Коста ДЗУГАЕВ. Осетинская синтагма

(О НАЦИОНАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЕ МЫШЛЕНИЯ)

Философы не вырастают, как грибы из земли, они – продукт своего времени, своего народа, самые тонкие, драгоценные и невидимые соки которого концентрируются в философских идеях. Тот же самый дух, который строит железные дороги руками рабочих, строит философские системы в мозгу философов…

Карл Маркс

Летом сего года по инициативе кафедры философии Югоосетинского госуниверситета состоялось памятное собрание в ознаменование девяностолетия со дня рождения осетинского доктора философских наук Сослана Габараева. Мероприятие проходило в заполненном актовом зале ЮОНИИ, любезно предоставленном нам директором Робертом Гаглойты.

Из Москвы на чествование памяти своего выдающегося отца приехала его дочь Елена. Отмечу, что дети Сослана Шалвовича проявили ту же отцовскую талантливость: его сын Резо успешно защитил диссертацию по физике, и лишь преждевременная смерть помешала ему достичь столь же серьёзных результатов в физике, как его отец в философии. А с Еленой мне выпала удача учиться на одном курсе фортепианного отделения Цхинвальского музыкального училища, и свидетельствую, что она была лучшей выпускницей; помимо безупречной техники исполнения, её отличал обычно мало свойственный девушкам академизм – помнится, меня восхищало её исполнение самых сложных полифонических произведений Баха. Затем она столь же успешно окончила Тбилисскую консерваторию.

С основным докладом о жизни и научном наследии Сослана Габараева выступил заведующий кафедрой философии ЮОГУ Анатолий Габараев. Как водится, он рассказал биографию своего родственника, и не преминул подчеркнуть то обстоятельство, что Сослан Габараев был первым из осетин доктором философии. Его предтеча Афанасий Гассиев, хотя и должен быть, безусловно, признан философом, до уровня С. Габараева не поднялся; его роль и значение для национального мышления заключается скорее в личном примере добросовестного философствования, в указании направления общего движения мысли.

Доклад А. Габараева опубликован1, интересующиеся могут с ним ознакомиться, я же, вслед за коллегой, обращаю внимание соотечественников на одно поистине поразительное явление: в те годы в маленькой Южной Осетии, с осетинским населением порядка 65 000 человек, имелось 5 (пять!!) докторов философских наук: Сослан Габараев, Рутен Кабисов, Зелим Цховребов, Отар Джиоев и Авксентий Козаев. Вообще-то мне даже трудно это с чем либо сравнить. Не в обиду другим национально-государственным образованиям, но в СССР такого показателя не было не то что в автономиях, но и в большинстве республик – это в абсолютных цифрах, а в относительных, т. е. на количество населения, южные осетины лидировали с огромным отрывом.

Этот феномен нуждается в разумном объяснении.

Что заставляло обычных осетинских парней, многие из которых были выходцами из самых что ни на есть глухих осетинских сёл, и более того – учившихся в сельских же школах – что заставляло их стремиться туда, где требовалось предельное напряжение мысли, полная самоотдача научному творчеству?

Наверное, ответ на этот вопрос надо начинать с признания давней, традиционной, в поколениях проявляемой тяги осетин к учёбе, к образованию, к знаниям. Сейчас получение высшего образования в массовой психологии не считается таким уж значительным событием; наоборот, это стало биографической обыденностью. Но моё поколение ещё помнит, с какой гордостью наши родители говорили о своих выучившихся и получивших диплом высшего образования детях; а мой отец, к слову, ставил мне в пример своего брата Заура, из туальского селения Дзомаг поднявшегося до позиции заведующего кафедрой Московского института электронного машиностроения.

Другой причиной этого феномена следует, безусловно, назвать здоровую социальную конкуренцию. В СССР, вплоть до самого конца его существования, имелись более-менее эффективные «социальные лифты», и любой юноша, любая девушка, пусть даже из глубинки, из так называемых простых семей, могли талантом и старанием пробить себе дорогу и достичь вполне престижного социального статуса. Согласитесь, что доктор философских наук – это, как говорится, и сейчас звучит! А как звучало тогда?

