Алан ЦХУРБАЕВ. Ничего особенного

РАССКАЗ

То, как я веду свою жизнь, можно сравнить с топтанием на месте. Не потому, что это плохо, а потому что это мой способ ее вести. Я как будто стою на одном месте и жду, что будет дальше. У меня нет желания влиять на ход событий, и как бы они ни развивались, я не хочу брать на себя груз выбора. Вообще, процесс принятия решения был для меня всегда крайне болезненным. Я всегда ждал, когда решение придет само собой и не заботился о том, каким оно будет. Этот метод подвел меня лишь однажды, но это отдельная и грустная история, о ней в другой раз. Или вообще никогда. Все остальные случаи, когда я стоял перед выбором и не делал его, заканчивались для меня более чем благоприятно. И я до сих пор верю в этот мой способ продвижения по жизни, или, как говорят другие, «течения по жизни», мне все равно. Обычно, я топчусь на месте, пока какой-нибудь случай, незначительный или, наоборот, значимый, не повлияет на меня, и тогда я попадаю в новое состояние, в котором успешно пребываю, пока новые обстоятельства не ставят меня вновь перед принятием решения. Именно таким образом я проявляюсь во всех сферах своей деятельности, личной и профессиональной (тут я посылаю воздушный поцелуй всем улыбнувшимся при этом знакомым). Впрочем, это рассказ не о моей жизни, я не претендую на то, что сама по себе она может быть кому-то интересной, но это рассказ об одной ее составляющей. Так, ничего особенного, кое-какие мелочи, осмысленные с расстояния прошедшего времени.

Пять лет назад у меня получилось написать повесть. Я говорю «получилось» не потому, что она кому-то понравилась, а потому что для меня это вообще тогда было не так уж и мало, написать целую повесть. Честно говоря, я ее сам до сих пор с увлечением перечитываю. Я вспомнил сейчас о ней, потому что это было первое и до сих пор последнее столь объемное произведение, мной написанное. Проблема в том, что за прошедшие после этого пять лет, я так и не смог написать что-нибудь внятное, дело ограничилось лишь несколькими рассказами, которые прошли незамеченными даже в кругу моих друзей. Я писал приблизительно по одному рассказу в год и только мечтал о том, что скоро я напишу еще одну повесть. Кстати, ту первую повесть я написал за неделю. Правда, прежде чем начать писать я думал о ней полгода. В голове было только название – «Огни дискотек», непонятно откуда возникшее, но которое мне безумно нравилось. С этим названием я и проходил полгода, пока надо мной не разверзлись небеса, и на меня не сошло вдохновение (по правде говоря, я просто заставил себя в один прекрасный день сесть за письменный стол и начать писать). Так вот, пока я думал о том, какой должна быть новая повесть, мои карманы заполнялись обрывками листков с записанными на них одному мне понятными каракулями обрывками фраз и мыслей. Часто наполовину дописанный рассказ переставал меня интересовать и застывал навсегда в таком виде, оборванный на самом интересном месте. Бесчисленные блокноты, исписанные мной за пять лет, содержат в себе массу информации, не поддающейся систематизации, да и вообще осмыслению. То же самое происходило и в моем компьютере. Я открыл там файл под названием «chernovik» и целыми мегабайтами скидывал туда свои неоконченные записи и просто понравившиеся на звук предложения, которые, я думал, когда-нибудь мне пригодятся для «большой вещи». Но этого не произошло. Я не оставляю надежды написать еще когда-нибудь хорошую повесть, которую будет не скучно читать, но пока я не вижу для нее темы. Поэтому, чувствуя на себе груз накопившихся за это время сюжетов, образов и трагических развязок, я хочу поведать о них читателю, дабы очиститься от ненужных мне привязок к прошлому, которые вряд ли еще станут действительными реалиями моих рассказов. И пусть читающий эти строки простит меня за то, что я перекладываю эту ношу на его плечи.

