(Окончание. Начало см. «Дарьял» 1–2’2023)
ПИСЬМО ВОСЕМНАДЦАТОЕ
19 августа 2010 года
Мое детство, дорогой Азамат, связано и с Хумалагом, и с Бесланом. Почему я тебе больше рассказываю о Хумалаге? Потому что большую часть своего детства я провел именно в этом селе. Здесь жили мой дед Илас, мой отец Хаджимурза и моя мать Улацка, мои дедушка и бабушка, Бабзе и Готта. Здесь я получил свои первые впечатления и представления о мире и окружающих меня людях. Здесь я пережил и счастливые, и горькие, и трагические годы моего детства и отрочества. Здесь закладывались основы моей дружбы с мальчиками, юношами. Эту дружбу мы пронесли через все годы от детства до старости, сберегли ее и оставили в наследство своим детям как чистый, освежающий, не подвластный времени духовный родник.
Но и Беслан мне дорог. С ним связаны самые счастливые и самые печальные годы моего детства. В Беслане началось мое счастливое детство, согретое душевным теплом моих любимых родителей, – и здесь же мое детство печально закончилось после несправедливого ареста отца, попавшего под слепые и тяжелые жернова сталинских репрессий 37–38 годов.
В Беслане в семилетнем возрасте первого сентября 1936 года я пошел в школу. В памяти сохранился этот день. Нас – и первоклашек, и учащихся второго, третьего и четвертого классов – выстроили на площадке перед выкрашенным в темно-желтый цвет одноэтажным зданием начальной школы, стоящим в центре обширного парка с большими фруктовыми и декоративными деревьями, с красиво постриженными кустарниками вдоль парковых дорожек и цветниками. Перед нами с короткими поздравительными речами выступили директор школы, кто-то из родителей, потом учителя повели нас в классы. Первыми порог школы переступили мы, учащиеся первого класса, а за нами все остальные.
И тогда, Азамат, первое сентября считалось праздником. Но не было всего того ажиотажа, который создается вокруг начала учебного года сегодня, когда многие родители тратят последние деньги на дорогостоящие букеты цветов и подарки учителям, на покупку учебников, письменных принадлежностей, одежду и обувь для своих детей. Я помню, что на столе моего первого учителя, Миры Андреевны, лежал только один красивый букет свежих, с ароматным запахом, красных роз.
Мира Андреевна, молодая красивая женщина, поздравила нас с началом «интересной, увлекательной школьной жизни», потом открыла классный журнал и стала по алфавиту называть наши фамилии и имена. Она это делала медленно, потому что каждый из называемых учеников при этом вставал, а она своим добрым изучающим взглядом окидывала очередного ученика или ученицу, повторяла своим мягким грудным голосом его имя и при этом приговаривала:
– Очень хорошо, спасибо, можешь садиться.
Меня посадили за третьей партой от стола учителя рядом с девочкой с длинными, туго заплетенными черными косичками и колючими карими глазами навыкате. Она все время была в движении: ее головка двигалась вслед за взглядом Миры Андреевны, и она вслед за учителем повторяла: «…хорошо, спасибо… можешь садиться…»
После того как Мира Андреевна познакомилась с нами, она закрыла классный журнал и объявила, что первый урок мы начнем с изучения букв и звуков. Все, что она показывала нам и чему учила нас и на первом, и на втором уроке, мне было знакомо. Я уже до школы с помощью мамы (она окончила в свое время два класса церковно-приходской школы) и дедушки изучил азбуку, мог читать по складам, считать…
К концу второго урока я собрал свой ранец, закинул за плечо и пошел к выходу из класса.
– Ахсар! Ты куда собрался? – спросила меня ласково Мира Андреевна.
– Я? Я – домой: все это я уже знаю, – ответил я вежливо, как мне показалось, учителю.
– Вот и отлично, – сказала Мира Андреевна. – Я еще хотела попросить директора дать мне помощника. Вот ты и будешь моим помощником. Оставайся и помогай мне.
Я вернулся, сел на свое место и получил от своей соседки по парте удар локтем в бок с обидными словами:
– Зазнайка. Подумаешь, он все знает!
Все уроки я досидел до конца, но так и не смог понять, в чем будет заключаться моя помощь учителю. Я внимательно слушал Миру Андреевну, старался вникнуть в суть ее объяснений и стал осознавать, что даже в знакомых мне буквах, звуках, цифрах в ее изложении появляется нечто новое, ранее не известное мне. И еще пришлось мучительно долго думать все это время над тем, чем меня оскорбила Рита (так звали мою соседку по парте). В том, что она меня оскорбила, у меня сомнений не было. Вся сложность ситуации заключалась в том, что я не знал смысла слова «зазнайка».
После возвращения из школы я застал за обедом отца, мать, сестренку Римму и моего младшего брата Юру, которому недавно исполнилось два годика. Все обрадовались моему приходу, поздравили с первым «школьным трудовым днем» и спросили, какие впечатления у меня от школы.
– Ты помой руки, приведи себя в порядок, а потом за обедом расскажешь нам о своих впечатлениях, – посоветовал отец.
Я последовал этому совету и за столом честно обо всем рассказал, заодно выяснил и содержание слова «зазнайка».
– Ничего страшного не случилось, сынок. Бывает и похуже. Но мой тебе совет: будучи в коллективе, в обществе людей, а твой класс – это детский коллектив, старайся не выделяться из общей, коллективной среды. Если ты знаешь больше других, поделись своими знаниями с другими, не задирай свой нос оттого, что ты знаешь больше них. От зазнайства до незнания, а потом и откровенного невежества и хамства всего один шаг. Если ты не будешь прилежно учиться вместе со всем классом, то ты даже не заметишь, как твои одноклассники обойдут тебя, а ты в результате своего зазнайства намного от них отстанешь. Учти, дорогой, что зазнайство – это порок, который порождает лень и неуважение к другим людям. Эти качества присущи только очень плохому человеку. Старайся их избежать. Тогда и тебе самому, и окружающим тебя людям будет легче жить.
Эти слова отца я хорошо запомнил. Старался следовать им. Получилось у меня или нет, не знаю. Но считаю эти слова правильными, поэтому прошу тебя запомнить их и следовать совету своего прадедушки.
Окончил я первый класс хорошо. Я забыл о том, что должен в чем-то помогать учителю, а Мира Андреевна, которую мы полюбили всем классом, мне не напоминала больше о моих обязанностях помощника. Я подружился со всеми мальчиками и девочками нашего класса. Мы всегда помогали друг другу, заводили интересные игры на переменах, дарили друг другу в праздничные дни всякие детские книжки и игрушки. К концу учебного года мы подружились даже с «колючей» соседкой по парте Ритой, и я забыл, что в первый день учебного года она меня назвала неизвестным мне, но обидным словом «зазнайка».
Учебный год в первом классе Тулатовской (Бесланской) начальной школы начался для меня 1 сентября 1936 года и закончился 20 мая 1937 года. Больше никогда и нигде я не встречался ни с кем из своих однокашников по этой школе и со своей любимой первой учительницей Мирой Андреевной.
Будь здоров, мой дорогой друг!
Всегда твой, дед.
19 августа 2010 г.
ПИСЬМО ДЕВЯТНАДЦАТОЕ
23 августа 2010 года
Начало 1937 года принесло в нашу семью радость: у меня появился второй братик, смешливый, любопытный, всегда веселый Эльбрус. Теперь у нас была большая семья. Она состояла из отца и матери и нас, их детей: сестры Риммы, братьев Юры, Эльбруса и меня. Мы все были очень дружны, понимали друг друга, радовались друг другу, и нам казалось, что так будет всегда. Я тогда не мог даже представить, что что-то может нарушить наше семейное счастье и покой.
Но, просыпаясь ночью от тревожного разговора родителей, я начал понимать, что их волнуют какие-то неведомые мне события и обстоятельства. Они говорили шепотом, чтобы не разбудить детей, но их тревога постепенно стала передаваться и мне. Своим детским сознанием я начал понимать, что надвигаются какие-то неприятные события. Какие, я еще не мог тогда представить.
Однажды, примерно через месяц после окончания учебного года, мама меня позвала к себе, крепко обняла и сказала, что отца переводят на работу в Бесланский маисовый комбинат (БМК) и мы должны переехать на жительство в Хумалаг.
– В поселке комбината в настоящее время свободных квартир нет, поэтому вся семья переезжает в Хумалаг, а ты пока поживешь у Куловых и будешь учиться в средней школе № 2 Беслана, которая работает, как и твоя школа, по учебным планам городской школы. Сейчас в поселке строится новый корпус, в котором папе выделят квартиру, и тогда мы будем опять все вместе. Мы с папой считаем, что у Мацко и Замиры тебе будет хорошо, а мы тебя будем часто навещать. Ты уже взрослый мужчина, сынок, и мы надеемся, что будешь достойно вести себя в семье наших близких родственников и хорошо учиться. Договорились? – закончила она бодрым голосом.
– Договорились, – ответил я так же бодро, хотя на протяжении всего разговора мамы моя тревога все больше и больше нарастала.
В 1937 году отца исключили из партии, сняли с должности председателя исполкома Правобережного райсовета депутатов трудящихся и назначили на должность коммерческого директора БМК. Но я тогда не понимал смысла происходящих событий и отнесся ко всему, что произошло, так, как мне это представила мать.
