ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ:
Семья. Детство. ГИТИС
Л.Г. Вы родились в Пятигорске 2 ноября 1927 г. Остались в памяти какие-то яркие картины, события тех лет? Расскажите о вашей семье. Были в роду актеры?
В.Х. Помню наш дом в Пятигорске. Тогда раскулачивали, и у деда отобрали дом, где мы жили. Когда мне было три года, семья переехала в Москву. Там в Харитоньевском переулке у бабушкиной сестры был флигелек одноэтажный. Рядом во дворе стояли дома, которые раньше им принадлежали, а флигель был для служебного персонала. Там нашей семье и выделили одну комнатку.
Бабушкина сестра, тетя Люба, парализованная, ездила в коляске, а ее муж, Петр Силыч Сибирцев, был толстовец, в годы репрессий каким-то чудом его не тронули. Отец мой, Старченко Вячеслав Иванович, сперва работал на железной дороге, затем окончил Институт тонкой химической технологии (МИТХТ), где готовили инженеров (сейчас это Московский Государственный Университет Тонких Химических Технологий им. М.В. Ломоносова). Папа стал работать начальником отдела труда на заводе «Каучук». Завод строил дом для своих рабочих, и мы получили в коммунальной квартире одну комнату из трех. Вторую комнату занял заместитель директора завода, Федор Федорович Гамынин, а третью – главный электрик завода Некрасов. Мы жили со всеми одной семьей, дружно.
Я помню, как мы переехали в свою комнату. Как мы с мамочкой (Акимова Антонина Степановна – Л.Г.) ездили с Чистых прудов на трамвае. Я гляжу в окно и информирую обо всем, что вижу, под свой незатейливый мотив: «Вот бежит одна собака, тетя рядом с ней идет…» Сочиняла.
Л.Г. Как важно, когда ребенок растет в атмосфере любви. Вы были избалованным ребенком?
В.Х. Нет, избалованной не была. Хотя мне уделяли большое внимание, особенно отец. Он показывал мне созвездия разные, мы очень много читали. Мы с ним обязательно вечерами гуляли по Девичьему полю, пели: «Как ныне сбирается вещий Олег отмстить неразумным хазарам: их села и нивы за буйный набег обрек он мечам и пожарам. Так громче, музыка, играй победу! Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит… Так за царя, за Русь, за нашу веру мы грянем дружное “Ура! Ура! Ура!”» (фрагмент из спектакля «Дни Турбиных» – Л. Г.).
Л.Г. Хорошо, что у вас не оказалось слушателей, ведь время-то было…
В.Х. Да, тридцатые годы!.. Могли ведь и отец, и вся родня за одно стихотворение пострадать. Время сложное было!.. Помню еще, как мама сшила мне великолепное платье из подкладки старого дедушкиного сюртука. Это была тонкая шерстяная шотландка в яркую клетку. Тогда же было очень сложно с материей, одеждой, и подарок, который мне сделали мамины золотые руки, радовал меня много лет. В один из праздничных дней папа принес пригласительный билет в клуб «Каучук» на детский утренник. И вот мы пришли в клуб. Даже помню, что сидели на 3-м ряду сбоку, я у мамы на коленях. Началось представление, и ведущий говорит: «Милые детишки, девчонки и мальчишки! Прежде, чем начнется наша программа, мы приглашаем на сцену всех, кто может петь, читать стихи и танцевать!» Я вскочила и побежала на сцену. Мама закрыла лицо руками в страхе, что я начну петь Вертинского. Я же пела весь репертуар папы и дяди Жени:
Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?
Куда ушел ваш китайчонок Ли?..
Ведущая спрашивает:
– Как тебя зовут?
– Лера Старченко.
– Что ты будешь читать?
– «Вот качусь я на коньках, разгорелись ушки,
Рукавицы на руках, шапка – на макушке!..»
Это было мое первое сценическое выступление и первые аплодисменты. Я сажусь к маме, она облегченно вздыхает: «Никуда тебя больше не отпущу!»
Л.Г. Артистические способности проявились у вас довольно рано. А были в роду актеры?
В.Х. Моя бабуля, папина мама, когда-то мечтала стать актрисой, но социальное положение (она была генеральская дочь) не позволило ей это сделать. Она удивительная была, придумывала для нас чудесные вечера, собирала у себя всю нашу фамилию. Украшение елки тогда преступлением считалось, буржуазным праздником. А у нас всегда была на Новый год елка, устраивались концерты. Отец прекрасно пел, даже в Гнесинку поступал, а его брат, дядя Женя, окончил Гнесинку. Они составляли замечательный дуэт. Играла им тетя Нонна, я занималась декламацией, исполняла тургеневское «Как хороши, как свежи были розы». У бабушки был целый набор нот – романсы А. Вертинского, А. Вяльцевой, Ю. Морфесси, В. Паниной, Н. Фигнера. На все семейные концерты готовили программу с мелодекламацией, романсами.
Л.Г. Как проходили детские годы?
В.Х. В 1938 году родилась моя сестра Света, семимесячной, поэтому все внимание семьи переключилось на нее. Напротив наших окон был сад Мандельштама, рядом располагался штаб Военно-Воздушных сил, первый медицинский институт, Институт тонкой химической технологии и Пединститут – это все была наша Пироговка. А в саду Мандельштама работали кружки детской художественной самодеятельности. В 10 лет меня туда отвел папа.
Дети читали:
От края до края, по горным вершинам,
Где вольный орел совершает полет,
О Сталине мудром, родном и любимом,
Прекрасную песню слагает народ».
А я пришла и прочитала К. Бальмонта:
«Заводь спит. Молчит вода зеркальная.
Только там, где дремлют камыши,
Чья-то песня слышится, печальная,
Как последний вздох души…
Конечно, меня сразу взяли в кружок художественного слова, еще я ходила в балетную студию.
На московском конкурсе чтецов, где я читала стихотворения в opnge И. Тургенева, жюри под председательством знаменитого артиста Д. И. Журавлева отметило меня первым местом.
Как-то в Политехническом институте устраивали вечер, посвященный Сергею Михалкову. Наша руководитель Ольга Николаевна Фомина назначила меня ведущей. Пришел Михалков со своим пятилетним сыном Андроном. Его тоже включили в наше выступление «Дядя Степа». Он должен был говорить: «Дайте мне такую маску, чтоб никто не узнавал». Его поставили на стул и вместо «маску» Андрон сказал «носку», и все смеялись.
Актерское начало, видимо, передалось мне с генами от Антонины Петровны, моей удивительной, чудной бабули. Своей сестре, тете Лизе, она часто говорила: «Лизочка! Давай споем дуэтом, давай споем!» Они пели и на грузинском языке, и на русском. Это мое детство…
Л.Г. Что вы помните о войне? Как она коснулась вашей семьи?
В.Х. Война всех коснулась. Когда враг подошел близко к Москве, папин завод эвакуировали в Свердловск. Отца с группой оставили взорвать завод, если понадобится.
Конечно, жили тревожно. Мама в юности перенесла гнойный плеврит и начинала захлебываться кровью, как только слышала сигнал воздушной тревоги.
Родные, жившие в Пятигорске – дедушка с бабушкой, сестра мамы – тетя Варя, уговаривали маму выехать туда, так тревожились за ее здоровье. «Умирать будешь на родине», – написала тетя Варя. И в апреле, несмотря на запрет отца, который утверждал, что немец повернет на юг, мы все-таки уехали из Москвы в Пятигорск. Как я удивлялась, увидев сливочное масло и обилие фруктов на базаре! Но наша радость была недолгой: в августе в Пятигорск въехали без боя немецкие танки. Помню голых по пояс солдат с металлическими бляшками на груди. Издали приказ, чтобы все эвакуированные встали на учет. Но дед сказал: «Ни шагу!», и мы ходили на хутор ночевать к нашему соседу.
Моя тетя похоронила сына. Я помню его фотографию в военной форме. Тетя сама работала операционной сестрой в госпитале. Когда немцы заняли город, они ворвались во двор госпиталя, обстреляли его. К ним вышли тетя и главный хирург, который получил медицинское образование в Берлине и прекрасно знал язык. Он заговорил на немецком языке, но его все равно расстреляли, когда узнали, что он еврей.
А тетя Варя забрала с собой каким-то образом двух раненых, выходила их, спасла.
В декабре в Пятигорск вошли наши войска. Они шли через дом деда. Он хоть и был саманный, но украшал его чудесный сад. И дед всех одаривал фруктами. Один солдат, совсем молоденький, оказался моим соседом по московской Пироговке, жил недалеко от нас. Было удивительно встретить его там.
А на третий день прилетел брат мамы, дядя Вася, служивший в Сталинграде, полковник инженерных войск. Он посадил нас – и в аэропорт. Мы полетели в Сталинград с группой нефтяников. У нас – ни пропуска, ни разрешения. Дядя остался в Сталинграде, мы летим дальше, в Москву. Как только приземлились, спрашивают документы. Мама отвечает, как учил дядя – что документы остались у него. Вся группа нефтяников подтверждает это, и мы, наконец, едем домой. Никто о нашем приезде не знал. Папа приходит домой с работы, увидел нас, и с ним случился обморок. Вот такое довелось пережить!