Есть и ещё одна причина, которой бы лучше и не было. Заключается она в том, что у нас сложилась ситуация острой нехватки национальных кадров по «закрывающим» специальностям, а философии (с приставкой «марксистско-ленинская») в СССР уделялось особое внимание в силу идеологических причин. Ситуация же такая сложилась потому, что в 1937 – 1938 гг. грузинский НКВД уничтожил цвет югоосетинской интеллигенции, а затем в Великой Отечественной войне 1941 – 1945 гг. полегли те осетины, которые должны были бы выучиться в сороковых – начале пятидесятых годов. Такая вот национальная судьба. Поэтому эти образовавшиеся «пустоты», конечно, должны были заполняться ускоренно.

Пожалуй, на этом объясняющий перечень социально-политических причин, вызвавших к жизни столь яркий феномен Юго-Осетии как «сверхновой звезды в философии», можно считать достаточным.

Есть ли ещё какие либо другие причины, иного содержания?

Ответ на этот вопрос предполагает рассмотрение более глубокого порядка, а именно анализ специальными философскими же средствами. Постараюсь дать свой ответ, а вас, уважаемые читатели, прошу подумать и высказать, по мере возможности, ваши мнения.

Мне представляется, что народы (в этнопсихологическом аспекте) во всём их разнообразии отличаются друг от друга в том числе и наличием (или отсутствием) специфических ментальных структур, образующих как бы платформу для возникновения и поступательного развития понятийного мышления, мышления абстракциями всё более высокого порядка. Собственно, в истории философии явление перехода от мифологического, т. е. образно-эмоционального способа мышления, к мышлению понятийному, уже давно и хорошо изучено. В греческой философской традиции это увязывается с возникновением Логоса и созданием понятийного аппарата «греческого чуда» несколькими поколениями блестящих мыслителей.

Нечто подобное, насколько это можно видеть, начиналось и у наших предков, скифов и аланов. Указание В. Абаева на взаимопроникновение двух культур – греческой и скифской (аланской), деятельность Анахарсиса и схожих с ним фигур, проникновение в Аланию христианства с сопутствующим ему богословием<>sup2, наличие в Алании письменности и др. – всё это позволяет сделать осторожное предположение о том, что процесс формирования культуры понятийного мышления шёл в целом аналогично этому процессу у других крупных этносов. Катастрофа 13 – 14 вв. прервала это восходящее движение: народ, запертый в горах и ведущий тяжелейшую борьбу за выживание, к тому же пропущенный через демографическое «бутылочное горло», мог лишь сохранить минимальный набор обобщающих понятий, позволяющий элементарное мировоззренческое ориентирование…

Вхождение в состав русского государства, выбор в пользу исторического союза с русским народом позволил осетинам начать трудный процесс национального возрождения. Пожалуй, и в этом периоде работа мышления с восходящими понятийными связками, «цепочками», началась вместе с возрождением Православия у осетин. Даже церковная задача перевода Евангелия и богослужебных текстов на осетинский язык (Евангелие должно быть переведено на все языки без исключения) потребовала серьёзной работы над понятиями и терминами, их обозначающими. Затем, по мере развития образования, лучшие умы нарождающейся осетинской интеллигенции начали осваивать достижения философской классики, примерять их к национальной культуре, ставить ориентиры и цели процесса понятийного мышления.

Вообще-то, конечно, вопрос о том, есть ли в данной, конкретной этнокультурной традиции доказательно определяемая философская составляющая, является исключительно важным и далеко не простым. Что можно сказать по этому поводу о соседних народах?

Думаю, никто не станет отрицать наличие философской традиции у русских. В России она начиналась как философия религии, т. е. Православия, получила мощное развитие во второй половине 19 – начале 20 вв.; потом был «философский пароход», но и при коммунистах, при всех догматических ограничениях, философская культура мышления продолжала развиваться. Так, в СССР была сильная школа философских исследований по проблематике самоорганизации, в том числе её естественнонаучной экспликации – синергетики; когда я работал над своей диссертацией (1985 – 1988 гг.), помню, был весьма горд тем, что лишь США и Германия (ФРГ) имели сравнимый с СССР уровень соответствующих исследований. В современной России наблюдается объёмное развитие философской культуры, появляются мыслители мирового уровня, публикуются работы, выводящие русскую философию на передовой край мировой философии. Кстати, один из тех, кто внёс достойный вклад в совершающийся «философский прорыв» России – наш земляк, доктор философских наук, выходец из с. Ельтура Иван Гобозов.