Как я уже сказал, часто сюжеты рассказов, возникавших в моей голове, не находили письменного выхода и по причине моей лени оставались жить лишь в моих мыслях. Так, например, было с рассказом о человеке, который никак не может забыть свою единственную поездку к морю. Я тогда написал два рассказа, действие которых происходило на берегу Черного моря, и этот должен был стать третьим, но… Действие этого рассказа происходит в Сибири, в глубокой тайге, но с морем оно связанно напрямую. Сюжет таков – главный герой, взрослеющий молодой человек, был на море всего один раз в жизни и случилось с ним это ужасно давно. С тех пор он безвылазно живет в этой сибирской глуши, где занимается неизвестно чем. Скорей всего валит лес на благо страны. Да, он лесоруб. Рассказ описывает один день из его жизни, там три основных сцены. В первой он просыпается в остывшей квартире, с трудом заставляет себя встать, а затем идет детальное описание того, как тепло ему приходится одеваться, прежде чем выйти из дома, чтобы ехать на работу. Ну, всякие там варежки, ушанки, валенки. Вторая сцена – это его рабочий день: как на диком морозе он работает бензопилой, как падает в сугроб, как веткой от падающего дерева его едва не прибивает к земле и как он получает выговор от бригадира за невнимательность. Эта сцена постоянно перебивается описаниями моря. Наш герой часто замирает посередине кипящей работы и уходит в свои воспоминания о детской поездке к Черному морю. Он видит ослепляющее желтое солнце и чувствует под ногами обжигающий песок. Он вспоминает все в деталях: и как называлось это место на берегу, и как звали случайную знакомую, которая учила его плавать. Ей было тогда девять, а ему едва исполнилось десять лет. Он мечтает вернуться туда когда-нибудь, но падающее дерево возвращает его в реальность и заставляет отскочить в сторону. Третья сцена обратная первой. Он возвращается домой и долго раздевается. Курит, ест, но это не важно. Он пускает в ванну горячую воду и, пока она наполняется, смотрит, как плещется струя. В финале он полностью раздевается и в тот момент, когда он ложится в ванну, читатель видит, что на нем натянуты настоящие плавки. Рассказ называется «Там, где тепло и сыро».

Немного сентиментально, но я никогда не имел ничего против этого. Наоборот, всегда думал написать по-настоящему плаксивый рассказ. Иногда истории с банальным и плаксивым сюжетом не на шутку меня трогают. Не знаю, отчего так бывает, но это точно зависит от ситуации. Одну из самых сентиментальных историй мне рассказали в больнице, в отделении травматологии. Мой отец лежал тогда с переломом ноги, и я торчал рядом с ним с утра до вечера. Было до смерти скучно, и я только и делал, что слушал больничные истории. Соседом по койке был здоровенный мужик в тельняшке, который постоянно стрелял у меня сигареты, он и рассказал мне эту историю. Это было ужасно давно, он служил тогда в Советской армии. Когда его перевели в Грузию, у него сразу не сложились отношения с сослуживцами. Постоянные драки были обычным делом, но однажды драка закончилась для него несколькими ножевыми ранениями, и он был в шаге от смерти. Для спасения его жизни пришлось срочно перевозить его в какой-то там госпиталь на вертолете. Здесь и начинаются сопли. В полете он приходит в себя и смотрит в иллюминатор. Под ним Черное море. Пролетая очень низко над поверхностью, он видит, как прыгают в воде дельфины и как блестит в волнах солнце. Он думает о том, что, возможно, это последнее, что он видит в своей жизни, но не может сдержать своей радости и улыбается. Не подумайте, у меня и в мыслях не было об этом писать.

Всегда, когда я думал о каком-то рассказе, в голове моей непонятным образом возникали готовые фразы или целые диалоги. Вырванные из небытия, они материализовывались в моем блокноте, поспешно записанные на последней странице. Их смысл и значение порой даже для меня оставались непонятными, но я приведу несколько. Только чтобы дать им прозвучать и успокоиться.

– мы сейчас в будущем или в прошлом?

– не знаю. Все так перепуталось. Вполне возможно, что мы сейчас в своем времени.

– нет, это исключено. В нашем времени люди были добрей.

– на всякий случай не снимай шлем.

Или вот еще один диалог, с которого я долго хотел начать какой-нибудь рассказ.

– с тобой все нормально?

– да.

– ничего не случилось?

– нет, все нормально.

Седой встал, достал из куртки сигареты и, сев обратно в кресло, закурил. Было заметно, как он нервничает.

– ты нервничаешь?

– немного.

Они помолчали еще немного. В другой комнате еле слышно играло радио.

– ты извини, я не хочу вмешиваться, но может, дело во мне?

– слушай, – Седой вскочил со своего места, – я же сказал, что ничего не случилось, понятно? У меня все нормально, понятно?

