* * *
О. Мандельштаму
«Читателя, советчика, врача!» –
Врага – чтобы понять: с тобою никого;
И время в изголовье на часах
Стоит, как остановленность шагов.
Ночного слуха остановка: кто?..
И камень вместо хлеба – после смерти.
Высоковольтной памяти мотком
Гудит тот зов в российских дебрях ветра.
Не в короб, а из короба воззвал,
Как Иоанн в пустыне Галилеи.
Безмирие. Безбожие. Вокзал.
Россия, Лета, Лорелея…
* * *
«И в яму, в бородавчатую темь…»
О. Мандельштам
Есть только жажда в темной мерзлой яме,
Как вековая русская полынь,
И Бог, страдающий и падающий с нами
И поднимающий нас из родной земли.
Тоска по родине давно как богохульство.
И обетована иная сила нам,
Из ямы восстающим с Аллилуйей
В краю надгробий умершим христам.
* * *
Слепые видят темноту, –
Я вижу свет. Он бесконечно зорок.
Он связывает эту жизнь и ту,
И нет ни стен, ни переборок.
И нет ни шага, ни дышка
В коснящем воздухе остывших скиний.
И только непокрытая душа
Еще горит Его Шехиной.
* * *
Вот так жизнь – чудеса царциатов,
Соль земли на ночном топоре
Над дешевою плахой Распятья,
За которой не свечкам гореть…
Обгоревших икон обезвоженность
В постоялой пустыне души…
Пожелай мне немного хорошего,
Дорогая грошовая жизнь.
Неба много мне, только места
На земле я не нахожу:
Все дороги уходят в безвестье,
Чьей жарой я при жизни дышу.
* * *
От молчания горечь во рту, как от мерзлого хлеба.
Не обед, не обет – лишь равнина на тысячу верст.
И куда бы ни шел ты в обход благодарных молебнов –
Всюду хлеб твой несжатый в колею бездорожную вмерз.
Бездорожье, на тысячи верст есть одно – бездорожье,
Где мертвецкая глушь бьется в дымном угаре.
Бог поймет, Бог простит, Бог, должно быть, поможет…
Видишь нить золотую в распоротом мареве?
Ткань вселенская соткана Непознаваемым Словом.
Эта нить, эта нить – вечный Логос над логовом волчьим.
Помолись, помолись! Хлеб сей – Тело Христово,
Хлеб сей – речь, хлеб сей – путь, хлеб твой – горечь.
И на синем снегу сновидения Иоахима
Отогрей мерзлый колос, пока твои руки теплы,
Отвори живой голос среди молчаливых и мнимых,
С вечным Хлебом на Божьем брегу – помолись.
ОДИН
Своих возможностей заговорённый круг,
Другим никто – ни брат, ни враг, ни друг,
Ни зло и ни добро, ни радость, ни тоска…
Лишь поручень теряет затекшая рука,
Да, поручень в автобусе, летящем под откос…
И нет ни сна, ни яви, ни жалости, ни слез.
ТЕСНОТА
Не ходи за мной – я заблудился:
Никакому волку не догнать,
Только слышно – мир идет Аттилой
Над моим убежищем без дна.
Не ищи меня – я не потерян.
Здесь такая высота вокруг,
Что земные правила и меры
Выпадают из застывших рук.
Не зови меня – я не услышу
В эту нескончаемую ночь,
Если что-то мерное по крыше
Воду не отчается толочь.
Не ходи – заблудишься, не стоит.
Кто из нас не существует, кто –
В этом беспрепятственном покое
Раковины, втоптанной в песок?
* * *
«Увидел я Крест золотой,
от неба достигавший даже земли над Иерусалимом».
Из проповеди Савонаролы
Мне каждый мертвый – брат, когда мертвы живые,
Когда и край – не край, и я – ничто в ничем,
И мир – не мир, а хаос нерушимый
Над непогасшею рождественской свечой.
И пахнет в доме хвоей и пустыней,
Огромною Нитрийскою тоской.
И четки слов святого Августина
Звенят неисцеляющим крестом.
Но мертвый мертв, а жизнь непоправима.
Чем ближе Бог, тем дальше друг и дом.
…И золото Креста в земном Иерусалиме
Ты видел в одиночестве земном.
БЕЗ ВЕРЫ
Одиночество Божье – в приметах земной повилики,
В робких лицах старух и в щенячьих потухших глазах,
Кем-то втоптанных в грязь на последней дорожной развилке, От которой пути – ни вперед, ни наверх, ни назад.
Точно дали под дых и оставили около дома,
Только «около» это – а есть ли оно где-нибудь?
Чем болезни лечить, легче вкалывать до смерти морфий,
По ладони протянутой проще всего рубануть.
Одиночество Божье чернеется за паланкином,
И щенячьи глаза под ногами носильщиков гаснут.
Страшен детский бессмысленный взгляд, уходящий за спины
Тех, кто в адский огонь подливает лампадное масло.
* * *
Благодарю, что не имею ничего,
А значит, ничего не потеряю:
Ни дома, ни отца, ни брата… Жизнь не в счет.
Она Твоя. Твое не умирает.
Благодарю, что нечего жалеть,
А значит, можно посмеяться вволю
Над тем, что край – не край, и свет – не свет,
И жизнь – неперепаханное поле…
Благодарю, что некуда идти,
И можно никуда не торопиться,
И дверь закрыть, часы не завести,
А значит, может этот миг продлиться.
Благодарю, что нечем обладать:
Рука пуста, душа полна. Ты с нею.
И я иду по выбитым следам,
А значит, все и здесь, и там имею.
ВЛАДИКАВКАЗ
Стихарь крепости на улицах расхожих,
Молодого солнца толкотня.
Горной близости сухая многосложность
В просторечном говоре огня.
Так же светом вылеплены лица.
Речь иная – горький водопой.
Этот полдень бесконечно длится,
Словно взгляд до зоркости слепой.
Старый Терек все поет о том же.
И неизъяснима лития,
Кровью оживленная под кожей,
Как другая память бытия.
* * *
Душа моя – пустыня Божьей воли,
Немого звука грубые извивы –
Отметины моей счастливой боли –
На солнечном полуземном разливе.
В пустыне Слова весть не умолкает.
А за окном провал уже намечен,
И черный снег по переулкам тает
Над котлованом славы человечьей.