Л.Г. А в Москве у вас началась другая жизнь…
В.Х. Там при школе был районный трудовой отдел. За работу нам давали трудовые карточки. Мы шили простыни, белье. Я вышивала. Окончили школу в 1946 году. Особых вопросов – куда поступать – у меня не было. Я решила, что должна учиться только в студии Художественного театра, потому что это был мой любимый театр, девчонкой я смотрела все его спектакли, особенно «Синюю птицу» – несколько раз. И еще почему-то Художественному театру поклонялась моя мама. Сдала туда документы.
Экзамены в три тура проходили. После первого тура ко мне подходят выпускники МХАТовской первой студии. Помните, был популярный певец Владимир Трошин? Он выразил мне свое восхищение. Первый тур, второй, третий… Читаю любимые вещи – Короленко, Тургенев…
Потом смотрю – а в списках моей фамилии нет. Не прошла! Отобрали другую, племянницу Еланской Толмачеву. Там же были Юра Никулин, Ролан Быков – тоже не прошли. Актер Вербицкий мне говорит: «Не огорчайтесь! Блату нет начала и конца – вот как этой колонне, которую обойдешь – и ни начала, ни конца».
Здесь же к нам подошел человек: «Ребята! А не хотите вы заняться новым искусством? У нас есть неофициальная студия». Мы хором:
– Да, хотим!
Это был Боря Киселев, помощник Константина Наумовича Воинова. Вам это что-то говорит?
Л.Г. Воинов К.Н. – кинорежиссер, сценарист, актер. Снял фильмы: «Сестры», «Молодо-зелено», «Дядюшкин сон», «Дача», «Рудин», «Женитьба Бальзаминова» и др.
В.Х. Он учился у Н. Хмелева. Был талантливым сценаристом, работал в театре им. М.Н. Ермоловой, в театре им. Моссовета. Мы пошли к нему на конкурс. Там был такой порядок: сначала ты условный член студии, затем действительный. Целый год искали место для наших занятий. Но занимались мы увлеченно, много. Воинов стремился создать современный театр, который бы поднимал какие-то проблемы. Новый театр – искренний, достойный современности. В этой студии у Воинова были уже Толя Эфрос, Жора Юматов, Сережа Колосов – студенты ГИТИСа.
Мы стали работать над пьесой «Возвращение», которую написал Вениамин Цесарский. Он служил в особом подразделении Медведева в партизанском отряда Ковпака, в невероятно трудных условиях спасал жизни людей, был хирургом. Когда мы были готовы, обратились к Сергею Герасимову с просьбой, чтобы он нас посмотрел. Заведовала у нас литературной частью Майя Вачнадзе, грузинка. В ее квартире на Кропоткинской мы показывались Герасимову. Он придирчиво смотрел программу, потом предложил: «Всех взять не могу, буду брать выборочно». Мы посоветовались и решили: «Или всех, или никого!». И все поломалось.
Тут наступает новый учебный год, и я думаю: что же мне делать? Ребята учатся в ГИТИСе, я тоже собралась поступать туда. Сдала документы. Курс набирал Иосиф Моисеевич Раевский.
Л.Г. Он заведовал кафедрой актерского мастерства в ГИТИСе, подготовил несколько национальных курсов, в том числе осетинский, кабардинский, эстонский. Его учениками были Людмила Касаткина, Марк Захаров, Александр Абдулов и многие другие известные актеры.
В.Х. Он был талантливым педагогом, режиссером, народный артист СССР, заслуженный деятель искусств Северо-Осетинской АССР (1946 г.).
Я пошла на специальные экзамены, сдала. Потом экзамен по истории. Беру билет – три вопроса. Два я знаю, а третий – «Реформы Алексея Михайловича». Вы знаете, кто это?
Л.Г. Это второй русский царь из династии Романовых, отец Петра I, еще его называют Тишайшим.
В.Х. Тогда мы не знали о нем. Я потом узнала о его реформах: церковной, денежной, таможенной, налоговой, военной. Я сдуру, ответив на два вопроса, честно призналась, что третий не знаю. И сама же спросила: «Вы, наверное, не удовлетворены моим ответом?» Тем самым я сама поставила себе двойку. Думаю: «Все! пойду в университет!» Через несколько дней иду забирать документы. Навстречу – Раевский И.М.
– Старченко! Вы почему не на занятии?
– Я же историю провалила!
– Что?..
Он собрал преподавателей: Абалкин, Мокульский, Орлов, и у ректора Горбунова устроил еще один экзамен.
– Читайте!
– «Я в этом году совсем не отдыхала, потому что бабушка была больна, и я не смогла ее оставить…» (отрывок из романа В. Каверина «Два капитана» – Л. Г.). Сперва они подумали, что я им рассказываю о себе и сочувственно закивали. Потом только они догадались, что уже читаю. Я их этим отрывком взяла! Уже на следующий день я сидела на занятиях, а потом стала Сталинской стипендиаткой. На весь институт было пять Сталинских стипендий, из них одна была у Хугаева, вторая – у меня.
Л.Г. Как вы познакомились?
В.Х. Хугаев признавался, что заметил меня еще на экзамене. Но познакомились мы в конце первого курса. У меня была «Русалка» Пушкина. Она, видимо, и определила мое амплуа трагической актрисы.
У нас была традиция: лучшие работы собирались в программу – актерские, режиссерские, оперные, балетные. И все делали один большой концерт. Мы с моим дорогим товарищем попадаем туда. Так получилось, что мы сели рядом. Поглядели друг на друга – и все! После этого он уже не отходил от меня.
Когда он прочел мне:
«Весь мир – мой храм, любовь – моя святыня,
Вселенная – отечество мое…»,
я спросила: «Это Вы сочинили?» Он ответил: «Это Коста Хетагуров, душа и совесть нашего народа!» Это так запало мне в душу…
Потом на сдаче первого товстоноговского спектакля в Москве, в Центральном детском театре, наши места опять оказались рядом. Он взял меня за руку – и никуда больше не отпускал…
Есть остров в памяти моей,
То остров счастья, светлых дней.
Любви, желаний, красоты.
И там мы вместе – я и ты!
(Здесь и далее – стихи Хугаевой В.В.)
Л.Г. Рядом с вами было множество молодых людей, только вернувшихся с фронта, в гимнастерках, с орденами и медалями. Чем именно вас заинтересовал Георгий Хугаев?
В.Х. Очень много было интересных, ярких людей, которые уделяли мне внимание. Но Геор отличался особым благородством, глубиной. Он был поразительный человек, увлеченный, искренний. Одна главная черта меня всегда в нем восхищала: он никогда не думал о себе.
Судьба нас действительно сводила. Сажала рядышком. Мы были очень долго на «вы». Когда он впервые меня поцеловал, он сказал: «Теперь вы – моя жена!» И еще прошло много времени, пока я привела его в наш дом, чтобы познакомить с родителями.
Л.Г. Как его приняли в вашем доме?
В.Х. Папа спокойно отнесся к этому, а мама очень волновалась, переживала, как все сложится. Тетя Варя у нас была замужем за лезгином Кантемировым, дагестанцем. Он крестился даже, но они все равно расстались. Она просила меня не выходить замуж за кавказца, писала письма. Когда я показала письмо Геору, он нахмурился и сказал: «Мне креститься не надо, мы христиане!»
Он пришел к нам домой – плохо одетый, худющий. Мама сказала: «Господи Иисусе! Ему платочек надень на голову – чистая бабка Ежка!» Это потом, к свадьбе у него появился первый костюм. Целый год никто в институте не знал, что мы встречаемся. Мы катались на речных трамвайчиках по Москве-реке, сидели на корме, нашли там укромное местечко. Однажды однокурсники Геора катались на лодках возле парка культуры и увидели нас: «Ой, смотрите! Хугаев и Старченко!..» На следующий день уже все нам пели «Тили-тили-тесто, жених и невеста!» Поженились мы в конце 3 курса.
Наша свадьба стала в ГИТИСе событием. Справляли ее два факультета – актерский и режиссерский.
Л.Г. А правда, что вам подарили набор граммофонных пластинок с речами Ленина и Сталина?
В.Х. Эти пластинки сейчас в Сунже, все никак их не привезу. Еще подарили болгарские деревянные поделки, до сих пор их храню.
У меня диплом был потрясающий: Кручинина в «Без вины виноватые» А. Островского, куртизанка из «Комедии ошибок» В. Шекспира, Соколова в «Последних» М. Горького и молодая учительница в «Воробьевых горах» Алексея Симукова. На ученом совете после экзаменов и показа моих разных работ Пыжова Ольга Ивановна подняла вопрос: «Эту студентку отпускать из Москвы нельзя!» Юрий Александрович Завадский, профессор ГИТИСа, наш педагог и главный режиссер Театра имени Моссовета, присылал мне корзины белой сирени, предлагал работу в театре. Я просила: «Жоренька! Разреши мне год поработать в Москве!» – ни в какую не согласился…
Л.Г. Но ведь и у Георгия были хорошие предложения?