Седой потушил сигарету, сломав ее пополам, и стал одеваться…

Случалось, что я просто доставал ручку и начинал записывать что-то в самые вроде бы неподходящие моменты, даже не в смысле места и времени, а в смысле настроения. Пресловутого вдохновения. Уж не знаю, зависит ли что-то в реальности от твоего настроения или нет, но я всегда считал, что могу написать совершенно вдохновенные вещи, даже не вспоминая о том, где моя муза и с кем она теперь. Как и сейчас, усевшись за стол, я просто сосредотачивался и писал, это не так сложно. Вот что у меня получилось, пока я ждал в ресторане Шеремтьево-2 своего самолета. Я летел в Стамбул.

Во всей этой истории с моей поездкой в Стамбул самым захватывающим оказалась не сама поездка, а эти два часа той ночью, что я провел в аэропорту, ожидая вылета. Может быть вы знаете, на четвертом этаже Шереметьево-2 есть ресторан. Наверное, это лучший ресторан, что я видел в своей жизни. Огромный зал неправильной формы, попадая в который ты сразу чувствуешь себя комфортно из-за множества углов, где можно спрятаться. Впрочем, когда я вошел туда, прятаться было особенно не от кого, лишь четыре столика были заняты, и, взяв себе пиво, я выбрал место на равном расстоянии от всех четырех. В зале размещались 50 или 60 квадратных столов, и все они были одного бежевого цвета, как, впрочем, и стулья – пластиковые, округлой формы, как в чешских трамваях, стулья. Цветом они разнились лишь немного, да и то лишь оттого, что местами свет горел ярче. Вообще, там было не так уж и светло. И очень тихо, даже несмотря на то, что людей было мало. Все они сидели молча, даже те, кто по двое или по трое. Огромное окно длиной во всю стену выходило на взлетно-посадочные полосы аэропорта. Можно было просто сидеть там и смотреть, как огромные белые лайнеры разгоняются, а потом поднимаются в темное небо и пропадают там. Не проходило и двух минут, чтобы какой-нибудь очередной самолет с большими иероглифами, нарисованными на борту, не проносился мимо. Какой-то парень в подвернутых джинсах подошел к этому окну и простоял там, не двигаясь, с полчаса, пока я тянул свое пиво. Иногда негромкий и спокойный женский голос напоминал нам, зачем мы здесь находимся и куда собираемся – Франкфурт, Лондон, Стамбул, и тогда кто-нибудь за столиком вставал, и, немного выдавая свое возбуждение быстрой походкой, шел на регистрацию. Но мне было пока рано. Я специально приехал сюда пораньше, потому что боялся опять что-нибудь напутать и остаться в Москве. Так уже было, тогда я не смог улететь в Париж, неохота вспоминать об этом. Так вот, я специально приехал пораньше и, пройдя на входе контроль, какое-то время крутился в зале прилетов. Там, возле расписания какие-то люди снимали кино. Зевак вокруг столпилось немало, но на самом деле это было ужасно скучно. Парень с букетом цветов встречал на съемочной площадке девушку с большим чемоданом. Они обнимались, целовались, говорили что-то друг другу, потом звучал чей-то голос «Стоп!» и девушка с чемоданом начинала кричать на этого парня с букетом, что он все делает не то и говорит тоже неправильно. Может по телеку это и будет интересней, не знаю, но я посмотрел на эту сцену три раза, а потом повернулся и увидел, как на другой стороне открывается лифт и выходят люди. Тогда я, не думая, направился туда и, попав в кабину с другими людьми, наугад сказал, что мне на четвертый. Так я очутился в ресторане.

В моем блокноте много подобных, ничего не значащих отрывков, и я лишь выбираю наименее утомительные. Но, чего нет в моем блокноте совсем, так это стихов. Я никогда не писал их. Я даже старался как-то, но мои мозги отказываются мыслить в поэтической форме. Все-таки, быть прозаиком гораздо серьезней, чем поэтом. Хороший рассказ стоит десятка, а может и сотни стихотворений. Но признаюсь: в своей жизни я все-таки написал одно единственное стихотворение. Без всяких там романтических штучек, могу вас заверить, что вдохновила меня на него моя тогдашняя любовь, во время нашего совместного путешествия к Черному морю. Естественно, что и посвятил стихотворение я именно ей, тем более, что и речь там шла о ней же. Но она этого не оценила. Ровность загара беспокоила ее тогда куда больше. Признаюсь, меня это задело, поскольку я считал, что стихотворение вышло великое. Тогда я написал про это рассказ. Но и тут она осталась равнодушной к моим творческим судорогам. Тогда я ее бросил, так как полагал, что рассказ своим величием затмевал даже блеск стихотворения. Так выглядит вкратце история нашей любви, которая длилась полтора года. Ах да, стихотворение! Вот оно: ИРА УБИЛА ВАМПИРА (СЛУЧАЙНО).

