Арсен КОЦОЕВ. МАДИНА. Поэма

Перевод с осетинского и примечания Ирлана Хугаева

Когда это было,

Никто уж не скажет.

Но было — то верно —

В стране нашей горной.

Подобных событий —

Ужасных и громких —

Ни прежде, ни после

У нас не случалось.

В горах Алагирских,

В глубоком ущелье,

Селенье лежало.

В нем было шестнадцать

Домов, что казались

С отрогов на гнезда

На птичьи похожи.

Там травами лето

Бывало богато.

Ни в чем недостатка

Не знала скотина.

И осенью хлеб там

Родился на славу.

Зимою ж село

Заносило снегами.

В огромных сугробах

Дома утопали.

И кручи над ними

Грозили лавиной.

Юна и беспечна,

Мадина жила здесь.

Глаза были черны,

А сердце — не знаю.

Но взгляд у Мадины —

Безжалостно сердце

Томил человека.

Надменные брови

И бледные щеки

Внушали ему

И восторг, и тревогу.

И стан ее тоже,

И легкая поступь.

О, в танце Мадина

Плыла, словно лебедь.

Улыбка ж Мадины —

Луч солнца весенний.

Для старых — отрада,

Для юных — отрава.

Руки ее много

Искало достойных

Алдар-тагиатов¹,

Кобанских владельцев,

Дигорских надменных

Бадила² потомков,

И отпрысков славных

Князей кабардинских, —

И Асии³ юношей

Гордых немало.

Согласья она

Никому не давала.

* * *

К ней сватался также

Сосед неприметный,

Простой человек.

Бесагуром он звался.

Был совестлив, скромен,

Был нравом покладист,

Ко всем дружелюбен.

Ни словом, ни делом

Обидеть не мог он.

Лишь внешности был он

Не слишком завидной.

Не смел он Мадине

Открыть свое сердце.

Боялся, откажет

Красавица парню.

Еще и в лицо

Рассмеется, пожалуй,

Потом наглецом

Назовет Бесагура —

И сердце его

Разобьет бессердечно.

Красавицы часто

Бывают жестоки.

И все же однажды,

Когда молодые

Селяне затеяли

Хонгу и зилгу⁴,

Собрался он с духом

И так говорил ей

Всему вопреки —

И рассудку, и вере:

«Пускай Бесагуру

Завидовать не в чем:

Он горец простой —

Ни богат он, ни знатен.

Но руки его

Для работы годятся,

А сердце годится

Любить тебя крепко.

Трудиться мы можем,

Бог даст, проживем мы…»

Мадина же, вскинув

Бровями, надменно

И громко над ним

Рассмеялась — другие

Услышали это.

Спиной к Бесагуру

Она повернулась.

И с праздника парень

Пошел восвояси.

В груди уносил он

Разбитое сердце.

А сердце Мадины

Давно уж пленилось

Другим, о котором

Мадина молчала,

Хоть в том же селенье

Родился и жил он.

Саугуди был парнем

Красивым и статным,

Но все подлецом

Почитали Саугуди.

Бессовестным, хитрым

И гордым, и дерзким

Его называли

Все, кроме Мадины.

И сам он Мадину

Любил в своем сердце

Неверном и алчном.

Бессонные ночи

По ней тосковал он.

И в мыслях своих

Необуздан бывал он.

* * *

Был праздник Рекома⁵.

Селенье гудело,

Как улей пчелиный.

И старцы ходили

От дома к другому

С молитвами к Богу.

Столы в каждом доме

Стояли обильны

Питьем и едою.

И тосты гремели

Без счета над ними.

И не был забыт

Ни один из дзуаров⁶

Почетными старцами

С пенною чашей.

Тогда за селом

На лугу их любимом

Для танцев сошлись

Молодые селяне —

Гармонь там играла,

Трещотки трещали,

И хлопали дружно

В ладони, и крики

Танцующих звонко

В горах разносились.

Вот в зилгу вступают

Красавец Саугуди

С Мадиной изящной,

Что лебедь плывущей.

Сердца их без слов

Объяснились друг другу,

Признались друг другу

В любви затаенной.

Но симд⁷ завязался,

И под руку деву

Берет наш Саугуди.

Круг первый проходят

В смиренном молчанье.

Ведь здесь пересуды

Заказаны строго.

Когда ж вереница

Распалась на пары,

Промолвил Саугуди,

Понизивши голос:

«Давно уж люблю тебя

Жизни я больше.

И сердце мое

Непрестанно с тобою —

С тобою одной

Говорит безответно.

Ни днем я, ни ночью

Не знаю покоя,

И жизнь без тебя

Мне постыла, Мадина.

