Рустем ВАЛАЕВ. Алмаз – камень хрупкий

ДВЕНАДЦАТЬ НОВЕЛЛ О ДРАГОЦЕННЫХ КАМНЯХ

ПРЕДИСЛОВИЕ ОЛЕГА БИТИЕВА

ВСТРЕЧА В КИЕВЕ

Весной 1975 года мне предстояла командировка в Киев. Перед отъездом, случайно встретившись с хранительницей фондов Музея осетинской литературы Дунетхан Джикаевой я узнал, что в Киеве живет писатель Валаев, осетин, участник Гражданской войны, о котором в музее крайне мало материалов. Дунетхан попросила найти его и предложить связаться с музеем. Адреса Валаева она, конечно, не знала. Не вдаваясь в подробности, сразу же скажу, что справку о его местожительстве мне удалось получить в адресном бюро, и в тот же день я пришел к нему в дом и представился.

Он встретил меня настороженно: «Вас, видимо, как осетина, органы госбезопасности послали узнать, как я живу и чем занимаюсь». Я сказал в ответ, что найти и посетить его меня попросила сотрудница Музея осетинской литературы, и никаких других целей я не преследую. Он примирительно махнул рукой и больше к своим сомнениям не возвращался. К этому времени его супруга накрыла скромный стол: яичница, чай с хлебом и вареньем, и ушла в другую комнату, чтобы не мешать нашей беседе.

Рустем Георгиевич Валаев рассказал, что 30-е годы он со своей первой женой жил в Ленинграде, недалеко от Смольного. Каждый день они могли видеть, как утром Киров приходил туда на работу.

«1 декабря 1934 года, – продолжал Валаев, – Кирова убили. Вскоре меня арестовали – потому, видимо, что я жил слишком близко от Смольного. Я заявил следователю, что Сергея Мироновича Кирова я знал давно, еще по Владикавказу, он не раз бывал у нас в доме, был другом нашей семьи. Однако это не послужило доводом для моего освобождения. В большой тюремной камере, куда я попал, сидело очень много людей по этому злосчастному убийству. Меня вызывали, требовали признательных показаний, но я не стал наговаривать на себя и, тем более, писать…

Я сидел на полу, возле одного из столбов, подпирающих потолок камеры, и не принимал участия в каких-либо разговорах.

Однажды привели нового заключенного, высокого, стройного, в галифе. Он присел возле меня – место было свободно. Глядя на следы от петлиц на его гимнастерке (они были срезаны), я понял, что он военный и, очевидно, командир. Я спросил его об этом.

– Да, – сказал он, – я Рокоссовский. Меня обвиняют в антисоветской деятельности. Но это абсурд… А вас за что арестовали? – спросил он.

– За убийство Кирова, – ответил я.

– Да-а… – протянул Рокоссовский, встал и перешел в другое место. Наверное, там ему не понравилось, и вскоре он вернулся и через некоторое время спросил:

– Вы действительно убили Кирова?

– Нет, конечно, я его еще по Северной Осетии знал, но мне никто не верит…

Через несколько дней за Рокоссовским пришли, и я его больше не видел. Услышал о нем только во время войны, когда он снова стал командиром…

Меня отправили на Север отбывать наказание за «убийство» Кирова»…

Валаев не сказал, где он сидел и сколько ему пришлось просидеть. Он писал о своей невиновности в прокуратуру, в Москву, но все безрезультатно. Однажды, уже во время войны, решился написать Сталину. О том, что Киров до революции и после, во время Гражданский войны, бывал у них дома, и даже сам псевдоним «Киров» придумала его, Валаева, мать.

Он так и не узнал, что способствовало его освобождению: через несколько месяцев его отправили в Ташкент, где вскоре назначили директором театра. Шли репетиции, ставились спектакли, но однажды Валаев закупил овечью шерсть, и все артисты, все работники театра стали в свободное время крутить веретено, прясть нить и вязать для фронта теплые носки и рукавицы. За эту инициативу Рустем Георгиевич был награжден орденом Красного Знамени – он показал мне орден. После войны его отправили в Киев, выделили двухкомнатную квартиру (въезд в Ленинград был ему запрещен).

Он рассказал о своем брате – живет в США, пишет романы на английском языке, но сюжеты из старой осетинской жизни. Органы госбезопасности знают об этом, и нет-нет, да и напоминают ему о брате – не переписываются ли они.

В заключение он подарил мне свою книгу «Алмаз – камень хрупкий» с дарственной надписью.

Олег Битиев

ОТ РЕДАКЦИИ

«Рустем Георгиевич Валаев родился 1 января 1900 года на Кавказе, в городе Грозном, в семье горного инженера». Это цитата из поздравительного адреса Союза писателей Украины в честь 75-летия Валаева. Сам же он, в беседе с Олегом Битиевым, назвал местом своего рождения селение Галиат Северной Осетии. В том же контексте в некоторых публикациях встречаются ссылки на станицу Черноярскую.

В 1909 году его отец Георгий и мать Нина Александровна начали издавать газету «Хабар». Мать Рустема являлась к тому же и главным редактором этой газеты. Возможно, она была единственной женщиной-редактором не только в Осетии, но в России того времени.

Рустем учился во Владикавказском реальном училище, затем в Ленинградском институте Живого Слова, который окончил в 1924 году. Во время учебы Рустем Валаев публикует свои первые стихи и рассказы. Позже появляются драматургические произведения писателя, оригинальные и инсценировки. Большой успех выпал на долю инсценировки по роману Гладкова «Цемент», поставленной в 1926 году в театре Московского Совета. Не менее популярны были пьесы Валаева «Комедия для людей», «Капитаны тонущих кораблей», «Высшая школа» и многие другие.

Интересно отметить, что Валаев обозначал авторство некоторых своих произведений псевдонимом Галиат. Чаще встречаются Р. Галиат (Валаев), затем Р. Галиат-Валаев и, наконец, Рустем Валаев.

Все это время – двадцатые и начало тридцатых годов прошлого века – рядом с Рустемом был его младший брат Ростислав Георгиевич. Он сотрудничал в издательстве «Молодая гвардия», его произведения публиковались в журналах «Нева», «Всемирная иллюстрация» и др. Братья значатся на афишах поэтических вечеров в Политехническом музее – в списках поэтов, начинающихся с имен Есенина и Маяковского, в одном ряду с Бенаром, Городецким, Звягинцевым, Сельвинским и другими.

В 1934 году Рустем Валаев был арестован за «убийство» Кирова. Следом был арестован и сослан на Соловки Ростислав. Литературная деятельность братьев была насильственно оборвана. Ни тот, ни другой не успели издать поэтических сборников. Не издали и после освобождения и реабилитации. Рукописи, изъятые при аресте, видимо, были потеряны.

В 1960 году издательство «Советский писатель» выпустило в свет книгу рассказов Ростислава Валаева «Ветры горные», а в 1966 году издательство «Радянський письменнык» – совместный сборник братьев «Индиго». Вместе, по рассказам Ростислава, ими был написан и «Соловецкий кремль».

Рукопись Рустема Валаева «За Кремлевской стеной» издана не была и распространялась в самиздате…

Рустем Георгиевич скончался в 1977 году. О его брате, живущем в Америке, нам пока не удалось получить никаких сведений.

После войны Рустем Валаев работал в геологических партиях. Возможно, именно этот опыт подвигнул его на написание новелл о драгоценных камнях. Текст, который предлагается сегодня читателям «Дарьяла», впервые был опубликован в 1967 году в киевском журнале «Радуга» под названием «Немые свидетели». Впоследствии, много раз переработанный и переизданный, он получил известность как «Алмаз – камень хрупкий».

В «Дарьяле» печатается его последняя авторская редакция.

Новелла первая

ЛЕГЕНДА О «САНСИ»

Из всех драгоценных камней наиболее ценным считается алмаз. Он переливается всеми цветами радуги, он тверже всех других камней. Слово « алмаз» происходит от греческого слова «адамас», что означает «непреодолимый», «непобедимый». У арабов существует легенда.

В те далекие-далекие времена, когда Голубой Нил был так широк, что даже крокодилы не могли переплыть его, заспорило Золото с Алмазом, кто из них на Земле самый знатный, самый сильный.

– Я! – сказало Золото. – Меня отливают на короны султанов, шахов и королей, царицы носят чеканные золотые запястья на своих холеных руках, золотые кольца украшают их тонкие, подобные тычинкам лотоса, пальцы. Из-за меня на Земле пролито столько крови, что ею можно было бы наполнить все колодцы мира и озеро Чад. Ты, Алмаз, лишь ничтожный придаток к моей золотой славе.

– Ошибаешься, Золото, – возразил Алмаз, – из-за меня также велись кровопролитные войны, я тоже украшаю троны, скипетры и перстни фараонов, раджей и шахинь.

– Ну, если так, то давай спросим у Солнца, кто из нас могущественнее и ценнее,– предложило Золото, и они обратились со своим вопросом к вечному светилу.

– Я не слышу вас, – ответило Солнце. – Подойдите поближе и расскажите, о чем вы там спорите на своей померкшей звезде.

Тогда Золото и Алмаз пошли по Млечному Пути и приблизились к Солнцу. Но тут Золото покраснело, побледнело и, расплавившись, пролилось на Землю золотым дождем. А Алмаз вернулся таким же сверкающим и твердым, каким был прежде. С тех пор Золото никогда больше не спорило с Алмазом, раз и навсегда уступив ему пальму первенства.

Теперь перейдем от сказки к были.

Легендарный алмаз «Санси» был найден в Восточной Индии во времена императоров династии Чола, в 1064 году, когда Центральной Индией управлял Вира Раджендра.

Прозрачный, как слеза, камень «Санси» не имел ни трещинок, ни вкраплений и весил до шлифовки сто один с четвертью карат* (*Мера веса, равная 0,2 грамма.). Нашел его шедший из Голконды с караваном купец по имени Джагаттунга. Дойдя до Ахмеднагара, купец явился к султану и обменял свою находку на двух молодых слонов, двенадцать необъезженных верблюдов и восемьдесят золотых монет.

Но недолго любовался Вира Раджендра прекрасной игрой алмаза. Вскоре на престол взошел Адхираджендра, и все драгоценности рода вместе с несравненным «Санси» перешли к новому султану. Позднее камень попал в династию Гулямов и, переходя из поколения в поколение, от одного раджи к другому, наконец очутился у Кутб-уд-дина, после чего пропал из казны султана. Вместе с ним исчез и великий визирь. В течение многих лет ни о визире, ни о «Санси» ничего не было слышно. Лишь в 1325 году этот алмаз был куплен за большие деньги у неизвестного иноземного купца султаном Мухаммедом из династии Туглаков.

Изрядно потратившись на покупку камня, султан решил одним мановением руки поправить свои денежные дела. Казна Мухаммеда и без того была уже порядком истощена непрерывными войнами и непомерными расходами на строительство дворца из позолоченных кирпичей.

Чтобы выйти из тяжелого финансового положения, султан пожелал ввести новшество, дотоле не применявшееся в Индии ни одним шахом: выпустить медные деньги.

В XIII веке в Персии и Китае уже имели хождение бронзовые и медные монеты, и Мухаммед, несомненно, знал об этом. Пренебрегая советами великого визиря, предостерегавшего султана от рискованного шага, Мухаммед осуществил свою идею. Он объявил населению, что выпускаемые им бронзовые и медные монеты будут иметь хождение наряду с золотыми и серебряными. Это безрассудное мероприятие привело к тому, что многие жители столицы перелили всю медную домашнюю утварь – тазы, ковши, кувганы* (*Медные кувшины с длинным узким носиком.), чайники, подносы – в новые блестящие монеты, ничем не отличавшиеся от медных денег, чеканившихся на монетном дворе. Золото же и серебро индийцы припрятали и стали платить налоги как государственными, так и изготовленными ими самими фальшивыми монетами.

Причем происходило все это при самых строгих законах рынка, за которыми постоянно наблюдал главный управляющий базаров – шахна-и-манди, а цены повседневно устанавливал сам султан.

За малейшее повышение цен на зерно даже управляющему рынка всыпали по двадцать ударов бичом.

В конце концов, когда рынок был наводнен медными и бронзовыми деньгами и иноземные купцы отказались их принимать, султан понял, что страну захлестнула волна фальшивых денег.

Тогда он отдал приказ об изъятии меди из обращения, а также об обмене ее на золото и серебро. Так была вконец разорена и без того уже оскудевшая казна султана, особенно пострадавшая от покупки Мухаммедом алмаза «Санси».

О том, как попал к султану Мухаммеду знаменитый «Санси», существует еще одна версия. Если верить ей, то камень в 1325 году находился у основателя династии Туглаков – Гийяс-уд-дина, весной того же года напавшего на Бенгалию. Пока султан был в походе, его сын Мухаммед, желая завладеть в отсутствие отца непревзойденным алмазом, перерыл все кладовые и тайники с драгоценностями. Камня не было. От шейха он узнал, что, отправляясь в поход, султан взял «Санси» с собою как талисман.

Услышав о скором возвращении отца, Мухаммед устроил победителю Бенгалии торжественную встречу. На пути из Афганпура в Дели он выстроил ротонду с позолоченным куполом, поддерживаемым бамбуковым столбом, расположенным в центре здания. Здесь же стоял трон Великих Моголов, украшенный драгоценными камнями. На передней части ротонды висели мечи и развевались походные знамена, а задняя была сплошь увита молодыми пальмовыми ветвями – излюбленным кушаньем индийских слонов. Широкие листья, свисая от купола до самого пола, преграждали солнечным лучам доступ в ротонду и дарили вернувшемуся победителю и его соратникам тень и прохладу. Когда окончилась обильная трапеза и гости расположились на лужайке у дороги, а разомлевший султан отдыхал на своем троне, Мухаммед испросил у отца позволения устроить вокруг ротонды торжественное шествие белых слонов.

Приведенные из Дели голодные слоны спокойно обошли переднюю часть ротонды, но, увидев молодые пальмовые ветки, ринулись к ним с такой поспешностью, что единственный столб не выдержал, и позолоченный купол рухнул на землю, похоронив под собой основателя династии Туглаков.

Алмаз «Санси», вправленный в серебряную подковку, висевшую на груди у султана как талисман, был безмолвным свидетелем гибели Гийяс-уд-дина. Произошло это близ Дели в 1325 году, о чем свидетельствует знаменитый историк Индии Ибн Батута, автор книги «Сафар-намэ».

Так алмазом «Санси» завладел коварный Мухаммед.

Где, у каких султанов, магараджей, шахов и раджей находился в течение последующих полутораста лет алмаз «Санси», точно установить невозможно.

За это время он побывал у семи властителей династии Саидов и Лоди, то появляясь во всем своем блеске на придворных торжествах, то стыдливо прячась, как талисман, за поясами суеверных полководцев, идущих на смертный бой.

Одно время ходили слухи, будто бы алмаз перекочевал к персидскому шаху. Однако это неверно: «Санси» в Иране никогда не был.

А в 1473 году «Санси» попадает к Карлу Смелому. Каким образом, кем и когда камень был вывезен из Индии – неизвестно.

В 1475 году некоронованный король Бургундии отдает фламандскому шлифовальщику камней Людвигу Ван Беркену алмаз «Санси» для огранки. После ювелирной обработки камень потерял сорок восемь каратов, но зато приобрел двойную бриллиантовую огранку с тридцатью двумя гранями. Теперь «Санси» весит пятьдесят три и одну треть карата. Тройной огранке этот алмаз никогда не подвергался, но, несмотря на это, сохранив свою овальную форму, он сверкает лучше многих уникальных бриллиантов, имеющих шестьдесят четыре грани.

За эту работу Карл Смелый уплатил гранильщику три тысячи золотых флоринов.

