило их проводившим.

— Эй, сержант, — обратился к нему Сергей, — не узнаешь? — И подмигнул ему. Утром они тоже, переморгнув друг с другом, разошлись. Сержант утром пообещал им, что у них не будет никаких проблем на этом посту. Дружба утром была скреплена пятидесятитысячной купюрой.

— А, это вы? — удивленно спросил сержант. — Значит, живы. Молодцы. А что так поздно идете обратно?

— Живы, как видите, — ответил Сергей с надеждой. — А поздно в надежде на вас на этом посту.

Некогда было разговаривать околичностями. Тем более что остальных попутчиков уже досмотрели. Загвоздка была в Сайди, который капитану не понравился. Обычно так они и делают на блокпостах. Основную часть людей пропускают, а людей подозрительного вида задерживают. Жребий сегодня достался Сайди.

Сержант не стал задавать лишние вопросы. Он с полуслова понял, в чем дело и что хотят от него. Не такой он, чтобы отвернуться от людей, с которыми утром расстался так хорошо.

— Можно вас на минуту отвлечь? — сержант обратился к капитану и nrbek его на два-три метра дальше. Сержант стал что-то убедительно объяснять, на что капитан утвердительно кивал головой.

— Ну хорошо, сержант, — послышался голос капитана, — я отпущу их. Но о самоуправстве майора и вашем лично сообщу начальству.

— Капитан, — голосом уставшего человека сказал сержант, — вы здесь без водки с ума сойдете, попомните мои слова. Вы тут недавно, а мои нервы расшатались. В водке вы будете нуждаться постоянно, а денег будет недоставать.

— Вы свободны! — резким голосом сказал капитан, возвращая паспорта, при этом лицо его перекосилось от злости.

— … Этого не может быть, — шептал Сайди. — Мы этого поста боялись, как огня. Мне казалось, все, что мы пережили сегодня, закончится на этом блокпосту. Великий Аллах! Хвала Тебе! Ты един и Муххаммед твой пророк!

Тем временем на город опустилась мгла, и только в очень редких окнах разрушенного города мертвенно светились керосиновые лампы. Мертвый город. Пустой. Он особенно угнетал ночью. Как в фильмах ужасов. Целые кварталы лежат в руинах. На улице ни единой души. мертвый город. что его описывать! Время остановилось для этого города, как после светопреставления. И нет спроса ни с кого. и не будет!!! В мертвом городе. А люди, те, кто не убивал, кто полагался на труд, как на источник благосостояния, оставались людьми. Они торопились в свои дома, искренне сочувствуя Сайди, стараясь подбодрить его и утешить. Предлагали помощь, видя, что ему трудно поспевать с ними в ногу. Но Сайди не сдавался. А Сергей подбадривал его как мог, хотя и сам чувствовал себя не лучшим образом.

Временами раздавались автоматные очереди. Неизвестно было, кто в кого стрелял. Миновав комендатуру в поселке Калинина, сошли на обочину. Где-то жалобно выли собаки. По своим хозяевам, наверно, плакали.

Сергей и Сайди чувствовали звериный голод. Женщина, которая шла чуть впереди, словно прочитала их мысли. Она остановилась и предложила им два сухаря. Они ее поблагодарили. И, молча, грызя сухари, продолжали путь, не отставая от группы.

Но вот и первые пятиэтажки в начале микрорайона. Здесь, у родственников, и жил Сергей со своими родителями. Сайди жил дальше, ему нужно было пройти еще немного, чтобы добраться домой. Там его дожидался брат.

— Ну, Сергей, давай прощаться, — протягивая руку, сказал Сайди.

— Я провожу тебя, — сказал Сергей.

— Не надо меня провожать. Что я тебе — девушка? — возмущался Сайди. — Какая в этом необходимость? Сам, что ли, не дойду?

— Тебе тяжело идти. И тебе предстоит еще перед старшим братом nrl`g`r|q. Он еще подумает, что я тебя не довел до дому, — не сдавался Сергей.

— Лишь бы я живой был. Остальное он мне простит. Не хочу, чтобы ты провожал меня. Возвращаться-то будешь один. Неужели тебе за весь день не надоело испытывать судьбу? Упаси Бог, чтобы уже на пороге дома еще что-нибудь случилось!

— А ты знаешь, Сайди, — ответил Сергей, — я благодарен судьбе, что она подарила мне этот день. Испытала на мужество и оставила в живых. Я многое понял сегодня. И многое узнал. Например, что смогу так ненавидеть, что убью человека. Хотя человек ли это был. Мне сейчас очень плохо на душе — муторно. Но одна мысль успокаивает меня: если бы я этого не сделал, то он меня точно не пожалел бы. Тем более, того старшего лейтенанта, настоящего мужика, который несмотря ни на что, нас с тобой спас. Мы… — он не договорил, губы по-детски сжались, голос дрогнул, он крепко сжал плечи Сайди, делая ему больно.

— Я тоже раньше думал, что не смогу убить человека. Не думал никогда, что сделаю это, — словно оправдываясь, проговорил Сайди. Но вдруг встряхнулся и сказал бодро — И давай больше не вспоминать об этом. Ни сейчас, ни потом. Никогда. Обещаешь?

— Да, — услышал Сайди тихий, как вздох, ответ.

— Спокойной ночи, Сережа. Привет родителям! Еще не раз наговоримся вдоволь… Давай, дружище! — с этими словами Сайди, прощаясь, крепко сжал Сергею руку. И тут же заторопился в свою сторону, не оглядываясь.

Около соседнего дома Сайди остановила соседка из первого подъезда.

— Быстро, сынок, сюда, — скороговоркой проговорила она, силой заталкивая Сайди в свой подъезд.

— Что случилось, тетя Надя? — только и успел спросить он, сдерживая боль и шатаясь.

— В вашем доме зачистка. Озверели они совсем, эти военные. Все выворачивают наизнанку. Какого-то снайпера, говорят, заметили на крыше пятиэтажки. Так что обожди маленько. — она завела его в свою квартиру, закрыла комнату на ключ. — Брат твой беспокоится. С обеда сам не свой ходит. Все тебя высматривает на дороге. А ты сиди тихо. Я не думаю, что на ночь глядя начнут зачистку и в нашем доме. А ты не спеши. береженого Бог бережет. Вид твой мне не нравится. Похоже, досталось тебе сегодня. Тут говорили, что ты пошел проведать дом. Больше не ходи, пока не уляжется. Мало ли что случится по дороге. Где тебя потом искать!.. — тараторила соседка. — Если брата увижу, — хотя навряд ли, уж совсем темно, — то скажу, что ты у меня пережидаешь зачистку.

Прошло около часа. Женщина открыла дверь и вернулась за Сайди, чтобы выпустить его. Но в комнате его не было. Беспокойно озираясь, она начала его окликать. Никто не отзывался. И вдруг она зацепилась ногой g` что-то. Опустившись на колени, заглянула под кровать. При свете керосиновой лампы увидела крепко спящего парня. Он то ли стонал во сне, то ли с кем-то разговаривал, еле шевеля губами.

Женщина долго стояла на коленях и смотрела на этого бедолагу, которому пришлось пережить ужас всего лишь одного дня по наведению конституционного порядка. Ужас войны, которая никому не нужна. Которая начата неизвестно кем и для чего. И которой не видно конца.

«Пусть спит спокойно, бедняга, потом разбужу, — подумала женщина. — Брат ведь знает, что он у меня».

Так прошел в мертвом городе еще один кошмарный день. Что принесет завтрашний?

Сайди снилась Мама…