События в моей личной жизни порой становились поводом для написания рассказов, но вообще-то так случалось довольно редко. Неизмеримо чаще незначительные мелочи и едва ли достойные внимания детали повседневной жизни вдруг рисовали в моем воображении невероятно объемные и трагичные картины. И тогда я останавливался посередине улицы, и сюжет нового рассказа обрушивался на меня как мокрый снег на голову. Так было с не написанным рассказом о разговоре в поезде. В купе поезда, который движется из провинции в Москву, встречаются двое – преуспевающий бизнесмен, который едет в столицу по делам, и худощавая девушка, которую, как выясняется на второй день пути, в Москве ждет операция. Она тяжело больна, но держится весьма достойно, лишь периодически пьет таблетки. Вначале неохотно, под натиском его вопросов она рассказывает о себе. Сначала о муже, который погиб в Чечне, потом о прерванной беременности, потом о детстве, о жизни в детдоме, а в конце и о работе на химкомбинате, которая и послужила причиной смертельной болезни крови. Рассказ производит на ее спутника самое тяжелое впечатление. Через неделю ей предстоит операция, и в случае неудачи ее ожидают несколько месяцев мучений, за которыми придет смерть. За три дня пути она успевает рассказать ему почти все, и он расстается с ней в подавленном состоянии. Прощаясь на перроне, она говорит ему с тяжелой улыбкой: «Вспоминайте иногда девушку из поезда». Проходит неделя, но рассказ девушки не выходит у него из головы, он потрясен судьбой человека, ведь сам он двигался по жизни гораздо легче и радостней. За эти дни он успевает заключить в Москве выгодную финансовую сделку и, решившись на поступок, перечисляет все деньги на счет онкологического центра. Так, впервые за эти дни почувствовав себя спокойней, он возвращается домой и садится перед телевизором. Кажется, впервые в жизни он совершил добрый, бескорыстный поступок. Переключая каналы, он натыкается на знакомое лицо и с изумлением видит, как, улыбаясь, в эфире передачи «Поле чудес» его недавняя спутница машет рукой и, «пользуясь случаем», передает привет парню из поезда. В финале она выигрывает приз.

Если уж быть до конца честным, то все-таки я написал в своей жизни ужасно сентиментальный рассказ, но он не был нигде опубликован, и поэтому я могу вам его рассказать. Это был мой первый настоящий рассказ и не трудно догадаться, что он был о дожде. Мне было 17 лет, и я был другим человеком. Сюжета особенного у рассказа не было, там описывалось, как в номере какого-то отеля в неизвестном городе сидят двое, парень и девушка, и смотрят за окно, где идет дождь. Такой дождь бывает в лесу – мелкий, но ни разу за сутки не сбившийся с ритма. В основном там были только сентиментальные охи и ахи, болтовня какая-то, описание комнаты и мира за окном. Он назывался «Один век из жизни деревянного отеля». Дурацкое название, да и сам рассказ. Естественно, что писал я его вдохновляясь действительным дождем за моим окном (какая пошлость!). Потом я его отдал в «Дарьял», но получил отказ. Я тогда даже расстроился. Но сейчас понимаю, что это было даже лучше. Потом я потерял этот рассказ. Фраза, которую я выше выделил жирным, единственное, что я оттуда помню. Самое странное во всем этом то, что иногда, по прошествии десяти лет я по-прежнему возвращаюсь мыслями и ощущениями в тот день, когда писал свой первый рассказ, и чувствую я себя точно так, как в тот дождливый день. Кстати, я отчетливо помню, как на следующий день я пришел на иняз, где учился на первом курсе, и встретил приятеля, который был постарше. В общем, мы посидели какое-то время вместе, и я прочитал ему «Один век». Он обсмеял меня и сказал, ну сколько можно писать про дождь, осень и прочую лабуду? Я понял, что он прав, и в моем творчестве начался второй этап. Следующие пять рассказов я тоже потерял.