Перекочевав из Азии в Европу, «Санси» стал достойным конкурентом знаменитых коронных бриллиантов. Конечно, в Лондоне, Париже, Мадриде и Риме «Санси» мог купить в те времена и король Франции Людовик XI, и будущий английский король Генрих VII, но Карл Смелый выхватил бриллиант у них из-под рук.

Герцог Бургундии был человеком с большими предрассудками и твердо верил в неписаный закон арабов, позднее попавший в «Книгу свойств»: «Из двух воюющих сторон победительницей выходит та, которая владеет более тяжеловесным алмазом». Вероятно, именно поэтому Карл Смелый возил за собой во все военные походы свои сокровища в медных, не пробиваемых пулями ящиках.

Не желая скрывать ни от кого, а возможно, даже хвастаясь своим приобретением, Карл Смелый с помощью того же шлифовальщика – ювелира Людвига Ван Беркена высвободил «Санси» из прежней оправы и вставил камень в свой исцарапанный саблями металлический боевой шлем.

Будучи по натуре и складу ума фантазером, герцог Бургундии мечтал о грандиозных завоеваниях и создании нового государства, простирающего свои границы от Северного до Средиземного моря. С этой целью он вел войны и с Францией, и со Швейцарией.

Существует легенда, будто перед одним из бесчисленных сражений, в которых участвовал Карл Смелый, военачальник швейцарских наемных войск, зная его кичливый, заносчивый характер и желая избавиться от талантливого полководца, предложил через парламентера герцогу Бургундии не устраивать кровопролитного боя, а решить вопрос о победе единоборством, как некогда он был решен между иудеями и филистимлянами – Давидом и великаном Голиафом.

Давая на это свое согласие, Карл Смелый потребовал, чтобы от швейцарцев выступил самый опытный дуэлянт, а от бургундцев, как и ожидал военачальник наемных войск, сражаться будет он сам, герцог Бургундии.

Выехав верхом на поле сражения, Карл встретился со своим противником, сидевшим на арабском гнедом скакуне.

Проскакав мимо врага галопом, герцог круто повернул коня и стал в боевую позицию под жгучим, бьющим в глаза солнцем.

В ту же минуту по всему фронту пронесся гул удивления. Не только офицеры, но и солдаты обеих армий понимали, что, заняв позицию лицом к солнцу, Карл Смелый допустил серьезный просчет. А когда дуэлянты сблизились и герцог стал мотать головой, как лошадь, взнузданная мундштуком, неудержимый смех прокатился не только в стане врага, но и в рядах бургундской армии.

Каково же было удивление солдат, когда швейцарский боец стал жмуриться, моргать, а затем заслонил глаза обеими руками.

Пользуясь не сказочными чарами талисмана, а естественными свойствами бриллианта «Санси», Карл ослепил врага отраженными солнечными лучами и пронзил его грудь шпагой.

Слова своего о решении победы единоборством продажный кондотьер* (*Военачальник наемных войск.) не сдержал и вступил в бой с бургундскими войсками. Из этого сражения герцог также вышел победителем.

Обеспокоенные военными успехами Карла Смелого, короли Франции, Италии и Швейцарии подкупили кондотьера Кампобассо, сражавшегося на стороне Карла Смелого.

В битве при Нанси в 1477 году этот подкупленный королями итальянец изменил герцогу. Спасаясь бегством, Карл Смелый выронил из шлема свой талисман «Санси». Через несколько минут герцог Бургундии был убит в неравном бою. Бриллиант, лежавший на обледенелом поле, подобрал швейцарский солдат. Не понимая назначения камня, он, закуривая трубку, стал им пользоваться вместо кремня.

Об этом курьезном случае альпийские стрелки сложили песенку, в которой рекомендуют всем швейцарским молочницам пользоваться таким удобным способом для разжигания своих очагов.

Кондотьер отобрал у солдата бриллиант и продал его испанскому негоцианту за незначительную сумму.

С этого дня «Санси» перекочевывает от одного владельца к другому с такой поспешностью, что порой невозможно установить, где и у кого он находился в тот или иной период.

Негоциант продал камень португальскому королю Альфонсу Африканскому. Ведя дорогостоящие захватнические войны с туземцами будущих португальских колоний, король Альфонс не раз закладывал и перезакладывал бриллиант «Санси» ростовщикам и банкирам, а затем продал его какому-то французскому маркизу. Тот в свою очередь перепродал камень Николаю Гарлею Санси, от которого бриллиант и получил свое наименование.

Будучи в дружеских отношениях с последним отпрыском династии Валуа Генрихом III, барон Санси, по просьбе короля Франции, также, как в свое время Альфонс, неоднократно закладывал бриллиант под большие проценты, а сотни тысяч франков, получаемых от ростовщиков, король расходовал на обмундирование рекрутов и вооружение своей армии новыми пушками и мортирами последнего образца.

В связи с крайне несвоевременными выплатами королем процентов, Николай Гарлей Санси так запутался в своих денежных делах, что вынужден был уступить бриллиант Генриху III, предоставив ему самому распутывать сложные расчеты с ростовщиками.

Продав жемчужное ожерелье своей матери Екатерины Медичи, последний монарх Франции из династии Валуа, наконец, выкупил бриллиант «Санси» и снова превратил его в талисман.

Позднее «Санси», находясь на груди у французских монархов, был дважды обагрен их кровью. В первый раз в 1589 году, когда Генрих III был убит монахом Клеманом якобы за поддержку королем гугенотов, и в 1610 году, при убийстве Генриха IV католиком-фанатиком Равальяком.

О том, кто стоял за спинами этих убийц, история скромно умалчивает. «Санси» же по-прежнему оставался немым свидетелем…

Затем бриллиант попал в корону французских королей, и, как утверждают историки, некоторые придворные видели «Санси» при венчании на царство Людовика XVI.

В дни французской революции 1792 года, незадолго до казни Людовика XVI, камень бесследно исчез, как и все драгоценности французского двора.

Возможно, именно это обстоятельство и натолкнуло знаменитого поэта Франции Беранже написать стихотворение «В 2000 году» с рефреном:

Подайте правнуку французских королей.

При Наполеоне I все ценности французского двора, за исключением бриллианта «Санси», были найдены.

Наполеон, любивший золотые с эмалью табакерки, старинные чеканные перстни с драгоценными камнями и носивший, как талисман, вправленный в эфес своей шпаги знаменитый бриллиант «Пит-регент» весом в 137 каратов, заинтересовался пропажей. Для розыска исчезнувшего камня он вызвал к себе ловкого и энергичного шпиона по кличке Блэйвейс, владеющего многими европейскими языками, а также искусством мгновенно изменять свою внешность, что по тем временам считалось весьма существенным и важным для лиц такой профессии.

Бонапарт предложил Блэйвейсу поехать в Вену, где якобы продавался бриллиант, по весу приблизительно равный «Санси», а заодно попутно выведать у австрийцев некую важную военную тайну.

Через два часа шпион, переодетый элегантной французской кокоткой, покинул Париж.

Вернувшись из Австрии, он доложил Бонапарту, что имеющийся у одного из венских банкиров коричневый пятидесятикаратник ничего общего с «Санси» не имеет, что же касается поручения военного характера, то он привез императору точную копию интересующей его карты.

Обрадованный сообщением, Наполеон воскликнул:

– Проси, что хочешь!

– Не откажите в любезности, ваше величество, выдать мне орден Почетного легиона, – ответил шпион. Наполеон нахмурился и сказал резко:

– Денег сколько угодно, орден – никогда!!!

В тот же вечер Бонапарт с возмущением рассказал маршалу Нею (впоследствии дважды изменившему Наполеону, а затем Бурбонам и расстрелянному ими) о просьбе шпиона и добавил:

– Деньги есть деньги, орден есть орден, шпион есть шпион!

Лет через десять после смерти Бонапарта по Парижу разнесся слух о том, что П.Н. Демидов, праправнук известного владельца невьянских и нижнетагильских железоделательных и медеплавильных заводов, приобрел бриллиант «Санси» весом в 53 1/3 карата. Камень этот, как выяснилось на суде, предъявившем П.Н. Демидову от имени французского правительства компрометирующее его купеческое достоинство обвинение, был куплен при посредстве ювелира Мариона Бургиньона у парижского маклера Жана Фриделейна за 500 тысяч франков.

Это обвинение в купле заведомо краденой вещи подрывало авторитет торгового дома Демидовых.

Обвиняемым был приглашен лучший юрист Франции.

Всеми дозволенными юриспруденцией средствами – увертками и крючкотворством – знаменитый адвокат из месяца в месяц, из года в год оттягивал слушание «дела о покупке краденого бриллианта».

В конце концов, если верить циркулировавшим в то время слухам парижского бомонда, в суд явилась герцогиня Беррийская.

Сверкая диадемой, усыпанной цейлонскими сапфирами, герцогиня заявила, что «Санси» является одним из ее фамильных бриллиантов и что она продала этот камень через подставное лицо, не желая компрометировать свое имя коммерческой сделкой.

На вопрос судьи, как мог бриллиант, принадлежавший французской короне, стать частной собственностью, герцогиня с достоинством ответила:

– Людовик XVI подарил «Санси» моей бабушке.

Эта фраза послужила полной реабилитации обвиняемого, процесс был закончен, и камень поступил в законное владение П.Н. Демидова.

Злые языки болтали, что создание герцогиней Беррийской версии о романтических отношениях ее покойной бабушки с Людовиком XVI обошлось Демидову еще в сто пятьдесят тысяч франков.

Много лет «Санси» находился у миллионеров Демидовых, а затем перешел в семью Андрея Николаевича Карамзина, сына известного писателя и историка Николая Михайловича Карамзина, основоположника сентиментализма в русской литературе и создателя двенадцатитомной «Истории Государства Российского».

Эта перемена местожительства «Санси» произошла в связи с бракосочетанием.

Молодая вдова Аврора Демидова, урожденная Шернваль, выйдя замуж за гвардейского офицера Андрея Карамзина, привезла с собой в новую семью платиновую шкатулку с драгоценностями. В груде жемчуга, изумрудов и александритов был и бриллиант «Санси», полученный ею в наследство вместе с невьянским и нижнетагильским железоделательным и медеплавильным заводами.

В доме Карамзиных уникальный бриллиант находился с 1846 по 1917 г., а затем след этого замечательного камня теряется.

Известно лишь, что он не был вывезен за границу и остался в России. Когда-нибудь его обнаружат на Урале или в Ленинграде, и «Санси» вновь засверкает своими голубыми огнями, как некогда сверкал в шлеме некоронованного короля Бургундии – Карла Смелого.

Новелла вторая

ЛЕГЕНДА О ЦВЕТНЫХ АЛМАЗАХ И ЗВЕЗДЧАТОМ САПФИРЕ

Если составить шкалу градаций драгоценных камней, то по силе преломления и отражения света, красоте игры камня и ценности на первом месте окажется бесцветный бриллиант, то есть отшлифованный алмаз чистой воды. Разумеется, такой бриллиант должен быть прозрачен, как горный хрусталь, и не иметь никаких пороков: трещинок, сколов и вкраплений иных пород.

Если индусы и персы довольствовались примитивно ограненными «розами», то есть шестнадцатигранниками, то европейцы, особенно после изобретения Авраамом Скариа гранильного станка для шлифовки алмазов, стремились к двойной и даже тройной огранке, достигающей шестидесяти четырех граней.

Эта кропотливая и тонкая работа, требовавшая большого мастерства, выполнялась в те далекие времена главным образом в Голландии и лишь позднее – в Бельгии, Франции и других странах.

Цены на бриллианты в различные века были разные: в 1600 году карат первосортного бриллианта «Прима» стоил в Париже 550 франков, в 1700 году – 500, а через сто лет – вдвое дешевле. В 1900 году бриллианты снова поднялись в цене до 500 франков за карат. Если перевести цену одного карата на золото, то он почти во все времена, как и сегодня, равен стоимости ста граммов золота. Но камень в два карата стоит в три раза дороже однокаратника, а трехкаратник – в девять раз. После пяти каратов эта прогрессия уменьшается. Особенно крупные бриллианты покупались царями, королевами и шахами по никем не установленным ценам или же приобретались путем войн, убийств и грабежей.

Так же высоко, а иногда и дороже белых, ценятся бриллианты, окрашенные в красный, индиго – синий и зеленый цвета. Коричневые и желтые камни котируются значительно ниже.

Зеленый шестнадцатикаратник, осыпанный жемчугом и алмазами, находился в кулоне английской королевы Марии Тюдор. Двенадцатикаратник индиго сверкал на указательном пальце германского короля Генриха Птицелова. Известный красный десятикаратник принадлежал русскому императору Павлу I.

О цветных бриллиантах существует немало легенд, дошедших до наших дней.

Зеленый алмаз, как гласит предание, впервые появился во Франции в городке Шартр. Здесь в картезианском монастыре, конкурируя с итальянскими монахами, изготовлявшими с незапамятных времен знаменитый ликер бенедиктин, французская святая братия варила ликер шартрез. Дегустатором в монастыре был старый плут по прозванию Курьез-Кюлот. На пальце этого монаха было простое серебряное кольцо с небольшим белым алмазом. Дегустируя ежедневно сладкий изумрудно-зеленый шартрез, Курьез-Кюлот, чтобы не напиваться до положения зеленых риз и возможно дольше удержаться в дегустаторах, стал пробовать изготовляемый монахами зеленый напиток не наперстком, как прежде, а капать шартрез на свой алмаз и слизывать с него сладкую жидкость. И все же к концу дня Курьез-Кюлот охмелевал настолько, что два дюжих монаха брали его под руки и уволакивали в келью. Заметив это, настоятель монастыря аббат Дюрель заменил пьяницу-дегустатора молодым монахом. Проснувшись на следующее утро, Курьез-Кюлот взглянул на свой алмаз и вдруг увидел, что он горит ярко-зеленым огнем. Монах пытался отмыть камень святой водой, грел над светильником, но ничего не помогло. Алмаз, как гласит легенда, так и остался навсегда зеленым.

Первый алмаз индиго связывают с именем известного мореплавателя конца XV – начала XVI века Васко да Гама.

В те времена в поисках неведомых новых земель, усыпанных, по слухам, жемчугом и золотым песком, испанские и португальские купцы пускались на любые авантюры. Они строили только что изобретенные талантливыми португальскими судостроителями каравеллы – легкие высокобортные трехмачтовые парусные суда водоизмещением до 300 тонн, взамен устаревших итальянских неповоротливых нефов и двухмачтовых бригов. Затем судовладельцы подыскивали подходящего капитана, которому можно было доверить корабль, и отправляли экспедицию в далекое плавание, нередко являвшееся последним рейсом и новоиспеченного капитана, и всей команды судна.

В целях экономии капитан обычно набирал на свои каравеллы матросов из так называемых «двоечников». Это были люди, бежавшие с торговых кораблей, пропившие и проигравшие в кости свою матросскую форму и оставшиеся в «двойке» – нижней рубахе и кальсонах.

Гоняясь за дешевой рабочей силой, купцы иногда и капитана подбирали из этой же компании забулдыг.

Известный путешественник того времени Радамосто Мэджор описывает любопытный случай.

Один из испанских купцов, торговавший певчими птицами и попугаями, отправил на Канарские острова за канарейками не всегда твердо стоявшего на ногах капитана по имени Антонио Лоренцо. Правда, свое «неустойчивое равновесие» капитан объяснял привычкой к штормам и качкам в неспокойном Атлантическом океане. Отправляя каравеллу в путь, хитрый торговец обшарил все углы и закоулки корабля и не оставил на нем ни грамма спиртного. Три дня матросы и капитан плыли трезвыми по установленному курсу, а на четвертый Антонио Лоренцо стал шататься и падать от легкого бриза в два балла. Команды, которые он теперь отдавал матросам, были настолько несуразны, что даже стрелка самодельного буремера – слабого прообраза барометра – ходила, как пьяная, от «штиля» к «шторму» и галопом скакала по румбам.