В июле 1937 года наши вещи погрузили на две грузовые автомашины и отправили в Хумалаг. В кабину одной из машин села мама вместе с маленьким Эльбрусом, в другую – тетя Дзыгулла с моей сестренкой Риммой и братиком Юрой. Нас же с папой повез в Хумалаг на бидарке дядя Швец. В бидарку был впряжен тот же гнедой конь с белой полоской на лбу, ехали мы той же дорогой, что в первый раз с отцом, но уже не было той радости, которую я испытывал тогда. Почти всю дорогу и отец, и дядя Швец молчали, да и у меня не возникло никакого желания прерывать их молчание. Только на подъезде к Хумалагу дядя Швец глубоко вздохнул, потом попросил отца:
– Хаджимурза, ты очень дорогой мне человек. Я привык и к тебе, и к вашей семье. Особые отношения у меня с моим боевым помощником Ахсариком… Очень прошу тебя, дорогой, возьми меня с собой на работу в комбинат. Не могу я без вас: один я остался на свете после смерти моей старушки, – после этого он еще раз глубоко вздохнул и рукавом своей рубашки смахнул с лица навернувшиеся скупые мужские слезы.
– Успокойся, дорогой Швец. И мы к тебе привыкли: считаем членом нашей семьи. Сейчас тревожные времена: трудно предсказать, какая судьба ожидает меня завтра. Но если все будет хорошо, я обязательно выполню твою просьбу. Не вешай голову, старина! Мы с тобой еще и поживем на радость твоему помощнику, и поработаем вместе, – закончил отец и мягко опустил свою тяжелую руку на мое плечо.
К сожалению, дорогой Азамат, судьба распорядилась не так, как хотели мой отец и дядя Швец.
В этот день Швец до глубокого вечера был вместе с нами. С дедушкой и отцом они сидели за столом, ели пироги и курицу, которые приготовила бабушка Готта, что-то выпивали, произносили какие-то тосты… Перед отъездом дядя Швец со всеми нами тепло попрощался, крепко, по-мужски обнял моего отца со словами:
– Держись, Хаджи! Ты мудрый, сильный, настоящий мужчина. Правда на твоей стороне: она победит твоих врагов…
После этого я никогда больше не встречался с дядей Швецем. События развивались таким образом, что мне даже не удалось узнать, как сложилась дальнейшая судьба этого доброго честного труженика, друга нашей семьи.
Все лето я провел в Хумалаге. Это было тревожное лето 1937 года. В стране, в том числе и в Осетии, началась «охота на ведьм», страшная кампания по выявлению врагов коммунистической партии и советского строя. Конечно, дорогой друг, у советской власти были настоящие враги, но вместе с ними начались аресты честных, порядочных людей, преданных советскому строю.
Плохие люди были, есть и будут во все времена. Свою гнилую сущность, свои шкурные интересы они раскрывают в тяжелые для страны и народа периоды. Эта закономерность особенно ярко проявилась в 1937–1938 годах. Тогда по доносам грязных и алчных людишек, стремившихся построить свою карьеру на чужом горе и выслужиться перед властью, пострадали десятки тысяч безвинных людей. Среди них были талантливые специалисты, организаторы производства, ученые и деятели культуры, преданные партии и советскому государству руководители, честные труженики. Людей брали на работе, дома, в командировке. Без объяснения причин и мотивов производили обыски, конфисковывали имущество, сажали доселе уважаемых людей в специальные машины и увозили в тюрьму. Эти машины прозвали в народе «черными воронами».
Каждая ночь летом 1937 года для матери, дедушки и бабушки становилась настоящим кошмаром. Они просыпались от каждого гудка автомашины, тревожно прислушивались и о чем-то шептались. Их успокаивал отец и просил не паниковать по пустякам.
– Все будет нормально. И в партии, и в государстве, кроме отдельных негодяев, работают мудрые и порядочные люди: они во всем разберутся и примут правильные решения, – говорил отец. – Уверен, что все невинные люди, ошибочно посаженные за решетку, вскоре будут оправданы и выйдут на свободу, а всякие стукачи и другая нечисть будут наказаны. Что касается меня, дорогие, то я за собой никакой вины не чувствую и надеюсь, что буду восстановлен в партии. Новая должность мне по душе. Через два дня еду в командировку в Москву для заключения новых соглашений по поставке патоки и крахмала в крупные столичные предприятия пищевой промышленности. Это даст мне возможность повидаться с моим братом и его семьей.
Отец заметил, что и я не сплю, и переключился на меня:
– А ты чего не спишь, сынок? В твои годы я не обращал внимания на всякие пустые разговоры старших и спал без задних ног. Спи, дорогой. Кстати, что тебе привезти из Москвы?
Последний вопрос меня успокоил: тревога за отца ушла. Я попросил его привезти мне матроску и крепко уснул.
Утром я проснулся рано, но отец уже уехал на работу. Целый день провел рядом с дедушкой, старался помогать ему. Заметил, что впервые работа у него не ладится, все валится из его натруженных, умелых рук. Я решил, что он заболел, и предложил:
– Бабзе! Мне кажется, ты заболел. Сейчас сбегаю к Акоевым за мамой и попрошу ее, чтобы она дала тебе лекарство. У тебя быстро пройдет твоя болезнь, и мы сможем продолжить работу…
– Э, баппу, моей болезни мамины лекарства не помогут. Скорее бы прошло это проклятое время и власти дали честным людям жить и работать на совесть. Ты, дорогой, за меня не переживай: я в жизни многое повидал, много перенес и приучил себя никого и ничего не страшиться. Мужественный, честный и совестливый человек даже в самых сложных ситуациях не теряет надежду. В народе правильно говорят: «Къæвдайы фæстæ хур бон дæр скæны»1. Давай мы вот чем с тобой займемся: отберем лучшие яблоки, сложим в красивую корзину, которую мы с тобой недавно сплели, и попросим твоего отца отвезти их в Москву Хаджимуссе, Саше и их детям. Очень любил твой дядя эти яблоки, – закончил дедушка.
Мы так и поступили. Собрали его столярные инструменты, вернули их на свои места, потом дедушка достал из амбара красивую, с удобными ручками, сплетенную из тонкой лозы корзину и попросил меня сбегать к нашим родственникам Галазовым и пригласить Цара (это был младший из двух братьев; старший, которого звали Борис, находился в это время в армии). Дом Кти Галазова стоял прямо напротив нашего дома. Я перебежал дорогу, перепрыгнул через арык, который протекал рядом с их домом, и вошел во двор. Под навесом сарая сидел Цара и обедал. Он пригласил и меня разделить с ним трапезу, но я вежливо отказался и передал ему просьбу дедушки. Цара отодвинул тарелку и немедленно встал.
Дедушка обрадовался приходу Цара. Он очень любил этого красивого, коренастого, всегда подтянутого юношу, часто приводил его в пример детям и наставлял их следовать его примеру во взаимоотношениях со старшими, женщинами, соседями, односельчанами. Цара быстро взобрался на яблоню, которая росла у нас во дворе, и принялся снимать с нее лучшие яблоки. Он клал их в небольшой ящичек и на веревке аккуратно спускал на землю. Мы с дедушкой из этих яблок отбирали самые твердые, ничем не поврежденные, и складывали в красивую корзину, сплетенную Бабзе.
Работа эта заняла не больше часа. После этого Цара слез с дерева, отнес корзину, наполненную яблоками, в наш летний открытый хадзар. Он выразил благодарность дедушке «за оказанную честь», просил всегда рассчитывать на его помощь и собрался уходить. Но дедушка не отпустил Цара и пригласил его вместе с младшим братом (то есть со мной) отведать бабушкиных пирогов. После небольших уговоров Цара согласился, и мы вместе с ним очень вкусно пообедали.
На второй день утром рано, прихватив с собой и нашу с дедушкой корзину с яблоками, и другие гостинцы для брата и его семьи, отец уехал в Москву на поезде Орджоникидзе – Москва. Вернулся он через две недели. Был веселым, радостным. Рассказывал о брате, твоем, Азамат, двоюродном прадедушке, которого звали Хаждимусса, его супруге Саше (Александре Константиновне), об их первом ребенке – сынишке, которого нарекли Хазбулатом. Был доволен успехами брата на работе в Министерстве иностранных дел СССР, но сокрушался по поводу того, что из-за жалобы клеветников из Хумалага Хаджимусса не смог выехать в командировку в Великобританию. После окончания института международных отношений его, как молодого талантливого специалиста в области международной экономики, направили полномочным представителем СССР по торговле в Великобританию. У него уже были на руках и соответствующий мандат, и билет на самолет, но за день до вылета в Лондон из Хумалага поступила в ЦК КПСС на него анонимная жалоба, в которой указывалось, что он является сыном «кулака», бывшего старосты села Иласа Галазова. Мой дядя был вынужден и вернуть выданный ему мандат, и сдать обратно в кассу билет на самолет. Очевидно, на это решение МИД и ЦК повлияло и исключение моего отца из партии и снятие его с работы. Вот так, дорогой Азамат, в этот период моего детства ломались человеческие судьбы: честные люди, талантливые специалисты и организаторы оказывались по наветам грязных людей в списках врагов народа.
Правда, отца успокоило то обстоятельство, что его младшего брата оставили в Министерстве иностранных дел на ответственной работе. Он был доволен и своей командировкой: в Москве ему удалось решить все те вопросы, которые перед ним поставили и руководство БМК, и руководство республики.