В.Х. Ему предлагали остаться в ГИТИСе. Он предпочел вернуться в Осетию. Это смысл его жизни – любовь к Осетии. Самое сокровенное для него – его родина, красота его края, история народа, люди, живущие на этой земле.
Л.Г. Итак, вы приехали в Осетию. Этим приездом начинается новый этап в вашей жизни, и это…
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ:
Свадьба. Осетия. Русский театр
В.Х. Первый раз я приехала в Осетию в 1950 г. знакомиться. Геор написал письмо родителям, что женится на русской. Отец ответил: «Кто бы она ни была, лишь бы был человек хороший!»
Время было сложное. Все было по талонам – крупы, ткани, белье, даже носки. Мы с Хугаевым – сталинские стипендиаты, получали 730 руб. в те годы, а обычная стипендия была 200 р. Собрали большой чемодан, куда сложили постельное белье, ткани, крупы.
Один из первых осетин, с которым я познакомилась – двоюродный брат Геора – Джиоев Илико, чудный парень! Жена его преподавала математику в пятой школе. Он ехал на велосипеде из города в Сунжу раньше нас, поэтому мы попросили передать этот чемодан нашим. На следующий день говорили: «Хугаев прислал родителям целый чемодан денег!»
Л.Г. Отец Георгия – Доментий Зурабович, был одним из основателей селения Ногир, полный Георгиевский кавалер…
В.Х. Я видела его медали в ящике швейной машины. Доментий был удивительный человек. Участник русско-японской войны, он ездил на прием к Сталину с Калоевым, чтобы выделили деньги на школу, потом строил ее. Он был необыкновенным, прошел Порт-Артур. Роман А. Н. Степанова «Порт-Артур» всегда был на тумбочке возле кровати. Он его читал и приговаривал: «Это верно, а вот это – неверно!»
Ему поручили сопровождать генеральские семьи на корабле. Они проехали весь Тихий океан, Суэцкий канал… «Данел ёмё Дарданел» у Георгия – это же привез Доментий, они звучали в доме.
Мы приехали, у Геора была одна комната в доме напротив 18-ой школы на ул. Маркуса, 4, на 4-ом этаже. Одни женщины жили с нами по соседству.
Утром на попутной грузовой машине поехали в Сунжу. В грузовике односельчане Геора пели свадебную песню, и под эту мелодию мы подъехали к дому моего мужа. Сбежались соседи, помогли мне спуститься на землю, ввели в дом, уже полный людей. Вдруг в дверь вошла невысокая женщина в черном, Геор сказал: «Это моя мама». Я подошла к ней, поцеловала, она чуть отодвинула меня и сказала по-осетински: «Спасибо, спасибо!». Я расплакалась. Вдруг услышала тяжелые, торопливые шаги и мужской голос спросил: «Где тут моя доченька?» Подошел отец, обнял меня, и все встало на место.
Мы хорошо ладили с Доментием, готовили вместе. Он всегда мне помогал по хозяйству. Мать не говорила по-русски, только по-осетински. Как-то Геор поехал с братьями продавать картошку. Мы спали с ней в одной комнате. Я встала посмотреть, Геор не приехал еще? Позвала Лену, его младшую сестру. И мать мне вдруг говорит: «Лена спит!» – первый раз я услышала от нее русские слова. Наши с Геором взаимоотношения, наша любовь для меня всегда были главнее всего. Мой муж был предельно внимательным и тактичным. Все очень любили Геора, и это отношение распространялось на меня…
Л.Г. В 1951 году вы были приняты в Русский театр. В этом году исполняется 65 лет вашего служения театру. Как оно начиналось?
В.Х. Я переступила порог Русского театра и буквально на следующий день ко мне подошел Леонид Алексеевич Кондырев – чудный актер, режиссурой занимался. Он мне разъяснил ситуацию в театре: был выпущен спектакль «Васса Железнова» по Горькому. Актриса, игравшая роль Рашель, заболела (народная артистка Лукина).
«Вы сможете сыграть Рашель?» – спросил меня Кондырев. В это время в Осетии находился мой преподаватель И.М. Раевский, он приехал восстановить «Отелло» с участием В. Тхапсаева – спектакль, который когда-то поставил Фотиев. Иосиф Моисеевич был у нас в гостях, я решила с ним посоветоваться: «Что мне делать? Соглашаться или нет?» Он говорит: «Ну, конечно! Ты же Соколова у меня была в «Последних» и очень достойно играла». И я сыграла Рашель. Как раз в это время в городе находилась целая группа московских театральных критиков. И вскоре в нашей «Социалистической Осетии» появилась рецензия, целиком посвященная мне и разбору моей работы. Таким оказался первый мой шаг в театре. С этого все началось.
Л.Г. Какие-то имена ярких актеров тех лет сохранились в памяти?
В.Х. Были очень интересные актеры: Блинов, Туманов, Вишневская, Арычева, Кондырев. Театр был любим зрителями.
На меня роли буквально сыпались. Идет, например, какое-то распределение, что-то не получается, и вводят меня. Я могла моментально сориентироваться. Кто-то заболел, кого-то нужно заменить – память у меня хорошая, в любой спектакль могла войти мгновенно, без особых репетиций.
Как-то мы ехали первый раз в Баку, нам в репертуаре не хватило несколько спектаклей. Обратились к пьесе Арбузова А.Н. «Годы странствий». Два спектакля надо было восстановить. И в этот спектакль, и в спектакль «Веер леди Уиндермир» по О. Уайльду нужно было сделать ввод, потому что ушли из театра три героя: лорд, леди и миссис Эрлин. Попросили меня. Мы быстро все сделали – я сама ввелась на миссис Эрлин, на леди Уиндермир ввела молодую актрису Дударенко Э., только что пришедшую в театр. По просьбе директора я опекала ее, всегда просила назначить дублером, когда получала какую-то роль. Успех в Баку в тот год был колоссальный, мы потом еще раз приезжали туда, получали восторженные письма от поклонников.
Л.Г. 65 лет вашего служения театру – это годы преданной зрительской любви к вам, истинного признания большой, талантливой актрисы. Это огромное количество ролей, о которых можно только мечтать: Аркадина в «Чайке» А.П. Чехова, Елена Тальберг в «Днях Турбиных» М.А. Булгакова, Катарина в «Укрощении строптивой» Шекспира, Бернарда Альба в «Доме Бернарды Альбы» Ф.Г. Лорки, Кручинина в «Без вины виноватые» А.Н. Островского, миссис Севидж в одноименном спектакле Дж. Патрика, Фатима в «Фатиме» Коста Хетагурова… Знаковые роли! Удалось ли вам реализовать себя в искусстве сполна? Или остались роли, о которых вы мечтали, но не пришлось?
В.Х. В год шесть, семь, а то и восемь ролей. Конечно, это огромное счастье – сыграть столько судеб. Не все получилось. Очень мечтала о Чехове. Удалось сыграть Аркадину, а мечтала о Маше в «Трех сестрах». Зато Хугаев поставил «Три сестры»!
Л.Г. А из сыгранных ролей какие самые дорогие?
В.Х. Это Фатима, в первую очередь. 1956 год – рождение этой роли. Мне дали за нее звание «Заслуженная артистка Северной Осетии» – до сих пор это самое дорогое из всех моих званий.
Одна из любимых ролей – Елена Тальберг. Любила Анисью во «Власти тьмы», Севидж, Бернарду Альбу, Толгонай в «Материнском поле». Ролей масса. Я же еще играла характерные роли и водевили («Сиреневый сад», «Деревья умирают стоя» и т.д.).
В 1952 году мы ставили спектакль «Гибель эскадры» по пьесе А.Е. Корнейчука. Роль комиссара репетировала актриса Вишневская, но она была слишком сексуальной дамой, и роль не получалась. Режиссер Пиковский ввел меня. Там была одна ключевая сцена, когда происходит встреча комиссара с матросней… Один актер сказал: «У меня дрожь по телу, когда вы на меня смотрите…»
Л.Г. И все-таки, в чем секрет успеха актрисы? Я помню, какими аплодисментами встречали зрители каждое ваше появление. Актерство – это психофизическое состояние души? Что такое сценическое обаяние?
В.Х. Тот мир, который существует вокруг нас и диктует нам каждый шаг жизни. Бесспорно, этим я обязана родителям, миру, в котором я жила. Я все это вбирала, чтобы потом нести то, что мне дорого, с открытой душой. Геор всегда говорил: «Тайна в том, чем наполнена душа. Как актер относится к миру, к жизни? Что он несет людям? Чем озабочен? Какая музыка звучит в его душе?..» И я полностью с ним согласна.
Золотом листья покрыли дорожку,
Словно невесту готовят к венцу.
Шепчутся капли дождя за окошком…
Осень, прощаясь, подходит к концу.
Л.Г. Если актер сегодня искренно вживается в роль и проживает ее, а завтра – другая роль с такой же самоотдачей. Не бывает чувства духовной опустошенности, изношенности?