На седьмой день, как и полагал капитан, каравелла прибыла в одну из гаваней, но только не Канарских, а… Азорских островов.

Осматривавшие корабль портовый боцман и представители местной власти с точностью установили, что пятилитровый спиртовой буремер осушен до основания, о чем, по заверению Радамосто Мэджора, сохранился соответствующий акт в тихой гавани Понта Делгада. Здесь же командой матросов вместе с капитаном Антонио Лоренцо были пропиты тысяча триста двадцать семь клеток, а также тридцать мешков канареечного семени.

Но продолжим повествование о Васко да Гама, алмазе индиго и других драгоценных камнях.

Золотой горячкой были охвачены не только испанские и португальские купцы и авантюристы всех мастей и рангов, но даже и сам испанский король Фердинанд и его супруга, королева Изабелла. Эта высокопоставленная чета хорошо знала, что ни в Западной Азии, ни в Северной Африке нет особенных богатств: ни жемчуга, ни шелков, ни восточных пряностей, закупаемых арабами в сказочной Индии для перепродажи европейцам по баснословно высоким ценам. Надменные испанцы, голландцы, португальцы и англичане считали арабов людьми второго сорта и относились к ним с высокомерием, хотя именно знакомство с ними дало европейцам возможность познать арабскую математику и картографию, и именно арабские лоцманы помогли Васко да Гама проложить путь в Индию.

Европейцы отлично знали также, что золото, имевшееся в незначительном количестве в Азии и Северной Африке, было не местного происхождения, а завозилось туда из бассейна Нигера и Сенегала. Вот почему, наслышавшись от арабских купцов и перекупщиков восточных пряностей о сказочной Индии и ее богатствах, европейцы прокладывали все новые и новые морские пути из Атлантического океана в Индийский. Многие прославленные мореплаватели бороздили океаны, но не достигали заветной цели.

Как пишет сын Колумба Фернандо, его отец предлагал сначала Португалии, а затем Испании свои услуги для экспедиции в Индию. Колумб полагал, что попутно он откроет иные новые земли. Увлеченные мечтой Колумба, король Фердинанд и королева Изабелла согласились с его доводами и предложениями, и 3 августа 1492 года эскадра из трех небольших трехмачтовых каравелл – «Пинты», «Ниньи» и «Марии» – вышла из испанского порта Палоса в далекое плавание. Но Колумбу не суждено было попасть в Индию, хотя у него было немало предпосылок для осуществления своей заветной цели – открытия морского пути в эту сказочную страну. С юных лет он плавал в Восточном Средиземноморье, бывал в Португалии, в Англии. Попав на остров Порто-Санто, около Мадейры, где жили его некоторые соотечественники, Колумб женился там на дочери выходца из Италии, мореплавателя Перестрелло, оставившего в наследство Колумбу целый ворох карт и дневников с описанием морских путешествий.

Плывя на своих каравеллах под испанским флагом, Колумб пересек Атлантический океан и через тридцать три дня бросил якорь у неизвестного острова, названного им Сан-Сальвадор. Тогда же, в первое свое путешествие, закончившееся не прибытием в Индию, а открытием Америки, прославленный мореплаватель побывал и на островах Кубы и Гаити. Точного представления о том, где он находится, Колумб не имел.

Вернувшегося в Испанию Колумба встретили овациями и почестями, но прошло всего пятнадцать лет, и он умер в нищете, всеми забытый.

Счастливее Колумба оказался португальский мореплаватель Васко Да Гама, открывший морской путь в Индию в 1498 году. Везя из сказочной страны на своих кораблях восточные пряности и амбру кашалотов, Васко да Гама, разгуливая по палубе, любовался приобретенным им на придворном базаре белым алмазом, вправленным в тяжеловесный золотой перстень. Проходивший мимо него кок поскользнулся и случайно задел ногой капитана. Возмущенный Васко да Гама ударил матроса так, что у того на лбу выскочила шишка, а кольцо соскользнуло с пальца капитана, покатилось по палубе и упало в океан. Поднявшийся шторм помешал Васко да Гама расправиться с коком.

По приказу капитана все каравеллы вошли в ближайшую бухту и пробыли там до рассвета. Вспыльчивый, но отходчивый Васко да Гама наутро забыл о вчерашнем происшествии, хотя в первые минуты весьма сожалел о потерянном кольце с ограненным «розой» алмазом.

Через четыре года, во второе свое путешествие в Индию, Васко да Гама, проходя со своими каравеллами мимо того места, где было потеряно кольцо, с грустью вспомнил о нем. Неожиданно штормовая волна, как и в прошлый раз, ударила в борт корабля, и капитан снова завел свои суда в близлежащую тихую бухту, где все каравеллы пробыли до утра. Каково же было удивление кока, того самого кока, когда он, вспарывая брюхо одной из золотистых макрелей, пойманных матросами, обнаружил кольцо капитана. Обрадованный Васко да Гама взглянул на камень. Он был индиго – синим, как Гвинейский залив в часы полного штиля. Очевидно, так повлияла на алмаз морская вода за те годы, что он пролежал на дне океана… И это не вызовет у нас особого удивления, если мы вспомним, что у макрелещук, обитающих в том же Атлантическом океане, кости зеленовато-голубого цвета.

За несколько десятилетий до появления Васко да Гама и других европейцев в Индии, в столице бахманидов Бидаре в 1470 году уже побывал русский путешественник, тверской купец Афанасий Никитин. Присматриваясь ко всему новому и интересному, подмечая нравы, обычаи и быт индусов, он описывает в своих путевых заметках «Хождение за три моря» непомерную роскошь бидарских царьков, отправляющихся на охоту. «Во индийской земли княжат все хорасанцы и бояре все хорасанцы. А земля людна велми, а сель-ские люди голы велми, а бояре сильны добре и пышны велми… А всех их носят на кроватях (паланкинах) своих на серебряных, да перед ними водят кони в снастях золотых до 20, а на конях за ними 300 человек, а пеших 500 человек, да трубников, барабанщиков и свирельников по 10 человек».

Именно в те времена какой-то башковитый русский купец дает в «Торговой книге» следующие наставления о покупке в чужих землях драгоценных камней для Руси: «Лал – яхонт надобно покупати кровяно-краснаго цвету, сапфиры насупротив посветлей – василькового. Изумруд – смарагд густаго темно-зеленаго цвету, а какие тресковатые – не брать вовсе… При купле пытайте яхонт с яхонтом на крепость, алмаз с алмазом, дабы не быть обманутым. А сверх своей попытки никому не верьте».

Среди многочисленных легенд о драгоценных камнях есть несколько преданий о пурпурном алмазе. Последние были известны еще в древние времена. Люди, жившие на Канарских островах еще до появления там европейцев, связывали багровый алмаз с отблеском огнедышащего вулкана Пико-де-Тейде. Жрецы и фарисеи Палестины еще за пять веков до нашей эры, как утверждает арабский путешественник Улад-эль-Эолаф, объясняли происхождение камня соприкосновением «с пролитой кровью хохлатой антилопы, сброшенной орлом со скалы в Алмазную пропасть».

Но остановимся на более правдоподобном варианте. Первый ярко-красный алмаз, по преданию, принадлежал одному из самых жестоких властителей Дели – Аурангзебу. По генеалогической таблице индусских султанов, шахов, раджей и магараджей, Аурангзеб происходил из династии поздних Моголов. Этот властолюбивый и коварный падишах, будучи еще наместником одной из провинций, избрал своей резиденцией городок неподалеку от Харки и назвал его в честь самого себя Аурангабадом. В 1657 году в Индии заболел шах Джахан, и тотчас же началась борьба между его четырьмя сыновьями за трон и накопленные шахом богатства.

Коварный и хитрый Аурангзеб мгновенно объединился с младшим братом Мурадом, поодиночке разбил войска других своих братьев и казнил их. При разделе захваченных драгоценностей братья-победители повздорили из-за двух знаменитых алмазов, в будущем названных «Орловым» и «Шахом».

Аурангзеб предлагал Мураду взамен этих драгоценностей стать независимым правителем Пенджаба, Афганистана и Кашмира, но Мурад не согласился с предложением Аурангзеба и стал готовить дворцовый переворот. Узнав об этом, Аурангзеб приказал схватить брата и казнить его.

В результате интриг и подкупов Аурангзеб, наконец, захватил власть и корону свергнутого им больного шаха Джахана. Окончательно укрепившись с помощью продажных министров в своих диктаторских правах, он воссел на трон и вызвал к себе во дворец прятавшегося в мечети поседевшего от горя отца. С высоты своего царского величия Аурангзеб объявил ему, что в проверенных им бронзовых кладовых монетного двора он не обнаружил десятикаратника голубой воды, числящегося в списках драгоценностей Великих Моголов.

Не удостоив даже взглядом своего преступного сына, шах Джахан ответил, что принадлежащий ему десятикаратник, добытый им в честном бою, находится у него на пальце в литом перстне и что Аурангзеб никогда не увидит его, как дикий кабан не видит своего куцего, паршивого хвостика. Взбешенный Аурангзеб заточил отца в каземат и держал его там до самой смерти.

Когда же в день похорон старого шаха начальник тюремной стражи принес новому владыке и повелителю кольцо с голубым солитером* (*Крупный бриллиант, вправленный в перстень или в иное ювелирное изделие.), принадлежавшее ушедшему в небытие Джахану, Аурангзеб мгновенно выхватил перстень из рук стражника. Но едва он дотронулся до камня, алмаз тотчас же засверкал кроваво-красным огнем.

Вообще, цветных, ярко окрашенных алмазов в природе так мало и они так редки, что, возможно, кроваво-красный десятикаратник, принадлежавший Великому Моголу шаху Джахану, перешедший по наследству к его сыну Аурангзебу, и камень, сверкавший в литом перстне Павла I, является одним и тем же алмазом.

На втором месте после бриллианта в шкале драгоценных камней стоит густо окрашенный в карминно-красный цвет, без прожилок и трещинок, совершенно прозрачный рубин. Если такой камень достигал трех и более каратов, то он ценился дороже бриллианта того же веса. Третье место занимал изумруд густо-зеленого цвета, прозрачный, без изъяна.

Но градация эта не всегда была такой. В восточных странах – Персии, Турции, Индии – рубин, например, всегда ценился выше изумруда. В Англии же и в скандинавских странах на втором месте после бриллианта стоял изумруд, особенно, если он превышал в весе десять каратов. После выпуска изобретенного в конце XIX века французским химиком Вернейлем искусственного рубина настоящий кроваво-красный камень стал расцениваться почти наравне с его синим собратом, таким же, как и он сам, корундом – сапфиром, занявшим в таблице драгоценных камней четвертое место. Сапфир известен был с незапамятных времен филистимлянам, израильтянам и другим народам. Еще за тысячу лет до нашей эры царица Савская, как гласит предание, прислала с Голубого Нила царю Соломону для постройки Иерусалимского храма яшму, порфир и мрамор, а на украшение порталов – золотые пластинки. Ею подарены были Соломону также драгоценные камни, в том числе сапфиры для изображения в своде храма иерусалимского звездного неба, под которым эта влюбленная эфиопка некогда была так счастлива со своим избранником.

В летописях одного из буддийских храмов, как утверждает Кай Плиний Цецилий Секунд, говорится о сапфире следующее: «Сапфир – символ правды, чистоты и совести. В Древнем Риме его считали священным, и жрецы храмов носили сапфир в своих перстнях неограненным кабошоном* (*Неограненный, но отшлифованный выпуклый камень.). Так он больше походил на небесный свод».

Самыми лучшими считаются и дороже других ценятся цейлонские сапфиры. Они василькового цвета с переливом в фиолетовые оттенки, прозрачны и горят ярким огоньком. Затем идут густого синего цвета с бархатистым отливом, будто покрытые инеем, знаменитые кашмирские сапфиры. Несколько уступают им по красоте индийские и сиамские синие корунды. На последнем месте стоят австралийские сапфиры. Они очень темные, не имеют того блеска, что цейлонские или кашмирские, и отсвечивают зеленоватым травяным оттенком.

Самым же дорогим из всех сапфиров считается чрезвычайно редко встречающийся сапфир с переливчатой шестилучевой звездой внутри камня, так называемый звездчатый сапфир. О нем у арабов сохранилась легенда.

В далекие-далекие времена, когда на Цейлоне были непроходимые тропические леса с цветущими акациями, баобабами и вечнозелеными кокосовыми пальмами, жил юноша по имени Джампал. Он был так прекрасен, что женщины и девушки боялись на него взглянуть.

Как и все юноши и мужчины его селения, Джампал охотился в джунглях. Уходя в лес, его сверстники брали с собой лук и стрелы с отравленными змеиным ядом наконечниками, а Джампал довольствовался бумерангом.

В один из дней, когда муссон дул с океана и звери попрятались в зарослях и горах Пидуруталагала, он не вернулся в свою хижину, а заночевал на лесной лужайке. Всю ночь юноша не мог заснуть, потому что над самой его головой мерцала крохотная звездочка. Она то покрывалась светлыми облачками и на мгновенье скрывалась, то освобождалась от них, словно спящая девушка, сбрасывающая во сне легкие покрывала.

И Джампал влюбился в звездочку. Теперь каждый вечер он приходил на лужайку и пылким взором смотрел на свою любимую, утопавшую в агатовой ночи. А когда в предутреннем рассвете гасли все звезды и небо становилось синим-синим, как кашмирский сапфир, звездочка опускалась низко над землею и манила юношу своим серебристым мерцанием. Однажды она опустилась так низко, что едва не коснулась курчавых волос Джампала, и юноша прошептал:

– Послушай, звездочка предрассветная, будь моей путеводной звездой.

Но звездочка ничего не ответила и растаяла в опаловом тумане…

Вскоре из-за хребта Пидуруталагала, разбрасывая по скалам и пропастям тучи, вышло золотое солнце. Оно вмиг осушило леса, и Джампал снова отправился со своим бумерангом на охоту. Целый день бродил он по лесной чаще, бесшумно пробираясь сквозь лианы, но не нашел ни примятых рысью листьев, ни общипанных антилопой или дикой козой веток. К вечеру Джампал пришел на заветную поляну и увидел в бирюзовой голубизне бескрайнего неба любимую свою звездочку.

Неожиданно из зарослей на поляну выскочил винторогий черный козел с белым пятном на лбу. Охотник метнул в него свой бумеранг, но козел, наклонив голову, издал боевой трубный звук. И тотчас из винтообразных его рогов вылетел вихреподобный ветер. Он подхватил бумеранг и закружил его в воздухе, поднимая все выше и выше. Долетев до самого неба, бумеранг, описав последнюю дугу, врезался в синий купол и отсек его вместе со звездочкой. А когда купол летел на землю, то искрился серебристыми брызгами, как все камни, падающие с небес. Наконец он рухнул на самую высокую скалу Пидуруталагала и разлетелся вдребезги. Один из осколков упал к ногам Джампала. Юноша поднял камень. В осколке купола, превратившегося в сапфир, светилась любимая им звездочка.

Так на Цейлоне появился звездчатый сапфир.

После сапфиров идут жемчуг и полудрагоценные камни: александрит, аквамарин, аметист, бирюза, топаз и другие. Последние три самоцвета оцениваются в зависимости от густоты окраски, формы и блеска.

Александрит обладает свойством менять при вечернем освещении свой зеленый цвет на темно – малиновый. У настоящего александрита, как заметил писатель Н.С. Лесков, «утро зеленое, а вечер – красный».

В конце прошлого века, помимо уральских александритов, в Европу стали поступать и индийские. Последние имеют более густые тона и переливы от изумрудного почти до рубинового. Ныне изготовляемые синтетические рубины, сапфиры и александриты имеют такую же твердость и тот же удельный вес, что и настоящие камни, а поддельный александрит, в зависимости от дневного и вечернего освещения, даже меняет свой цвет. Днем он напоминает собой аметист, а при электрическом освещении приобретает красноватый оттенок и становится похожим на розовый турмалин.