Он радовался, наверное, и тому, что для всех нас привез подарки. Мне, как я и просил, он купил полный детский костюм моряка. С особым удовольствием он передал мне подарок моего дяди. Это были три книги: «Робинзон Крузо» английского писателя Даниеля Дефо, «Приключения Тома Сойера» и «Приключения Гекльберри Финна» американского писателя Марка Твена.
К тому времени я уже довольно бегло читал, пристрастился к чтению, знал наизусть много стихотворений Коста Хетагурова, Александра Пушкина, других осетинских и русских поэтов. С большим интересом еще до начала учебного года я прочитал и подаренные мне книги о приключениях Робинзона Крузо, проделках Тома Сойера и Гекльберри Финна.
Постепенно жизнь нашей семьи в Хумалаге вошла в привычное русло: и мама, и дедушка, и бабушка перестали тревожиться за отца. Папа рано уезжал на работу, часто бывал в командировках в соседних республиках и областях, решал вопросы поставок сырья для комбината с руководителями республик, краев и областей Северного Кавказа, с руководителями районов, председателями колхозов и директорами совхозов. В интересных играх, состязаниях со своими друзьями-сверстниками проводил свое время и я.
В конце августа 1937 года отец и мама с маленьким Эльбрусом на руках отвезли меня в Беслан к нашим родственникам Куловым. Жили они в поселке Бесланского маисового комбината в 23-м корпусе на первом этаже. В трехкомнатной квартире с общей кухней на две семьи они занимали одну большую комнату и одну маленькую. В третьей комнате жили муж и жена Азиевы.
Это был воскресный день, и все Куловы – отец Мацко, его жена Замират, старшая сестра моей мамы, старшая дочь Куловых Аза, сын Майрам и младшая дочь Ира – были дома. Они очень радушно нас приняли, накормили обедом, выразили готовность создать необходимые условия для моей успешной учебы. При этом Мацко, как мне показалось, очень суровый, сумрачный мужчина, куривший беспрестанно, заметил:
– Я очень рад, что вы решили отдать на учебу Ахсара в нашу школу. Школа очень хорошая: она славится на всю республику. И учитель у них с Майрамом – знающий человек, настоящий мужчина. Может быть, с помощью вашего сына и мой балбес у него чему-нибудь научится, – закончил Мацко, с усмешкой посмотрев в сторону сына.
– Мацко, Замира, спасибо вам за теплый прием и вкусный обед. Надеюсь, что наши дети не подведут нас: будут достойно вести себя и хорошо учиться, помогая и поддерживая друг друга. А сейчас, Майрам, ты отведи нас в школу. Я хочу познакомиться с вашим учителем и представить ему его нового ученика.
– Дядя Хаджимурза! – поднялся из-за стола и воскликнул Майрам. – Владимира Михайловича сегодня в школе нет. Вообще в воскресенье там никого не бывает.
– Про воскресенье ты правильно говоришь, дружок, но я договорился с директором школы, и ваш учитель сегодня нас будет ждать. Завтра я опять уезжаю в командировку, и у меня нет другой возможности встретиться с ним перед началом учебного года. Так что веди нас в свою школу.
По кислому выражению лица Майрама я понял, что у него не было никакого желания встречаться со своим учителем. По дороге в школу, а она была недалеко, папа стал интересоваться успехами Майрама в учебе. Он долго молчал, но потом тихо произнес:
– Перевели.
Майрам, с которым мы потом подружились, был старше меня на один год. Поступили мы с ним в первый класс в один и тот же год. Только я с семи лет, а он – с восьми.
Мой будущий учитель Владимир Михайлович, подтянутый, сухопарый молодой мужчина среднего роста, ждал нас у входа в просторный красивый двор средней школы № 2 Беслана. Он поздоровался с отцом за руку, потом подошел к нам, робко стоявшим за спиной отца, протянул обе руки, в одну он взял руку Майрама, в другую – мою и весело произнес:
– Здравствуйте и вы, молодые люди!
С отцом они недолго о чем-то говорили, после чего он повел нас в школу, трехэтажное кирпичное здание, которое стояло в центре двора-парка. В школе, кроме технических работников, никого не было. С Владимиром Михайловичем мы поднялись на второй этаж, прошли по длинному коридору и вошли в класс, на дверях которого была прикреплена красивая табличка с указателем «2 ″А″ класс».
– Хаджимурза Ильясович, – обратился учитель к отцу, – вот в этом классе мы будем трудиться с вашим сыном до окончания им начальной ступени. Я уже имел возможность на августовских совещаниях пообщаться с Мирой Андреевной, и она дала весьма лестную характеристику Ахсару. Уверен, что и мне он будет помощником. А сидеть он будет прямо передо мной за первой партой. А ты, Майрам, будешь сидеть на прежнем месте.
На этом мы расстались. Когда папа, мама и Эльбрус уехали и мы остались наедине с Майрамом, он сказал:
– Ух, пронесло! Я боялся, что он будет спрашивать меня про задание.
– Какое задание?
– Прочитать какие-то книжки, стихи выучить наизусть. А я ничего не читал и не учил. Не люблю я все это.
Я не стал выяснять, почему он не любит читать и учить стихи наизусть. Решил отложить выяснение этого вопроса до следующего раза. Это было связано и с тем, что Майрама позвали его друзья играть в футбол. Он с радостью принял приглашение и меня взял с собой. Недалеко от нашего корпуса была хорошая поляна, которую дети расчистили, разметили футбольное поле, установили ворота с деревянными стойками и перекладинами, на которые натягивалась сетка. Ворота стояли все время, а сетку каждая команда имела свою и перед каждой игрой натягивала на ворота. Пока самые лучшие умельцы натягивали сетки, другие обсуждали расстановку игроков на поле. Долго спорили, но всегда последнее слово оставалось за капитаном.
Наша команда, то есть та, в которую входил Майрам, состояла из мальчишек 23-го и еще двух соседних корпусов. Вторая команда – из мальчишек следующих трех корпусов. Судей выбирали нейтральных. Они не должны были проживать в тех корпусах, где жили участники игры.
Игра началась. Ребята гоняли мяч, бегали, били по воротам, но мяч упорно не хотел залетать в сетку. Первое время я просто наблюдал за игрой. Минут через двадцать одного из игроков нашей команды позвал отец, и наши оказались в численном меньшинстве. Это очень расстроило капитана команды, рыжеволосого шустрого мальчика по имени Сережа.
– А это кто? – показывая на меня, спросил Сережа у Майрама.
– Это мой братишка Ахсар. Он со мной в нашей школе будет учиться. Живет у нас.
– А в футбол он умеет играть? Не сдрейфит? – продолжал капитан допрашивать Майрама.
– А ты у него самого спроси. Чего ты ко мне пристал? – огрызнулся мой двоюродный брат.
– Ладно. Пусть играет. Но если сдрейфит, выгоню, – с грозным предупреждением дал согласие капитан на мое участие.
Я ничего не сказал, вступил в команду, занял место ушедшего мальчика в нападении. Так получилось, что я бегал быстрее всех в этой команде, легко вел мяч, обводил игроков соперника и за игру забил три мяча. Как бы сказали сейчас: дебютировал в команде хет-триком.
Игру мы закончили, когда уже начало темнеть и трудно было разглядеть коричневый мяч на темной траве. Наша команда победила со счетом 4:2, и мы, довольные и игрой, и победой, и друг другом, стали расходиться по домам.
У края поля меня остановил высокий стройный молодой человек с добрым продолговатым лицом и орлиным носом. Вдруг все мальчишки нашей команды и команды соперников остановились и возбужденно зашептали: Камбегов… Камбегов… Камбегов!
Оказывается, молодой человек, который меня остановил, был Камбегов, легендарный нападающий футбольной команды «Пищевик». Была такая команда у БМК. Она успешно выступала на чемпионате республики, на своем поле вообще всегда побеждала и собирала полный стадион болельщиков. Болели за команду все жители Беслана, особенно дети. Они знали всех футболистов, почитали их, а Камбегов был их кумиром. До этого момента, к моему стыду, я ничего не знал ни о команде «Пищевик», ни о ее футболистах, ни о Камбегове.
– Добрый вечер, молодой человек! – приветствовал меня Камбегов (его имя так и осталось мне неизвестным). – Как тебя зовут?
– Меня зовут Ахсар. Я из Хумалага, но жили мы в Беслане. А теперь я буду жить и учиться здесь, – ответил я.
– Это я все знаю, – сказал Камбегов. – Знаю, что ты сын всеми уважаемого Хаджимурза Галазова, знаю, что ты будешь учиться в средней школе № 2 Беслана. Но я о другом. У меня к тебе предложение. Мы при команде «Пищевик» создаем детскую футбольную школу. Можешь называть ее детской футбольной командой «Пищевик». В эту школу, в эту команду мы будем набирать способных ребят, умеющих быстро бегать, держать и водить мяч, дисциплинированных, настоящих трудяг. Я посмотрел сегодня игру вашей команды, и мне показалось, что ты, если захочешь, можешь стать хорошим футболистом. При твоем согласии могу внести твою фамилию в предварительный список учеников футбольной школы, или детской футбольной команды, – кому как нравится. Так как, согласен?