В.Х. С каждой ролью я обогащалась. Когда чувствуешь, как замирает зал, идет подпитка. Энергетика зала вполне компенсирует мою отдачу. Вот сейчас на апрель у нас намечены «Афинские вечера». Хочется возобновить роль, чтобы сил хватило…
Л.Г. А случалось у вас переосмысление образа, трактовки роли?
В.Х. Конечно! Пример тому – роль Фатимы. Если в первом спектакле была только лирика (это 1956 год), то в 1960 году зазвучала социальная тема: судьба народа, взаимоотношения людей… Появилась какая-то другая нотка, более глубокая и осмысленная, может быть, более трагическая, чем в первом спектакле. Обязательно должно быть развитие образа. Помните спектакль «Материнское поле»? Обычно главную роль там играет крепкая такая старушенция. А я там и женщина, и любящая жена. Это личностный момент. В каждой работе я ищу личную тему. А по жизни «Любовь – моя святыня», она очень многое мне диктует.
Л.Г. Вы подводите к тому, что секрет успеха артиста – в наполненности его души. Если он все время работает над собой – он интересен. Если же он остановился – он пропал как актер. Причины кризиса в театре вы в чем видите?
В.Х. Время диктует рождение определенных индивидуальностей. Что это? Мировоззренческий момент? Бесспорно. Порой мое отношение и рядом стоящего молодого человека к одной и той же проблеме – абсолютно разное. Потому что он – дитя своего времени, он более рационален, в какой-то мере даже циничен. И это отражается во всем. Театр – это, конечно, личностные моменты. Актерское творчество вторично. Мы основываемся на Слове, на драматургии. Но все равно несем свое.
Л.Г. Это напрямую связано и с образом современного героя. Сейчас он, на мой взгляд, даже не прорисовывается. Может, поэтому некоторые характеризуют этот период, как «время абсолютного дефицита героев»? Георгий Хугаев размышляет в книге: «Кто же сегодня герой? Кому мы сегодня доверяем наши надежды? И ответа нет. Видимо, нужно время, чтобы все осмыслить и переварить…»
В.Х. Момент утверждения себя в искусстве очень силен. Но в чем может утверждать себя современный герой? В материальной независимости, деньгах? В каких идеалах и жизненных принципах? Хочется, чтобы мы, наконец, пришли к какой-то национальной идее, к каким-то нравственным идеалам.
Л.Г. Раз мы заговорили на эти темы, давайте вспомним советские времена. Сейчас принято их критиковать. Но было что-то хорошее?
В.Х. Я не приемлю эту трескотню! Для меня была великая страна, которая многое могла. Помню, как Геор проводил съезд ВТО у нас в Осетии, в Цее. Съехались в республику со всего Советского Союза. В нашей старой маленькой квартирке на Коцоева собрались ребята из ГИТИСа, 17 человек. Я боялась, что балкон провалится, когда они туда вышли. Михаил Ульянов еще тогда говорил: «Я поражаюсь, как скромно живет Георгий…» Через некоторое время Союз театральных деятелей финансировал Геору строительство дома для творческих работников республики. Только трем городам в стране дали такую возможность.
Геор вместе с А.С. Дзасоховым ездил по городу и выбирал место для дома. И нашли его на территории старого пивзавода. Удалось построить только половину дома. Началась перестройка, и Москва прекратила финансирование. Сейчас на этом доме висит памятная доска Георгию Хугаеву с его портретом работы скульптора Г. Сабеева.
Бесспорно, всегда должно быть в человеке чувство патриотизма: «Это мой дом! Это мой город! Это моя улица!» Гордиться этим! Опять скажу о Георе, потому что патриотизм был его сутью, его стержнем. Он бесконечно любил Осетию, свой народ, свой язык, и все делал для того, чтобы это процветало. Он и меня этим заразил. Поэтому для меня это все дорого, это мое!
Л.Г. Помимо вашей непосредственной профессиональной деятельности вы еще в те годы проводили огромную просветительскую работу по пропаганде поэзии, литературы. Помню, как я волновалась, когда в прямом эфире вела ежемесячную телевизионную передачу «Круг чтения». Вы посмотрели на меня и привели в чувство одной фразой: «Лариса! Уверенность начинается с улыбки!»
В.Х. Я люблю поэзию. Тогда я делала поэтические программы по Серебряному веку, Ахматовой, Анненскому. Взяла женскую лирику Кавказа: Фазу Алиеву, Танзилю Зумакулову, Раису Ахматову, нашу Зинаиду Хостикоеву. Мне хотелось, чтобы о них знали, читали их. Я сама этим жила.
Л.Г. Сейчас в это трудно поверить, но имена многих поэтов Серебряного века были читателям неизвестны. Я сама познакомилась с первыми поэтическими изданиями Цветаевой, Анненского, Хлебникова, Мандельштама, выписывая их из закрытого фонда Всесоюзной Ленинской библиотеки, где работала над дипломом.
В.Х. Судьба Ахматовой, Гумилева, Цветаевой, Андрея Белого и многих трагична. Революция ведь полностью перепахала их судьбы Я не любила Зощенко за его озлобленность. Но она ведь была прописана его судьбой! А сколько было запрещенных имен!
С романом М. Булгакова «Мастер и Маргарита» я познакомилась уже в зрелом возрасте, когда из-за границы его привез мой зять Андрей.
Л.Г. Мне «Мастера и Маргариту» с величайшей предосторожностью давал на два дня почитать мой учитель Гиреев Девлет Азаматович, предупреждая, чтобы никому не показывала… А сколько шума наделала его монография «Михаил Булгаков на берегах Невы»!
В.Х. Прекрасно помню его, очень интересного, интеллигентного человека. Он, кстати, был главным редактором журнала «Литературная Осетия». Мы дружили с ним. До обидного рано ушел, трагически нелепая смерть… Талантливый литературовед, много еще сделал бы для культуры…
Л.Г. Я помню, сколько восторженных, благодарных писем-признаний мы получали после телевизионных передач, где звучали ваши литературные композиции «Две Анны», «Серебряный век – романсы и поэзия», «Пушкин – романсы и поэзия».
В.Х. Стараюсь и сегодня все, что у меня есть, передать своим студентам. У Тедеева в сборнике нашла интересные вещи, взяла стихи Ирины Гуржибековой, Зинаиды Хостикоевой, даже хугаевскую «Ласточку» включила. Получилась интересная поэтическая композиция на русском языке, которую исполняли шесть человек. И воспринимается сейчас это на «Ура!» Я этим занимаюсь непосредственно. Это потребность моей души! Для меня театральное искусство Осетии – тема очень актуальная, больная. Конечно, я переживаю за Осетинский театр, Геор оставил мне эту боль.
Недавно ребята подготовили концерт-представление «Все начинается с любви!» Я захотела в этом участвовать, почитать стихи о любви. Читала Алиеву, Асеева, Васильеву. Ведущий концерта – мой ученик Роберт Кисиев, так тепло и приятно представил меня, встретил, вывел по импровизированной аллее. Что было со зрителем! Такие овации! Долго не могла успокоить зал. Успех был потрясающий! Это говорит о том, что поэзия, литература людям нужны, несмотря ни на что!
Л.Г. У вас был и великолепный режиссерский дебют в начале семидесятых годов. Вы хотели попробовать себя и в этой ипостаси?
В.Х. Когда Зарифа Бритаева пришла в театр, она дала мне роль матери Блока в прескверном спектакле «Вьюга», причем актриса, игравшая роль жены поэта, была старше меня. Я понимала, что мне нечего ожидать. Целый сезон просидела без дела. Это меня особо не огорчало, так как я жила не только своей жизнью, но и насыщенной творческой жизнью Геора.
Когда начался второй сезон, зритель перестал ходить в театр, его не удовлетворял наш репертуар. Полупустые залы и постоянные вопросы поклонников, зрителей: «Когда мы вновь вас увидим?» натолкнули меня на решение найти интересную пьесу. Как раз в это время, будучи в Москве, в театре Моссовета посмотрела спектакль «Странная миссис Севидж». Он был поставлен на Фаину Ранев-скую. Со своей необычной индивидуальностью она на сцене существовала одна, все остальные актеры только поддерживали ее за локоток. Раневская показывала комедийную сторону этой трагикомедии, а трагические моменты были показаны не совсем ярко.
Я приехала и сказала режиссеру:
– Меня интересует пьеса Джона Патрика «Странная миссис Севидж», я хочу поставить спектакль.
– У нас репертуар уже утвержден, мы идем по плану.
– Я вне плана поставлю этот спектакль.
– Хорошо! Но у нас идут постоянные репетиции, все помещения заняты!
– Буду работать в неурочное время.
– А с кем вы собираетесь работать?
– С теми, кого вы зачислили в список на увольнение.
– Ну ладно, попробуйте!
Никто не верил в это дело. А мы сотворили чудо! Собрались актеры, открылись, раскрепостились.