Но послушаем, что говорит мудрейший из мудрецов Бабур по поводу всяких подделок.

Прослушав на придворном базаре песенку золотого соловья, изготовленного непревзойденным мастером драгоценных игрушек из Хайдерабада Бурханом Баллады, родоначальник Великих Моголов Бабур в день своего восшествия на индийский престол в 1526 году сказал:

«Как бы хорошо ни была подделана финиковая косточка, из нее никогда не вырастет пальма».

Новелла третья

ЛЕГЕНДЫ, ПРЕДАНИЯ И ФАКТЫ

ОБ АЛМАЗАХ ПЕРВОЙ ВЕЛИЧИНЫ

«Шах»

Исторически наиболее известны алмазы «Шах» и «Юрлов». Оба они находятся в России. «Шах» по своей форме очень похож на миниатюрный саркофаг. Этот камень был найден в Центральной Индии в середине XVI века, когда страной управлял один из Великих Моголов – султан Акбар. «Шах» чист и прозрачен, но имеет чуть желтоватый нацвет. Позднее на нем появились три надписи, выгравированные персидскими буквами. «Бурхан-Низам-шах Второй, 1000 г.», «Сын Джехангир, шаха Джехан-Шах, 1051 г.» и «Владыка Каджар-Фатх-Али-шах, Султан, 1242 г.» (по нашему летоисчислению – 1585, 1636 и 1827 год).

Камень опоясывает бороздка для золотой цепочки, на которой алмаз, как символ мудрости и власти владыки, подвешивали перед троном. Идя в поход для завоевания новых земель, султан или шах прицепляли алмаз к эфесу своего меча или носили его на груди как талисман, предохраняющий от ран и поражений. В амулеты такого рода глубоко верили арабы, индусы и персы.

Появление «Шаха» перед троном Великого Могола произошло после того, как Акбар, недовольный своими строптивыми вассалами, неаккуратно платившими «царю царей» подати и присылавшими ему незначительные подарки, послал свои войска в Ахмеднагар, где была произведена реквизиция слонов и драгоценностей. Среди последних оказались десятки крупных рубинов, изумрудов и алмазов, а также мало кому известный в те времена «Шах».

В 1739 году на Индию со своей знаменитой кавалерией и пушками новейшего образца обрушился «завоеватель мира» персидский шах Надир. Индийская армия поздних Моголов, не имевшая должной военной дисциплины и точной согласованности между пехотой, артиллерией и кавалерией, не могла противостоять нашествию персов. Поражениям индусов способствовала также привычная роскошь, сопутствующая походам магараджей и султанов.

В силу этих обстоятельств, шах Надир сравнительно легко разгромил индусские войска, ворвался в Дели и увез с собой несметные богатства Великих Моголов, в том числе и алмаз «Шах».

Этот камень в 88,7 карата в свое время сохранил десятки тысяч жизней русских и персидских воинов. Он предотвратил новую войну между Россией и Персией. Фактически «Шах» явился выкупом за нелепо пролитую кровь гениального писателя и талантливого посла, министра России в Иране Александра Сергеевича Грибоедова.

В сущности, кровавая расправа над всем составом русского посольства в Персии и его охраной, состоявшей из пятидесяти казаков, храбро сражавшихся с тысячной толпой фанатиков, произошла из-за одного евнуха из гарема властителя Ирана шаха Фатх-Али и двух пленных наложниц Аллаяр-хана. Конечно, это было лишь поводом к давно назревшим и тщательно подготовленным иностранной разведкой событиям.

Между Россией и Англией велась упорная тайная вражда из-за влияния на Ближнем Востоке. Обе стороны имели среди персид-ской придворной знати своих приверженцев и врагов. Эта борьба между двумя великими державами длилась много лет. Английская и русская миссии с послами Макдональдом и Грибоедовым находились постоянно в Тавризе, но англичане имели свое представительство в Тегеране. В день печального события англичан в столице Ирана не оказалось. Все сотрудники представительства отбыли в Тавриз, словно по команде. Такой дипломатический маневр обеспечивал им полное алиби.

Этот беспрецедентный в истории международных отношений случай, это кровавое злодеяние произошло 30 января 1829 года (12 февраля по новому стилю).

Неотложные дела, связанные с недополученной Россией контрибуцией, урегулированием вопроса о пленных и предстоящим вручением посланных из Петербурга царских подарков персидскому шаху и его приближенным, заставили Грибоедова посетить Тегеран. 9 декабря 1828 года посол со всеми своими подчиненными выехал из Тавриза в столицу Персии. Чиновников сопровождал эскорт из пятидесяти казаков. В Тегеране Грибоедов был принят шахом Фатх-Али с полагающимися почестями, со всеми восточными церемониями. Все спорные вопросы были благоприятно разрешены. Лишь один из них вызвал некоторое недовольство у шаха. На основании статьи XIII Туркманчайского трактата, «все военнопленные обеих сторон, взятые в продолжение последней войны или прежде, а равно подданные обоих правительств, взаимно попавшие когда-либо в плен, должны быть освобождены и возвращены». На этом настаивал Грибоедов и в конце концов добился согласия шаха. Выполнив свою миссию в Тегеране, Грибоедов мог уже возвратиться в Тавриз, но одно обстоятельство принудило его остаться в Тегеране еще на несколько дней. Он хотел дождаться приезда из Петербурга курьера с царскими подарками, предназначенными шаху и его приближенным. Обоз задержался в пути и прибыл в Тегеран лишь накануне того дня, когда произошли события, потрясшие всякие нормы международных отношений.

В этот же вечер к Грибоедову в русскую миссию явился некий Якуб Маркарьян и рассказал посланнику, что он, армянин из Эривани, был пленен персами в 1804 году, оскоплен ими и насильно обращен в магометанство. В настоящее время он является евнухом при дворе шаха, а также казначеем Фатх-Али и хранителем всех драгоценностей гарема. Поведал он и о том, что в его сундучке, который он принес с собой, хранятся лично ему принадлежащие бриллианты и золотые туманы, накопленные им за время служения у шаха.

Маркарьян сообщил еще, что с ним пришли в чадрах две армянки из гарема Аллаяр-хана, что все они просят у министра российского императора убежища, вывоза их с собой в Тавриз, а затем возвращения на родину. После некоторых колебаний Грибоедов разрешил Якубу Маркарьяну и его спутницам остаться в помещении русского посольства.

Это решение посланника вызвало гнев и негодование Фатх-Али. Шах потребовал возвращения евнуха и наложниц, но Грибоедов категорически отказался выдать взятых им под защиту граждан Российской империи, понимая, что в противном случае их неминуемо ждет смертная казнь.

Так возник серьезный конфликт между русской миссией и шах-ским двором. Фатх-Али, несомненно, опасался, что умный, ловкий и хитрый Маркарьян, знающий не только все финансовые дела шаха, но и те поселения, куда были вывезены некоторые русские пленные казаки, обращенные в мусульманство, мог разгласить «государственные тайны». Для обуздания строптивого посла разгневанные министры шаха обратились к муллам.

Последние объявили в мечетях народу о том, что гяуры* (*Бранное слово, применяемое мусульманами по отношению к иноверцам.) спрятали мусульман в здании посольства и хотят насильственно вывезти их из Персии в Россию с тем, чтобы обратить в православие. Это заявление вызвало у правоверных фанатиков возмущение, и на следующее утро тысячная толпа, вооруженная кинжалами, камнями и огнестрельным оружием, ворвалась во двор русской миссии.

Чтобы еще больше накалить атмосферу, был пущен слух, будто бы евнух-казначей украл из кладовых Фатх-Али золото и драгоценности.

В критическую минуту один из чиновников предложил Александру Сергеевичу перейти в находившуюся неподалеку армянскую церковь, куда не посмеют ворваться мусульмане. На это предложение Грибоедов гордо ответил:

– Я – посланник России и прятаться не стану. Обезумевшая толпа фанатиков учинила кровавую расправу не только над Маркарьяном, но и над всеми находившимися в посольстве иноверцами. Случайно удалось спастись лишь помощнику Грибоедова И.С. Мальцеву да двум курьерам. Установлено, что шах санкционировал насильственное изъятие из русского посольства «презренного евнуха», изменившего ему и исламу. Он не возражал и против возможного убийства Маркарьяна. В отношении же Грибоедова Фатх-Али полагал, что толпа не посмеет покушаться на жизнь посланника и его приближенных, что после инцидента во дворе русской миссии Петербург отзовет из Ирана своего дипломата и шах избавится от неугодного ему сановника.

Узнав о поголовной резне в русской миссии, Фатх-Али созвал своих приближенных и стал искать выхода из крайне опасного для Персии положения. Один из министров внес предложение: чтобы умилостивить императора всероссийского, послать «белому царю» дары и среди них знаменитый алмаз «Шах», на котором Фатх-Али увековечил свое имя. Первоначально предполагалось, что подарки в Петербург повезет наследник престола Аббас, но из опасения, что по дороге, ведущей через Кавказ, из мести его могут убить родственники умерщвленного переводчика посольства Шахназарова, решено было отправить с дарами младшего сына Аббаса – принца Хосрева-Мирзу, рожденного не одною из двенадцати жен престолонаследника, а старшей наложницей. Хосрев-Мирза в сопровождении свиты отвез в Петербург подарки и письмо Фатх-Али к самодержцу всероссийскому, начинавшееся словами: «Правительство Наше перед Вашим покрыто пылью стыда, и лишь струя извинения может омыть лицо оного».

Царь принял подарки, и инцидент был затушеван, хотя некоторые воинские части уже были переброшены из Закавказья к персидской границе. Алмаз «Шах» произвел на Николая должное впечатление.

Спустя несколько лет после кровавого события в Тегеране гвардейский поручик Арцруни спросил Мамеда-Хусейна-хана, адъютанта Аббаса-Мирзы, как в стране гостеприимного народа случилось столь невероятное событие. Отвечая на этот вопрос, Мамед-Хусейн-хан рассказал Арцруни одну из восточных сказок.

Однажды жена черта сидела в кустах со своим маленьким чертенком неподалеку от большой дороги, по которой проходил крестьянин с тяжелой ношей. Поравнявшись с местом, где находились черти, он споткнулся о большой камень, лежавший на дороге, и сильно ушибся. Подымаясь с земли, крестьянин воскликнул: «Будьте вы, черти, прокляты!» Его слова услышал чертенок и сказал матери: «Как несправедливы люди: они бранят нас даже там, где нас нет: мы сидим так далеко от того камня, а все же виноваты». «Тсс, молчи, – прошептала мать, – хотя мы и притаились далеко от пострадавшего, но хвост мой спрятан под тем камнем…»

– Так, – заключил Мамед-Хусейн-хан, – было и в деле Грибоедова: англичане хотя и находились в Тавризе, но хвост британского льва был скрыт под русской миссией в Тегеране.

«Орлов»

Прежде чем перейти к рассказу об «Орлове», следует ознакомиться с легендой о трех алмазах: «Дериануре», «Коинуре» и «Хиндинуре».

В 1316 году, после смерти правителя Индии Ала-уд-дина из династии Кхилджи, претендентами на царство являлись три его сына: Хизр-хан, Шихаб-уд-дин-Умар и Кутб-уд-дин-Мубарак. Наследники решили поделить доставшиеся им земли на три равные части. С этой целью они отправились обозревать свои будущие владения. В дороге их застал ливень, и братья укрылись от непогоды в одной из пещер безымянной горы. Когда они вошли в пещеру, то увидели, что она освещена каким-то мерцающим светом. Он исходил от огромного алмаза, лежавшего на гранитной глыбе. Братья тотчас же заспорили, кому из них должна принадлежать находка. Хизр-хан заявил, что алмаз по праву его, так как он старший в роду. Умар считал камень своим, ссылаясь на то, что увидел его первым, а Мубарак предложил братьям отдать свои земли в обмен на чудесный камень. Чтобы получше рассмотреть его, они вынесли камень из пещеры. Потрясенные его красотой, братья стали молиться:

Хизр-хан – богу солнца Вишну, Умар – душе мира Брахме, а Мубарак – богу-разрушителю Шиве. Последний услышал молитву Мубарака, пустил в камень молнию, и алмаз раскололся на три почти равные части. Каждый из осколков превышал восемьсот ратисов, или семьсот каратов. Хизр-хан взял себе самый крупный камень и назвал его «Дерианур» – «Море света». Умар дал имя своему алмазу «Коинур» – «Гора света», а Мубарак наименовал доставшийся ему осколок «Хиндинур» – «Свет Индии».

Не успели братья отпраздновать свое восшествие на султанские престолы, как в стране начались голод и мор, уносившие десятки тысяч жизней. Чтобы умилостивить бога-разрушителя Шиву, Мубарак продал свой алмаз персидскому шаху и на вырученные деньги построил храм, а перед ним поставил мраморное изваяние идола вышиной в три человеческих роста. Но бедствия не прекращались. Тогда Хизр-хан и Умар принесли свои алмазы «Дерианур» и «Коинур» во вновь выстроенный храм и приказали каменотесам вставить их в глазницы ненасытному идолу, чтобы он видел, что делается на опустошенной земле. Как только работа каменотесов была закончена, бедствия прекратились.

Весьма возможно, что именно эта легенда послужила поводом для написания Мережковским стихотворения «Сакья Муни», пользовавшегося в свое время большой популярностью. В нем рассказывалось, как голодные нищие решили украсть у каменного Будды вправленный в его корону алмаз: «Говорит один из нищих: «Братья, ночь темна, никто не видит нас. Много хлеба, серебра и платья нам дадут за дорогой алмаз. Он не нужен Будде, у него, царя небесных сил, груды бриллиантовых светил…» Эта речь произвела на каменного бога сильное впечатление: «…Чтобы снять алмаз они могли, изваянье Будды преклонилось головой венчанной до земли».

Впоследствии «Дерианур» и «Коинур» находились в троне персидского шаха Надира, вероломно напавшего на Индию и разграбившего ее.

После убийства шаха Надира в 1747 году в Персии началась междоусобная война, длившаяся тринадцать лет. Казна шаха Надира была разграблена, а знаменитый «Коинур» перекочевал в Великобританию. В настоящее время он находится в английской короне.

Второй глаз идола «Дерианур» попал в Россию и был переименован в «Орлова».

Как же, при каких обстоятельствах этот камень перекочевал из Персии в Россию и попал к императрице?

Из рассказов старых чеканщиков, граверов и ювелиров Армении, слышанных ими от отцов и дедов, известно следующее. Персия весьма славилась своими хорасанскими коврами. В Европе и Азии особенно ценились старые, поблекшие от времени ковры. Их в Иране оставалось весьма мало. Но хитрые торговцы нашли выход. Перед лавками на базарах, где обычно шла бойкая торговля урюком, шафраном, хурмой и кишмишем, они расстилали новые ковры, чтобы по ним проходили толпы народа. Затем, изрядно затоптанные и загрязненные, ковры подвешивали над раскаленными мангалами* (*Жаровни, нагреваемые древесным углем.), посыпанными серой. Пары этого ядовитого минерала несколько обесцвечивали яркие шерстяные нитки, и новые ковры становились похожими на старые.

Среди персидских ковровщиков были талантливые художники. Они ткали ковры с изображением Екатерины II, Наполеона и шаха Аббаса. Эти произведения подлинного искусства высоко ценились в России, Франции и Персии. У шаха Надира перед его троном лежал узорчатый ковер с изображением льва и солнца, изготовленный хорасанскими умельцами. Поцеловать шелковую бахрому ковра разрешалось лишь особо важным сановникам. Персидские ковры вывозились во все страны мира. Между русскими купцами и английскими негоциантами в XVIII веке велась жестокая конкуренция за завоевание персидского рынка. Обе стороны скупали главным образом ковры, а в Иран ввозили сахар для персидских лавочников, изготовлявших рахат-лукум, чуч-хелу и другие восточные сладости.