Когда б ты согласна

Была стать моею,

Мадину Саугуди

Носил на руках бы.

С ладони кормил бы,

В шелка одевал бы.

Всю жизнь на Мадину

Молился б Саугуди…»

Идет, продолжается

Симд величавый.

Второй круг проходят

Саугуди с Мадиной,

И снова безмолвны

Согласно адату.

Когда же распался

Их круг, опустила

Мадина глаза свои

Черные долу

И голосом тихим

И скромным сказала:

«Давно уж Саугуди

Люблю я всем сердцем.

И в помыслах дня,

И в видениях ночи

Один лишь Саугуди

К Мадине приходит.

И вот что скажу я:

Теперь наяву я

Без тени сомненья

Вверяюсь Саугуди…»

Вздохнул тут Саугуди,

Как будто бы ношу

Он тяжкую бросил…

Пока не закончился

Симд величавый,

Пока на поляне

Не смолкло веселье,

Ни словом они

Не обмолвились больше.

И глаз друг на друга

Не подняли — тоба⁸! —

Мечтою, как жаждой,

Томимые оба.

* * *

Издревле адатом

У нас запрещалось

Открыто встречаться

Влюбленным. Искали

Прибежищ, сокрытых

От глаз посторонних,

Где можно волненьями

Сердца делиться.

И место такое

Имел на примете

Давно уж Саугуди.

Хорошее место

Для тайных свиданий:

Была то пещера

Поодаль селенья.

Когда-то подростком

Наткнулся Саугуди

На эту пещеру,

Охотясь на горлиц.

И даже поспал в ней.

Теперь же сгодится

Для пущего дела…

Вот снова зима

Наступила. Глубоким

Засыпало снегом

Селенье и горы,

И только поляны

Чернели в низинах.

И все ж для морозов

Еще было рано.

Опять потеплело,

И южные склоны

Сияли на солнце…

Саугуди с Мадиной

В заветной пещере

Вдвоем; насладиться

Друг другом не могут.

Речам их влюбленным

И ласкам их нежным —

То нежным, то страстным —

Конца нет и краю…

Вдруг — грохот ужасный

Над их головами:

Лавина с вершины

С песком и камнями

В долину сошла,

Завалила пещеру,

Как будто тяжелою

Дверью захлопнув.

В мгновение их

Тишина обступила,

И мрак гробовой

Воцарился в пещере.

Лишь тоненький лучик

Едва пробивался

Откуда-то сверху.

Мадина в испуге

Невольно вскричала.

«Не бойся, душа моя, —

Молвил Саугуди, —

Придумаем что-нибудь,

Все обойдется!..»

И к черной стене,

Заградившей им выход,

Он бросился рьяно —

Руками копает.

Но скоро Саугуди

Уже утомился,

И руки Саугуди

Уже коченеют…

И так говорит он:

«Нет, труд мой напрасен —

Обвал в эту пору

И тяжек, и вязок.

Однако тревожиться

Вовсе не стоит.

Ведь явятся скоро

За нами селяне».

И снова беседу

Заводят, обнявшись,

Саугуди с Мадиной

О будущей жизни…

Родители их

Не хотят их союза;

Ну что же? — теперь-то —

По их вызволенью

Из этой темницы —

Куда им деваться?..

Уже оживившись,

Они беззаботно

О свадьбе мечтают

Веселой и шумной;

О песнях и плясках,

О симде, о зилге,

Об играх забавных,

О щедрых подарках;

О том, как обильно

Попотчуют гостя;

Как будут рекою

Три дня расточаться

Арак их прозрачный

И черное пиво;

О том, как селяне,

И сыты, и пьяны,

Довольны останутся

Их хлебосольством,

Под утро уже

Расходясь понемногу, —

Кто с песней, кто с пляской,

Кто просто шатаясь…

Иные же пусть

Позавидуют люди

Прекрасной Мадине,

Красавцу Саугуди!..

* * *

Все медленней время

Течет для обоих.

Все медленней, тише

Течет их беседа…

С минутою каждой

Сомнения крепче,

С минутою каждой

Надежда слабее, —

Пора бы уже

Показаться селянам!..

Единственный лучик,

Что к ним пробивался

Сквозь толщу завала,

Внезапно померкнул;

И поняли узники:

Ночь наступила…

Как ночь их прошла,

Только Богу известно, —

Но утром тот лучик

Увидел несчастных

Сидящими розно.

Мадина ослабла.

Томил ее голод,

Она замерзала,

И зубы стучали

Ее беспрестанно.

Давно уж Мадина

Ни слова не молвит.

Саугуди идет к ней,

Шатаясь, как пьяный,

И так говорит,

Заикаясь от дрожи:

«Мадина, любимая,

Право, не бойся,

Сегодня, сегодня

Селяне прибудут».