– Согласен, – робко ответил я и пожал протянутую руку знаменитого футболиста.
Все это время мы были в окружении маленьких футболистов. Они все слышали и как-то по-новому смотрели на меня. Даже наш рыжий «суровый капитан» Сережа после этого разговора с Камбеговым на прощание крепко пожал мне руку.
У Куловых мне было хорошо. И тетя Замират, и дядя Мацко, и их дети – старшая дочь Аза, младшая Ира, сын Майрам – были очень внимательны, добры ко мне. Мацко, слесарь высшего разряда, рано утром с гудком комбината уходил на работу, возвращался после работы усталым, но после ужина и выкуренной цигарки-самокрутки шел ухаживать за домашним скотом. В семье он работал один, получал в то время зарплату, достаточную, чтобы содержать свою большую семью. Подспорьем семье были и породистая корова, и телята, и кабан, которого они откармливали и забивали перед новым годом.
Домашнее хозяйство давало возможность семье всегда иметь свое молоко, масло, сыр, сало, домашнюю, очень вкусную колбасу, которую только по ему одному известному рецепту готовил дядя Мацко. Для этого он заставлял детей, меня в их числе, с ранней весны до осени собирать молодые побеги крапивы. Крапиву он сушил, аккуратно складывал в сарае. Каждый день, ухаживая за скотом, ворошил копну крапивы, выбивая из нее пыль.
Я терялся в догадках, но никак не мог понять, для чего дяде Мацко нужна эта крапива. Спрашивал об этом Майрама, но тот неизменно отвечал мне:
– Вот придет зима, и ты все сам узнаешь.
До зимы еще было далеко, и я забывал и о крапиве, и о ее назначении. В школе мне было интересно заниматься у нашего учителя Владимира Михайловича. Он увлекательно рассказывал, учил нас легко и непринужденно, знал множество народных пословиц, поговорок, преданий и приводил их нам в назидание или в подтверждение различных жизненных обстоятельств. Это он делал не только на уроках, но и во время экскурсий, которые он проводил регулярно один раз в неделю.
С ним мы изучили все окрестности БМК, побывали на узловой железнодорожной станции Беслан, несколько раз он нас водил на огромную территорию комбината. Это от него я впервые узнал, что наш Бесланский маисовый комбинат по своей мощности, технологиям получения патоки, глюкозы, крахмала и других продуктов пищевой промышленности в то время занимал первое место в Европе, второе – в мире. Он сам был отличным спортсменом, занимался боксом и нас, своих учеников-мальчиков, в свободное от уроков время знакомил с правилами этого боевого спортивного искусства.
Регулярно ходил я и на занятия в детскую спортивную школу. Конечно, школой нашу детскую футбольную команду, в которую входили мальчики в возрасте от восьми до одиннадцати лет, назвать нельзя. Она нигде официально не числилась, не было постоянного тренера. Нас тренировали по своей инициативе на общественных началах игроки футбольной команды «Пищевик». Но все-таки многие из нас регулярно приходили каждое воскресенье на стадион, учились у футболистов «Пищевика» различным приемам работы с мячом, бегали, выполняли физические упражнения.
В команде числилось 20–25 учеников. То больше, то меньше: одни уходили, другие приходили. Нас Камбегов разделил на две команды. В первую, постоянную, вошел и я. Вторая команда состояла из мальчиков, которые вызывали сомнения у Камбегова и других тренеров в их заинтересованности заниматься футболом.
Я не буду тебе долго рассказывать о моих «достижениях» в футболе, потому что они начались в детстве в Беслане и там же закончились. Расскажу тебе только об одном случае, который мне запомнился. В начале июня 1938 года на игру с нашей детской командой привезли футбольную команду детей из селения Ардон (сейчас это город). В Ардоне была хорошая взрослая футбольная команда (названия не помню). Футболисты Ардона и дружили, и «сражались» в футбол со своими коллегами из «Пищевика». По примеру «Пищевика» они и у себя создали детскую команду, но отказались присваивать ей звание школы.
Эта официальная игра детских футбольных команд не только для нас, игроков, но и для всех детей Беслана и некоторых взрослых была торжественным моментом, своеобразным детским праздником. Стадион комбината был заполнен. И мы, дети из Беслана и Ардона, и наши тренеры из «Пищевика» и из Ардона, и наши болельщики волновались. Это была наша первая «официальная» игра, своеобразное боевое крещение. Каждая из команд выходила на игру с единственной установкой – победить.
Наши команды были одеты в футбольную форму: у ардонцев она состояла из светлых кедов, синих гетр, черных трусов и коричневых футболок; у нас – из темно-синих кедов, коричневых гетр, черных трусов и синих футболок. На спинах каждого из наших игроков Камбегов лично мелом аккуратно вывел номера. Мне достался номер «9», то есть отводилась роль центрального нападающего.
Игра началась. Первый мяч через пять минут после начала матча забили в наши ворота ардонцы. Еще через пять минут они же забили нам второй мяч с пенальти. Только в самом конце первого тайма и нам удалось забить один мяч в ворота наших гостей. Автором этого гола стал я. Этот гол меня подбодрил. Он избавил меня, да, наверное, и всю команду, от робости, которая сковала нас и мешала нормально двигаться по полю и бороться за мяч. Я готов был забивать еще голы, но на этом моя карьера нападающего закончилась.
В конце первого тайма наш вратарь Петя неловко упал и подвернул правую ногу. В перерыве меня подозвал Камбегов, передал фуфайку и перчатки Пети и попросил стать в ворота.
– Так надо. Ты выше всех, у тебя хорошая реакция. Мы верим, что ты с ролью вратаря справишься.
Мне не хотелось становиться в ворота, но я не стал возражать. Постепенно вошел во вкус, стал ловить мячи, наиболее сложные отбивать кулаками. Мне удалось, Азамат, даже отразить пенальти, который был назначен в наши ворота за игру рукой в штрафной площадке капитана нашей дворовой команды рыжего Сережи. Но зато Сережа, наверное, в стремлении исправить свою вину забил в ворота ардонцев второй мяч. А перед самым концом матча победный гол в ворота наших гостей забил Руслан из третьего «Б» класса. Мы выиграли со счетом 3:2, а я, сохранивший свои ворота сухими, так и остался на все время пребывать в команде вратарем.
После матча всех нас, и хозяев, и гостей, пригласили в буфет дворца культуры БМК, накормили вкусным обедом и каждому футболисту подарили по красивой коробке шоколадных конфет. Мы забыли, кто из нас победил, кто проиграл. Мы, дети из Ардона и Беслана, наши тренеры, представители комбината, которые устроили и это соревнование детских команд, и этот прекрасный обед, и эти подарки, радовались встрече и договорились об ответном состязании наших команд уже в Ардоне.
Мы с Майрамом сразу после торжественных проводов гостей, радостные, с коробкой подаренных конфет, побежали домой. Хотелось обрадовать и семью Куловых, и маму с папой. Я с отличием окончил второй класс и был награжден бесплатной путевкой в детский оздоровительный комплекс «Артек». Мои родители обещали приехать в этот день, встретиться с организаторами отправки детей в «Артек», выяснить у них, что требовалось мне в дорогу и в детском лагере, и подготовить меня.
Возбужденные, веселые, мы буквально влетели в большую комнату Куловых и резко остановились перед страшной картиной. За столом с сумрачными лицами, поникшими головами сидели дядя Мацко, тетя Замират, тетя Дзыгулла, мама, ее старшая сестра Цежа Тотикова. Моя сестренка Римма, дочери Куловых Аза и Ира стояли, прислонившись к кровати. Когда они увидели меня, все женщины, кроме мамы, и дети зарыдали.
Отца арестовали. Меня с головы до ног охватил какой-то леденящий озноб. Я медленно, еле передвигая ногами, подошел к маме, положил свои холодные руки на ее плечи и тихо сказал:
– Мама! Не плачь. Отец ни в чем не виноват: его скоро отпустят…
– Его взяли в дороге, по пути на работу. А в доме произвели обыск, все переворошили, но ничего не нашли. А что они могли найти у честного человека? Держись, сынок, теперь ты на самом деле старший мужчина в доме: будь примером для младших, учись хорошо, не подведи отца. Он так хотел увидеть тебя счастливым, честным, сильным человеком. И образованным. Договорились? – сказала мама ровным, спокойным, но убедительным голосом.
– Договорились, – ответил я и медленно вышел из комнаты.
За мной вышел и Майрам. Мы долго сидели с ним на лавке перед 23-м корпусом. Ни я, ни он за все это время не произнесли ни одного слова. Я полностью ушел в себя. Думал. И думы мои были горькими. До этого дня я верил в справедливость, честность, порядочность и простых людей, и властей. Эта вера была порушена. В этот день, Азамат, закончилось мое детство. Я продолжал учиться, учиться хорошо: так хотел отец. Я продолжал играть в футбол, в другие игры. Но и во время учебы, и во время игр думал об отце, искал в своем воображении возможности исправить чудовищную несправедливость властей по отношению к честному человеку и отличному руководителю. А в том, что отец был честным человеком и талантливым руководителем, стремившимся своим трудом, своей работой облегчить жизнь простых людей, я ни в годы своего детства, ни во время своей взрослой жизни вплоть до сегодняшнего дня никогда не сомневался и не сомневаюсь.