Летом 1770 года в порт Энзели на судне, груженном русским сахаром, прибыл некий коммерсант по имени Григорий Сафрас. В порту он застал три английских корабля с тем же товаром. Русский сахар был значительно лучше тростникового, вывозимого англичанами из своих африканских колоний. Узнав, что конкуренты установили цену на сахар по 10 туманов за центнер, Сафрас стал продавать свой по 9 туманов, англичане – по 8. Сафрас снизил цену еще на один туман. Персидские лавочники, видя невероятную борьбу двух конкурентов, прекратили покупку сахара в ожидании еще более низкой цены. И, действительно, англичане предложили персидским купцам свой сахар по 6 туманов за центнер. Это был явный демпинг, но ловкий коммерсант Григорий Сафрас не растерялся и скупил через подставных лиц весь груз трех английских кораблей, а на другой день установил цену на сахар по 11 туманов за центнер. Получив огромную прибыль от этой коммерческой комбинации и имея солидные суммы в тегеранском банке, он вместо ковров купил у шаха, нуждавшегося в наличных деньгах для увеличения армии и подавления восставших племен, всего лишь один неограненный алмаз «Дерианур» весом в 400 каратов. Опасаясь нападения пиратов, Григорий Сафрас тайком уехал в Голландию, где отшлифовал камень «розой», как в то время там обычно гранили алмазы. «Дерианур», имевший трещинки и «угольки», после обработки стал весить 194, 8 карата. Теперь этот алмаз голубой воды мог конкурировать с «Флорентийцем», «Низамом» и другими камнями, перекочевавшими из Индии в Европу и сверкавшими в коронах королей.

Для подтверждения этой версии и выяснения дальнейшего перемещения алмаза обратимся к документам, о которых упоминает М.Н. Пыляев в своей книге «Драгоценные камни». После смерти Григория Сафраса, ходатайствуя о наследстве для своей жены, астраханский мещанин Гилянчев в 1778 году подал заявление тамошнему губернатору И.В. Якобию, в котором говорилось:

«…мой тесть Григорий Сафрас, армянин, родом жульфинец, купил редкую в свете вещь: алмазный камень дорогой цены, который вывезен им в Россию и продан за 400000 рублей».

«В 1772 году, октября 29-го, – свидетельствует придворный ювелир Лазарев Иоганн Агазарович, – Григорий Сафрас своего одного стадевяностапятикаратного алмаза половинную долю продал мне за 125000 рублей… В том же году означенный алмаз продан от меня светлейшему князю Орлову за 400 000 рублей».

24 ноября 1773 года граф Сольмс доносил депешей прусскому королю Фридриху: «Сегодня князь Г. Орлов в Царском Селе поднес императрице вместо букета алмаз, купленный им за 400 000 рублей у банкира Лазарева. Камень этот был выставлен в этот день при дворе».

При смотре придворной знатью драгоценного камня, любуясь его игрой, одна из фрейлин Екатерины, княжна Голицына, воскликнула:

– Нет, господа, Орлов бесподобен!

С этого дня алмаз «Дерианур» стал называться «Орловым». Впоследствии он был вправлен в царский скипетр и оценен специальной международной комиссией в 2 миллиона 400 тысяч рублей.

«Питт-регент»

Весьма интересна также история легендарного алмаза «Питт-регент». Если «Санси» был обагрен кровью королей Генриха III и Генриха IV через много лет после своего появления на свет, то «Питт-регент» омылся в крови в день своего рождения. Этот камень был найден в Ост-Индии в 1700 году, когда страной управлял Великий Могол султан Аурангзеб. Тот самый властелин, который в борьбе за трон казнил своих трех братьев, а отца – шаха Джахана – сгноил в старом делийском каземате.

«Питт-регент» был найден рабом по имени Гийяс в одном из рудников Портеала, где полуголодные туземцы работали по 12–14 часов в сутки в поисках алмазов, шедших на украшения султана, его свиты, их бесчисленных жен и наложниц. Если остановиться на этой легенде, то раб Гийяс, найдя камень, сам разрезал себе ногу и под повязкой вынес алмаз из рудника. Дойдя до Ганга, он попросил матроса перевезти его на другую сторону реки. Не рассчитывая на вознаграждение, лодочник отказался. Тогда Гийяс показал перевозчику свою находку и объяснил, что в Морадабаде у него имеется знакомый торговец алмазами, который уплатит за камень большие деньги, и счастливец поделится ими с матросом. Перевозчик согласился, и они поплыли на утлой лодчонке по неспокойному Гангу. Через некоторое время в лодку стала набираться вода. Матрос продолжал грести, а Гийяс вычерпывал из лодки воду. Когда они доплыли до середины реки, перевозчик ударил веслом по голове ничего не подозревавшего Гийяса и убил его. Забрав камень, матрос бросил труп в реку. Всему этому был лишь один свидетель – алмаз «Питт-регент».

Аурангзеб, унаследовавший несметные богатства Великих Моголов, разграбивший Голконду и вывезший из нее сотни огромных алмазов, рубинов и изумрудов, до конца своей жизни так и не узнал о похищенном из его страны «Питт-регенте». До приближенных султана доходили слухи об исчезнувшем рабе, увезшем большой алмаз, но никто из них не решался сказать об этом повелителю.

Доплыв до другого берега, матрос продал камень пастору Питту, от которого алмаз и получил свое первое имя. Не зная цены камню, перевозчик продал его за 1 000 фунтов стерлингов и тут же, в порту, прокутил все деньги. Мучаясь угрызениями совести, матрос покончил жизнь самоубийством. Предание не сохранило его имени. Что касается Питта, то хитрый пастор, захватив с собой алмаз, покинул берег Ганга, где прежде занимался проповедями. Очутившись в Европе, он встретился с регентом Франции – герцогом Орлеанским и продал ему камень за 2500000 франков. Расчет с пастором был произведен герцогом Орлеанским в парижском замке Тюильри. С этого дня алмаз получил второе имя и стал называться «Питт-регент». В то время камень весил около 400 каратов, после ошлифовки он стал весить 136, 9 карата. В 1791 году бриллиант был оценен специальной международной комиссией ювелиров в 12000000 франков, а спустя сто лет цена его была снижена наполовину.

Во время французской революции в 1792 году «Питт-регент» исчез из Тюильрийского замка вместе с другими драгоценностями французской короны, но вскоре его нашли у одного из парижских антикваров. Бриллиант был впаян в бронзовую чернильницу Людовика XVI. Остальные драгоценности, несмотря на обещанные крупные вознаграждения и на арест всех ювелиров Парижа, обнаружены не были.

Нуждаясь в деньгах, новое правительство заложило бриллиант находившемуся в Лионе замоскворецкому купцу Г.Н. Трескову.

Но пришел к власти Наполеон и выкупил «Питт-регента». Лучшие ювелиры Парижа вправили бриллиант в эфес его шпаги.

Камень этот сыграл важную историческую роль. Незадолго до государственного переворота, в ноябре 1799 года, Наполеон вынул «Питта-регента» из шпаги и заложил его правительству одной из малых европейских держав. На полученные средства Бонапарт осуществил переворот, позволивший ему стать первым консулом Франции. Через несколько лет Наполеон провозгласил себя императором.

Не лишено интереса сообщение одной из парижских газет о том, как через двенадцать лет после смерти Людовика XVI были найдены драгоценности французской короны: во время уборки мусора в разрушенном Тюильрийском дворце был обнаружен сундук, на крышке которого сохранились выполненные эмалью три белых лилии. Клад нашел чернорабочий Огюст Долоне. В сундуке оказались все ценности французской короны, за исключением «Санси». Что касается «Питта-регента», то после смерти Наполеона Бонапарта об этом бриллианте не упоминалось ни в одном геральдическом списке Франции.

«Куллинан»

В конце восемнадцатого века основные месторождения алмазов в Индии были исчерпаны, но с 1851 года появились новые источники их добычи в Австралии, а в 1867 году были обнаружены богатейшие алмазоносные кимберлитовые трубки в Южно-Африканском Союзе, вблизи рек Оранжевой и Вааль.

Несомненно, что туземцы Африки и раньше находили алмазы в наносных песках и у кимберлитовых ям, но не придавали им должного значения. На континенте в те далекие времена не существовало денег как таковых – в Африке, Индии и на Цейлоне вместо них пользовались ракушками каури. Завезенная с Мальдивских и Лаккадивских островов эта маленькая, глянцевитая, белая, округлая ракушка котировалась как денежная единица также и у некоторых европейских племен, и у индейцев Северной Америки. Алмаз так и не заменил каури – золото, серебро, платина и медь сменили ничем не примечательную ракушку. Алмазы и другие драгоценные камни, за исключением нефрита в Китае, никогда не употреблялись для обмена на товар…

Итак, летом 1867 года, на южном берегу реки Оранжевой, одиннадцатилетняя девочка, дочь голландского фермера, играя в саду, проколола подошву своего сафьянового сандалика острым камешком. Этот камешек оказался чистым прозрачным алмазом с незначительным желтоватым нацветом. Весил он двадцать один с половиной карат… Так было открыто новое месторождение южноафриканских алмазов, затмивших былую славу камней Голконды.

Весть о находке с быстротой молнии распространилась по всем странам. Бешено заработали телеграфы всех столиц мира. В те годы уже применялись буквопечатающие аппараты, сконструированные русским ученым Б.С. Якоби, заменившие сигнализацию гелиографа, действовавшего при помощи солнечного света.

На европейских и американских биржах резко падали акции алмазных трестов и синдикатов. Боясь упустить время, знатные буржуа мчались к своим банковским сейфам, где хранились их фамильные драгоценности.

В это время были проданы десятки уникальных камней, в том числе шесть всемирноизвестных голубых бриллиантов Делакруа, имевшихся в его замечательной коллекции. В витрине парижского антикварного магазина Дюре засверкали алмазное колье герцогини Дорваль и тридцатикаратный солитер голландского банкира Ассена.

Так же лихорадило Лондон, Берлин, Антверпен и Петербург. Бриллианты и алмазы продавались по наполовину сниженным ценам.

В то же время к месту находки, в Южную Африку, со всех континентов ринулись десятки тысяч обанкротившихся мошенников, рыцарей легкой наживы, искателей приключений. Матросы, бросив вахту, бежали со своих фрегатов, гвардейцы покидали полки, охранники тюрем, освободив заключенных, неслись вместе с ними наперегонки к берегам рек Вааль и Оранжевой в надежде найти стокаратник и стать вторым Ротшильдом.

Под палящим африканским солнцем, по горячим тропическим пескам бежали они сотни километров, падая на бегу, поднимаясь и снова падая для того, чтобы уже больше не встать. И все же самым сильным и выносливым удалось достигнуть заветной цели. Голыми руками рылись они в растрескавшейся синевато-желтой породе. Счастливцам удавалось в тот же день, еще до заката солнца, найти драгоценные полукаратники и мелкие алмазы.

Вслед за первой партией алмазоискателей пришла вторая, затем третья. Началось кровопролитное побоище за каждый клочок земли. Сразу же нашлись ловкачи и предприимчивые авантюристы, открывавшие тут же, у будущих алмазных копей, сомнительного рода банкирские и маклерские конторы, кафе, игорные дома, появился и трехэтажный отель под названием «Великий Могол».

Вокруг банкирских контор, кафе и отеля начали вырастать, словно грибы – мухоморы, хижины, домики, коттеджи. Вскоре небольшой поселок превратился в многоязычный, шумный город Кимберли, где человеческая жизнь, мул, белая женщина расценивались в три, один и четверть карата.

За городом, у самых кимберлитовых ям, за колючей проволокой, в сырых глинобитных бараках разместились десятки тысяч рабочих-кафров. Эти туземцы за гроши были наняты выросшими будто на дрожжах трестами и синдикатами по добыче и эксплуатации алмазных копей.

В этом пестром, шумном, многоликом городе банкир-миллионер, сделав один только неосторожный шаг, мгновенно вылетал в трубу, и вскоре все могли видеть его на перекрестке с протянутой рукой.

Мелкие банки и маклерские конторы, не успевшие объединиться в тресты, лопались, как мыльные пузыри. Мэр города добился разрешения хоронить разорившихся самоубийц в черте городского кладбища, а банкирская контора «Кейп оф Гуд» в Кимберли выдала ликвидирующемуся тресту «Сентраль Д. Мг.» чек на сумму в пять миллионов фунтов стерлингов. И этот чек был реализован.

Судьба каждого на золотых и платиновых приисках, на алмазных копях зависела от случая, от слепого счастья. Там, в Африке, белые занимались белой работой, а черные – черной. Надсмотрщики получали в семь раз больше, чем цветные рабочие. Если кафр проглатывал найденный им алмаз, то вслед за ним он глотал и пулю надсмотрщика – это был негласный закон алмазных копей.

С рассвета полуголодные кафры с риском для жизни спускались по тросам в кимберлитовые трубки на поиски алмазов и до вечера рыхлили кирками породу.

В 1893 году в руднике «Ягерсфонтейн» был найден алмаз «Эксцельсиор», весивший около 1 000 каратов. В 1905 году был найден «Куллинан», самый большой алмаз в мире: вес его равен 3 106 каратам. Нашли его в руднике «Премьер». О том, как и при каких обстоятельствах был найден этот исполин, существует несколько версий. Наиболее правдоподобна следующая.

В самый разгар алмазной лихорадки в Кимберли появились два джентльмена – Смит и Кюн. Они купили небольшой участок земли у озера Дютуа, где предполагали заняться разведением страусов. Вблизи рек Вааль и Оранжевой голландцы в большом количестве разводили этих гигантских птиц и имели значительную прибыль от продажи их перьев, шедших на украшения дамских шляп. Одно страусовое перо в Париже, Лондоне и Петербурге стоило от 5 до 25 рублей. На аристократических и придворных балах появились веера из страусовых перьев. Цена такого опахала равнялась стоимости бриллианта-однокаратника. Едва поселившись на своем участке, новые предприниматели наняли кафров для рытья артезианского колодца. Через несколько дней один из туземцев на двенадцатиметровой глубине, насыпая в ведро из воловьей кожи песок, неожиданно обнаружил в нем десяток мелких алмазов. На другой день на глубине четырнадцати метров вновь были найдены алмазы. Слух о находке в артезианском колодце мгновенно разнесся по всему Кимберли. Счастливцам стали предлагать солидные суммы за их участок. Тем временем Кюн и Смит затеяли судебную тяжбу о том, как должен называться их прииск: «Смит и Кюн» или «Кюн и Смит».

Чтобы окончательно не рассориться, вновь испеченные обладатели алмазоносного прииска решили уступить его за 40 000 долларов банкирской конторе «Роллер и сын». Будущими хозяевами прииска была создана специальная комиссия по определению возможной добычи алмазов на участке Смита и Кюна. Суммируя мнения доморощенных геологов и спекулянтов алмазами, председатель комиссии биржевик Менсфилд заявил Роллеру – старшему, что копь Смита – Кюна несомненно будет прибыльной, но нужно вложить в нее на изыскательские работы не менее десяти тысяч долларов.

Бывшие же владельцы, получив значительный аванс, стали скупать в Кимберли крупные алмазы, не считаясь ни с формой, ни с цветом камней. Было ясно, что они не компетентны в этих делах и с трудом отличают желтые алмазы от золотистых топазов.

Однажды к ним пришел неизвестный, без приглашения уселся в шезлонг и представился.

– Меня зовут Энрико Коротти. Я маклер по покупке и продаже алмазов. В Кимберли меня знают все.

– Что вам угодно? – спросил Кюн, не вынимая сигары изо рта.

– Я хочу получить полагающуюся мне треть от проданного вами прииска.

– Вы шутите, – возмутился Кюн, а Смит положил руку на кобуру своего пистолета.