Существование философской культуры следует признать у грузин (в 1988 г. в Тбилиси вышла 390-страничная «История грузинской философии (4 – 18 вв.)» (на грузинском языке)). Не владея грузинским языком, я не имел возможности самостоятельно ознакомиться с развитием грузинской философской терминологии, но при неоднократных длительных встречах с Нико Чавчавадзе и Мерабом Мамардашвили имел возможность расспросить их об этом и составить хотя бы приблизительное представление3.

С соседями по Северному Кавказу ситуация гораздо неопределённей. В советское время у этих народов, разумеется, тоже появились свои профессиональные философы, но насколько они отражают своими результатами философскую традицию своих народов, сказать затруднительно.

Здесь есть одно примечательное обстоятельство, на которое обращаю внимание не без некоторого, если позволите, «философского ехидства». Дело в том, что в отличие от фальсификаторства в создании версий своей «древней, великой и уникальной» истории, философскую традицию задним числом придумать практически невозможно4. Не тот предмет, знаете ли. Мера развития национального понятийного аппарата легко распознаётся при простейшем сравнительном анализе, и пыль в глаза соседям здесь пустить не удастся – по крайней мере так, как это делается с несчастной наукой историей, некоторые опусы читаешь и не знаешь, плакать или смеяться. Философия сама себя защищает…

Не помогают здесь и ссылки на национальные мифологии. Мифология и философия имеют сущностное различие. «Философия – системно-рационализированное мировоззрение. Системность определяет содержание философии, поиск ею единства и субстанции мироздания, а рациональность – её форму, её уровень. Афористические и иррационалистические формы философии – отклонение от нормы»5. Мифология – это не философия; но всякая достаточно развитая мифология может и должна быть предметом философского изучения с целью выявления, в первую очередь, используемых в ней обобщающих конструктов, из которых возможно развитие соответствующих понятий и доведение надлежащих из них до пределов качественной определённости – придания им категориального статуса. Это я к тому, что если у данного народа есть даже самый грандиозный эпос, то это ещё не означает автоматического появления философской культуры мышления. Наоборот, даже сейчас, в начале третьего тысячелетия, мифологические структуры, миф как инструмент, как концепт, чрезвычайно эффективно используется для управления массами людей6. Опаснейший пример из современной осетинской действительности перед глазами: осетинам (начиная с молодёжи, с подростков) определённая группа лиц внушает идею построения «сильной независимой Республики Южная Осетия», что является мифом, исчезающим при первом соприкосновении с мышлением не мифологическим, а рациональным; акт же рационального мышления немедленно обнаруживает её (этой идеи) невменяемость.

Вместе с тем развитая, «разветвлённая» мифология, несомненно, является одним из важнейших элементов ментальной матрицы, производящей философские системы. В этом плане совсем не случайной представляется мощность философской традиции у греков – обладателей одной из наиболее впечатляющих мифологий. Читателям интересно будет узнать, что наиболее развитая и совершенная категориальная конструкция имеется в индийской философской традиции7, и индийская мифология – величественна. Но ведь и нартиада стоит в этом ряду.

Так есть ли у осетин своя история философского мышления?

Она есть, в силу указанных исторических обстоятельств она развивалась прерывисто, зигзагообразно, с попятными движениями. Во второй половине двадцатого века осетинская философская мысль провела большую подготовительную работу для осуществления рывка на качественно новый уровень. Пять докторов философии в одной лишь Южной Осетии! И, что знаменательно, первая же публикация первого осетинского доктора философии – «Философские взгляды Коста Хетагурова», развёрнутая впоследствии в монографию «Мировоззрение К. Л. Хетагурова» (1959).

Отдельно следует отметить монографию Рутена Кабисова «Из истории и теории категорий философии» (2003); наряду с «Искусством спора» (1984), представляющим собой, по сути, пионерное исследование по эристике, эта работа может достойно представительствовать уровень философской мысли Осетии на любом мировом форуме.