Сидя с Майрамом на лавке около нашего корпуса, я принял твердое решение в тот же день уехать с мамой в Хумалаг, быть рядом с ней, быть с семьей, с бабушкой и дедушкой, помогать им в работе. Когда мы вернулись в дом, я поделился своими мыслями с матерью.
– Нет, дорогой Ахсар, ты сделаешь больно отцу. Ему и без того сейчас тяжело. Ты должен здесь, в этой школе окончить четыре класса, дальше жизнь сама подскажет, как поступить. Сегодня мы сдадим в школу твою путевку в «Артек», и ты все каникулы проведешь в Хумалаге. А с первого сентября продолжишь свою учебу в третьем классе Бесланской средней школы № 2. Так хотим мы с папой. И я прошу тебя больше эту тему не обсуждать. В народе правильно говорят: «Цард цæуы æмæ йемæ фарн хæссы»2. Не будем, дорогой, терять надежду на лучший исход.
Я так и поступил. Остаток летних каникул я провел в Хумалаге. Помогал дедушке ухаживать за скотом, обрабатывать огород и сад.
Мама редко бывала в эти дни дома. Она встречалась с друзьями отца, оставшимися на работе, с юристами, искала у них совета, помощи, поддержки. Но бывшие сослуживцы отца, за редким исключением, сторонились матери, под всякими предлогами отказывали ей в приеме: они опасались за себя, боялись запятнать свою репутацию встречами с женой «врага народа». Их можно было понять, потому что в то время только за связь с родственниками «врага народа» можно было в лучшем случае быть исключенным из партии и отстраненным от занимаемой руководящей должности, в худшем – оказаться в тюрьме. Их можно было понять и даже оправдать. Но я, дорогой Азамат, их не понимаю и никогда не оправдаю. Мужчина должен всегда оставаться мужчиной. И мужские качества – мужество, верность человеческому долгу, совестливость и выдержка – проявляются именно в самые сложные периоды человеческой жизни. Отца, защищая свои шкурные интересы, предали многие его сослуживцы, числившиеся друзьями. Но твой прадедушка Хаджимурза оказался настоящим человеком, несгибаемым, мужественным и честным. Ни пытки, которым его подвергали, ни пулевые раны, которые он получил, будучи в тюрьме, ни письменные доносы «друзей», которые ему показывали следователи, не сломили его могучего духа. Он никого не предал, не подписался ни под одним ложным обвинением. Он до конца своей короткой жизни остался честным, мужественным, совестливым человеком. Это все я знаю из его личного тюремного дела и рассказа известного юриста Габо Тандуева, сидевшего долгое время в тюрьме вместе с отцом.
Он буквально на второй день, когда вышел из тюрьмы, приехал к нам в Хумалаг и рассказал об отце. Я не буду тебе, Азамат, передавать все, о чем он говорил. Скажу тебе только то, что я посчитал самым главным в рассказе Габо Тандуева:
– Дорогие Улацка и Ахсар, – говорил он нам, – Хаджимурза очень мудрый и мужественный человек. Он во всех нас поддерживал дух оптимизма, заставлял самых слабых двигаться, выдерживать все пытки и издевательства, для каждого находил слова утешения и ободрения, которые помогали нам не терять человеческого достоинства. Запомни, дорогой Ахсар, у тебя очень хороший, честный отец. Постарайся быть таким же, как он.
Я не знаю, Азамат, удалось ли мне последовать в жизни этому совету. Но я к этому стремился. Надеюсь, дорогой друг, что и ты будешь стремиться стать мужественным, честным и совестливым человеком. Извини за длинное письмо. Оно получилось в основном о наболевшем за долгие годы. Такая боль имеет духовное свойство, и она никогда не проходит.
Твой дедушка Ахсар.
25 августа 2010 г.
ПИСЬМО ДВАДЦАТОЕ
26 августа 2010 года
1 сентября 1938 года начались наши занятия в третьем «А» классе средней школы № 2 Беслана. Были те же знакомые мальчики и девочки, с которыми мы расстались после окончания второго класса на время каникул. Не было только Майрама и еще двух ребят, которых оставили на второй год учиться во втором классе. Не было, дорогой Азамат, и той радости, с которой связано ежегодное начало учебного года и для детей, и для их родителей, и для учителей. С тех пор на моем лице застыло суровое, сумрачное выражение, которое редко озарялось улыбкой и веселым смехом. Я не мог, как ни старался, понять, почему моего любимого отца, который ничего не украл, никого не обидел, никому в жизни не сделал больно, который честно и добросовестно служил людям, партии, советской власти, посадили в тюрьму, почему человека, отдававшего все свои силы и знания на благо общества, причислили к числу «врагов народа».
Я внимательно слушал, писал на доске или в тетради какие-то предложения, решал какие-то примеры и задачи, которые нам предлагал Владимир Михайлович, но все это я делал как-то машинально, на каком-то выработанном автомате. А в душе я обдумывал очередное письмо, очередное прошение на имя руководителей ЦК КПСС и Советского правительства. Придя с уроков и быстро проглотив обед, который подавала мне моя добрая, внимательная тетя Замират, я садился за выполнение домашнего задания. Выполнял его добросовестно, аккуратно, чтобы не сделать больно матери и отцу. А потом садился за очередное письмо.
Я купил много конвертов, наклеил на них марки сверх всякой меры, заранее написал адреса. Хотя адрес был один: «Москва, Кремль». Менялись только фамилии: «Товарищу Сталину», «Товарищу Калинину», «Товарищу Ворошилову»… Почему-то, возможно для пущей убедительности, я и обращение «товарищ» писал с заглавной буквы. Почтовые ящики в БМК висели на каждом корпусе, но я не доверял им и бежал на почту. Только там, внутри здания почты, я опускал свое письмо в главный почтовый ящик. Так продолжалось ежедневно, почти всю первую четверть.
Я писал высшим должностным лицам страны, убеждал их в том, что настоящими врагами народа – руководителями Северной Осетии и НКВД совершено злостное преступление. Они, стремясь нанести удар по партии и советскому правительству, исключили из партии, сняли с работы и посадили в тюрьму честного человека, верного сына партии и советского народа. Я не вел никогда дневников, не хранил копии писем, поэтому примерную суть моих писем я привожу тебе, друг, по памяти. Я долго ждал ответа. Не мог допустить, чтобы Отец народов и главный друг советских детей товарищ Сталин и его верные соратники не прочитали мои письма, не приняли срочные меры и не ответили мне. Детская наивность. Ни на одно свое письмо я ответа не получил. Но не терял надежду.
В конце первой четверти после последнего урока Владимир Михайлович попросил меня остаться. Он собрал в стопку наши тетрадки с четвертными контрольными работами, аккуратно сложил их в свой портфель, и мы вышли из школы.
– Пойдем, дорогой Ахсар, в парк, посидим, потолкуем о жизни. Надеюсь, там нам никто не помешает, – сказал Владимир Михайлович и доверительно опустил свою руку на мое плечо.
В парке культуры комбината в разных местах – и вдоль дорожек, и под деревьями, и в легких крытых беседках – стояли красивые, выкрашенные в разные цвета скамейки. На одной из них под большим ветвистым дубом мы и сели с учителем. Он долго расспрашивал меня о матери, о нашем материальном положении, о том, как удается выживать в это сложное время без отца, а потом перешел к самому главному.
– Понимаешь, дорогой мой человек, – обратился он ко мне, – наступили очень тяжелые времена. Все, что происходит сейчас в стране, трудно понять не только тебе, но и мне, взрослому человеку, много повидавшему на своем веку. Вся ваша семья переживает настоящую трагедию. Я, как и ты, Ахсар, верю в честность и порядочность твоего отца. Будем надеяться, что правда восторжествует и Хаджимурза Ильясовича оправдают. Но все не так просто, как ты себе это представляешь. Время породило злых, непорядочных людей, вернее, тяжелые обстоятельства дали возможность им проявить свои низменные качества. Ты меня слушаешь? – усомнился он, вглядываясь в мою согнувшуюся фигурку.
– Слушаю, – глухо ответил я. – Внимательно слушаю, хотя пока не все понимаю.
– Так вот, Ахсар, я вчера узнал, что ты отправляешь письма на имя руководителей партии и государства. Откуда узнал? Вчера меня пригласил первый секретарь райкома партии Дзамболат Тимофеевич Баскаев. Он хороший, честный человек, настоящий друг твоего отца. Какой-то «услужливый» работник почтамта передал в райком все твои письма. Они попали к Дзамболату Тимофеевичу, и он при мне их сжег. Он беспокоится за отца, за всю вашу семью, за тебя. Он попросил меня убедить тебя в том, что ни одно твое письмо не дойдет до адресата. Все письма подобного рода перехватываются цензурой, передаются в НКВД и могут усугубить и без того тяжелое положение твоего отца и всей вашей семьи. Перестань, дорогой, изводить себя. Будь крепким, мужественным и выдержанным человеком, как твой отец. Посмотри на жизнь с оптимизмом. Она продолжается, и со временем все в ней образуется.
На этом мы закончили встречу. Я все понял. После этого больше никаких писем ни на имя Сталина, ни на имя других руководителей страны я больше не писал. Была навсегда потеряна вера в них. Я мог потерять и веру в людей вообще, если бы не Хумалаг. Если бы не было в нем моей дорогой семьи, наших соседей, всех жителей родного села.