– Если вы не жулик и не шантажист, то объясните, что это значит, – потребовал Смит.

– С удовольствием, – Энрико Коротти улыбнулся. – Вы строите веселые мины при плохой игре. Вчера Роллер – младший заложил мне все алмазы, найденные в вашем забавном колодце. Среди них я обнаружил две «розочки». Не кажется ли вам, синьоры, что это не совсем обычно, когда алмазы в земле сами ошлифовываются в бриллианты? Стоит мне шепнуть об этом Роллерам, как ваша карта будет бита. Итак, джентльмены, считайте меня своим третьим компаньоном.

Боясь разоблачения, Кюн и Смит поделились с Энрико своей прибылью и, не дожидаясь получения от банкирской конторы всей суммы, в ту же ночь исчезли из города. О, если бы Кюн и Смит знали, что произойдет потом, они ни за что не покинули бы Кимберли!

Год спустя новый участок Роллеров, разорившихся на неудачных комбинациях, был продан с аукциона. Его купил по бросовой цене мистер Куллинан и организовал там крупный рудник под названием «Премьер».

Естественно, предпринимателю для ведения работ понадобилась вода. Чтобы не возить ее в бочках из озера Дютуа, он возобновил рытье заброшенного колодца. На тридцатисемиметровой глубине кафры-землекопы обнаружили каменную глыбу, торчащую из стенки колодца. Рабочие пытались разбить ее кирками и лопатами, но камень оказался весьма твердым и лишь по краям дал трещины. Тогда его вместе с осыпавшейся землей выбросили на поверхность. Глыба раскололась, и в ней засверкал огромный алмаз. Камень оказался самым большим алмазом в мире. В честь обладателя его назвали «Куллинаном».

При обработке «Куллинан» был расколот по линиям трещин, образовавшихся от ударов землекопов. Из него получились два всемирноизвестных алмаза: «Звезда Африки» и «Куллинан-второй». Первый весит 530,2 карата, второй – 317,4 карата. Кроме того, из осколков была отшлифована сотня бриллиантов весом от 5 до 28 каратов.

В настоящее время «Куллинан-второй» и «Звезда Африки» находятся в Англии и принадлежат королеве.

«Мария»

Вся добыча алмазов Южной Африки, их обработка и реализация в течение последних семидесяти лет находились в ведении ротшильдского концерна, поглотившего почти все тресты и синдикаты, некогда занимавшиеся этим весьма прибыльным делом. На европейские и американские рынки попадало ограниченное количество камней, основной же запас хранился в сейфах и кладовых концерна. Им же устанавливались цены на бриллианты. Для искусственного создания ажиотажа в некоторых странах камни продавались дороже, в других – дешевле.

Это давало возможность маклерам и комиссионерам устраивать свои коммерческие сделки. Если случайно в ювелирные магазины столиц поступало несколько большее количество камней, то конъюнктура на бирже менялась и бриллианты падали в цене. На повышении и понижении акций алмазного концерна биржевики наживали колоссальные деньги.

Неожиданно над банкирским домом Ротшильда и компании разразилась гроза: появился сильный конкурент, смешавший все расчеты концерна. В 1954 году в Якутии, в бассейне левых притоков Лены, были найдены коренные месторождения алмазов, высоко котирующихся на европейских и заокеанских биржах. Но самым страшным для концерна оказалось то, что якутские алмазы были обнаружены не в наносных песках и сланцах, а в кимберлитовых трубках. Это значило, что камней там может оказаться множество и, возможно, весьма крупных. Кроме того, мгновенно отпал такой солидный покупатель технических алмазов, как Советский Союз. Это сильно отразилось на бюджете концерна. И действительно, после создания обогатительных фабрик в поселках Мирном и Айхале вся горнорудная промышленность Советского Союза перешла на отечественные алмазы.

В трубке Мира и в других местах вечной мерзлоты были найдены такие крупные алмазы, как «Восход», «Вилюйский», «Валентина Терешкова» и «Мария». «Мария» – алмаз, весящий 106 каратов, назван был по имени поднявшей этот камень Марии Коненкиной. Если для крупнейших финансистов мира казалось невероятным открытие кимберлитовых трубок на Крайнем Севере, то для советских людей эти находки не были неожиданностью. Еще в середине XVIII века гениальный русский ученый М.В. Ломоносов высказал мысль: «По многим доказательствам заключаю, что и в северных недрах пространно и богато царствует натура… Представляя себе то время, когда слоны южных земель и травы на севере важивались, не можем сомневаться, что могли произойти алмазы, яхонты и другие отменные камни». Прошло более двух веков, и в Якутии были обнаружены основные месторождения алмазов. Большинство геологов царской России полагало, что главные залежи этого драгоценного камня могут находиться на Урале.

В 1929 году там, в окрестностях Биссертского завода, был найден первый кристаллик алмаза. Нашел его четырнадцатилетний мальчик Павел Попов. Позднее мелкие алмазы были обнаружены на Урале среди кварцевых галек и золотоносных россыпей.

Имеются сведения, что в кунсткамере Петра I, созданной им в 1718 году в Петербурге для хранения всяких «раритетов» и «натуралей», имелся всего лишь один алмаз. Интересно отметить, что Иван Грозный, показывая свои драгоценности англичанину Горсею, сказал:

«Алмаз блеском дороже и ценнее всех прочих. Он укрощает ярость и сластолюбие, дает воздержание и целомудрие. Никогда я не любил его».

Но вернемся к якутским алмазам. Еще в 1940 году профессор В.С. Соболев писал: «Если в СССР будут найдены алмазы, то произойдет это на Сибирской платформе». И действительно, предположение ученого оправдалось. 21 августа 1954 года, работая в чрезвычайно трудных условиях тундры, геолог Лариса Попугаева и рабочий Федор Беликов нашли мелкие темно-красные кристаллики пиропа, извечного спутника коренных месторождений алмазов. Переходя вброд речушки и болота, они долго брели по то появлявшейся, то бесследно исчезавшей «цепочке» в поисках этих глиноземистых гранатов и, в конце концов, достигли заветной цели. На вершине одной из сопок ими была обнаружена яма, похожая на жерло вулкана. В одной из взятых проб было найдено пять мелких кристалликов алмаза. Так была открыта первая в Советском Союзе алмазоносная кимберлитовая трубка. Счастливцы назвали ее «Зарницей».

Сейчас в Якутии голубыми огнями сверкают десятки таких алмазоносных зарниц, найденных советскими геологами.

Недалеко то время, когда русские алмазы затмят былую славу камней Голконды и Южно-Африканского Союза.

Существует сказка, родившаяся у якутов.

Летел лебедь, белый-белый. Такой белый, как перистое облачко. Летел он с юга на север через горы Вилюйские, к рекам дальним, что с Леной серебряной, будто рога оленьи, сплетаются.

Вдруг в небо лазоревое сокол сапсан взвился и полетел за лебедем. Увидали это белки, попрыгали на сосны и шепчутся между собой:

– Ну и глупый сокол! Разве может он справиться с такой сильной птицей?! Лебедь одним ударом крыла может оленю ногу перебить, клювом голову сапсану начисто оторвать.

Машет крыльями лебедь, словно ветер шатрами тойонскими* (*Тойоны – князьки якутских племен.), и все выше в поднебесье поднимается. Покружил сокол над лебедем и камнем упал на него. Но не схватил птицу-великана, а только разодрал спину лебяжью. Полетели перья белые на траву изумрудную по тайге широкой. А лебедь летит дальше, пути своего не меняя. Только кровь из ран глубоких на мох и на багульник капает, да сам он все ниже и ниже к земле клонится. Пролетел так лебедь с полпути и упал замертво на сопку высокую. А сапсан отстал от лебедя, видно, сил не хватило угнаться за ним. Разнесли ветры буйные перья белые лебединые по всей тундре великой, а зимой погребли их снега сыпучие, и превратились они в алмазы кристальные, а кровь лебяжья – в каменья пироповые. С тех пор кто найдет кровяной этот камень, тот поблизости и алмаз сыщет.

Новелла четвертая

БЫЛЬ И ЛЕГЕНДЫ О ЖЕМЧУГЕ

Разве неправда, что жемчужина в уксусе тает,

что вербена освежает воздух, что нежно голубей

воркованье? Будет правда и то, что ты меня

полюбишь?

М. Кузьмин. Александрийские песни

Жемчуг происходит от арабского слова «зеньчуг». Жемчуг – не камень, состоит в основном из арагонита – углекислого кальция. Поэтому жизнь его недолговечна. Жемчуг «живет» полтораста – двести лет, затем блекнет, тускнеет и в конечном итоге превращается в пыль. Зарождается он в жемчужницах – небольших двустворчатых раковинах. Это происходит при условии, если под мантию моллюска случайно попадет песчинка, осколок ракушки или паразит. Раздражая слизистую оболочку, инородное тело заставляет мантию моллюска выделять слои перламутра, которые постепенно покрывают непрошеного гостя. Через несколько лет в раковине образуется шарик. Это и есть жемчужина.

Лучший, крупный, отборный жемчуг, переливающийся всеми цветами радуги, с незапамятных времен добывали в Индийском океане, в Персидском заливе, у берегов западной Африки, а также в Желтом и Красном морях.

Найти туземцев – ныряльщиков в прежние времена было весьма сложно. Риск оказаться в пасти голодной акулы был так велик, что лов жемчуга в Индийском океане являлся принудительным.

Им заставляли заниматься преступников, приговоренных к смерти.

Роль палачей выполняли акулы, и как бы хорошо обреченный ни плавал и нырял, приговор султана или магараджи в конце концов приводился в исполнение. Впрочем, изо всех акул (а их более ста пятидесяти видов), в основном, голубая акула является людоедом, да и то только в тех случаях, если сопровождающая ее ставрида-лоцман долго не находит для своей госпожи подходящей пищи.

Издревле добывался жемчуг и на Руси. Еще в начале XVI века новгородцы ездили в Кафу (Феодосию) за покупкой «кафимских зерен». После присоединения Крыма к России в 1783 году в стране появились свои ловцы жемчуга. Впрочем, эти морские перлы были мелкие, неровные и шли главным образом на оклады икон, на ризы священников, а так называемый скатный жемчуг – крупный и круглый – добывался в реках Новгородской, Тверской, Псковской и Олонецкой губерний. Этот высококачественный жемчуг шел на украшение кокошников, на оплечья бояр и на ожерелья, а также на кольца, серьги и броши.

В Санкт-Петербурге в 1896 году была сделана попытка организовать акционерное общество по добыче жемчуга в реках Остер, Кумса и Повенчанка.

Спрос на «скатные зерна» превышал предложение. С риском для жизни плавали за ними русские купцы на своих утлых суденышках к берегам Персидского залива. В Новгородской Торговой книге дается наставление:

«А купите жемчуг все белой, чистой, а желтаго никак не купите, на Руси его никто не купит».

Императрица Екатерина II и королева Шотландии Мария Стюарт, как утверждает в своих «Записках» Г.Р. Державин, «носили ожерелья из перла, выловленного в реках своих стран».

Существует легенда об одном удивительном свойстве жемчуга.

Египетская царица Клеопатра, жившая в I веке до нашей эры, носила на мизинце кольцо с жемчужиной. Однажды Клеопатра сняла его и положила в бокал. Вернувшийся после потери флота в сражении с римским императором Октавианом Марк Антоний был крайне расстроен. Он налил два бокала вина, не заметив, что в одном из них находилось кольцо жены. Вино было кислое – любимое вино Антония. Для лучшего утоления жажды в Египте его пили через тонкие, просверленные коралловые веточки. Когда бокалы были осушены, Клеопатра обнаружила свое кольцо, но, увы, уже без жемчужины: она растаяла в уксусно-кислом вине.

В связи с тем, что жемчуг недолговечен и с течением времени блекнет, у древних армян существовало поверье, будто бы тусклые перлы могут восстановить свой блеск, если девушка выкупается с ними в море сто один раз. А индусские факиры утверждали, что поблекший жемчуг оживает в курином зобе в течение нескольких часов.

Так же, как в Индийском океане, с большим риском для жизни, у берегов Западной Африки добывали жемчуг туземцы-негры. Они были отважными пловцами, умели глубоко нырять и могли подолгу находиться под водой. Особенно славились этим юноши племен кру и агни.

Появившиеся в Сенегале, Дагомее, на Берегу Слоновой Кости и в Нигере европейцы-колонизаторы за бесценок приобретали у негров замечательный – круглый и грушевидной формы – крупный жемчуг в обмен на грошовые ручные зеркала, на куски дешевого, ярко окрашенного ситца. Затем колонизаторы нашли еще более выгодный «товар». В семнадцатом, восемнадцатом и первой половине девятнадцатого века здесь шла бойкая торговля живыми людьми. Негры вынуждены были бросать свои приморские хижины и прятаться в джунглях. Но и там их находили, хватали и, как скот, гуртами отправляли на Невольничий Берег. Для предприимчивых работорговцев Невольничий Берег, защищенный подводными рифами от внезапного появления военных кораблей, был поистине золотым дном. Здесь, у Бенинского залива, в старых сараях, где некогда хранились для отправки в Европу пальмовое масло, какао и каучук, появился новый «товар», дававший ловким купцам значительно больше прибыли, чем золотой песок и слоновая кость. Эта торговля безнаказанно продолжалась и после официального запрещения «продажи и купли людей».

Вот как описывает работорговлю в Сенегале известный путешественник Арруда Фуртадо: «В семнадцатом и восемнадцатом столетиях торговая деятельность концессионных компаний состояла главным образом в добывании негров для отправки их на плантации Больших и Малых Антильских островов. В 1682 году «негр первого сорта» стоил на месте, в Сенегале, не более десяти ливров, а в американских колониях за него выручали до ста экю. В обыкновенные годы вывоз живого товара доходил до полутора тысяч голов. Торг неграми окончательно прекратился, как дозволенный законом промысел, только во времена Реставрации, но еще до 1848 года мавры продолжали приводить на пристани чернокожих пленников, которых и продавали работорговцам более или менее открыто».

В это страшное для Африки время появилась такая легенда о жемчуге.

В Сенегале, у маленького озера Чатра, жил юноша по имени Зигуинчар. Он был из славного племени уолофов и занимался земледелием и охотой. Однажды в джунглях его схватили мавры, привели на берег океана и швырнули в галеру к другим невольникам, присланным сюда с солдатами по приказам королей Иорубы и Дагомеи. Белый хозяин сунул ему в руки весло и приказал грести.

Когда галера с невольниками отошла от одного из причалов Сенегала, Зигуинчар долго смотрел на все удаляющийся родной берег. Сначала исчезли в туманной дымке хижины, пристань и пальмы, затем мачты стоявших на внешнем рейде фрегатов, бригов, каравелл и нефов. Наконец и сам берег скрылся за горизонтом.

Чтобы хоть когда-нибудь вернуться на родину, надо знать путь, по которому следует идти. Там, у себя в Сенегале, среди самых непролазных джунглей Зигуинчар легко находил едва заметные тропинки и после охоты всегда возвращался в свою хижину. А здесь, в бескрайнем океане, он до боли в глазах всматривался в след, оставляемый галерой, в узкую изумрудную бороздку, остающуюся за кормой. Но ее мгновенно покрывала большая волна и неведомо откуда появлявшаяся пена.

Зигуинчару вдруг захотелось кричать, биться головой о борт лодки и плакать. Но слез не было, и лишь одна слезинка скатилась по его щеке и упала в воду. Она, конечно, легко могла раствориться в беспредельном океане, но слеза оказалась соленее и тяжелее морской воды. Освещенная лучами догоравшего солнца, сверкая всеми цветами радуги, она стала медленно опускаться на дно.

О том, что с ней потом случилось, поведала камбале морская черепаха. Она плавала на поверхности океана и ныряла до самого дна. Она все видела и все слышала, эта старая большая черепаха по имени Колибанта.

