Оганес МАРТИРОСЯН. Теперь я верю

* * *
Все, что видишь ты, – разум, а не свет.
Нет ни своего, ни чужого нет.
Социальною стала сеть, где бог.
Смерть твою принять я, увы, не смог.
Все исчезло, и жизнь моя прошла.
«Ты мне не помог, я не помогла,
потому теперь не хватает нас».
Не хватает мне губ твоих и глаз.
Не хватает мне тела твоего.
Я смотрю кино или ничего.
Про уродов фильм, а не про людей.
Я смотрю на плоть двух его идей.
Матерью одна стала из двоих,
а убийцей та, что убила их –
спутницу свою и ее дитя.
Я же говорю, к выводу придя,
позабыть тебя, как кошмарный сон,
мне мешает смерть. Я в нее влюблен.
Двигаешься ты снова не ко мне,
вся из облаков или из камней.
Любит не тебя, а другую он
и снимает ночь вашу на айфон.
Ты уходишь от мужа по утрам,
палец приложив к розовым губам,
чтобы не узнал о тебе никто.
В синих джинсах ты и в седом пальто.
Одиночество думаешь свое –
так, как Курт Кобейн, зарядив ружье,
в голову свою целится давно.
В голову певца выстрелит оно.
Голова вздохнет и, глаза закрыв,
снова перейдет из науки в миф.

* * *
Я вижу, снег сошел с вершин.
Теперь никто его не тронет.
Под вечер я сижу один.
Пульт управления в ладони.

Среда, но в комнате четверг,
что поменяется так скоро.
“Зачем ты прошлое отверг?..” –
доносится из коридора.

Пока не кончился футбол,
была ты лучшею из женщин.
Боль, причиняющая боль,
со временем не стала меньше.

Она с ума меня свела
и написала Идиота.
Что от тебя осталось? Фото.
Ты фотографией была.

И фотографией осталась,
летящей почтою туда,
где Кеннеди въезжает в Даллас,
как оказалось, навсегда.

* * *
Тот памятник, который я воздвиг,
ничто уже на свете не разрушит.
Когда меня – мой голос и язык –
услышат все, имеющие уши,

тогда пройдет по спинам холодок
и лица исказит высокий ужас:
неужто он такое сделать смог,
ни телом, ни душой своей не тужась?

Они нисколько не напряжены,
посаженные мной на хлеб и воду.
Совсем другое дело – это сны,
летящие к земле по небосводу.

Совсем другое дело – это дух,
клинок и ярость, лезвие, погоня.
Со стороны все просто: я на двух
своих ногах под вечер на балконе

стою, курю и выпускаю дым,
чтоб он преобразился в эти строфы:
с твоею славой, с именем твоим
вселенские сравнимы катастрофы.

Тебя признать немыслимо пока,
поскольку тебя нет как человека,
а есть громада, глыба на века,
вместившая весь мир библиотека.

В ней головы стоят на месте книг,
красноречивы или молчаливы.
А памятник, который ты воздвиг,
превыше и опаснее, чем пик
как Эвереста, так и Бурдж-Халифы.

* * *
Если посмотреть на небо с гор,
сократив дистанцию, в упор,
и на север повернувшись строго,
можно увидать на время бога,
тонкую полоску голубого,
книгу искушения Иова,
книгу Соломона и Псалтирь,
небо, раздающееся вширь,
что прозрачным стало, как стекло,
а потом его заволокло,
и не стало видно горных круч.
Молния ударила из туч
в сердце человека на горе.
Вспыхнул человек, но не сгорел.
Запылало сердце, то есть куст.
Человек лишился всяких чувств,
разум же повел на свет из мрака.
Авраама бог и Исаака,
пламенем горя, заговорил:
я тебя собою сотворил,
но тебе забыл сказать об этом,
что потенциально ты есть бог.
Для того ты должен стать поэтом,
чтоб поэт тобою стать не мог.
Даже и не пробуй думать: мне бы
вырастить, построить, посадить.
У тебя одна дорога – в небо,
если хочешь в землю угодить.
Я тебе в последнем бы помог.
Кто не умирает, тот не бог.

* * *
Теперь я верю: с головой не так,
как мне того хотелось бы вначале.
Она подвал, а вовсе не чердак.
Она корабль, не знающий причала.

Ее бросает по ветру, волнам
по прихоти начавшегося шторма.
Так девочка, снимавшаяся в порно,
становится одной из лучших мам.

Какое дело мне до матерей,
игравших секс в одних и тех же фильмах.
Мне не остановиться в водах сильных,
срывающих любой из якорей.

Те волны – отражение небес
и человеческого пессимизма.
В любое время пишется Процесс
в предчувствии, к примеру, сталинизма.

Последним невозможно пренебречь,
он сам пренебрегает человеком,
любой поступок и любую речь
наказывая сроком и побегом.

Нас снова ожидает сталинизм,
войны не отличающий от мира.
Нас тянет перечитывать не жизнь,
а тянет перечитывать Шекспира.

Решая ночью быть или не быть,
Чернобыль посещая или Припять,
на улице нас тянет покурить,
а дома тянет покурить и выпить.

Взглянуть на постоянство в зеркала
и на непостоянство, то есть фото.
В любое время лодка ждет полета
от левого и правого весла.