Каждую субботу сразу после уроков, даже не пообедав, я отправлялся пешком домой. Меня не могли удержать ни зной, ни дождь, ни снег, ни зимняя стужа. Здесь, в Хумалаге, в кругу семьи, в кругу родных и близких, соседей, маленьких друзей – моих сверстников согревалась моя душа, и я набирался сил для продолжения учебы. Каждое воскресенье вечером я возвращался в Беслан, чтобы в понедельник утром не опоздать к первому уроку. Все каникулы – и весенние, и зимние, и летние – проводил в Хумалаге. Играл с ребятами, купался в речке, но большей частью работал вместе с матерью в колхозе на посадке овощей, по уходу за ними и уборке. Вместе с дедушкой иногда выбирался на косовицу, в лес за дровами, помогал Бабзе ухаживать за скотом и изготавливать какое-либо изделие.
Так продолжалось до конца мая 1940 года. В мае 1940 года я окончил четыре класса Бесланской средней школы № 2, тепло попрощался с моим любимым учителем Владимиром Михайловичем, с Куловыми Мацко, Замират, Азой, Ириной, моим другом Майрамом, ставшими для меня очень родными и близкими людьми, и навсегда переехал в Хумалаг. Здесь я поступил в пятый класс Хумалагской средней школы. Мне, дорогой друг, тогда, как и тебе сейчас, исполнилось одиннадцать лет.
Разница между нами заключается в том, что к этому времени я осознал себя взрослым человеком, почувствовал ответственность не только за себя, но и за младших сестру и братьев. Я понял, как трудно содержать нас, четверых детей, матери, дедушке и бабушке, поэтому с этого времени наряду с учебой начинается моя трудовая деятельность. Она не только сводилась к помощи старшим в уходе за домашним хозяйством, но и была связана с моей работой в колхозе. После уроков и в выходные дни я трудился рядом с матерью на различных сельскохозяйственных работах, в каникулы, особенно летние, постоянно работал возчиком на лошадях, прицепщиком в тракторной бригаде, а начиная с седьмого класса вплоть до окончания средней школы – сторожем колхозных полей.
За труд в колхозе тогда не выплачивали деньги: действовала система натуроплаты. За выполненную работу тогда начислялись трудодни, а на них осенью выделялись пшеница, кукуруза, другие сельхозпродукты, которые производились колхозом. Не знаю, какой вклад я вносил в семейную копилку своим трудом, но уверен, что и моя небольшая доля заработка была необходима семье.
К тому времени кое-что прояснилось с отцом: его осудили по ложному обвинению «в организации вооруженного восстания по свержению советской власти» и сослали в Сибирь без права переписки. С 1940 года до 1953 года мы о нем никаких вестей не имели. Жили одними надеждами.
Эту надежду поддерживали в нас наши родные и близкие люди, наши соседи, все жители Хумалага, руководители колхоза. Я тебе писал, что во все времена были, есть и будут плохие люди. Они, наверное, были и в Хумалаге. Но их было немного. Хороших, честных, нравственно богатых людей гораздо больше. Но их добрые дела, их настоящая человеческая сущность менее заметны, потому что они все делают не напоказ. Они помогают человеку в беде бескорыстно и считают это обычным, обыденным свойством человеческого характера.
Я не помню, Азамат, чтобы за все время моего детства, отрочества, юности, за время работы в колхозе кто-нибудь меня в Хумалаге ударил, выругал, обокрал, чем-нибудь обидел. И это касается не только наших соседей – Акоевых, Албеговых, Кудзиевых, Дзубиевых, Кокаевых, Цалоевых, Кабоевых, Хабаевых, Дзампаевых, Кусовых… – но и всех жителей села. Вот так…
Всегда твой,
Ахсар.
26 августа 2010 г.
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ПЕРВОЕ
29 августа 2010 года
Я тебе уже рассказывал о том, какие славные юноши и девушки были во времена моего детства! Все парни и девушки отличались дружелюбием, оптимизмом, готовностью всегда прийти на помощь старшим и друг другу. Все они были отлично сложены, занимались физическим трудом и спортом. На груди у многих красовались значки БГТО (Будь готов к труду и обороне), ГТО (Готов к труду и обороне), «Ворошиловский стрелок». Мы, малыши, на обладателей этих значков смотрели как на героев. Сейчас, когда на рынке можно купить и ордена, и медали, и погоны любого достоинства, когда ежегодно разоблачают фальшивых героев и генералов, в это трудно поверить, но тогда за каждым таким значком был огромный труд. Чтобы получить даже значок БГТО и удостоверение к нему, необходимо было выполнить серьезные спортивные нормативы.
Юноши этого поколения не только сами занимались спортом. В спорт они вовлекали детей. На берегах реки Камбилеевки (Хуымæллæджы дон) их усилиями были оборудованы беговые дорожки, ямы и приспособления для прыжков в длину и высоту, волейбольные и футбольные площадки, пляжи с завезенным откуда-то красивым желтым песком.
Летом во времена каникул, в выходные и праздничные дни учащиеся старших классов средней школы и молодые колхозники устраивали соревнования детей по легкой атлетике, вольной борьбе, плаванию, прыжкам в воду.
У меня, Азамат, никогда не было тренеров ни по одному виду спорта, кроме небольшого времени нахождения в детской футбольной школе «Пищевик». Но я хорошо бегал на короткие дистанции, далеко и высоко прыгал, отлично плавал и в озерах, и на быстрых реках, сносно играл в волейбол. И всему этому меня научили Цара Галазов и его друзья.
А сколько их было! В каждом доме на нашей улице было по два-три, иногда четыре-пять молодых людей, оживлявших своим трудом, отношением к старшим и женщинам, своим жизнелюбием, песнями и танцами все улицы села.
Сейчас во всех республиках и областях работают государственные, народные ансамбли песни и танца. Я с удовольствием бываю на их концертах. Но ни один ансамбль не может сравниться с теми песнями и танцами, которые устраивались во времена моего детства на свадьбах и других торжествах молодежью в каждом селе и городе Осетии. Это иногда напоминало состязание народных талантов и оставляло неизгладимое впечатление на всю жизнь. Вот это искусство, рожденное в духовных глубинах народа, питавшее его нравственные основы и доставлявшее людям подлинное эстетическое наслаждение, к великому сожалению, мой друг, мы потеряли. Потеряли вместе с тем поколением молодых людей, которые с гордостью носили значки БГТО, ГТО, «Ворошиловский стрелок», поколением, которое ценой своей жизни принесло нам Победу в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов.
Для молодых людей этого поколения самой большой ценностью был человек. Не вообще человек, а каждый человек вне зависимости от национальности, вероисповедания, пола, возраста. Они были готовы в любую минуту разделить с ним радость, защитить, прийти ему на помощь, если он в этом нуждался. Я тебе уже говорил, что особое отношение, вернее, уважение младших было к старшим. Ни один совет старшего, ни одна его просьба не оставались без внимания. Чтобы ты лучше понял сказанное, Азамат, я приведу тебе один пример из своей жизни.
В Осетии перед каждым Новым годом устраивают поминки по умершим в истекшем году. Они называются «бадæнтæ». Это понятие образовалось от слова бадæн – сиденье. Смысл этой поминальной традиции сводится к тому, что в доме покойного организуется поминальный новогодний стол для умершего. Начиная с вечера и до самого утра за накрытыми всякими яствами и напитками столами сидят родные и близкие, соседи покойника, в основном женщины. Этот поминальный стол в любое время может посетить житель села или приезжий, поставить в память о покойном свечку, выпить за упокой его души, выразить соболезнование семье. Обычно этот новогодний поминальный стол освящают мужчины, в основном с близлежащих улиц, для которых потом накрывают стол. Я сейчас не помню, в каком это было доме, но помню точно, что в декабре 1940 года я прислуживал за таким столом. После одного или двух тостов в комнату, где сидели Габли Акоев, Петя Дзампаев, Бибо Кудзиев, Урусхан Албегов, Ханджери Хабаев и Борис Галазов, зашел взволнованный старик Агша Акоев. Он принес извинения и сообщил, что его корова застряла в трясине в районе Туаца (это болотистая часть земель Хумалага между селом и железной дорогой). Сам он ее вытащить не может, а молодые люди в доме культуры на каком-то мероприятии.
Все немедленно встали, попросили Агша не волноваться, идти домой и ждать их вместе с коровой. Петя Дзампаев быстро сбегал домой и вскоре выехал на добротной подводе, прихватив с собой необходимые веревки, лопаты и большой керосиновый фонарь «Летучая мышь». Фонарь он передал мне и попросил держать аккуратно, чтобы не обжечься. Уже за селом, не доезжая до болота, где застряла корова Агша Акоева, мы справа от себя услышали душераздирающий рев коровы.
– Чью-то корову рвут волки! – воскликнул Габли Акоев, выхватил у меня фонарь, и мы все вслед за ним побежали туда, откуда раздавались жалобные стоны коровы.
Увидели при свете фонаря страшную картину. Стояла большая серая корова и уже не ревела, не стонала, а жалобно мычала: волки целиком вырвали у нее вымя.
– Ахсар, – обратился ко мне Габли, – жалко ее оставлять здесь. Вот тебе палка, и ты спокойно иди за ней, а она приведет тебя к своему дому. Не боишься?
– А чего мне бояться! – смело ответил я, хотя у самого поджилки тряслись.