Но особое место, что и говорить, занимает «Русско-осетинский философский словарь»8 (1995), подготовленный на кафедре философии ЮОГУ по его инициативе, он же выполнил основной объём работы. Работа над ним началась за двенадцать лет до того, и для её завершения Рутену Семёновичу понадобились, видимо, не только гражданственность и патриотизм, не только научная добросовестность, но и чисто осетинское упрямство. Здесь ведь важен исторический и политический контекст: осетины на Юге Осетии провозгласили Республику 20 сентября 1990 г. как совершенно необходимый инструмент политической самозащиты; выдержали изнурительную полуторалетнюю войну с грузинским национал-экстремизмом, в очередной раз получившим государственную базу в Грузии; в тяжёлой борьбе, с горькими потерями, победили послевоенный криминал; в нищете и полной экономической разрухе сумели создать дееспособные госструктуры… И вот в эти времена упрямая воля к жизни проявляет себя в создании философского словаря. Приятно сейчас вспомнить, как я писал тогда об этом событии: «Он издан у нас здесь, и этот малоприметный факт при пристальном к нему внимании начинает звучать фанфарами победы: в Южной Осетии, прошедшей через ад, зримо обозначилось неостановимое стремление к высотам духа»9.

Конечно, это был по своему смысловому содержанию и идейной направленности «переходный» словарь, и сам Р. Кабисов это знал. Пишу об этом достоверно, потому что перед уходом из жизни ему ещё довелось принять участие в работе над новым осетинским философским словарём, подготовленным кафедрой философии ЮОГУ и изданным ровно двадцать лет спустя. На сей раз инициативу взял на себя нынешний завкафедрой Анатолий Габараев.

Но прежде чем рассказать о словаре, предлагаю взглянуть на проблему развития национальной культуры мышления, применив понятие «основного текста».

Под «основным текстом» будем понимать словесный конструкт, устойчиво фиксирующий систему фундаментальных (обобщающих, предельных, смыслообразующих) понятий, имеющий длительную (в поколениях) воспроизводимость, распространённый в человеческой общности (в нашем случае в осетинском народе (этносе)) в достаточной мере для обеспечения своего доминирования.

Очевидно, что в Осетии до начала (или возрождения, если кому так больше нравится) христианской миссии «основным текстом» выступала Нартиада, получившая уже в Новое время письменную фиксацию на основе кириллической графики. Циклы сказаний «Даредзантё» и «Царциатё» не имели функции формирования у новых поколений осетин миропонимания, хотя имеют непреходящее культурологическое значение.

С появлением Православия (и Ислама; история взаимоотношений двух этих высших религий в Осетии – отдельная тема) Нартиада начала отходить от позиции безраздельного господства в умах, всё более утрачивая свою смыслообразующую функцию для народных масс и смещая акцентировку в сторону литературно-этического влияния. В этот период роль «основного текста» всё более начала приобретать Библия (соответственно для осетин-мусульман – Коран), т. е. канонически-религиозные тексты.

Затем в Осетии просиял Коста Хетагуров, создавший силой своего гения ещё один «основной текст» – «Ирон фёндыр». Литературоведческий анализ «основного текста» К. Хетагурова (точнее, всего его творчества в целом, ядром которого является «Ирон фёндыр») в национальном литературоведении можно признать вполне состоявшимся, чего никак нельзя сказать об анализе смыслообразования философскими средствами, хотя некоторое начало этому положено. Тому виной опять таки привходящие историко-идеологические обстоятельства: в СССР методология анализа текстов К. Хетагурова обязана была основываться на классовом подходе, в рамках которого он записывался в социал-демократы, а религиозное содержание его произведений заведомо исключалось из рассмотрения. В нынешней России, в соответствии с новыми веяниями, его стараются записать в истые православные христиане, иконизируя его образ и ведя дело к признанию его в качестве святого. Разумеется, «основной текст» К. Хетагурова действительно пронизан православными мотивами, также как и мотивами борьбы за социальную справедливость; но философское рассмотрение его «основного текста» требует прежде всего понятийно-категориального анализа, и эта задача по сей день остаётся невыполненной. Между тем влияние «основного текста» К. Хетагурова огромно, с ним можно сравнить разве что взрывной рост влияния творческого наследия А. Пушкина при сталинизме, когда многомиллионные тиражи его стихов и прозы, издаваемые в рамках политики народного образования и просвещения, выдвинули творчество А. Пушкина почти что на полноценную позицию «основного текста» для русского народа в 1920 – 1940 гг.

