ПИРОСМАНИ
Улыбнулось сердце олененка
Твердолобой взрослости ослов…
Облачилась черная клеенка
В белые одежды грустных снов.
Там цветок божественных наитий
Сквозь асфальт нечаянно пророс…
Вечный Мастер вечной Маргарите
Дарит там букеты алых роз.
Там медведь крадется, напоенный
Лунным светом бархатных ночей…
Там живет безропотно влюбленный
Кроткий лев, исполненный очей.
«Мир умылся детскими слезами!
О, жестокости проклятая печать!
Мой жираф с печальными глазами,
Научи их зла не совершать!»
Облачилась черная клеенка
В белые одежды грустных снов…
Задохнулось сердце олененка
В твердолобой взрослости ослов.
18 октября 1988 г.
АРМЯНСКИЕ ГЛАЗА
Мягкий бархат армянских глаз
Вдруг смутит вековой печалью,
А потом очарует вас
И окутает теплой шалью.
Этот бархат растопит снег
Недоверья, обид, сомнений.
В нем есть ясный и добрый свет –
Свет, что миру несет Армения:
Араратской долины свет,
Отблеск солнца в воде Севана,
Абрикосов созревших цвет,
Жар палитры картин Сарьяна…
Мягкий бархат с дугой ресниц
Связан тесно и неразлучно.
И ресницы, как стая птиц,
Колыхают крылами звучно.
В этом шелесте слышен звук
Древних, нежных, простых мелодий.
И пронзает игрой дудук –
Словно бритвой по сердцу водит.
В этой музыке боль звучит:
В чем был целый народ повинен?
Ужас прошлого – геноцид –
В сердце каждого армянина…
Эту память хранит народ.
Полтора миллиона жизней…
Горечь беженцев… Плач сирот
Вдалеке от своей Отчизны…
На чужбине нашли приют
Те, кто спасся от ятагана.
Их потомки теперь живут
Во всем мире по разным странам.
В их сердцах – негасимый луч:
Память предков, язык, культура.
В их сердцах, как всегда, могуч
Голос трепетный Азнавура.
В их сердцах только злобы нет.
Ей местечка там не найдется.
Потому только добрый свет
Из армянских очей прольется.
И опять очарует вас
И окутает теплой шалью
Мягкий бархат армянских глаз
С неизбывной своей печалью…
12 апреля 2009 г.
ЧЕРНАЯ ПОЛОСА
Заносчивый график моих био-стадий
Беспомощно сник, потупив глаза,
Когда в мою жизнь, как всегда, некстати,
Вломилась черная полоса.
И вот уж коса находит на камень,
И бог выдает, и съедает свинья…
В открытые двери стучусь я ногами,
И цепь неудач обвивает меня:
Мне выговор лепит начальник нещадно –
Ему не докажешь, что ты – не верблюд.
В трамвае отравлен я бранью площадной,
В столовой отравлен я комплексом блюд.
В любви я обманут, и другом я предан,
И, кажется, поезд ушел навсегда…
А боль у виска стучит тихим бредом:
«Отключена… в вашем доме… вода»!
Вконец опустившись, не мывшись, не брившись,
Иду к холодильнику – странный каприз.
И все будерброды – ну, как сговорившись! –
Из рук ускользают, чтоб пасть маслом вниз.
И я познаю всю ущербность сиротства,
Уныния червь мою душу грызет…
А губы выводят в слезливом уродстве
Банальную формулу: «Не везет!»
Спасите меня! Обласкайте! Утешьте!
В жару охладите! Согрейте в мороз!
Никак не могу я привыкнуть – хоть режьте! –
К периодичности черных полос.
1989 г.
ЛИЦЕДЕЙ
Заученность жестов, реплик, идей…
Рампы слепящий узор…
Что ожидает тебя, лицедей,
Слава или позор?
Притворность эмоций доступных цен,
Вуаль театральных затей…
И публика плачет над каждой из сцен
Ненатуральных смертей.
Рассудок твой правит течением слов,
Душа завалилась спать:
«О, что есть искусство, а что – ремесло,
Толпе не дано понять».
Аплодисментов слышится гул
Тобою обманутых рук…
Ты полагаешь, что их обманул?
Себя обманул, мой друг.
В заученных па бутафорских страстей
Ты сердца себе не рвал.
Пять чувств рады крикнуть: «Успех, лицедей!»
Но шепчет шестое: «Провал!»
Провал – раз не отдал ты все, что имел.
Провал – раз на крест не взошел.
И самосожженья костер не горел –
Он не был тобой зажжен!
А если не слышно боли твоей,
И кровь твоя не видна,
На сцене, поверь же, тебе, лицедей,
Ломаный грош – цена!
24 января 1989 г.
НА КАКОМ ВИРАЖЕ?
На каком вираже, на каком перевале
Мы превысили скорость, не боясь постовых?
Мы неслись в никуда, и в веселом запале
Мы пророков давили, распинали святых.
На каком вираже, на каком перевале
От извечных запретов отреклись так легко?
Продавали любовь и друзей предавали,
И в невинных стреляли мы неправой рукой.
На каком вираже, на каком перевале
Мы утратили совесть! Может быть, навсегда?
Сколько чистых сердец клеветой замарали,
Устилая позором «славный» путь в никуда!
На каком вираже, на каком перевале
С молоком материнским стали впитывать страх?
Мы неслись в никуда, но трусливо молчали
И великие книги молча жгли на кострах.
На каком вираже, на каком перевале
Кто-то вспомнил о предках, проклинавших наш путь?
Оглянуться назад мы себе запрещали,
Но страшней было в душу себе заглянуть.
Мы неслись в никуда – на проклятья потомков.
Слишком поздно, но все же мы рванули стоп-кран.
Оглянулись, а там – лишь пустая котомка,
Море крови напрасной… и разрушенный храм.
7 февраля 1990 г.