– Ну и молодец! – сказал мне Борис Галазов. – Доведешь корову до хозяина и быстро домой. Мы вытащим корову Агша и скоро будем дома.
Они прихватили с собой фонарь и скрылись в темноте. А я шел за этой бедной коровой. Идти ей было тяжело: при каждом шаге ее внутренности содрогались и издавали пугающий звук. Я не боялся, Азамат, хотя за каждым кустом мне мерещились волки. Но я крепче сжимал в руках палку Габли и подавлял страх, который время от времени накатывался на меня. Не знаю, сколько времени мы шли, но в конце концов добрались до села, пересекли одну улицу, вторую, третью, потом вышли на главную улицу к школе и повернули налево. Дошли до дома Цараховых, живущих рядом с моей тетей Ниской. Около этого дома корова остановилась. Я постучал в калитку. Через какое-то время вышел хозяин дома, посмотрел на корову и сказал, что это корова соседей Кцоевых.
Видимо, у коровы уже больше не было сил, и она дальше не двигалась. Я ее оставил у ворот Цараховых, а сам постучал в соседний дом. На стук быстро открылись ворота, и из них вышли или, скорее, выбежали мать и дочь.
– Вот ваша корова. Она ранена. У нее волки вымя выдрали, – тихо сказал я.
Они подбежали к корове, стали ее гладить, называть какими-то нежными именами. При этом и мать, и дочь тихо, но в голос плакали и причитали. На плач вышел из дома еще один сосед, русский по национальности (фамилии не помню), но хозяйка коровы к нему обратилась по имени Ваня. Так вот Ваня осмотрел корову и дал заключение, что она не выживет. Приняли решение зарезать ее, чтобы за мясо выручить какие-нибудь деньги, на которые можно будет купить телку и вырастить ее. Поняв, что другого выхода нет, хозяйка согласилась и попросила Ваню зарезать корову.
– Что вы, дорогая соседка, я животных лечу, поэтому никогда этим делом не занимался и, наверное, никогда не буду.
Мать попросила свою дочь сбегать в дом напротив, где жил пожилой уже мужчина Дадаг Кцоев, и попросить его. Через минут пятнадцать Дадаг, вооруженный ножами, подошел к нам. Мы с Ваней помогли повалить корову, Дадаг связал ей ноги веревками, совершил над ней необходимый обряд, а потом зарезал.
Пока тушу разделывали, разносили разные ее части по указанным местам, я, конечно, не мог покинуть этот дом. Жалко было женщин, которые лишились единственной кормилицы. Было уже под утро, когда я по нашей улице возвращался домой. За время моего нахождения у Кцоевых выпал первый в том году снег. Хотя я очень устал от пережитого потрясения, этот морозный воздух, белый пушистый снег, который опускался на землю мягкими легкими хлопьями, и чувство выполненного долга бодрили душу. Уже подходя к дому, я увидел группу мужчин. Вдруг один из них, а это был Петя Дзампаев, воскликнул:
– Æхсар! Æхсар нæ дæ?3
– Æхсар дæн, Æхсар4, – ответил я.
– Тагъд уæхимæ, бирæгъты хæрд!5 – крикнул Петя, и все мужчины облегченно рассмеялись.
Когда я открыл двери нашего дома, вся наша семья громко расплакалась от радости. Оказывается, в какой-то момент мужчины, спасавшие корову, спохватились меня и послали Мурата Акоева узнать, пришел я домой или нет. Дома, естественно, меня не оказалось, и Мурат по простоте душевной и детской наивности выпалил:
– А может, его волки съели?!
Не только в нашей семье, но во всем Хумалаге поднялся страшный переполох. Борис Галазов поднял всю молодежь, которая была в доме культуры. Молодые люди всю ночь с фонарями прочесывали территорию Туаца…
Вот так закончилась эта история. Я не знаю, чего в ней больше: смешного, трагического или благородного. Наверное, всего поровну. В смешном положении оказался я. Не зря покойный Петя Дзампаев (Царство ему небесное!) долгое время обращался ко мне не по имени, а называл «бирæгъты уæлдай»6. В тяжелом, трагическом положении оказались мать и дочь Кцоевы, которые лишились последней коровы. И, конечно, настоящее благородство проявили все мужчины, без лишних слов оставившие свой стол ради спасения коровы старика Агша Акоева; и те молодые люди, которые с интересного мероприятия в доме культуры отправились искать на огромных болотистых просторах Туаца мальчика Ахсара; и Дадаг Кцоев, и ветеринарный врач Ваня, которые пришли на помощь бедным женщинам. Ну, если ты не возражаешь, то к этой категории с некоторой натяжкой можно отнести и меня. А еще напоследок хочу тебе сказать, что на второй день утром к нам пришел Агша Акоев, позвал меня, крепко обнял и сказал:
– Все коровы Хумалага вместе со своими телятами не стоят даже одного твоего мизинца. Но теперь, поскольку тебя ошибочно посчитали съеденным волками, ты будешь жить долго.
Вот так, дорогой друг.
Твой дед.
29 августа 2010 г.
ПИСЬМО ДВАДЦАТЬ ВТОРОЕ
8 сентября 2010 года
После окончания пятого класса Хумалагской средней школы я сразу же начал работать в колхозе. Это было в конце мая – начале июня 1941 года. В этом году и на колхозных полях, и на приусадебных участках жителей, в колхозных и частных фруктовых садах Осетии уродился богатый урожай пшеницы, проса, ржи, кукурузы, картофеля, овощей, фруктов и других сельскохозяйственных культур. На уборку ранних колосовых, на заготовку сена и на другие работы, связанные с сохранением урожая и выполнением планов сдачи сельскохозяйственной продукции государству, были мобилизованы все людские ресурсы, техника и живая тягловая сила.
От зари до зари работали все жители села: колхозники, механизаторы, мужчины и женщины, старики и дети. Своим усердием, своей сноровкой, своеобразной трудовой одухотворенностью из общей массы участников этой тяжелой страды выделялись юноши и девушки: учащиеся старших классов средней школы, студенты, использовавшие свои каникулы для помощи колхозу, молодые трактористы, комбайнеры, молотильщики, просто колхозники. Всё они делали от души, весело, с песнями, шутками и прибаутками, легко и непринужденно. Нельзя было не залюбоваться ими. Их пример захватывал, завораживал нас, детей, торопившихся скорее подрасти и стать похожими на них.
22 июня 1941 года был яркий, солнечный день. Все жители села, кроме маленьких детей, глубоких стариков и старушек, были на колхозных полях и трудились, как обычно, в поте лица. Ничто не предвещало беды. А она пришла. Пришла сразу и обволокла всех тревогой, недоумением и пугающей неизвестностью. Началась война. Война, которую впоследствии назвали Великой Отечественной. Эта война подняла на защиту Родины народы всей огромной страны, которая тогда объединяла пятнадцать союзных республик и называлась Союзом Советских Социалистических Республик (СССР).
Наши кумиры – юноши и девушки, обладатели значков БГТО, ГТО, «Ворошиловский стрелок», учащиеся девятых-десятых классов средней школы, студенты, молодые колхозники – после тревожного известия, ни минуты не раздумывая, побросали свои дела и устремились в военные комиссариаты.
Все юноши Хумалага, кроме инвалидов и больных, и многие девушки в первые же дни войны добровольцами ушли на фронт. Как и все участники войны из Осетии, они вписали яркие страницы в историю Великой Отечественной войны 1941–1945 годов. Большинство из них не вернулось с фронта. Они отдали свою жизнь за Родину, за ее независимость, за нашу с тобой жизнь и свободу, дорогой Азамат.
Многие вернулись после войны в Хумалаг с полученными на фронте тяжелыми ранениями и увечьями. Но даже их фронтовые испытания, тяжелые раны, нанесенные войной, не помешали им до глубокой старости, до сегодняшнего дня оставаться в строю. Они окончили высшие учебные заведения, стали видными учеными, деятелями культуры и искусства, писателями и поэтами, врачами и учителями, специалистами промышленности и сельского хозяйства, просто настоящими рабочими и крестьянами, мастерами того дела, которым занимались.
Приведу тебе только два примера, Азамат.
Один из них – это жизнь легендарного героя войны Саламджери Кокаева. Двадцатилетним юношей он встретил войну, прошел ее от начала и до конца, трижды был ранен, но всякий раз возвращался в строй. Первый раз он был ранен в тяжелейших боях на Керченском полуострове в январе 1942 года. После излечения, с сентября 1942 года, вернулся в строй, воевал в составе 37-й армии Северной группы войск Закавказского фронта. Участвовал в освобождении родной Осетии, Северного Кавказа: в Моздок-Малгобекской и Нальчик-Орджоникидзевской оборонительных, а также в Северо-Кавказской наступательной операциях, освобождал города Алагир, Нальчик, Кисловодск, Пятигорск, Ростов-на-Дону. 20 декабря 1943 года Саламджери был во второй раз тяжело ранен и отправлен в госпиталь. После лечения снова вернулся в строй. Незадолго до окончания войны, 27 января 1945 года, будучи командиром орудия танка М4А2 («Шерман»), выполняя боевое задание, уничтожил в танковом бою танк «пантера», два орудия с расчетом и несколько вражеских солдат и офицеров, но был в третий раз тяжело ранен. Саламджери потерял обе кисти и левый глаз, зубами вытащил из горящего танка своего боевого друга, находившегося без сознания, и тем самым спас ему жизнь. На Саламджери горел комбинезон, но он продолжил бой и каким-то чудом остался жив. Война окончилась, но до июня 1947 года Саламджери продолжал находиться в госпиталях, перенес почти два десятка операций, заново учился писать, пользоваться протезами. Но на этом его подвиги не закончились. Саламджери окончил институт, вернулся в родной Хумалаг, работал учителем истории, затем директором Хумалагской средней школы. Позже занялся научной деятельностью, стал деканом и профессором исторического факультета СОГУ, был живой легендой нашей республики и примером для подражания и для студентов, и для своих коллег-преподавателей. Помимо своих многочисленных боевых наград, в 1990 году указом Президента СССР «за большой вклад в подготовку педагогических кадров, воспитание молодежи и активную общественную деятельность» Саламджери Кокаев был заслуженно награжден званием Героя Социалистического Труда с вручением ордена Ленина и золотой медали «Серп и Молот».