И я сделала спектакль. «Севидж» загремела сразу. У меня есть фотография нашей репетиции, которую делал Казаков (он играл в спектакле доктора). На обратной стороне его рукой надпись: «Ура! Валерия Вячеславовна! В кассу за билетами очередь!»
Вскоре театр выезжал на гастроли во Львов, но мой спектакль туда не взяли. Вместо него взяли пьесу «До семи ли раз прощать», кажется, нам ее привез актер Постников.
Зато мой спектакль приняла потом Москва. Мы играли в Ермоловском театре, Андреев тогда там был, учился в одно время со мной в ГИТИСе, чуть младше. Они только вернулись с гастролей, он бросился ко мне: «Слушай! Мне все уши прогрызли твоей постановкой. Только и говорят о тебе и твоей Севидж!» «Если успеешь – посмотри», – ответила я.
Л.Г. А как столичная театральная критика отзывалась о спектакле?
В.Х. Мой спектакль был поставлен рядом с товстоноговскими «Мещанами». У меня сохранились статьи тех лет. Один из ведущих театральных критиков А. Вольфсон в статье «Раскрытие индивидуального почерка» (Советская культура, 1971 г., 29 июня) писал: «Целен по режиссерскому решению и актерскому ансамблю спектакль “Странная миссис Севидж”, поставленный В. Хугаевой. Она же играет в этом спектакле миссис Севидж, играет уверенно, остро и вместе с тем психологически убедительно до мелочей…»
«Богатый щедрым раскрытием актерских индивидуальностей, спектакль отличается стройной ансамблевостью, высокой сценической культурой, одно из проявлений которой – умение Валерии Хугаевой, играя первую скрипку, не заглушать ничьих партий, – пишет Н. Данилова в газете “Социалистическая Осетия”. – Коллектив театра подарил зрителям “под занавес” сезона встречу с высоким искусством».
Л.Г. После гастролей в Москве вы получили звание народной артистки России? Это был 1970-й год.
В.Х. Да, за миссис Севидж я получила звание.
Л. Г. «Милый лжец» по Дж. Килти, «В этом милом старом доме» А. Арбузова, «Соломенная сторожка» Ю. Давыдова, «Чепена» Г. Хугаева, новогодняя сказка «Алмазные слезы», «Два клена», «Утренняя Фея» – это спектакли, поставленные вами в Русском театре.
В.Х. А в Осетинском театре я помогла поставить «Женитьбу» M.В. Гоголя, «Дом Бернарды Альбы» Ф.Г. Лорки. Еще в Русском театре были спектакли «Годы странствий» А. Арбузова и «Веер леди Уиндермир» О. Уайльда, капитально возобновленные с новыми исполнителями.
Я очень увлеклась режиссурой. Это же творческая беременность! Постигаешь что-то, и внутри тебя это начинает расти, поворачиваться, раскрываться – и наконец рождается спектакль! Или роль.
Л.Г. Геор пишет в книге: «У меня порой возникало ощущение, что кто-то правит моим воображением, подсказывая решение…» У вас было такое ощущение?
В.Х. Бывало, он ночью подскочит: «Я нашел решение!» Мне всегда был интересен этот творческий процесс: «Серьезно? И что ты придумал?» И начиналось обсуждение очередной постановки.
Решения рождаются неожиданно. Я играла в «Ретро» бывшую балерину. Искала что-то в характере, думала, и ничего меня не удовлетворяло. Как-то возвращаюсь после репетиции домой через мост, вся в своих мыслях. И вдруг всплывает в голове мелодия романса:
Глядя на луч пурпурного заката,
Стояли мы на берегу Невы.
Вы руку жали мне; промчался без возврата
Тот сладкий миг, его забыли вы…
(романс на слова П. Козлова. – Л. Г.)
И все! У меня Роза родилась! И какая Роза!..
Что это такое? Это интуиция подкидывает какие-то моменты? Вот я сегодня долго не могла вспомнить Бабеля. Мама моя какое-то время работала в «Гудке», всех их знала. Я начинаю перебирать фамилии, Одессу вспомнила, и тут само выскочило – Бабель!
Л.Г. Но чтобы эти решения неожиданно появлялись, надо иметь эту переполненность. Нужна непрестанная работа над собой? Иначе откуда что появится?
В.Х. Конечно! Это естественно! Нужно накопить что-то: мысли, желания, знания, страсти, эмоции, привязанности, понятия о жизни – все, что угодно! И потом раскрывать себя, свою глубину.
Общение с людьми и возможность отдать то, что есть в уме, в душе – это важно! Меня это спасает. Вот сейчас – если бы не было молодых, с кем я занимаюсь, было бы тяжелее. И половина Русского театра – это же мои ученики!
Л.Г. «Суть всякого искусства – самовыражение, откровенность, если хотите, авторская исповедь», – писал Геор. Некоторые актрисы обозначают это как душевный стриптиз. А как вы сформулируете это понятие?
В.Х. Вот возьмите мою жизнь, более 150 ролей. Я иногда не могу уже вспомнить какие-то из них, хотя зрители помнят и меня, и роли… Я не знаю, что это – стремление виртуально пережить еще много жизней, прожить их!.. Ведь каждая роль – это проживание, в котором ты себя открываешь, выбираешь пути и т.д. И все эмоции, которые дает эта профессия – они прекрасны, они дают ощущение счастья.
Л.Г. Пока жив ваш зритель, жива память. Вы разделяли переживания Геора о том, что останется после? Он пишет: «Писатель оставляет после себя написанное Слово. Оно нетленно… Художник оставляет полотна или ваяния, композитор – звучание своей души, свою мелодию… А мгновение театра? Актеры? Режиссеры? Что остается после них?.. Аплодисменты? Цветы, увядшие на другой день?.. Остаются легенды, полузабытые имена… Зыбкое признание, которое уходит вместе с твоим поколением…»
Ах, тоска моя, одиночество,
Убежать от вас мне так хочется!
Но куда бежать? – Нет путей-дорог,
Ни коней лихих, ни бедняцких дрог.
Ты, тоска моя, пожалей меня,
Не гаси тепла моего огня.
Что осталось мне? Тихий сердца стук,
Да мерцанье звезд, да напевы вьюг…
В.Х. После него остается многое: дети и внуки, его пьесы и переводы, его книги, его Театр. Он автор более 20 комедий, целой библиотеки переводной драматургии – это яркая звезда в культуре Осетии! Смыслом его жизни была любовь к Осетии. Помню, когда он ушел из театра, мы тут же получили приглашение в Ярославский театр им. Ф.Г. Волкова. Там с 1960 года художественным руководителем и главным режиссером служил прославленный Фирс Ефимович Шишигин. Они с Геором были членами Комиссии по Государственным премиям 17 лет! Ездили вместе, общались. Когда он умер, его должность сразу предложили Геору. Он отказался. Он сказал, что главным режиссером первого русского театра России должен быть русский человек. Он никогда себя без Осетии не представлял, какие бы выгодные предложения не получал.
Л.Г. Он писал в книге: «Почему так? Когда уезжаешь далеко из отчего дома и встречаешь новых друзей… хочется рассказать им о самом сокровенном – о родном крае, о красоте его природы, о гордости и достоинстве людей, которые живут там, и хочется заразить своих собеседников своею нежностью и любовью ко всему этому…»
В.Х. Это, безусловно, было так! Он всем этим жил! И меня заразил этой любовью, болью, тревогами своими. Он, к примеру, переживал проблему сохранения родного языка, болезненно реагировал на юношей, которые в театре просили наушники, воспринимал это как трагедию.
Я была депутатом Верховного Совета, с Ахсарбеком Галазовым состояла в одном комитете по культуре и образованию. Осетинский язык тогда преподавали только в сельских школах. Я хотела поднять этот вопрос, вынести его на обсуждение. А. Галазов мне сказал: «Не надо!» Если ребенок в детстве, в школе не общается на своем языке – как это? Когда они еще пропитаются любовью к родному слову? Сложно же восстановить естественное, глубинное знание языка. Сейчас я часто вижу, что мамы, гуляя с малышами, говорят с ними на осетинском языке – я радуюсь!..
Молодежь пытается вернуться к своим истокам. И это тоже меня радует. Надо любить свой язык так, как любил его Хугаев! Эту любовь к языку он перенял у матери, Ольги Гавриловны Джагиаевой, которая отличалась удивительно богатой, роскошной речью. И что еще немаловажно – в семье Хугаевых разговаривали только на родном языке!
Л.Г. С проблемой родного языка напрямую связана и проблема национальной драматургии.
«Национальный театр без своей драматургии – это не театр, – пишет Георгий в книге. – Национальному театру нужны национальные пьесы. Опытные драматурги уходят из жизни. Нужны молодые авторы, пишущие на осетинском языке…»
В.Х. Геор всем помогал. Он был директором театра, режиссером, когда Рая Хубецова принесла «Песню Софьи». Она сказала, что уже заключила договор на написание комедии в соавторстве с Хугаевым Г. Геор вскоре уезжал в Цхинвал ставить спектакль, кажется, «Зарину», и взял с собой пьесу Раи. Там он ее всю переделал: убрал каких-то героев, ввел новых. Это первая, по сути дела, осетинская комедия вернула в театр зрителей. Геор сделал из нее первую осетинскую оперетту «Весенняя песня», премьера которой состоялась в Кремлевском Дворце.