Обитатели океана сразу заметили опускавшуюся слезинку.

– Смотрите, смотрите, – первой сказала черно-синяя двустворчатая Мидия, – к нам плывет какая-то звездочка. – Она была знатной иноокеанкой, эта Мидия, заплывшая к берегам Африки из какого-то северного моря, прикрепившись ко дну недавно затонувшего здесь фрегата. Мидия важно висела в своей ракушке на шелковых нитях выделяемого ею клейкого биссуса и раскачивалась под сваей, как на качелях. Ей все было видно лучше, чем остальным.

– Вот и неправда, вот и неправда! – закричала Устрица, щелкая створками своего домика. – Вовсе это не звездочка, а хрусталинка. Она отломилась от друзы, прикрепленной к надводной скале, и теперь падает на дно.

– Ах, как это интересно! – хором воскликнули Рачки-желуди, распуская веером хвостики.

– Любопытно, – важно проговорил большой Омар, поцарапав клешней свою широкую переносицу.

– Я тоже вижу: какой-то алмазный жучок спускается к нам на дно океана, – пробасил кто-то из-под пятнистой раковины. То был Рак-отшельник. Он имел очень смешной вид: всю его спину, до самого хвоста, закрывала глянцевитая раковина, а перед ней торчали усики и выпученные глаза. Внизу под раковиной виднелись две клешни и восемь тоненьких ножек. Не имея своего домика, Рак-отшельник жил в пустой раковине брюхоногого Моллюска, которого съел Спрут-осьминог. Приоткрыв створки своего домика, тихая Жемчужница смотрела, слушала и молчала. Она была самой скромной среди шумного мира подводного царства. Наконец Слезинка упала в раскрытые створки Жемчужницы, словно денежка в кошелек.

– Извините за нескромный вопрос, – изысканно вежливо, как и подобает Моллюску, одетому в мантию, спросила Жемчужница, – что побудило вашу светлость опуститься на дно нашего океана?

– Я не светлость. Я всего лишь Слезинка. Самая обыкновенная Слезинка, которую обронил негр по имени Зигуинчар, из племени уолофов. Он всегда говорил: «Если встретишь на своем пути мавра и кобру – убей мавра». И мавры отомстили ему. Они схватили Зигуинчара и продали его в рабство… Прошу вас, добрая Жемчужница, спрячьте меня так, чтобы никто никогда не нашел. Я больше не в состоянии видеть людское горе. Оно очень-очень страшное. Там, наверху, одни убивают других, сильные заточают слабых в тюрьмы и продают их в рабство.

– А что такое тюрьмы и рабство? – заинтересовался Моллюск, шевеля своими длинными ресничками.

– Мне трудно сейчас говорить об этом. Потом я вам все расскажу, а пока прошу: спасите меня.

– Хорошо, – сказал Моллюск, – спрячьтесь под мою мантию, и я изо дня в день, из года в год буду окутывать вас настоящим перламутром. Через семь лет вы превратитесь в большую и красивую жемчужину. Если вы слеза белого человека, вы станете белым, розовым или голубоватым перлом, если желтого – то и жемчужина будет желтой, а если черного – то будете самой прекрасной в мире черной жемчужиной!

Тут Жемчужница заметила, что их разговор со Слезинкой подслушивает черепаха Колибанта, и захлопнула створки своей перламутровой раковины. А через семь лет, как и обещал Моллюск, Слезинка превратилась в большую черную жемчужину, сверкавшую всеми цветами радуги.

Но люди об этом узнали только тогда, когда ее вынули из раковины и вставили в ажурную оправу кулона, усыпанного драгоценными камнями…

Как у знаменитых людей, так и у некоторых исторически известных драгоценных камней и уникальных жемчужин были свои судьбы – свои взлеты и падения. Наша красавица, названная первой ее владелицей маркизой де Лантан «Черной розой», подобно знаменитым бриллиантам «Санси» и «Питту-регенту», долго блуждала по свету из страны в страну, от одного вельможи к другому, пока, наконец, не попала в английскую корону, где в почете и славе пребывала много лет. Но в начале царствования Георга V она исчезла из королевского дворца при весьма загадочных обстоятельствах. Поиски пропавшей жемчужины, связанные со многими арестами, не дали никакого результата. И, возможно, мы никогда не узнали бы о судьбе этой черной жемчужины, если бы не странный случай, о котором в 1879 году наперебой заговорили венские, лондонские и парижские газеты.

В Австрии, в небольшом городке Штоккерау, расположенном неподалеку от Вены, жил человек по имени Исаак Рот. Штоккерау не являлся ни промышленным, ни торговым центром и вел тихую провинциальную жизнь. На главной улице помещалось несколько магазинов и лавчонок, а в сквере и на бульваре – пивная и кафе. Здесь не было ни банка, ни даже ломбарда. Будучи человеком коммерческим, Исаак Рот учел допущенный пробел и, с позволения начальства, открыл ссудную кассу.

Теперь каждый житель Штоккерау, находясь в затруднительном положении, мог получить под залог необходимую сумму с выплатой установленных венским банком процентов. Жизнь в городке протекала чинно, размеренно. Клиентов в ссудной кассе было немного.

Бюргеры Штоккерау старались укладываться в рамки своих скромных доходов от огородов и фруктовых садов. Лишь изредка случалось, что кто-нибудь из обывателей брал ссуду для свадьбы дочери или на похороны кого-либо из родственников. Однажды в скромную контору ростовщика, расположенную в конце бульвара, пришел его сосед Адам Гюнтер, некогда служивший лакеем у графа Батиана. Он попросил под странный предмет – большую черную жемчужину – двадцать гульденов для уплаты налога. Не зная цены предлагаемой вещи, Рот долго рассматривал перл, словно петух, который нашел жемчужное зерно. После долгих колебаний он все же сжалился над своим соседом и выдал ему просимую сумму. Будучи по делам в Вене, ростовщик зашел в один из лучших ювелирных магазинов и, положив жемчужину на прилавок, попросил ювелира определить ее стоимость. Хозяин магазина взял лупу и очень внимательно стал рассматривать морскую красавицу. Затем перевел взгляд на скромно одетого ростовщика и долго не мог выговорить ни слова.

Наконец сказал:

– Вам ничего не известно о черной жемчужине, пропавшей из английской короны?

– Нет… Но почему вы меня об этом спрашиваете? Разве я похож на похитителя королевских драгоценностей?

– Не очень. Впрочем, чего в жизни не бывает.

– Итак, вы можете ответить на мой вопрос?

– Эта жемчужина весит около пятидесяти каратов. Судя по ее игре и цвету, она привезена из Африки или из Индии. Стоимость ее огромна!

– Может быть, вы купите ее у меня?

– Нет, я этого сделать не могу.

– Почему?

– Все, что у меня есть, находится в витрине магазина. Вы же не согласитесь обменять вашу уникальную жемчужину на пяток золотых портсигаров и десяток карманных часов, правда, хороших фирм: Генриха Мозера, Павла Буре и Лонжина. Единственное, что я могу вам посоветовать, это зайти в контору придворного ювелира и переговорить с ним по интересующему вас вопросу. Если сделка состоится, вы мне, как маклеру, платите пять процентов.

Рот подумал и пошел по указанному адресу. Но разговор не состоялся. Придворный ювелир, взглянув на жемчужину, тут же вызвал полицейского, и ростовщика арестовали. Через неделю, как сообщали газеты, «…был задержан и второй соучастник кражи сферовидного черного перла, похищенного из английской короны и оцененного таможенными экспертами при участии французских ювелиров в сто тысяч франков». На допросе Адам Гюнтер заявил под присягой, что черная жемчужина была ему подарена покойным графом Батианом в день его смерти. Гюнтер был самым любимым лакеем графа. Судебный процесс прекратился, и «Черная роза» поступила в законное владение английских королей.

Говорят, что теперь она сверкает в короне английской королевы Елизаветы. И когда кто-нибудь из придворных, правнуков работорговцев кланяется королеве, то преклоняет голову перед слезинкой Зигуинчара…

Выловить уникальную жемчужину удается чрезвычайно редко. Иногда попадаются крупные перлы уродливой формы или неприятных серо-зеленоватых тонов. Такой жемчуг считается любительским и продается по сравнительно дешевой цене. Исторически известным шедевром в свое время считалась жемчужина величиной почти в голубиное яйцо, весившая сто тридцать четыре карата или 27 граммов. Принадлежала она испанскому королю Филиппу II. Существовало еще несколько крупных перлов грушевидной формы. Одна такая жемчужина в 130 каратов появилась у персидского шаха Надира после его похода в Индию. Вторая, весившая 128 каратов, принадлежала римскому папе Льву X. Две замечательные круглые жемчужины были куплены в разное время княгиней Т.В. Юсуповой, каждая из них весила пятьдесят с лишним каратов. Первая называлась «Пелегрин», а вторая – «Правительница». Стоили они в общей сложности более 300 000 франков. Подобрать две одинаковые по размеру и цвету жемчужины в пятьдесят каратов так же сложно, как отыскать в дактилоскопии одинаковые отпечатки пальцев, принадлежащих разным людям.

Если же подбирается такая пара жемчужин, то будущие серьги становятся в два-три раза дороже суммы их стоимости порознь. Вот почему, когда княгиня Юсупова приобрела на аукционе бесподобную жемчужину «Правительницу», ничем не отличающуюся от имеющегося у нее «Пелегрина», об этом много писали парижские газеты. Шумиха эта натолкнула драматического актера Гарлина-Гарлинского на аферу. Живя постоянно в Петербурге, он узнал, что в Гостином дворе у одного из крупнейших ювелиров столицы имеется розовая грушевидная жемчужина в 32 карата. В один из пасмурных декабрьских дней Гарлин-Гарлинский подкатил на тройке к магазину и, войдя в него, распахнул шубу на енотовом меху с шалевым собольим воротником, взятую в костюмерной театра, ту самую шубу, в которой артист блестяще играл в пьесах Островского. Сев в кресло, он попросил приказчика пригласить в магазин хозяина. Через несколько минут у прилавка появился голландец и на ломаном русском языке спросил, что угодно господину.

– Нет ли у вас чего-нибудь этакого замечательного, чтобы всем на удивление было?

Голландец предложил покупателю несколько вещей с крупными бриллиантами и стал убеждать актера, что лучших сувениров он не найдет и в Париже.

– «Нет, шурин, дело решено. Мне твоего не надо уговора», – процитировал Гарлин-Гарлинекий одну из реплик царя Федора.– Ты мне такой шедевр покажи, чтобы дорого стоил! – на пафосе сказал актер и победоносно взглянул на свое отражение в зеркале. А когда на прилавке появилась розовая жемчужина, артист воскликнул: – Эврика! – и стал в ту позу, в какую становится Кречинский перед Расплюевым.

Голландец запросил за уникальный экземпляр шесть тысяч рублей. Покупатель предложил четыре. Сошлись на пяти. Через неделю Гарлин снова появился в магазине и стал упрашивать ювелира достать ему для серег еще одну такую же розовую жемчужину:

– Иначе моя Дульцинея бросит меня и сбежит с каким-нибудь купцом, мошенником-прощелыгой или с индийским факиром. – Последнюю фразу он произнес так громко, что стекло в форточке задребезжало.

– Вы просите у меня абсолютно невозможное. Такого уникума нет на всем земном шаре, – самодовольно улыбаясь, заявил ювелир.

Собеседники долго объяснялись. В конце диалога, войдя в раж, актер швырнул на прилавок две тысячи рублей в крупных купюрах. Объявив голландцу, что это задаток на покупку второй жемчужины, за которую он готов заплатить двенадцать тысяч, Гарлин стал эффектно, как актер под занавес, удаляться, кланяясь хозяину, приказчику и стенным часам, украшенным бронзовыми амурами.

Сложив в сейф собранные с прилавка деньги, ювелир написал письма своим агентам в Берлин, Париж и Лондон с просьбой приискать розовую грушевидную жемчужину весом от 30 до 35 каратов, хотя в глубине души голландец отлично сознавал, что дело это безнадежное.

Каково же было его удивление, когда через неделю он получил из Парижа положительный ответ. Обуреваемый жаждой наживы, отложив все свои дела, ювелир помчался в Париж. Дама, продававшая розовую жемчужину, оказалась крайне несговорчивой. Назначив за свою драгоценность десять тысяч рублей, она объявила, что не уступит ни сантима.

Голландец уверял ее, что вещь не стоит таких денег, и предложил сперва семь, а затем восемь тысяч. Но парижанка стояла на своем. Взвесив все за и против, ювелир решил, что и две тысячи – тоже приличный заработок, и купил розовую жемчужину, являвшуюся поразительной копией той, которую продал господину в енотовой шубе.

На другой день после возвращения голландца в Петербург в магазин к нему пришел Гарлин-Гарлинский.

– О, могу вас радовать, – воскликнул ювелир. – Вот вам двойник розового перла!

– К сожалению, должен вас огорчить, – не глядя на жемчужину, скорбно сказал актер. – Вчера продулся страшно… в железку… шулерам… Пусть пропадет мой задаток! Адье! – И актер ушел из магазина, тихо закрыв за собой дверь.

А через неделю голландец увидел в санях промчавшейся тройки своего «покупателя». Он сидел рядом с дамой, удивительно похожей на упрямую парижанку, продавшую ювелиру розовую жемчужину.

Несомненно, что первым украшением, появившимся в ноздре, в мочке уха или в черепаховом трезубом гребешке у дикарки каменного века, был жемчуг. Он не нуждался ни в огранке, ни в полировке, необходимых для драгоценных камней. Добыча его не требовала больших усилий и зависела лишь от ловкости пловца. А иногда, после пронесшегося над океаном шторма, раковины с перлами находили на прибережном песке.

Жемчуг можно было также купить на мелкие ракушки каури, служившие у многих племен деньгами. Через десятки тысячелетий, когда образовались такие могущественные государства, как Египет, Сирия и Финикия, фараоны и цари стали украшать себя и своих жен не только жемчугом, но и драгоценными камнями. А еще позднее добыча жемчуга превратилась в промысел.

Вот как выглядел он в конце XIX – начале XX веков в самом близком от нас – Персидском – заливе. После того, как в прибережных городах и поселках отцветал миндаль и розовые лепестки устилали пушистыми коврами сады Бушира, Тахери и острова Кешма, там появлялись сотни людей в цилиндрах, фесках и соломенных шляпах, говоривших на различных европейских и азиатских языках. Они с боем отвоевывали себе квартиры в глинобитных мазанках, платя за конуру значительно больше, чем за номер в фешенебельной гостинице Константинополя, Парижа или Лондона.

Всех этих спекулянтов влекла сюда жажда легкой наживы. До начала лова жемчуга, пока суда, суденышки и лодки покачивались на тихих волнах у своих гаваней и портов, эти биржевые акулы поспешно объединялись в коммерческие компании, акционерные общества, тресты и синдикаты. В определенный день и час суденышки и лодки отчаливали от берега и, став в местах, не превышающих 15–20 метров глубины, ждали пушечного выстрела. Наконец сигнал подан – лов жемчужниц начался. Обычно длился он в течение месяца, с шести часов утра и до двенадцати дня. В каждой лодке находилось по два человека с камнем и корзиной. Посреди лодки установлено было колесо с намотанным на него канатом. Ныряльщик, взявшись за веревку, к концу которой прикреплена была корзина с лежащим в ней камнем, бросался в воду.

На дно, благодаря грузу, он опускался стремглав.

В течение 45–50 секунд ныряльщик успевал отбить от камней и скал прикрепленные к ним несколько жемчужниц и бросить их в корзину. По условному сигналу, производимому веревкой, напарник быстро накручивал на колесо канат, и искатель жемчуга, очутившись в лодке, отдыхал с минуту, чтобы снова броситься в море.