Саугуди и сам

В это мало уж верил —

Мадина ж и вовсе

Не верила в это.

Совсем молодая —

Так хочется жить ей! —

Так страшно ей быть

Погребенной живою!..

Уже вечереет:

Тускнеет свеченье

Под сводами их

Западни небывалой.

И пленники с каждой

Минутой постылей

И гаже друг другу.

Сидят они порознь

На каменных плитах,

Молчат и как будто

Друг друга не знают.

От голода, жажды

И стужи обоих

Покинули силы.

Должно быть, уже

Примирились с судьбою, —

И завтра, упавши

На эти уступы,

Луч света застанет

Холодные трупы.

* * *

Но что же селенье? —

Не видно тревоги.

Но что же родные? —

Их дети пропали —

Зачем их не ищут?..

Затем, что давно

Уж себе уяснили

Их нрав своевольный.

Все молча решили,

Что дерзко бежали

Искать свое счастье

Саугуди с Мадиной…

Едва рассвело,

Бесагур за дровами

Отправился к яру…

Назад он в тревоге

Бежит по сугробам:

«На след их набрел я! —

Кричал он в смятенье. —

В пещере лавиною

Их завалило!»

Лопаты и кирки

Хватают селяне,

Бегут по сугробам.

Бежит впереди

Бесагур и дзуаров

Неслышно он молит…

Бежит Бесагур,

Как от рока, от кары.

А в небе невидимо

Реют дзуары…

* * *

Луч света веселый

Проникнул в пещеру —

И вот что увидел:

На камне, свернувшись

Клубком, словно камень,

Недвижна Мадина;

Лишь изредка

Тело ее содрогнется,

Чтоб снова затихнуть.

Саугуди поодаль —

Хрипит он и стонет.

Черты заострились,

Лицо потемнело,

Глаза же запавшие

Блещут так странно…

Гляди-ка… Поднялся

На ложе холодном —

И долго глядит,

Замерев, на Мадину

Он взглядом коварным.

Коварным ли? — Или

Всего лишь голодным?..

Любовь им забылась,

Дух Божий сокрылся:

Лишь зверь в нем остался.

К Мадине Саугуди

Ползет на карачках,

Слюной истекая;

Крадется… подкрался —

И жадные зубы

В бедро ей вонзил он.

Но плоти кусок

Оторвать не успел он —

Снаружи отчаянный

Крик он услышал:

«Держитесь!.. Мы близко!..

Не падайте духом!»

И вздрогнул Саугуди,

Разжал свою челюсть.

И с пастью, залитою

Кровью, метнулся

В свой угол Саугуди…

Как завтра в глаза

Он Мадине посмотрит?

Что сверстники скажут

О нем, о Саугуди?

Вот камень последний

Низринут со склона —

Отверзся их гроб.

Бесагур весь изранен —

Так, будто бы грудью

Пробил он дорогу

Сквозь лед и каменья, —

Но что Бесагуру

До ран Бесагура!

Ему ли считать

Бесагуровы раны!

Он первый вступает

Под мрачные своды.

Берет он Мадину,

Несет он Мадину

На белый свет божий.

Народ расступился;

Отец же Мадины

При этом промолвил:

«Неси, Бесагур,

Куда сам пожелаешь».

Что камень, что льдина, —

Но дышит Мадина.

* * *

Два дня уж селенье

На кувде⁹ гуляет.

Две радости нынче

Случилось в селенье:

Пропавших нашли;

Бесагур и Мадина

Связать свои судьбы

Решили пред Богом.

Двойным торжеством

Лица горцев сияли.

Как весело было,

Не выразишь словом,

Двойное веселье.

Быков и баранов

Они закололи,

Текли там рекою

Арак их прозрачный

И черное пиво.

Шли в дом Бесагура

С дарами недаром.

Недаром творили

Молитвы дзуарам.

* * *

Для игрищ забавных,

Для песен и плясок,

Для симда и зилги

Сошлись молодые.

Гармонь там играла,

Трещотки трещали,

И хлопали дружно

В ладони, и крики

Танцующих звонко

В горах разносились…

Но где же Саугуди?

Не видно Саугуди.

Зачем он не с ними?

Несчастный: средь общего

Праздника где-то,

Как будто в пещере,

Он скрылся от света…

* * *

Когда это было,

Никто уж не скажет.

Но было — то верно —

В стране нашей горной.

Еще старики

Вспоминают на наших

Ныхасах¹⁰ тот случай —

Ужасный, счастливый, —

Хвалу Бесагуру

Они воздают,

А вспомнив Саугуди —

Так просто плюют.

1896 (?)