Ашах Токаев, Рая Хубецова, Дмитрий Кусов, Шамиль Джигкаев – пьесы всех авторов Геор дописывал, чтобы больше было театрального начала, нежели словесности, лирики. Сергей Кайтов после спектакля по его пьесе «Таймураз» считал своим наставником Геора. Сам Геор начал ведь писать из-за вечного голода в национальной драматургии. Очень помогал Давиду Туаеву, Тедееву. Это он уговорил Гогичева и Саламова писать. Помню, когда первый раз Саламов увидел постановку пьесы «Сармат и его сыновья», переделанную и поставленную Геором, он все повторял: «Я это не писал! Я даже не предполагал, что так можно!».
Геору часто было сложно работать, тяжело. Помню, проходил фестиваль театров СССР. Осетинский театр выдвинул на показ «Перед грозой» Е. Уруймаговой в постановке З. Бритаевой и «Песню Софьи» Хугаева-Хубецовой в постановке Хугаева. Приезжает большая комиссия, которую встречает З. Бритаева. А Геор собирает Худсовет, на котором все узнают, что будут смотреть один спектакль – «Перед грозой». Сима Икаева спрашивает: «А почему? Как вы можете лишать нас возможности показать свою работу?» – «А вот главный режиссер нас встретила и мы так решили». Геор всех успокаивает. Когда все-таки показали спектакль, после первого акта бросились к Геору, обнимают, Демичев спрашивает: «Есть подстрочник? Дайте мне его!»
Он взял пьесу, чуть отредактировал, и она пошла от Петропавловска-Камчатского до Ужгорода. В архиве есть тетрадь с перечнем пьес, которые ставились в Советском Союзе, ведь до 500 премьер его пьес проходило в театрах страны.
Л.Г. Тогда журнал «Театр» ежегодно приводил статистику постановок по стране. Хугаев входил в первую тройку самых репертуарных драматургов. Долгие годы из одной таблицы рейтингов в другую кочевали одни и те же фамилии – Брагинский, Рязанов, Рацер, Константинов и Хугаев.
В.Х. У нас в семье Агентство по авторским правам называли «серым домом». Геор часто там бывал. Один раз он прошел в отдел статистики и узнал о драконовских правилах, введенных в эпоху хрущевских преобразований: когда пьеса набирает потолок – десять тысяч рублей, авторский процент на несколько лет замораживается, снижается до символического. Он потом еще шутил, что из-за реформ Никиты не стал миллионером. Быть успешным драматургом в нашей стране оказалось испытанием не для слабонервных.
Л.Г. Из-за Хугаева Никита Хрущев пережил несколько неприятных мгновений во время визита в Осетию.
В.Х. Хрущева привезли в Осетинский театр, а Геор навстречу ему спускался вниз по служебной лестнице. Хрущев увидел его, остановился, резко повернулся и зашагал в другую сторону. Видимо, усы Геора ему кого-то напомнили! А на банкете его посадили за стол неподалеку от Хрущева, и весь вечер чувство дискомфорта не покидало гостя!.. Он уехал, и вскоре, буквально через месяц, его сняли…
Л.Г. В чем, на ваш взгляд, был секрет популярности хугаевских комедий?
В.Х. Он хорошо знал законы сцены и режиссуры, знал актерские возможности, правила сценического действия. Но в первую очередь его комедии были полны доброго юмора, были жизнерадостны. Смех – это же великое лекарство для души, для продления жизни.
Популярность Геора, его успех вызывали ревность собратьев по перу, которая переходила иногда в откровенную ненависть… Письма-наветы шли во все инстанции, чаще анонимные.
Л.Г. Что такое зависть?
В.Х. Это несостоятельность. Может быть, человек пытается что-то сделать, а у него не хватает ни дарования, ни сил. А если еще в нем нет культуры, просыпается зависть. Геор проявлял ко всем людям, которые делали ему пакости, добро и заботу. Говорят же: «Умейте обращать зло в добро!» Он умел!
До конца дней уколы в адрес Геора как драматурга не прекращались. Многие его пьесы не ставились в Осетинском театре, но с успехом шли в других, к примеру, «Черная бурка».
Геор – очень выдержанный и мудрый человек. Но все это царапало, доставляло боль и горечь – и ему, и мне. Я не спала ночами, митинговала, нервничала, «как можно!» и т.д. Он мог сказать: «Прекрати! Не надо! Это все преходяще! Главное, что мы рядом!..» Я часто думаю, что без меня он не выдержал бы этой жизни.
Л.Г. И вы действительно были рядом все годы.
ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ:
Двое. Дети. Счастье
Л.Г. 56 лет – солидный срок для брака. Его можно назвать идеальным?
В.Х. Конечно! Я – счастливый человек. Потому что мы нашли друг друга – как две половинки яблока. Мы друг без друга не могли жить! Весь ужас заключался в том, что каждый год у меня два-три месяца были гастроли. Каждый год! Это наша разлука. Он выбирал любую возможность прилететь ко мне! – На день, на два, на одну ночь!.. Неожиданно! Он такие подарки мне делал! Помню, в Курске мы ехали с выездного спектакля. Я сидела в автобусе на первом месте. Впереди нас едет большой грузовик с высокими бортами. Он едет, едет перед нами, я все время его вижу. Подъезжаем к гостинице, и он тоже останавливается. И вдруг из кузова выскакивает мой Геор, весь автобус кричит: «Ура!» Он был на совещании в Куйбышеве и вылетел ночью на грузовом самолете в Курск. В другой раз в Краснодар приехал из Нижнего Новгорода. Такие творил сюрпризы всю жизнь!
Я лечу, лечу к тебе, слышишь?
Отмотала сполна свой «гастрольный» срок,
Скоро-скоро тебя я увижу
И забуду ухабы выездных дорог.
Ты обнимешь, когда приеду,
Что ты спросишь, когда появлюсь?
Дни и годы падают в Лету,
А я счастьем никак не напьюсь…
Я его смакую по капле,
Задыхаясь, взахлеб глотаю.
«С милым рай в шалаше» и в сакле –
Эту истину сердцем я знаю.
Каждый взгляд, каждый вздох, движенье –
Все становится общим тогда –
И интриги «друзей», и врагов раздраженье.
Мило все! И беда – не беда!
Ты, конечно, меня обнимешь,
Вновь почувствую сладость губ…
Приземлились, тебя я вижу –
Вот и кончились муки разлук.
Л.Г. Как-то в одном интервью Георгий признавался: «Семья – это моя крепость, это моя сила» (Северная Осетия, 20.04.2002 г.). Я думаю, что в этом признании огромная роль – ваша. Вопреки традиционному утверждению, ваша «любовная лодка» не разбивалась о быт?
В.Х. Она с каждым годом становилась прочнее. Поистине, мы были едины. Не надо было даже слов, достаточно прикосновения, взгляда, чтобы понять друг друга. Он был очень тактичным человеком, достойным. Я чувствовала его даже на расстоянии. Как-то я вечером играла в спектакле «Дни Турбиных». Геор болел, его пришел проведать художник Тата Гаглоев, живший с нами в одном доме. Они разговаривали. Тата пошел на кухню за водой и упал. Наша двенадцатилетняя дочь Наташа стала вызывать «скорую», соседей. А я уже в первом акте «Турбиных» почувствовала что-то неладное. Стала в антракте звонить домой, потом упросила одного свободного актера сбегать к нам. Сидела на проходной у телефона. Раздался звонок: «Сейчас в квартире у Хугаевых скончался Гаглоев!»
В следующем акте спектакля по сюжету мне сообщают о гибели брата. Я рыдала так, что зал замер… Такая интуиция…
Вообще случались чудные переплетения событий… Мамина родная сестра Варя жила в Пятигорске. Я как-то там была в санаторной клинике, после гастролей в Баку. Приехали туда Геор и Маирбек Икаев, который готовил роль Коста. Они говорят моей тете, что хотят пойти на кладбище к Цаликовой.
– К Анне Александровне? Это под Машуком!
– А вы знали кого-нибудь из этой семьи?
– Да, мы были знакомы с Цаликовыми, общались. Анна Александровна была руководительницей у дяди Миши.
Геор был крайне потрясен.
Мой прадед служил на Кавказе, был генералом от инфантерии, но об этом не принято было говорить. Как-то я спросила у бабушки, где они жили во Владикавказе. Она ответила: «Напротив храма». А это как раз, где музей Коста – напротив был храм. Что это такое? Почему, как это все происходит? И мой приезд сюда… Как это объяснить? Мои предки здесь жили, прабабка была грузинка. Хоть и увезли меня в детстве, но родилась на Кавказе и вернулась на эту землю. Я всегда была больна Кавказом. Интересовалась горами, забиралась на Бештау, когда приезжала к дедушке. И мои родители были связаны с Кавказом. И мой любимый человек – кавказец. Удивительная судьба!