Через некоторое время его сменял товарищ. И так ежедневно, в течение шести часов…

Есть в добытых раковинах жемчуг или нет – угадать невозможно. При таком варварском способе гибли десятки тысяч «пустых» жемчужниц. За свой промысел ныряльщики получали четвертую часть выловленных ими раковин. Не имея поденного заработка, они тут же, на месте, продавали свою долю мелким спекулянтам, которым не по карману было покупать с аукциона наполненные жемчужницами бочки.

Торги производились точно так же, как некогда они происходили при продаже негров, – с традиционным молоточком, с выкрикиванием: «Сто пятьдесят франков – раз, сто пятьдесят франков–два… Кто больше?» В каждой бочке находилась тысяча раковин. Сколько в какой бочке окажется жемчужин и какими они будут, мелкими или крупными, желтыми или белыми, ровными или уродливой формы – заранее никто не знал.

Фактически продавался кот в мешке. И, тем не менее, цены на некоторые бочки спекулянты взвинчивали до 180 и даже до 200 франков. По окончании аукциона «товар» перевозился и перекатывался во двор владельцев – будущих «королей жемчуга». Там бочки вскрывали и перекладывали раковины в дырявые мешки, стоившие здесь во время лова жемчужниц дороже новых.

Работа по очистке раковин от моллюсков на неделю предоставлялась мухам и их потомству.

Опустошенные жемчужницы вскрывали, тщательно промывали, имеющиеся в некоторых из них зерна процеживали сквозь разные сита: №№ 20, 40, 60 и 80. Наиболее крупные перлы величиной с горошину, застревающие в «двадцатке», назывались прима-жемчугом, отборным жемчугом. Затем шли «сороковки», «шестидесятки» и «восьмидесятки». Последние размером со спичечную головку.

Более мелкий жемчуг назывался бисерным и стоил сравнительно дешево. Иногда попадались экземпляры величиной в разваренную горошину – такая жемчужина стоила от 100 до 200 рублей золотом.

Если люди, торгующие драгоценными камнями, знают все их свойства, то большинство спекулянтов, слабо разбираясь в качестве жемчуга, усваивали лишь номера сит. И за это один из них был сильно наказан.

Приобретенный на аукционе жемчуг спекулянты вывозили в Тегеран и Константинополь, где втридорога сбывали его европейским и азиатским купцам и ювелирам. Спрос на жемчуг был повсеместно огромен. Подражая королевам и шансонеткам, княгиням и примадоннам, женщины малоимущих классов начали носить ожерелья, кольца и серьги из поддельного жемчуга. В конце XIX – начале XX веков его вырабатывали главным образом во Франции. Лучшей имитацией считался «жемчуг» фирмы Бургиньона. Этот фальсифицированный суррогат, имевший лишь весьма отдаленное сходство с настоящим, изготовлялся из полых стеклянных шариков, смазанных изнутри клеем и размолотой в порошок чешуей мелкой рыбешки, в основном уклейки.

Не удовлетворившись такой грубой подделкой, человеческая мысль занялась созданием искусственно выращенного жемчуга. Увлечение этой идеей было настолько велико и заразительно, что даже знаменитый изобретатель Эдисон в двадцатых годах нашего столетия попытался изготовить в пробирке настоящий жемчуг. Но опыты оказались неудачными, и Эдисон пришел к выводу, что без участия живого моллюска достичь желаемого результата невозможно.

Иногда, правда чрезвычайно редко, мелкие жемчужные зерна находили в устричных ракушках Японского и Черного морей. Но самое удивительное то, что в исключительных случаях жемчуг может образоваться и… в кокосовых орехах. Об этом свидетельствуют голландский ботаник Румпфий и австрийский ученый Гинзон. По их утверждению, у туземцев кокосовый жемчуг ценится дороже речного, но дешевле морского. «Пальмовый» жемчуг, как они его называют, тверже ракушечного и ничем не отличается от обычного: ни цветом, ни формой, но «живет» не двести лет, как «ориенталь»* (*Тойоны – князьки якутских племен.) или кафимский, а всего лишь сто.

Быть может, эти сведения о «пальмовом» жемчуге и натолкнули Эдисона на попытку создания перла в пробирках с различными молочными и известковыми растворами.

Китайцы, с незапамятных времен славившиеся своей предприимчивостью и изобретательностью, чуть ли не с XIII века начали разводить и выращивать в раковинах, не имеющих жемчуга, настоящие перлы. Как в прежние времена, так и теперь на морском мелководье или даже в пресноводных реках, но только там, где водятся жемчужницы, выращивают искусственный жемчуг. Вначале собирают раковины, приоткрывают створки и под мантию моллюска вкладывают бекасиную дробинку, перламутровый шарик или миниатюрное изваяние свинцового Будды. Инородное тело, раздражая слизистую оболочку мантии, заставляет ее вырабатывать перламутр, который и обволакивает незваного гостя. Через три – четыре года раковины вынимают из воды и извлекают приросшие к створкам жемчужины. Низ такого жемчуга обычно оказывается рыхлым и гнилым, и лишь верхняя половина идет на поделку ювелирных изделий.

Но даже те зерна, которые хорошо сохранились, не всегда имеют переливчатые оттенки, свойственные морскому жемчугу, образовавшемуся без участия человека.

Лишь через несколько веков, узнав о китайском способе разведения жемчуга, японцы усовершенствовали его.

Огромную роль сыграли в этом деле изобретательный предприниматель Кокичи Микимото и его ближайший помощник Иосикичи Мицукури. Обладая некоторым капиталом, Микимото организовывает в бухте Гокаско питомник для разведения жемчужниц в естественных условиях. Врач Мицукури создает при ферме лабораторию. Тут же строится особняк для будущего короля жемчуга и устанавливается статуя богини Хитотузуке-каннон – покровительницы ам (девушек – ныряльщиц).

С конца прошлого века рыбаки и амы стали добывать и поставлять в питомник Гокаско тысячи жемчужниц. В лаборатории пинцетом под мантии им вводили песчинки, рыбью чешую и даже бисер. Затем обработанные раковины перекладывали в металлические решетчатые ящики и опускали на дно залива. Через два-три года их проверяли, а ящики очищали от водорослей и снова опускали на морское дно. Первые опыты не дали результатов. Исследовательские поиски продолжались десятилетие. Наконец изобретатели пришли к точному решению проблемы. Они стали производить вторичные операции над моллюсками. По истечении трех лет пребывания подопытных жемчужниц в питомнике раковины вскрывались. Кусок мантии вместе с образовавшимся там шариком вырезался, связывался в мешочек, а затем пересаживался в новую жемчужницу. При такой системе гибла половина раковин, но это окупалось тем, что через три – четыре года после вторичной операции вынутый искусственно выращенный жемчуг почти не отличался от натурального, выросшего на свободе в морских просторах. Лишь опытные ювелиры по каким-то едва уловимым признакам определяли происхождение той или иной жемчужины.

Будучи коммерсантом и зная цену рекламе, Микимото из первых же партий добытого им в 1910 году жемчуга презентовал двоюродному брату микадо, принцу Комадзу, полтора десятка превосходных зерен величиной в разваренные горошины. Отправляясь в Лондон на коронацию английского короля, принц купил у Микимото еще десяток жемчужин и преподнес их в подарок Георгу V от имени японского императора.

Эффект, произведенный на коронации искусственно выращенными жемчужинами, был неописуем. Во французских, немецких и английских газетах писали: «Мистер Микимото разводит жемчуг в своем питомнике, как рыбок в аквариуме». На европейских и американских биржах дрогнули акции жемчужных компаний, но вскоре курс был восстановлен. Признав за новым жемчугом «право сверкать среди драгоценностей королев и герцогинь», парижские ювелиры установили на него цену, равную одной пятой морского и океанского жемчуга. А после смерти Микимото в 1954 году она упала до одной десятой по отношению к натуральному жемчугу.

Теперь пришло время рассказать о пострадавшем в схватке с акулой Али Аббасе-оглы. Он был ныряльщиком в Красном море, этот славный иранец.

Отец Али Аббаса, ширазский садовник, разводил возле своего маленького домика палевые, оранжевые и красные розы. Когда Али был мальчиком, он продавал их на бульварах богатым бездельникам. Эти господа ездили на ярмарки и скупали там знаменитые хорасанские ковры и старинные чайные сервизы, изготовляемые в Персии чуть ли не с XII века. Почистив и подлакировав свои покупки, они отвозили их в Париж, не забывая прихватить с собой горсть жемчуга, купленного из вторых и даже третьих рук. Господа эти имели свои особняки и своих лошадей, жили в роскоши и довольстве. Когда Али Аббас стал юношей, он влюбился в одну из дочерей богатого купца. Звали ее Лейлей. И она тоже полюбила Али. Однажды, заметив частые прогулки юноши у ограды их дома, отец девушки сказал влюбленному:

– Моя Лейля выйдет замуж за того, кто подъедет к особняку в золотой карете. Учти это, юноша, и не маячь перед моими окнами.

– Хорошо, я подъеду к вашему особняку в золотой карете. Только разрешите мне сделать это через год,– попросил Али.

– О, да ты, оказывается, смельчак! Что ж, подождем годик, а пока уходи, и чтобы я больше тебя здесь не видел.

Юноша низко поклонился отцу Лейли и исчез из города.

Долго блуждал он по разным странам в поисках заработка.

Дойдя до Красного моря, Али подыскал себе товарища с лодкой и стал ныряльщиком. Однажды ему посчастливилось. Возле старой разбитой раковины он нашел валявшуюся на дне жемчужину величиной с воробьиное яйцо. Она стоила, несомненно, больших денег. Но для осуществления заветной мечты юноше надо было найти несколько таких перлов или одну жемчужину размером с голубиное яйцо.

К концу сезона лова жемчуга в Красном море Али Аббас, ведя скромный образ жизни, сумел скопить несколько золотых динаров. Конечно, их никак не хватило бы на позолоту даже дверок и рессор рисовавшейся его воображению кареты.

Непредвиденная встреча с акулой разрушила все надежды юноши. Хищница едва коснулась своим острым плавником плеча Али и исчезла в порозовевшей пене набежавшей волны так же неожиданно, как и появилась. Очутившись в лодке, Али Аббас понял, что теперь долго не сможет плавать. Нужно спешить добраться до Персидского залива: оттуда все же ближе до дома. Через месяц там начнется лов жемчуга. Быть может, свершится чудо: рана заживет, и Али, как прежде, сможет нырять в голубых просторах.

Простившись с другом, юноша отправился через Багдад в Персию. Добравшись до сказочного города, в витрине одного из ювелирных магазинов он увидел рассыпанные по черному бархату крупные жемчужины. Цена показалась ему чрезвычайно низкой. Зайдя в магазин, юноша предложил хозяину свою жемчужину. Внимательно осмотрев ее, ювелир назвал весьма солидную сумму. Узнав о том, что находящиеся в витрине перлы являются искусственно выращенным японским жемчугом, Али Аббас тщательно осмотрел их и предложил обмен. За его жемчужину и динары хозяин предоставлял сто штук отборных японских зерен. Юноша подумал, загадочно улыбнулся…

И сделка состоялась.

По дороге, в одном из караван-сараев, Али продал купцу из Саудовской Аравии семь зерен по цене натурального жемчуга.

Полученной суммы вполне могло хватить на приобретение тысячи раковин.

Добравшись до Персидского залива, он купил на аукционе бочку с жемчужницами.

Высыпав их на плоскую крышу временного своего жилища, Али Аббас произвел над ними эксперименты, превосходившие по своей эффективности опыты Эдисона и Микимото. Приоткрыв створки жемчужниц, новоявленный «изобретатель» вложил в девяносто три раковины искусственно выращенный жемчуг. Через неделю, когда спекулянты стали вскрывать жемчужницы, хитрый юноша, ссылаясь на больную руку, нанял для этой несложной работы двух мальчишек. К вечеру весь поселок узнал, что неизвестному иранцу повезло так, как еще никогда никому не везло в этом заливе.

Наутро от перекупщиков не было отбоя. Али Аббас сначала отказывался от предлагаемых колоссальных сумм, потом же, тайком от всех трестов и синдикатов по скупке раковин, продал всю партию, вместе с добытой мелочью, богатому спекулянту из Палестины.

По преданию, влюбленный в красавицу Лейлю Али Аббас-оглы вернулся в Шираз в позолоченной карете, запряженной цугом четырьмя лошадьми.

Все кончилось, как и полагается в восточных сказках, свадьбой. А пострадавшему купцу мулла сказал: «Нужно знать то дело, которое тебя кормит. В твоем возрасте пора бы уже научиться отличать медузу от устрицы».

«Неверно, будто жемчуг приносит огорчения и слезы: жемчуг способствует долголетию и благоденствию. Кто его носит, того никто не обманет; он рассудочен и предохраняет от неверных друзей», – так говорится в «Изборнике» Святославовом и подтверждается Памвой Бериндой. Неправда и то, что перл есть символ любви, как пишут в Азбуковнике.

Вот какую сказку рассказывают о жемчуге на берегу Тихого океана.

У самого порта Иокогамы погиб некогда японский корабль, на котором, помимо шелков узорчатых и первосортного фарфора, находилась бесподобная жемчужина величиной с голубиное яйцо.

И стоило то яичко 200 000 иен. А принадлежало оно любимой дочке самого микадо…

Загрустила царевна, места себе не находит. Тут микадо и объявляет: кто, мол, принесет во дворец жемчужное яйцо, на дне моря найденное, того и наградит самой высокой милостью.

Много отважных юношей бросалось в бездонную пучину за драгоценным перлом, но никому из них не удалось отыскать его, а некоторые смельчаки так и не вынырнули из бездны…

Месяц прошел, другой, третий. Вдруг приходит к микадо гейша-ворожея и говорит ему:

– Нашлось жемчужное яйцо, только очень оно холодное. Как бы твоя дочь из-за него не простыла навек.

А кто его из бездны вынес, гейша-ворожея царю так и не сказала.

Узнав о находке, царевна обрадовалась:

– Приведите, – говорит, – ко мне во дворец юношу того смелого, я за него замуж выйду!

Микадо свою дочь увещевает: может, юноша тот не знатного рода и даже не самурай, а рикша простой?

– Все равно, – отвечает царевна, – выйду за него замуж.

И велел тогда микадо привести во дворец смельчака, своего зятя будущего.

Дочка микадо принарядилась, прихорошилась. Семь разноцветных зонтов над ней знатные самураи держат, а еще семь веерами ее со всех сторон обмахивают.

Привели ныряльщика. Глянула на него царевна и обмерла: на голове, словно змея клубком, тугая коса заплетена – в ту пору все китайцы косы носили. Еще раз глянула царевна, да так и затряслась вся в ознобе, даже пальчики у нее на ручках, словно льдинки, зазвенели.

Подошел микадо к незнакомцу, глянул: не китаец перед ним на колени встал (уж так у них полагается), а японочка.

– Кто ты есть, откуда и где выучилась нырять в бездонные пучины? – спрашивает микадо.

– Я, – говорит японочка, – не по своему желанию, а поневоле должна плавать и нырять, потому что я – ама, добытчица жемчужных раковин… Я тебя неясно вижу, микадо, и плохо слышу. Очень уж морская вода соленая, она разъедает глаза и растворяет серу в ушах. Ты не думай, что я старуха: мне всего двадцать третий год пошел. Пять лет назад, когда я впервые вышла на берег, была я розовой, как олеандр, а теперь стала серой и морщинистой, словно старая черепаха… Говорю тебе все это, император, не для того, чтобы разжалобить твое сердце, а потому, что не с кем мне поделиться: крабы, с которыми я часто встречаюсь на дне океана, не понимают человеческого языка…

С этими словами ама достала из складок своего кимоно перл величиной с голубиное яйцо, положила его на мраморный стол с медными драконами и молча вышла из дворца микадо.

С той поры жемчуг ни к любви, ни к ненависти никакого касательства не имеет.

Продолжение следует.