* * *
Безо сна уже целую вечность…
Мне бы снилась небес скоротечность.
В этом городе солнце с луною
Только бреда закрыть пеленою;
Сетью страха или тьмою иных сплетений –
Здесь возможны благости тени.
Родники и девушки с непристойных фото…
Вместо сна пустыня, пустота.
* * *
Снег.
Снимает с нежностью богиня платье
и продолжает бег.
Образ безбрежности, запечатленный иною,
минует век.
И наготы ожидая, прочь, в никуда
новый будет идти человек.
Он будет смотреть сквозь очки из гелия,
чтобы образ мой
в глазах, отравленных тьмой,
не поблек.
* * *
Мое нутро – соляной столп.
Но не воды испить мне хочется.
Ах, если б в кране одиночества
Был океан, соседей толп
Не навлекая, устроил бы я всеквартирный топ.
Но как дышать мне было б легче
В этой прохладной и немой воде.
И я мечтал бы, в пустоту глядел,
И словно сны горели б свечи,
И уподобленный звезде, мне в руки падал вечер.
И, кажется, сейчас все так и будет.
И стоит только левой – вверх, а правой – вниз.
Но я пишу, а легкая душа то вспомнит, то забудет,
Что за окном зима и, как фотограф, рукомойник скажет freeze.
* * *
Близится полночь.
Город выдохнул день в небо,
Чтобы вдохнуть ночь.
Но чем же дышать?
Где, если б место я ведал,
Воли на вдох взять,
Покоя на выдох –
Лишь взгляда являясь хлебом
В шаблонных видах?
Кто этим владеет городом?
Может синхронно дышать вместе с ним?
Тем же святым, что и город, храним?
Отсюда, во древе, кто родом?
Я не хочу увидеть собаку.
Не отступлюсь, встретив птиц, насекомых.
Лишь бы взглянуть в глаза мной искомых
Людей, вверенных Города знаку.
Ведь где бы сегодня я ни был,
Я скоординирован в плоскости,
Точечной пространственной жесткости,
Которой хватит сместить меня в тыл.
Где в этом кукольном мире
Нити вещают мое место?
Что стоит выбить в мишени сто
Мне в этом жертвенном тире,
Если в судьбе все определено,
Если душа от тела при жизни неотделима,
Если облака, перед солнцем плотнея, столь зримо
Являют собой тысячи “но”?
* * *
Что пылали огни – вновь остыли,
Пахнут гарью последние рифмы,
Не заметно вселенской тоски.
Стройный перечень слов опостылел,
Все оборвано мною, все стихло,
Но остались, как прежде, близки
Яркой прозы стремнина реки,
Блики звезд, чьи огни высоки –
То, что множит пожар с постоянною страстью.
Публикаций не жду.
Вижу милые сны – строчки грезятся новых рассказов,
Редакторских правок погром – грежу напастью,
Богом хлопаю дверью в журнальном аду,
И обычное: “Иди на…”, цензуры приказов.
Или этого слога огонь мне противопоказан,
Или рифмою неотвратимо, как вечностью, связан.
Я вижу выход. Мне нужно уехать, уехать к морю. Ведь я ни разу не был на море. Не видел морского солнца, ночного побережья. Я так ясно представляю себе эту ночь: черная, бархатная, покрытая прозрачным мхом. Произнесите (мягко, полушепотом): “ночь…”, а потом скажите:
“Своим присутствием шум моря не порочь –
Ты здесь изменник и предатель.
Останешься всегда пустой мечтатель.
Сгинь с моря, скройся прочь”.
Вы обращаетесь ко мне.
В эту ночь я стою у моря,
И большего не мнится горя,
Чем чувствовать, себе не вторя,
Что нет мне места в глубине.
* * *
Сегодняшним днем я отметил
Точку отсчета новую.
Что – ясность, с которой встретил
Утро, пред избранием точки ясной за полую,
Что мне ясность перед жизнью, что заново пробую?
Что – понимание данности мозгом,
Когда на алого цвета плане,
Начальном, живом, горячем и плоском,
Пузыри отделяются при закипании,
Формуя силу – саму суть формирования.
И первое время кажется –
Опять же осмыслить пытаюсь –
Вся сила уйдет, не свяжется
Узел. И формулы вечные на глазах тают,
И нити крепкие сего богоявления рвутся – каюсь.
И в этой злой системе десятых,
Сотых, тысячных безусловным
Всегда останется для всех взятых
Долей сомнения то, что начало, являясь бессловным,
Не являлось и не является всем догмам врагом кровным.
* * *
Что делать, когда все уже сделано до меня?
Соткано,
сложено,
на ветер помножено.
Стереть ластиком? – сделано.
Что делать, когда я только тебя любя – Я?
ОбезъЯчиться?
Или стать еще одним в ряде?
Или спать – тонуть в яде?
Что за стервозное человечество:
Циклится, циклится уже целое вечество.
* * *
Какая тишина…
Птицы улетели,
И голоса чужие звучат не во мне –
Ропот неведения –
Все успокоилось,
Что выведет меня из понимания смертью очерченной сути?
Это последняя ночь, когда нет кратных чисел.
Так позвольте мне наблюдать за временем
По плоскостям без ритма.
Они ждут смерти через психотропный росчерк пера.
Птицы улетели…
* * *
Подвергая просмотру пере-
несенные приступы,
доверяя аорту Вере,
чьи литые выступы,
столь для медсестры обычные,
улучшают мое состояние,
невзирая на все личные
(я констатирую нестояние)
причины для все же приязни –
ничего не хочется,
на слух идет, кроме “боязни”,
“висельник какой-то на казни” –
с петлей рифма кончится.
Все начинать сначала,
словно жизнь начинать с начала,
снова моя задача.
Плохо помню тот день. – С причала, –
говорит, – пошли в номер…
Лучше б на море помер,
так нет – снова ее хреномер.
Но ерунда все это.
Пожар мировых революций,
что добыча клозета,
вычитая море поллюций,
акты террора вкупе
с компьютерным идиотизмом.
Раскол в каждой соцгруппе,
всюду клеймо с неологизмом –
тем для палаты хватит,
хотя волнения запрещаются,
всякий всякому платит –
мифологемы смещаются.