Л.Г. Геор пишет в книге, что «благодарен Москве за многое – здесь я не только обрел профессию, но и нашел свое счастье – свою вторую половину». Вы верите в судьбу?
В.Х. Бесспорно. Судьба все время сводила нас… Мы часто оказывались рядом во времени, месте… Может, это и есть предопределенность от Бога? Говорят, браки вершатся на небесах…
Это слово часто упоминается и в книге о Георе «Театр – судьба моя», которая недавно вышла в издательстве «Ир».
Л.Г. Я считаю издание этой книги вашим подвигом, данью его памяти. Вы приблизили Георгия Хугаева к каждому из читателей, расширив наше представление о его многогранном таланте. Ваши постскриптумы, рассыпанные в книге, говорят о том, насколько вы были духовно близки, знали о его проблемах, исканиях, сомнениях, творческих замыслах.
В.Х. Не знала, смогу ли я, но помнила его слова: «Книга о театре! Собери все и издай!» О театре… А я хотела о нем. Шестьдесят четыре года его жизни ведь посвящены безотказному служению театру! И все соединилось в книге: и его записи, и статьи, и мои размышления.
Для меня всегда на первом месте стоял он. Я жила его интересами, его жизнью больше, чем своей. Стоило ему сказать: «Я вот что задумал», и у меня тут же начинал мозг работать в этом направлении: «А что можно добавить, открыть?» Все переводы мы делали вместе. Он давал мне подстрочники. Я переводила на русский язык, читала, он слушал: «Хорошо, пиши!» Таким образом, мы вдвоем и работали. Каждый его замысел становился моим, делался нашим общим делом.
Я играла в спектаклях, растила детей. Но он всегда был первичен.
Л.Г. У вас было довольно интересное окружение с институтских времен. Никогда вас не привлек кто-то другой?
В.Х. Мы, конечно, общались с сокурсниками по ГИТИСу и в Москве, и здесь, в Осетии. Но у меня были только дружеские отношения со всеми. Приезжали мои театральные поклонники из Грузии, партнеры часто были ко мне неравнодушны. Но я разрушала все своим дружеским отношением. Никогда не забуду один случай. Мы с Бондаренко играли в спектакле «Деревья умирают стоя». Там был момент объяснения в любви и поцелуй. На премьере, как обычно, сидит Геор. А у нас получился не совсем театральный поцелуй.
После спектакля мы вместе идем домой, рядом со мной шла скрипачка из нашего симфонического оркестра. Она все время говорит, а Геор идет и молчит. Я думаю, хоть бы слово сказал. Когда пришли домой, он спросил: «Тебе никогда не было неловко на сцене?» Я говорю: «Ты знаешь, да! Когда он меня целовал». «Я тебя очень прошу, выйди из этой ситуации достойно. Не позволяй себе! У меня мороз по коже пробежал, когда я это увидел…»
Л.Г. С годами, десятилетиями совместной жизни меняются отношения двоих, как-то трансформируются?
В.Х. Конечно, меняются. Любовь и страсть перерастают в нечто большее. Души становятся родственными, что ли? У меня появилось последние годы больше материнского начала, нежности.
Л.Г. Ревновал он вас часто?
В.Х. Не думаю. Он видел все. И он замирал, но знал, что я ничего подобного себе не позволю. Об этом все наши в театре говорили: «Наша Хугаева неприкасаемая! Только Геор!» Вокруг было столько интересных людей. Но он – один, единственный! Наша встреча мне иногда кажется мистической.
Л.Г. Вы верите в мистику?
В.Х. В плане каких-то необъяснимых для меня вещей – да. В «Афинских вечерах» Гладилина есть тема реинкарнации. Что такое душа? Куда она девается после смерти? Я чувствую Геора всегда рядом.
У меня на полке в спальне Библия и молитвенник. Недавно ночью мне что-то нужно было достать, и неожиданно из книги выпало его письмо… Как это объяснить? Мне не верится, что его нет… Все наполнено им и напоминает о нем. Пятьдесят шесть лет жизни вместе, а пролетели эти годы мигом, как один день.
Облака белоснежно украсили высь,
Величаво плывут в бесконечности,
А я жду, я молю, хоть на миг отзовись,
А в ответ лишь молчание вечности…
Часто вижу его во сне, всегда в разном настроении. Недаром Господь Бог вынул ребро у Адама. И он тянется к Еве, и она хочет к нему прислониться. Вот вам инь и ян!.. И еще интересно: он был старше меня на 5 лет, сын Саша родился у нас в 1952 году, дочь Наташа – через пять лет, в 1957 году.
Л.Г. Как вы успевали и детей растить, и в театре служить, и Геору помогать?
В.Х. Никогда не брала декретный отпуск. Мама приезжала сюда, помогала мне. Часто забирала детей в Москву, летом они снимали дачу. Я даже на гастроли уезжала, а Саша оставался с Геором. И начинался наш роман в письмах – у меня их огромное количество.
Дети были нашей радостью. Помню, Наташа была маленькая, а у меня очередная премьера. Она говорит мне: «Смотри, мамуля, нам завтра выходить на улицу…» Мол, играй так, чтобы мы вами гордились.
Л.Г. Как вы воспитывали их? Что вообще главное в воспитании?
В.Х. Думаю, главное – личный пример. Что видит ребенок в семье – то он и вберет в себя. У нас всегда была в доме хорошая библиотека. В детстве я до 4 класса сама перечитала Ж. Верна, В. Скотта, А. Дюма, Стивенсона и т.д. Саша у нас читал одновременно несколько книг, например, «Три мушкетера» и «Бравый солдат Швейк». Мы часто играли так: я раскрываю книгу, начинаю читать, а он продолжает после пересказывать, слово в слово.
Л.Г. А как заинтересовать ребенка чтением?
В.Х. Прежде всего, мы сами всегда много читали. Они должны видеть вас с книгой, чтобы самим взять ее в руки. Каждое лето мы отправляли детей в Москву к моим родителям, потому что разъезжались на гастроли. Мой папа с ними много читал, занимался, гулял. Так что все – семейные традиции, которые сохраняются и передаются.
Сейчас моему правнуку пять лет, ему читают каждый день. Если Наташа какое-то слово меняет в сказке, он говорит: «Нет, Наташа! Ты opnosqrhk` слово. Там не так!» Такие вещи выдает!
Л.Г. Расскажите о ваших детях. Как сложилась их жизнь?
В.Х. Обидно, что дети не нашли себе применения здесь, на родине. Тотров Абхаз сказал Геору: «Вас слишком много! Ты в Осетин-ском театре, Валерия – в Русском. Скажи своим детям, чтобы они поискали себя в другом месте».
Сын, Саша Хугаев, – режиссер, его взял к себе Валентин Плучек, он проработал в Театре сатиры два года, поставил по С. Михалкову «Пену», другие спектакли. Потом был режиссером в Театре киноактера. Он пишет стихи, стал галеристом, членом Союза художников. У него одна дочь Валерия, замужем за Гареевым Ринатом, у них двое детей – Николай и Мария.
Дочь, Наташа Хугаева, у нее один сын – Филипп Томашевский, внук Георгий, 5 лет ему. Она – кандидат наук, искусствовед. Наташа – чудо, очень мудрая, с отцовским характером, прекрасно владеет словом. Каждое мое утро начинается с ее звонка и подробных рассказов. Они живут в подмосковном доме, там много цветов, воздух, тишина, покой. У меня там есть своя комната.
В Москве живет моя младшая сестра Света, работала художником-прикладником. Она потрясающий меломан, ходит в филармонию, великолепно пишет. Мне безумно хочется к ним. Я разрываюсь душой между Владикавказом и Москвой. Но не могу все бросить, поехать и нагрузить их своими заботами. И есть еще одна причина, почему я не могу уехать… Геор просил меня не уезжать…
Л.Г. О чем-нибудь вы жалеете?
В.Х. Жалею, что Геор ушел слишком рано. В последние, самые тяжелые три года я возила его в Москву. Привели его в порядок, он начал опять работать. Но случилась трагическая нелепость – и все!
Никогда!.. Какое слово страшное!
Понять его возможно не всегда.
И то, что было рядом, то вчерашнее
Уходит в бесконечность, в никуда…
Уходит… не вернется… не покажется,
Лишь звуков отголоском промелькнет,
Туманной тенью вдалеке размажется,
Заденет сердце, и оно замрет…
Л.Г. Я помню ваше тревожное состояние в те годы. Вы думали, что ему лучше уйти первому? Или?..
В.Х. Как-то я плохо себя чувствовала, сказала ему, что не знаю, доживу ли я до утра. Он сказал: «Никогда в жизни даже не смей об этом думать! Первым должен уйти я. Что за беспощадность такая? Нет, без тебя я не хочу жить!» Так он заклинал меня.
Конечно, он понимал, что все имеет свой конец. Как мужественно он переносил и физическую, и душевную боль! Никогда не забываю последнюю ночь. Около 3-х часов было (я с тех пор каждую ночь просыпаюсь в это время).