В СССР коммунистическое руководство устранило Библию (и Коран) как «основной текст». Народам СССР, и осетинам в их числе, силовым порядком начали навязывать идею коммунизма. С «основным текстом» при этом имелись серьёзные проблемы. Первоначально он выступал в виде адаптированных для широких масс трудов Маркса и Энгельса, установочных (программных) выступлений вождей Российской революции. Необходимость его внятного оформления, кристаллизации в виде фиксированного и структурированного контента хорошо осознавалась высшим руководством. Есть достаточно надёжные свидетельства того, что И. Сталин готовил глубокую реформу идеологии советского коммунизма под послевоенные цели развития страны, стремительно усиливающейся культурно, экономически и военно-политически, но не успел провести это преобразование (нечто аналогичное позже в Китае сумел сделать Дэн Сяо Пин). После него эту задачу попытался решить Н. Хрущёв, по требованию которого был быстренько составлен (так и хочется написать – сляпан) текст под названием «Моральный кодекс строителя коммунизма»; как и практически все его начинания, этот «кодекс» постигла та же жалкая участь – «основным текстом» он не стал и не мог стать (даже Г. Зюганов признал его ухудшенной перелицовкой Нагорной проповеди), что же касается Программы КПСС, в том числе в её последней редакции на 27 съезде партии (1986), и тем более Устава КПСС, то эти тексты в условиях повального разложения партийного и государственного аппарата имели псевдоритуальное значение и послужили, по сути, ускоренному убиению социалистического строя, а вместе с ним и хорошей страны, в которой выросло старшее поколение ныне живущих. Да они и не планировались в качестве «основного текста»: в том-то и дело, что была проиграна именно смысловая борьба с Западом, причём в последние годы обнародуется немало информации о том, что это всё более походило на игру в поддавки. «Основной текст» Запада на тот исторический период возобладал, имея своим разящим острием философию постмодернизма.

Что в этом смысле можно сказать о наличном состоянии вещей в Осетии?

Прежде всего то, что доминирующего «основного текста» у осетин нет. Есть сложное и противоречивое взаимодействие нескольких претендентов на позицию «основного текста», взаимодействие, схожее с хаосом, с «белым шумом».

Нартиада, очевидно, в сегодняшней действительности таковым текстом быть не может, хотя и сохраняет довольно значительное влияние на умы осетин. Хорошо, что эпос изучают в детских садах, школах и профильных факультетах вузов Осетии, но развития высшей культуры мышления он почти никак не касается.

Ближе к теме находится Православие, православное богословие развило сильную и целостную понятийную систему, способную противостоять «основному тексту» Запада (отсюда и целеуказание З. Бжезинского; для «основного текста» Запада после победы над коммунизмом остался последний, эсхатологический враг – «основной текст» Православия). Для осетин, однако, усвоение в национальном мышлении, т. е. на родном языке, понятийной системы Православия только-только начинается. Ислам же, насколько мне известно, такой задачи не ставит в принципе: там понятийное развитие признаётся необходимым на арабском языке, где оно действительно получило весьма высокое развитие.

Дело ещё и в том, что сама религиозная организация смыслов отличается от принципа решения философской задачи выстраивания понятийно-категориальной пирамиды. Религия – не философия. Есть философия религии10, но не может быть религии философии. На всякий случай приношу извинения за напоминание азбучных для сколь-нибудь образованного человека истин.

«Основной текст» К. Хетагурова также не решает задачи выхода на верхние этажи абстрактного мышления, так как обобщающие понятия и категории заложены в него имплицитно, т. е. скрыто, проявляя себя в литературно принятых формах и приёмах, как это и должно быть у гениального поэта (писателя). Зато этот «основной текст» продолжает оказывать сильное влияние в плане формирования аксиологической составляющей национальной культуры мышления, эмоционально-психологической стороны осетин как этноса. Нельзя не отметить, что действие (применение) этого «основного текста» в системе образования иногда мало продумано. Совсем не случайно наш деятель культуры Тамерлан Дзуццов призвал обратить внимание на преподавание стихотворения «Додой», и даже назвал его в целях полемической акцентировки «закодированным проклятьем осетинскому народу». С Т. Дзуццовым можно спорить или соглашаться, но он прав в главном: с «основным текстом» непродуманное обращение недопустимо11.