Конечно, я намеренно преувеличиваю, говоря вам об этапах в творчестве (а вы уже и уши развесили), но то, что мое отношение к написанному собой всегда менялось и новые идеи не были похожи на старые – это факт. Я вам расскажу о своей последней мегаидее. Это идея нового человека, глубоко чувствительного, но с абсолютно недоступным для окружающих внутренним миром. Это человек, который видит всех насквозь, а сам при этом всегда прячется в тени других. Человек, который искренно переживает все вокруг, и ни одна мелочь не оставляет его равнодушным, и который открыто демонстрирует свое безразличие к происходящему. Да чего уж скрывать, я хотел бы быть им. Постараюсь описать вам этого супергероя с различных точек зрения, чтобы было понятней о ком идет речь. Итак, человек, которого не видно. Даже не антигерой, его трудно назвать отрицательным персонажем. Просто, это незначительный, незаметный и при этом не равнодушный человек. Но его почти нет. То есть, в действительности им может быть любой из нас и в любой момент жизни, но его трудно охарактеризовать или описать. Лучше я приведу слова трех вымышленных персонажей, вспоминающих нашего реального героя. Представьте себе, что люди вспоминают о нем, отвечая на вопросы человека, лицо которого постоянно находится в тени.

А. Мы проучились с ним вместе пять лет, но сейчас, когда я пытаюсь вспомнить о нем хоть что-то, мне приходит на ум только один эпизод. Как-то, во время выпускной вечеринки за городом, у него пропала куртка. Вернее, кто-то ее у него стянул. Ума не приложу, кому она могла понадобиться – дешевая, вечно грязная куртка, в которой он проходил в университет все эти годы, но так уж случилось. Так вот, он весь день посвятил тому, что ходил от одной смеющейся компании к другой и спрашивал, не видел ли случайно кто его куртку, такую серую, с полоской. Люди отвечали, нет, и продолжали смеяться. Вот и все. Больше он мне ничем не запомнился. Хотя, нет. Курил он забавно. Глубоко так затягивался, и смотрел, как бежит по сигарете огонек. Впрочем, он вскоре бросил.

– Он ее нашел?

– Кого?

– Куртку.

– Ах, куртку. Нет, не нашел. Впрочем, я не уверен.

Б. Чем он мне запомнился? Трудно сказать. Тихий был парень. Ах да, любопытная деталь. Вы знаете, он всегда носил в бумажнике пакетик «Нескафе». Точно. Когда мы только поступили, я долго не мог запомнить, как его зовут, хотя имя у него было самое обычное. Поэтому, когда я встречал его в курилке, я о нем так и думал: «А, это тот парень, который носит в бумажнике пакетик «Нескафе».

В. Он был не такой, как все. Хотя трудно сказать, чем особенным он отличался. Понимаете, он вроде бы все время был с нами, но в то же время как будто стоял немного в стороне.

– Что вы имеете в виду?

– Понимаете… можно выключить эту лампу, она светит мне прямо в глаза? Спасибо. Понимаете, он никогда не был в нашей компании до конца своим. С ним никто не конфликтовал, но было чувство, как будто он всегда на заднем плане.

– Уточните.

– Ну, понимаете, это как двери на фотоэлементах в вашем офисе. Вы подходите к ним, они открываются, вы идете дальше, и за вашей спиной они автоматически и бесшумно закрываются. Так и он. О нем не надо было думать, он всегда был за спиной. Извините, мне трудно это объяснить.

Вот такой он и есть, современный герой. Я как-то даже хотел про него рассказ написать, но не смог почему-то. А рассказ был о молодом человеке, который постоянно меняет одну плохую работу на другую. Не то, чтобы он не мог найти лучше, но он даже и не пытается. То дворником, то сторожем, а под конец и грузчиком… ему все равно. Дома он постоянно пишет письма неизвестному другу. Я хотел назвать рассказ «На обочине», даже записал в блокноте одну фразу, отрывок из его финального монолога, его последнего письма, вот она: «…и когда меня уже не будет, я останусь в чьих-то семейных архивах, жертва любительских видеосъемок. Всегда на заднем плане. Позади улыбающихся молодоженов, прыгающих в море детей и пьяных девушек с загородной вечеринки. Случайный человек, попавший в объектив видеокамеры».