Другой пример – выдающийся исполнитель народных осетинских песен Митя Касабиев, который вернулся с фронта без ноги. Но он не пал духом, стал со временем председателем колхоза в родном селении Хумалаг, а его таланту исполнителя осетинских героических песен аплодировали не только односельчане, не только жители осетинских сел и городов, но и профессиональные композиторы и музыканты Москвы и других городов России.
Все это я рассказываю тебе, дорогой Азамат, не только для того, чтобы ты знал своих героев-земляков, гордился ими и брал с них пример, но и для того, чтобы ты всегда помнил, что могучий человеческий дух, оптимизм, жизнелюбие способны творить настоящие чудеса. Для меня, учителя общеобразовательной школы, затем профессора высшей школы, имевшего возможность общаться и работать со многими поколениями молодых людей и в Осетии, и в России, и в бывшем СССР, нет и не было более красивого, нравственного, духовно и физически могучего поколения, чем то поколение молодых людей, которое ценой своей жизни, обильно пролитой крови, своим мужеством и тяжелым воинским трудом принесло Победу советскому народу в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов. Это поколение советских людей, в которое входили и наши с тобой земляки-хумалагцы, Азамат, останется навеки в памяти человечества как нравственный образец для подражания растущим поколениям.
Фашистская Германия напала на Советский Союз внезапно, без объявления войны. До этого она покорила многие страны Европы, использовала их производственные и материальные ресурсы, людские силы и технику против нашей страны. В первые дни, недели, месяцы 1941 года наши войска отступали в глубь страны, сдавали города и села. В чудовищной блокаде оказался Ленинград, вражеские войска были на подступах к столице нашей Родины – Москве. Враг рвался и на Кавказ, стремясь захватить Грозный, Баку и овладеть их нефтеносными районами.
В 1942 году фашистские войска захватили значительную территорию Северного Кавказа: Ростовскую область, Краснодарский и Ставропольский края, Кабардино-Балкарию, Адыгею, Карачаево-Черкесию. Была оккупирована и часть территории Северной Осетии. Враг сосредоточил огромные силы на подступах к городу Владикавказу, пытался покорить Осетию, через нее прорваться в Грозный, Баку, в Закавказье. Но советские войска совместно с партизанскими отрядами нашей республики отстояли Владикавказ, на подступах к нему разгромили фашистские полчища. Уже в декабре 1942 года Советская Армия перешла в контрнаступление и погнала врага из Осетии и всего Северного Кавказа.
О войне написано много книг, дорогой Азамат. Подрастешь и прочитаешь сам. Надеюсь, что ты сможешь разобраться во всем многообразии и художественных, и научных, и популистских произведений о Великой Отечественной войне, сможешь отличить правду о ней от кривды. Я же тебе расскажу о тех людях, которые защищали нашу страну, и о своих впечатлениях, оставшихся в памяти.
Передовая фронта в 1942 году от нашего села находилась всего в пяти километрах. В нашем основном доме в Хумалаге, состоявшем из двух больших и двух маленьких комнат, веранды, вместительного подвала, располагался штаб полка. Наша же семья все время до отступления немецких войск жила в хадзаре. Во время бомбардировок все мы прятались в большой землянке в несколько накатов, которую построил дедушка. Вместе с нами жили тетя Саша, жена дяди Хаджимусса, и их два маленьких сына, Казик и Муратик. Они приехали из Москвы. Сам же дядя Хаджимусса записался добровольцем в ряды московского ополчения, а в 1942 году погиб в боях под Ржевом.
Мне тогда было всего двенадцать лет, но я чувствовал себя уже взрослым человеком. Вместе со всеми жителями Хумалага пережил и бомбардировки, и артиллерийские обстрелы, и горе односельчан, получавших похоронки (извещение о гибели) с фронта. С болью наблюдал за тем, как фашистские «мессершмитты» (так назывались немецкие истребители конструктора Вили Мессершмитта) сбивали наши самолеты.
Положение было трагическим. Создавалось впечатление, что гигантскую, хорошо отлаженную военную машину гитлеровской Германии никто и ничто уже не сможет остановить и мы неминуемо окажемся в фашистском рабстве. Но что меня покорило тогда, чем я восхищаюсь и сегодня – это дух людей. Ни бомбардировки, ни артиллерийские обстрелы, ни отступление наших войск, ни голод, ни холод – ничто не поколебало веру моих односельчан, как и веру всего многонационального народа великой страны, в нашу победу.
Я помню, как в зимнюю стужу мы, женщины, старики и дети, все плохо одетые, собирали из-под снега неубранный урожай кукурузы. Помню, как моя мать и другие женщины села из оставшейся шерсти вязали носки, варежки для солдат и отправляли их на фронт. Помню, с каким радушием принимали в каждом доме Хумалага солдат и офицеров Советской Армии и делились с ними скудными остатками продуктов. Помню котелок, который мне подарил ординарец командира полка старший сержант Микола (так обращался к нему его друг, ординарец начальника штаба полка сержант Осип), и, конечно, чудесный вкус солдатской перловой каши, которую каждый день в этом котелке мне приносили поочередно то Осип, то Микола.
В штабе я видел каждый день и командира полка, и начальника штаба (оба были в звании подполковника), и офицеров. Они были разных национальностей: русские, украинцы, грузины, армяне, азербайджанцы, кабардинцы… Всем было тяжело. Но все они верили в то, что «враг будет разбит, и Победа будет за нами». В этом они были едины.
Я подружился со всеми, особенно с Миколой и Осипом, крепкими добрыми молодыми людьми из Сибири, и старшим сержантом Мишей, всегда веселым, неунывающим шофером командира полка. И Микола, и Осип, и Миша часто брали меня с собой, особенно если речь шла о заготовке дров в лесу. Окрестные леса и дороги я знал хорошо, поэтому чувствовал себя вполне полезным и взрослым в компании моих старших друзей. С ними я побывал и под артобстрелом, и под атакой самолета. Дело было так. С дядей Мишей, Миколой и еще с одним офицером мы возвращались из Беслана в Хумалаг. Ехали на военном легковом уазике с брезентовым верхом. Бока машины были открыты. Я сидел рядом с шофером и держался за специальное приспособление в виде скобы прямо передо мной. Вдруг появился немецкий истребитель и стал обстреливать нас из пулемета. Дядя Миша какими-то невероятными зигзагами гнал свою машину. В один момент мы перелетели через кювет, наш уазик несколько раз перевернулся и стал «на ноги». В нас не попала ни одна пуля, никто из нас не получил даже царапины. И офицер, это был высокий красивый грузин в звании старшего лейтенанта, и Микола, и шофер Миша перепугались за меня.
– Как ты, Ахсарик? Небось испугался!
– Не успел, – ответил я.
Понимаешь, Азамат, я на самом деле не успел осознать, что произошло, поэтому и не испугался.
Когда мы вернулись домой, то есть в штаб, командир полка встретил нас во дворе. И старший лейтенант, и Микола стали с юмором рассказывать ему о происшествии. Командир с улыбкой слушал, потом посмотрел на меня и, как мне показалось, сурово спросил своего ординарца:
– А малец с вами был?
– Так точно, товарищ полковник, – ответил Микола (я тогда не понял, почему он ошибся и назвал подполковника полковником).
– Товарищ полковник! – дополнил его шофер Миша. – Он не малец, а молодец: он даже не успел испугаться.
Все весело рассмеялись. Но их прервал сурово командир полка:
– Отставить! Я категорически запрещаю вам рисковать жизнью мальчишки. Если еще раз подобное повторится, всех разжалую.
Но подобное больше не случилось, потому что вскоре наши войска и с ними мои друзья-штабисты перешли в наступление и погнали врага из Осетии, а потом еще через три года гнали его со всей нашей великой страны.
Вот такие события происходили во времена моего детства, такие люди проживали в моем родном селе, в других селах и городах Осетии, России, СССР.
На этом я заканчиваю свои письма. Скоро мы увидимся. Ты расскажешь мне о своих делах, успехах в учебе, новых достижениях прогресса, а я в ответ, возможно, расскажу тебе еще несколько историй о событиях и героях прошлого.
Если ты, дорогой Азамат, нашел в том, о чем я тебе рассказал в своих письмах, что-нибудь нужное для себя, бери это с собой в жизненную дорогу, а ненужное – забудь.
Твой дед.
9 сентября 2010 г.