Он говорит: «Мать, мы прожили с тобой такую счастливую жизнь!..
(А выражение глаз в этот момент такое!..)
– Да, дорогой, да!..
– У нас с тобой такие чудесные дети!..
– Да, дорогой!
(А я руку ему целую).
– У нас такие внуки замечательные! Никуда не уезжай! Ты должна быть рядом со мной!..
Я слышала, что в этот момент многие прощения просят… А он зарекал меня!.. Это были его последние слова! Я вышла на кухню, за водой. Когда вернулась, ему стало совсем плохо. Он умер на моих руках! И странно: я не рыдала, не рвала на себе волосы… Это, конечно, потеря моей жизни…
Я стою над рекой
В час вечерний и днем,
А недавно с тобой мы стояли вдвоем,
А внизу бушевала и пела река,
И казалось, что счастье дано на века.
И плечо твое рядом, и тепло твоих рук…
В затаившемся мире ни горя, ни мук.
А молчанье, как тихая песня без слов,
В нем и нежность, и нотка тоски, и любовь…
Жизнь меж прошлым и будущим – крохотный миг.
В нем и бездна страстей, и отчаянья крик.
Оборвался мотив… Ты ушел навсегда…
А внизу в белой пене рыдает вода.
Геора отпевал отец Тимофей, я не запомнила его тогда, это устраивал Лева Хасиев. Недавно, когда была у Геора на Аллее Славы, познакомилась с ним. Он служит в церкви, которая там строится. Я заходила в церковь, пообщалась с ним. Оказалось, что он театрал, знал нас хорошо. Тогда он и сказал, что отпевал Геора…
Я снова пришла к тебе, милый,
Землею родной хранимый.
Руками до камня коснуться
И в прожитое окунуться…
Меня ты услышишь, любимый,
Ставший моей половиной,
В душу мою вошедший,
Счастье наше обретший?
Где же ты, где, желанный,
Богом мне свыше данный,
В мыслях и снах ты родимый,
А наяву – незримый…
Л.Г. У вас есть самые особенные, любимые строки?
В.Х.
Не унижайте любовь легкомудрым словом,
Свято влюбленное сердце, словно молельня,
Свет твоих глаз вспоминаю я снова и снова,
Им посвящаю я это свое песнопенье.
Это строки Зинаиды Хостикоевой, страдальческой души, рано ушедшей из жизни.
Л.Г. Что вы больше всего цените в человеке?
В.Х. Порядочность, человеческое достоинство, благородство. Ненавижу глупую самоуверенность, наглость, хамства не терплю.
Думаю, назначение истинного художника – отдавать себя людям, творить для них, не для себя.
Нам с Геором не было свойственно желание самоутвердиться – это еще одна общая черта характера. Наоборот, Геор поднимал своих актеров. Помню, получил премию за спектакль «На дне». На гастролях он распределил ее между всеми.
В 70-е годы он был членом бюро Обкома партии. Его спрашивают: «Какое у вас звание?» «Никакого!» А он к тому времени уже Икаеву, Гогичеву сделал звания. После выхода книги на осетинском языке «Наемный вождь» в 2002 году директор Республиканской библиотеки Газданова Елена Агубеевна предложила выдвинуть его на премию Коста Хетагурова. Дзасохов Александр Сергеевич сказал: «Какие книги! Да ему за постановки спектаклей давно пора было дать премию!»
Символично, что Геор стал лауреатом специальной премии «Золотая маска» «За честь и достоинство» на Всероссийском театральном фестивале.
Геор в начале 80-х годов поставил спектакль «Тимон Афинский» по В. Шекспиру. Он был единственным в мире режиссером, который обратился к этой пьесе, так как она больше считалась читаемой, нежели театральной. Спектакль имел огромный успех. Людвиг Чибиров, тогда Глава республики Южная Осетия, выдвинул его на Государственную премию. Москва подхватила его инициативу, и в 1984 году за постановку этого спектакля Геору дали Государственную премию им. К. С. Станиславского. Как всегда, и этой премией он поделился со своими актерами – шесть человек были отмечены этой наградой.
Л.Г. Какие у вас любимые места в Осетии?
В.Х. Прежде всего, моя Набережная, которую мы осваивали с Геором. Мы часто выезжали за город, Геор хорошо водил машину. Мы как-то отдыхали в Нальчике, я решила тоже научиться водить машину. Он мне что-то показывает, я выполнила, и он говорит: «Кусочек сахара заработала!» Потом я уже к этому не стремилась, это было его место.
Очень люблю Сунжу. У нас было там много земли. Мы построили дом его сестре на половине участка, а на другой – себе. Я принимала в этом участие, вплоть до кирпичей, копалась во всем. Это было очень приятно – природа, покой…
Очень люблю все наши ущелья удивительной красоты. А город плохо знаю: один театр, другой и дом – вот мой маршрут.
Л.Г. Кто ваш любимый режиссер, кроме Георгия, разумеется?
В.Х. Очень любила Рязанова – он добр, мудр, у него есть юмор, лирика. Бесспорно, меня интересовал Товстоногов. Молилась в детстве на старый Художественный театр («Три сестры», «Чайка», «Великий государь») с режиссером Михаилом Кедровым. Очень любила Театр Моссовета. Люблю фильмы Никиты Михалкова.
Л.Г. А любимый композитор?
В.Х. Это очень сложно. Я люблю музыку, наполняюсь ею духовно и душевно. Все время со мной Моцарт. Он потрясающий композитор. Я каждый раз поражаюсь его легкости развития мелодии. Люблю слушать Чайковского, Рахманинова, Скрябина. Недавно меня привел в восхищение фортепианный концерт Прокофьева.
У нас были прекрасные композиторы: Дудар Хаханов, Христофор Плиев, Феликс Алборов. Габараев Илья оформлял «Медею». Они все были у нас дома, дружески общались с нами.
Л.Г. Кого из художников можете выделить?
В.Х. Мне были интересны наши передвижники: Репин, Поленов, Суриков, Крамской. Люблю реалистическое искусство, которое несет в себе определенное настроение. Не понимаю и не принимаю современное концептуальное искусство.
Л.Г. Вы оптимист?
В.Х. Не скажу. Я могу быть встревожена, из каких-то вещей намотаю себе что-то и начинаю переживать. Недавно Наташа и Андрей летали в Гонконг. Я так пережила аварию самолета в Тихом океане! Хотя тогда еще не знала, что у них была индивидуальная, не групповая поездка. Когда они вернулись, только тогда и успокоилась.
В отличие от меня Геор был реалист, трезво оценивал любую ситуацию, ко всему относился философски, успокаивал: «Не переживай! Все встанет на свои места!» Он был очень сильный человек!
Мне кажется, Геор и сейчас мне помогает. Поэтому удалось издать книгу о нем. Думаю, у меня еще хватит сил привести в порядок огромный домашний архив, разобраться с нашей перепиской…
Без тебя вся жизнь – пустыня летом,
Без тебя – студеная зима.
Молча я кричу, кричу об этом,
Может быть, услышишь там меня!
Может, улыбнешься мне сквозь тучи
И шепнешь в мою земную даль:
«Не грусти, любимая, себя не мучай,
Ты моя и радость, и печаль!
Радость с первой встречи до последней,
А печаль, как сумерки разлук.
Вспомни, сколько мы по свету прошагали,
Никогда не разнимая рук».
Радость и печаль – слова какие!
В них, наверно, жизни полнота.
Кто-то получает их по капле,
Нам же довелось испить сполна.
Без тебя… но в памяти моей и в жизни
Всюду ты. И это явь, не сон…
День рожденья твой всегда наполнит
Праздничный пасхальный перезвон.
Л.Г. Традиционный вопрос – отношение к журналу «Дарьял» и ваши пожелания.
В.Х. Я с колоссальной благодарностью отношусь к журналу, потому что он не теряет свое лицо, раскрывает для меня какие-то вещи, еще не познанные в жизни, знакомит с новыми именами. Благодарна «Дарьялу» за открытие Зинаиды Битаровой, я часто читаю ее на поэтических вечерах. Для меня уход Тотрова Руслана был обидной и трагической потерей.
Хотела бы пожелать журналу сохранить тот интеллектуальный «тотровский» уровень, которым он отличался от многих изданий. Не теряйте своего лица! Раскрывайте людей, помогайте им проявить себя.
Любовь движет всем на земле! Я выбрала главным тезисом жизни «Любовь – моя святыня» с того самого мгновения, когда меня с этими бессмертными строками Коста познакомил Геор.
Из библейских заповедей более всего ему близка была «Никому не воздавайте злом за зло». Он за зло платил добром, и в этом была его сила, его духовное превосходство. И театр у него ассоциировался с Амраном, несущим свет и тепло души. Поэтому он, Геор, – на всю жизнь!
Л.Г. Вы – счастливый человек, потому что встретили свою единственную любовь и нашли свое предназначение в жизни, состоявшись в творчестве. Я желаю вам здоровья и терпения, благополучного и успешного выполнения всех намеченных планов, новых творческих свершений и радости!
Апрель, 2016 год