По-моему, не так плохо. По крайней мере, в духе дней. Забыл сказать, герой этого рассказа больше всего любил заполнять психологические тесты с последних страниц глянцевых журналов. А находил он их в мусорных баках, когда работал мусорщиком на автостоянке.

Есть еще и другой вариант современного героя, немного отличный от описанного, но в целом схожий с ним. Вот его история. Когда он был маленьким мальчиком, а это было в 80-х, он сидел перед телевизором и смотрел передачи, в которых ему рассказывали о будущем. О великолепном, сверкающем металлическим цветом близком будущем. Он представлял себя взрослым, красивым, в белом костюме, шагающим из своего окна на 14 этаже в дверь подъехавшего летательного аппарата. Он видел себя в центре по управлению космическими полетами, принимающим вместе с коллегами сложные решения, склонившись над пультом управления. Он представлял себя в открытом космосе, в белом скафандре, а под ним колонизированный Марс. Он мечтал о тапочках, которые не теряются под кроватью, о пилюлях, которые заменят зубную пасту, о цветах, которые не вянут, пока ты сам этого не захочешь. Я даже приведу отрывок из книги, которую он читал в детстве: «В XXI веке роботы будут выполнять не только большинство производственных обязанностей человека, но и получат широкое распространение в быту. Дом превратится в единый роботизированный комплекс, управляемый центральным компьютерным мозгом. Компьютер сам задаст наводящие вопросы и возьмет у вас дружелюбное интервью по поводу ваших дел на день. Утопия ли это? Нет, реалистический прогноз. Через десять лет устройства будут в тысячу раз совершеннее, через двадцать в миллион. И то, что является уникальным сегодня, завтра будет доступным каждому». Но прошло двадцать лет. Наш герой по-прежнему сидит дома. Он только вернулся из института, где теперь преподает английский язык. Лифт не работает, и ему пришлось подниматься пешком. Потом он долго не мог открыть дверь, копался ключом в замке, дергал ручку и нерв-ничал. Его «Сименс» отключен за неуплату, а компьютер уже вторую неделю в ремонте. В холодильнике его ждут холодные котлеты, которые придется разогревать на сковородке, обжигаясь брызгающим маслом. Он чувствует себя обманутым. Берет с полки старую книгу, садится возле окна и ждет, когда подлетит «тарелка». Будущее так и не настало. Очереди в магазинах сменились очередями на паспортный контроль в аэропортах. Это был бы хороший рассказ, если бы я все-таки его написал, уж поверьте. А назвал бы я его «Ошибка 2000».