Предпринимаются также небезынтересные попытки в течение ряда лет воссоздать, дешифровать, реконструировать, разработать (нужное подчеркнуть) «древнюю осетинскую религию Уасдин». По этому поводу приходится слышать весьма разные мнения и оценки, но в данном рассмотрении интерес представляет не собственно религиозная догматика «нашей исконной религии», а понятийный аппарат, предлагаемый для её развёртывания. Очевидно, имеет место попытка создания нового (или, в представлении её активистов, воссоздания старого) «основного текста», призванного перестроить под себя национальное бытие осетин. Что ж, время покажет, насколько это серьёзный замысел.

Таким образом, логика нашего рассмотрения с неизбежностью выводит на необходимость сугубо философской работы по подъёму уровня осетинского понятийного мышления до соответствия требуемому в современном мире. Думаю, мы не до конца отдаём себе отчёт в серьёзности этой работы.

Позволю себе грубоватую аналогию. Умный человек, как правило, успешнее дурака; так и среди народов – умные народы, т. е. развившие в себе высокую культуру мышления, всегда конкурентоспособнее тех народов, которые не удосужились этим заниматься. Настаиваю на том, что в современном мире именно мозги являются главным и совершенно обязательным условием выживания; если мозгов не хватает, народ не спасут от исторического поражения ни жертвенный героизм, ни надрывный труд, ни щедрые природные ресурсы и т. п. – разве что чудо Божие. Нет мозгов – нет понимания того, что укрепление морали в народе, т. е. воспитательная деятельность государства, это не благое пожелание, а суровая необходимость; и вот исчезает из высшего образования курс этики, и иные осетины начинают называть своих девушек тёлками. Нет мозгов – и народ позволяет богатеям отравлять и разрушать свою среду обитания, не заботясь о здоровье своих детей, дышит тем, чем нельзя дышать, ест и пьёт отраву. Нет мозгов – и народ уменьшается, неумолимо уменьшается в численности, лишая себя по собственному недоумию будущего, освобождая место для более дальновидных соседей.

Вообще говоря, есть возможность как бы обойти эту необходимость национально-осетинской философской работы. Для этого надо оставить осетинскую существующую понятийную систему в покое и перейти на русскую культуру философского мышления, благо русский язык у нас второй родной. Уровень современного русского философского мышления заведомо достаточен для решения осетинских национальных прикладных проблем; дело облегчается ещё и тем, что Россия – национальное (в гражданском, а не этническом смысле) государство осетинского народа. В этом варианте высокоинтеллектуальный авангард осетин автоматически приобретает как минимум составную (осетино-русскую, русско-осетинскую) идентичность, а как максимум самопричисляет себя к русской интеллектуальной элите, оставляя осетинскую идентичность с её языком, танцами и одеждой в качестве некоей фольклорной дани этническому происхождению. Такое явление – не редкость для малочисленных народов, вовлечённых в цивилизационное созидание суперэтноса.

Но если ставится задача развития осетинской культуры философского мышления – а задача именно так и ставится – то придётся идти своим путём.

Итак, необходимость развития национальной осетинской культуры мышления. Словарь – тот фундамент, без которого приступить на практике к решению этой задачи невозможно. Когда Анатолий Габараев поставил перед кафедрой цель создания нового словаря, с опорой на «кабисовский» словарь 1995 г., и запланировал её как годовую научную деятельность, мы полагали, что надо будет выполнить не более чем техническую работу. Всё оказалось, однако, гораздо проблематичней.

Не буду здесь излагать подробности, все члены кафедры свои задания отработали, но в итоге, как это обычно бывает в каждой такой большой коллективной научной работе, А. Габараеву и мне пришлось в течение пяти месяцев каждодневного каторжного труда глубоко переработать все пятьсот с лишним страниц словаря, имея ввиду успеть издать его к 25-летию нашей Республики. По мере продвижения предмет наших усилий обнаруживал себя во всё новых и новых аспектах.

Прежде всего о языке. Нам пришлось с затруднениями, с некоторым даже страхом, собравшись с духом, решиться на маленькую филологическую революцию в написании терминов. Начиная с самого названия философии, написание которой на осетинском языке осуществлялось обрезанием: «философи». Мы решили писать «философонад». Вместе с тем несколько заимствованных в русском языке терминов, имеющих также сильно укоренённую традицию использования в осетинском языке, мы решили не менять (по крайней мере, пока).

