* * *
Близилось Рождество,
А в городе не было снега
И не было человека,
Который не ждал бы его.
В городе не было снега,
Но была живая Душа,
Которая этот снег
Страстней других ждала.
В городе этом жила, как в золотистой клетке
(ведь если она – душа, то город – клетка),
В городе этом жила
Маленькая поэтка.
«Как же, как быть без снега?
Без него Рождеству не быть,
А стало быть, и спасенью…
Спасенью… и стало быть»…
И при этой страшной мысли
Не могла без слез…
Как-то раз поэтка
Вышла на мороз…
И услышала случайно,
Будто кто сказал:
«Знаю способ тайный»… –
И отвел глаза.
«Что за способ знаешь?» –
Вопрошал другой.
«Будет он известен
Только нам с тобой».
«Знаешь, ведь пожалуй,
Чтобы выпал снег,
Нужно чтобы душу
отдал человек».
Засмеялись оба
Смехом горше слез:
«Не видать нам снега».
На дворе мороз.
И вышла поэтка тогда на сквозняк,
Раскинула руки – застыла! – столбняк!
Всей страстью души и страстью всех нег!
«Лишь только бы выпал мой первый снег»…
P.S.
Снег выпал назавтра.
Он всюду белел
Желанной отрадой
Предпраздничных дел.
Снег выпал назавтра
И всюду лежал.
По правде, поэтку
Никто не искал.
Но только вот в клетке
Теперь, без поэтки,
На одну живую душу
Стало меньше.
* * *
Жил-был на свете Ангел.
Он был абсолютно серым,
И серыми даже были
Его серые грустные крылья
За серой усталой спиной.
Жил он на серой крыше,
Крыше серого дома.
А дом был настолько сер,
Что бывало не видно стен
За серой стеной дождя.
А Ангел любил бродить
Босиком под любым дождем…
Моросящим таким дождем,
Выбивающим грустный ритм
Об серый, как грусть, асфальт…
Да и можно было бродить
Ангелу только в дождь,
Когда за моросью серой
Никто не мог разглядеть
Его серых и грустных глаз.
Так написано было в книге,
Серой книге с серой обложкой,
На первой серой странице:
«Пусть никто никогда не видит
Ангела за стеной дождя!»
И Ангелом серым чтим
Был одинокий закон
На первой серой странице.
И Ангел бродил лишь в дождь,
Которого с грустью ждал.
Но стоило забарабанить
Серым каплям по серой крыше,
Как Ангел, расправив крылья,
Нырял вдруг под серый дождь,
С надеждой стремясь к земле.
И вот под стеной дождя,
С пронзительной грустью глядя
На спешащих вокруг людей,
Ощущая лишь тяжесть крыльев
И холодные серые капли,
Бродил сероглазый Ангел,
Бродил серокрылый Ангел,
Бродил одинокий Ангел,
С грустью и болью зная,
Что никто никогда не увидит
Ангела за стеной дождя.
– Никто-никто, – он шептал,
К груди прижимая книгу,
Книгу с серой обложкой,
И по щекам катились
Холодные серые капли.
Дождь кончился. Ангел расправил
Тяжелые мокрые крылья,
И с грустью прощальной взглянул
На серый умытый асфальт…
И вдруг – едва слышно – «Стой!»
Изумленный печальный Ангел,
Вдруг широко распахнув
Удивленную серость глаз,
Обернулся в догадке,
Увидел –
Слепую робкую девушку,
Тонкую юную девушку,
Прекрасную нежную девушку,
Беспомощно поводившую
Тонкой рукою вокруг.
– Не уходи! Постой!
Ты являешься каждый дождь,
Я ищу тебя каждый дождь,
Но ты ускользаешь… Знаешь,
Говорят, что находишь в дождь
Того, кого долго ждешь!..
И нежной рукой тянулась,
Желая скорей коснуться,
Дотронуться и понять,
Потому что была бедняжка
Слепая, совсем слепая.
И восхищенный Ангел
С отрадой и умиленьем
Коснулся ее волос.
Все правда. Встречаешь в дождь
Того, кого вечно ждешь!..
И теперь – лишь только коснутся
Веселые капли крыши,
Блестящей, звенящей крыши,
Спускался счастливый Ангел,
Хоть и прекрасно знал,
Что никто не увидит,
Ангела, за стеной дождя.
* * *
Погиб Поэт! Погиб «невольник чести»!
Виновник найден – сукин сын Дантес!
И с грязью замесив француза вместе
Гордимся, ощутив свой в деле вес…
А что Дантес? Дантес, французский модник…
ПОЭТА, скажете, ничтожество убил?
До жен чужих, собака, был охотник,
Курок, дурак, не вовремя спустил…
Но ведь Поэта вместе все душили,
Насев своей безжалостной толпой,
Все горло тонкое, безбожники, давили
Пока не стал он мертвый и немой!
Пока его божественная ткань
Не перестала трепетать под этой злобой…
Пока он не покинул этот край,
Что так любил, уйдя под крышку гроба.
Теперь всего минуту в год молчим,
Молчим – и совесть нас не гложет!
Покойного Дантеса материм –
Теперь он оправдаться вряд ли сможет…