Идее этого героя предшествовала задумка написать детектив. Эти две затеи связаны, потому что главный герой детектива, следователь, явился до какой-то степени предшественником сформировавшегося в дальнейшем нового человека, описанного выше, человека, которого не видно (странно, я говорю о них как о реальных и значимых людях, хотя они не существуют даже на бумаге). Итак, детектив. Это была задумка написать самый обычный и полный штампов детектив с настоящей завязкой, расследованием и… без развязки. В центре повествования – следователь с обычной фамилией, которому приходится ехать в глухую и далекую деревню, окруженную лесом, чтобы расследовать загадочное убийство человека, совершенное без видимых мотивов. Прожив до этого всю жизнь в большом городе, следователь сталкивается в деревне с абсолютно новой реальностью и с первых дней чувствует себя не в своей тарелке. Его приезд становится событием в деревне, и ему кажется, что он чересчур на виду, что ему все время смотрят в спину, когда он идет по улице. Это мешает ему сосредоточиться на работе. В первые дни он собирает улики, опрашивает свидетелей и пытается воссоздать картину происшедшего. Прямых свидетелей случившегося нет, приходится опрашивать многих, желающих рассказать об убитом, и это затягивает дело на дни. В разговорах с жителями деревни возникает картина не собственно преступления, а картина жизни в деревне со многими подробностями. Вникая во все сложности жизни маленького сообщества, изолированного от цивилизации, следователь меняет отношение не только к расследованию, но и к своей работе, к своей прошлой жизни и к этим людям, мир которых уже не кажется ему таким примитивным и неприятным, как в первые дни. Понемногу он меняет свои привычки, устоявшиеся годами, и перестает противиться этой новой реальности. Его невеста, оставшаяся в городе, не понимает, почему расследование дела, которое не должно было занять много времени, растягивается на недели. Ему трудно объяснить ей это, и ее голос в телефонной трубке со временем начинает его раздражать. В книге предполагались три главы, вот их названия: 1) Начало второго, 2) Половина второго, 3) Конец второго. В первые дни расследования наш детектив, опираясь на полученные знания, пытается выйти на след убийцы. Он строит предположения и обдумывает свои логические цепочки. У него даже возникает чувство, что он идет по следам преступника. Но во второй главе расследование начинает «буксовать». Выясненные обстоятельства не связываются друг с другом, а иногда и противоречат. Появляются новые персонажи, не имеющие прямого отношения к делу, которые уводят следователя в ненужные подробности. Чтение становится все менее интересным и трудным. Развитие сюжета запутывается в деталях, бессмысленных диалогах и останавливается. Именно здесь я хотел сделать переход в повествовании от третьего лица к первому. Не знаю зачем, но так иногда делают в книжках и, кажется, здесь это было бы к месту. Именно здесь к главному герою приходит осознание его места в прошлой жизни. Он смотрит назад и понимает, что всю свою скучную жизнь он был на вторых ролях. На работе или в семье – всегда на заднем плане. Он смотрит еще дальше, университет, школа, и не может вспомнить ни одного случая, когда бы он принимал смелое, настоящее решение, повлиявшее на его жизнь. Он – Второй. Третья часть – это сплошной внутренний монолог нашего героя. Уже от своего имени он рассказывает о том, что происходит в его голове. Надо сказать, что там полный бардак. Картину безысходности дополняют деревенские описания, грязь на дорогах, пьяные мужики и холодный ветер, предвещающий зиму. Последняя сцена станет наградой стойкому читателю за его терпение. В финале, Второй напивается на деревенской свадьбе и, просыпаясь на следующий день в одежде и ботинках, понимает, что его расследование безнадежно запуталось и остановилось нигде. Испытывая похмелье, он выходит на прогулку. Он выходит за пределы деревни и отправляется в сторону леса. Гуляя по лесным тропинкам, он пытается собрать в своей голове все, что с ним происходило после приезда в деревню. Длинный монолог, где Второй вспоминает все детали дела, занимает последние страницы. Он вспоминает все подробности, пытается связать их логически, объяснить тот или иной случай. Иногда он отвлекается на себя, на личные переживания, но заставляет себя вернуться к обдумыванию убийства, которое давно уже не является завязкой сюжета. К сожалению, несколько часов умственных усилий не дают ровно никакого результата. Логика проигрывает сражение пониманию. Разбитый и опустошенный, потеряв ощущение места и времени, следователь с обычной фамилией поднимает голову и понимает, что заблудился. Над собой он видит лишь голые ветки на фоне серого неба. Это конец Второго.

Вот, пожалуй, и все. Я сейчас посмотрел на часы и оказалось, что уже почти два ночи, а мне завтра очень рано вставать. Только я не буду вам говорить, куда я иду и где работаю, об этом я как-нибудь отдельный рассказ напишу. Перед тем как залезть под одеяло и заснуть, скажу еще только одно. Те минуты, что я провел в своей жизни за письменным столом (не считая школьных дней, когда я делал уроки) были для меня минутами радости, которыми я пытался делиться. Пусть даже я делал это немного на свой манер и заставлял читателя грустить и переживать со мной, но я никогда не писал о своих худших мыслях, проблемах и о том, как мне плохо. Писать о личных проблемах – удел бездарных писателей, а это не мой выбор. И еще, вы никогда не задумывались над тем, почему рассказы твоих друзей читать гораздо интересней, чем рассказы великих писателей? Странно, но это так. Ладно, осталось лишь передать приветы всем моим знакомым, которые сейчас читают эти строки и придумать название для всего этого. Я бы оставил без названия, но так не возьмут в журнал. Как вам «Рассказ в рассказе»? Да, нелепо. Тогда уж лучше просто «Рассказ», но и это глупо. Можно еще «Человек пишет рассказ», вроде неплохо, но от пафоса можно подохнуть. Да и вообще, не рассказ это никакой. Обычный монолог перед сном, когда тебе нечего делать, так, ничего особенного.