Произведена «департизация» словаря, т. е. мы отказались от позднесоветского марксистко-ленинского идеологического догматизма (ряд статей при этом был снят), сохранив при этом научно ценную составляющую марксизма: методологию классового анализа общественно-политических процессов, периодизацию истории по общественно-экономическим формациям и т. д. Отмечу (уже далеко не в первый раз), что деидеологизации, как она прописана в российской Конституции, как раз и есть губительная для страны идеология; очевидно, что государство обязано предложить гражданам идеологию, адекватную целям безопасности и развития, сохраняя при этом государственными же гарантиями возможность свободного выдвижения и обсуждения идеологических альтернатив.

Всегда, где это было возможно, мы старались найти осетинский термин для обозначения философских и общенаучных понятий. Должен признаться, что разрешающая мощность осетинского языка оказалась гораздо выше, чем ожидалось – это было приятным открытием. У нас остались без осетинских терминов очень немного понятий.

Сохранив понятийно-категориальный корпус европейской классической философии, мы добавили в словарь также и ряд понятий новейшего времени. В словаре отражены также основные философские школы других цивилизаций.

Наконец, в словарь включены статьи, отражающие некоторые базовые понятия осетинской духовно-мировоззренческой традиции. Наряду с тем, что в словарь включены статьи о докторах философских наук – осетинах, это обстоятельство даёт нам право называть словарь не просто философским словарём на осетинском языке, но именно осетинским философским словарём.

Таково краткое описание смысловой конструкции словаря. На 480 страницах книги разместилось 803 статьи12.

На кафедре философии ЮОГУ в ходе рабочих обсуждений словаря высказывались различные мнения, иногда бывали дискуссии, ряд статей уточнялся и дополнялся. Кафедра рекомендовала словарь к публикации, но сейчас никто лучше нас не видит достоинств и недостатков словаря: да, сделано многое, но главное ещё предстоит сделать.

Презентация словаря запланирована на сентябрьские празднования 25-летия провозглашения РЮО на Юге, и в ноябре на Севере Осетии, приблизительно возле Дня философии. После презентации нам предстоит организовать общеосетинский интеллектуальный процесс по усовершенствованию осетинского философского словаря.

Делаться это должно прежде всего через профильные кафедры вузов Осетии, протокольными решениями с контролем исполнения. Результаты кафедральных работ мы просим доводить до нашего сведения: либо на электронный адрес ЮОГУ, либо напрямую на мой электронный адрес13. Кроме того, мы заинтересованы в максимально широком ознакомлении со словарём не только коллег, но и каждого интересующегося данной тематикой осетина. Заверяю, что любое соображение, дополнение, замечание, поступившее к нам, будет самым тщательным образом рассмотрено на рабочих заседаниях кафедры и ответ в обязательном порядке будет дан. Для обеспечения свободного доступа к тексту словаря через Интернет он будет размещён после презентаций на сайтах ЮОГУ и Центра информационных технологий «Интеллектуальные ресурсы» (iarir.ru). Возможно, будет создана специальная Интернет-площадка для коллективной работы над словарём в режиме реального времени.

Предстоит выполнить большой или очень большой объём работы, решить ряд нетривиальных задач, и добиться консенсуса ответственного большинства по результатам общенародного сотворчества. В качестве характерного примера могу назвать необходимость нахождения (институирования) осетинского терминологического адеквата кардинальному понятию «абсолют». Для филологов могу назвать, например, задачу нахождения осетинского термина для аориста (в церковнославянском – «бе»); ведь применение глагольной формы «был» («было») по отношению к понятию Бога (как это нынче в синодальном переводе Библии14), строго говоря, недопустимо – так как само время создано Богом, т. е. Он вне времени («над» бытием). Да что говорить: любой учёный, видящий выход своей научной дисциплины через предельно общие понятия на философию, может и должен внести свой вклад в это «общее дело».

В этом месте нашего рассмотрения наиболее внимательные из вас, уважаемые читатели, видимо, догадаются, к чему я веду в конечном счёте. Да, вы правы: нам предстоит увенчать это общеосетинское мыслительное усилие созданием «основного текста» для Осетии 21-го века.

Учитывая же специфику философского знания, я бы даже сказал, что это должен быть – и будет – «основной текст основных текстов» осетинской культуры современности. Речь идёт, как на это указывалось выше, о решении задачи восхождения, подъёма национально-осетинской культуры мышления на качественно новый уровень.

Сможем, справимся ли?

Уверен – да.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Габараев Сослан Шалвович – первый доктор философских наук в Осетии // Южная Осетия. 9. 7. 2015; http://ugo-osetia.ru/index.php/society/item/4941-gabaraev-soslan-shalvovich-pervyj-doktor-filosofskikh-nauk-v-osetii

2 Некоторые ключевые сакральные понятия в осетинском языке были заимствованы из метафизики Иудаизма.

3 К сожалению, у меня нет, к примеру, знакомых киргизских философов; было бы интересно обсудить с ними киргизскую философию, о которой издано учебное пособие: Акмолдоева Ш. Б., Ашимов И. А., Бекбоев А. А., Ботоканова Г. Т. Кыргызская философия: уч. пособие для студентов высших учебных заведений / под науч. ред. д-ра пед. наук Т. В. Панковой. Бишкек, 2010.

4 Примечательная работа по вопросу: Иванова И. И. К вопросу о природе философии: парафилософия, метафилософия, псевдофилософия // Философия и общество. № 3, 2012. С. 175 – 185. Главный редактор журнала – И. Гобозов.

5 Чанышев А. Н. Философия Древнего мира. М., 1999. С. 13.

6 См., напр.: Малинова О. Ю. Миф как категория символической политики: анализ теоретических развилок // Полис. Политические исследования. 2015. № 4. С. 12 – 21.

7 См., напр.: Дугин А. Абсолютная родина. М., 1999. Гл. 2. Планы метафизики. С. 17 – 29.

8 «Культура тех наций и народов, – пишет в предисловии Р. С. Кабисов, – которые ещё не достигли уровня хотя бы усвоения достижений мировой философской культуры на своём собственном языке, не говоря уже о создании собственной философии, не может не испытывать издержек малокровия, если не комплекса неполноценности» (с. 3). Добавлю, что одна из лучших его работ также посвящена непосредственно осетинской философской проблематике – «О мировоззренческих мотивах в осетинском нартском эпосе» (1972). В 2007 г., к проведению 6-го съезда «Стыр Ныхас» в Цхинвале, Р. Кабисов написал свою программную работу «О судьбе осетинского языка, культуры и народа в свете исторического прошлого, настоящего и будущего».

9 Мыслим, следовательно – существуем // Южная Осетия. 21. 3. 1996.

10 У нас, к сожалению, очень мало известно наследие философов-религиеведов; и тем более мы почти ничего не знаем о той интеллектуальной борьбе, которая ведётся в наши дни, в том числе и на Западе. Кто слышал, например, об Алвине Плантинге (недавно переведён, наконец, его 500-страничный «Аналитический текст»; о А. Плантинге см.: Храмов А. Философ, воскресивший Бога. Алвин Плантинга создал в академических кругах «последний бастион теизма» // НГ-религии. 15. 07. 2015))? А ведь в англо-американской интеллектуальной традиции философии религии он произвёл примерно такую же революцию, какую в политтехнологии совершили Джин Шарп с его «цветными революциями» или Джозеф Овертон со своим «окном».

11 Показательны, например, размышления одного из стратегов Ислама, бывшего руководителя Малайзии Махатхира Мохамада: «Он говорит, что толкования смысла слова «чтение» в Коране в Средние века привело к падению образованности мусульман и, следовательно, к их научному и техническому отставанию от стран Запада. Если во времена пророка Мухаммеда под «чтением» понималось чтение вообще, мусульмане с удовольствием читали трактаты древнегреческих философов и учёных, что привело к восхождению исламской цивилизации на такие научные вершины, которые не снились Европе того времени, то в Средние века слово «чтение» стало толковаться лишь как постижение священных текстов, что привело к падению уровня образованности исламского мира в целом» (Коткина О. Технократ на страже ислама // НГ-религии. 17. 06. 2015).

12 А – 77, Ж – 55, Б – 32, В – 10, Г – 35, Д – 30, Дж – 2, Дз – 3, Е – 1, З – 21, И – 46, К – 45, Къ – 12, Л – 24, М – 38, Н – 31, О – 11, П – 47, Р – 27, С – 53, Т – 32, У – 16, Ф – 56, Х – 28, Хъ – 6, Ц – 12, Ч – 5, Ш – 1, Э – 44, Ю – 1, Я – 2.

13 e-mail: yogu@mail.ru. Мой адрес: kostadzugaev@mail.ru.

14 «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и
Слово было Бог» (Ин. 1, 1).