Георгий Бестауты(1932–1978)… В знак особого уважения друзья называли его просто – Бестау. Признаться, я никогда не думал, что он так рано уйдет из жизни: к нему, крепкому, как платан, казалось, смерть не посмеет даже приблизиться. Но, увы…
Не помню, когда я познакомился с ним. Мне почему-то кажется, что знал его с детских лет. Я в буквальном смысле был покорен его юношескими стихами. Огромную радость принес мне его первый поэтический сборник «Буря» (Сталинир, 1958), отдельные строки из которого запомнились сразу и навсегда. К примеру, вот эти:
В воловьих следах застывает дождевая вода…
Осень желта, словно спелая груша…
А эти слова начинающий поэт посвятил своей возлюбленной:
Я бы оторвал лоскут небесной синевы ей на платье,
Смастерил бы пояс для нее из радуги…
Но особенно поразила меня своим блеском, напоминающим отполированную сталь, строка:
Обнаженным клинком я шагаю по улице.
Творческое наследие Г. Бестауты невелико: четыре поэтических сборника. В 2003–2004 г. вышло трехтомное издание поэта (стихи, переводы, литературно-критические статьи, рецензии и т. д.). Лучшие годы своей насыщенной до предела жизни он отдал переводу на осетинский язык «Витязя в тигровой шкуре» Шота Руставели. Это было истинным подвигом, за который Г. Бестауты удостоен Государственной премии Грузии имени Мачабели.
Одержимый сыновней любовью к родной Осетии, он благоговел перед духовными богатствами ее народа. В частности, он был инициатором издания двенадцатитомной серии «Сокровища осетинского художественного слова».
Дороги с любопытством и отчаяньем
Устремляются туда, куда не дозволено ступать.
Пусть они упадут на траву, получив отпор,
И над ними торжествуют колючки!
Дороги, корни молнии, –
Терпите ваш злосчастный удел!
Сердце мое, никогда не окажись
На обочине отчаянных дорог!
Эти строки взяты из книги Г. Бестауты «Капли огня», вышедшей после его смерти – в 1979 году. Основу ее составили стихи о любви, любви юношеской, пылкой, безответной, которую поэт пронес через долгие годы до конца своей жизни. С исповедальной искренностью и трепетом поведал он о своем чистом и высоком чувстве. «История одной любви» – такой подзаголовок можно было бы поставить на обложке книги, ставшей историей жизни автора и его любимой женщины.
«Корни молнии» – корни поэта. Они, сверкая, уходят в будущее, проникают из сердца в сердце, из поколения в поколение…
У персидского поэта Фарид-Эд-Дина есть изумительное стихотворение. Содержание его вкратце таково. Три мотылька, увидев свечу, захотели узнать, что такое огонь. Первый подлетел к пламени, вернулся обратно и сообщил: от него исходит свет. Второй подлетел еще ближе к огню, крылышком коснулся его и, вернувшись, сказал: оно обжигает. Третий мотылек оказался самым отчаянным: он настолько приблизился к огню, что заживо сгорел. Он полностью познал суть огня, но познанное унес на тот свет и уже не сможет и уже не сможет поведать другим мотылькам о своих ощущениях.
Нечто подобное случилось и с Г. Бестауты. Его душа обуглилась в «каплях огня» Любви и Поэзии. Мы, его наследники, пытаемся раскрыть тайну его творчества, но наши потуги тщетны: оно останется для нас вечной загадкой.
Ибо издревле известно: искусство неисчерпаемо, как сама природа.
Ахсар КОДЗАТИ
К МУЗЕ
Не целую глаз ничьих
После глаз твоих, о Муза,
Дверцы неба – настежь вмиг,
Твоего молю союза.
Ах, как много говорят,
Что за тайны открывают!
Пусть печален Музы взгляд –
Сердца скорбь приметно тает.
И молюсь я той тиши,
Где спознался, очи, с вами,
За рассвет больной души
В мире ангелов – словами!
Дверцу тихо затворю,
Чтоб не выдать сердца горесть,
Сон, нетленную зарю,
Потаеннейшую повесть.
К ТЕРЕКУ
Потрясенный, пал я на колени,
Терек, пред тобой:
Ты – восторг свирепости весенней,
Юности прибой…
По Кубани, по моей далекой
Удаль пронеслась,
Там печали гнет меня не трогал,
Песня не рвалась.
Тут-то с неба пал и огорошил
Черный столб огня!
Скиф я, эдакий и нехороший,
Выручай меня!
Враг мой – узкоглазой тьмы песчинка,
Кровь пролить был рад, –
Только вышла у него заминка –
Побежал назад!
Под твоею верною защитой,
Друг мой боевой,
Плыл я с трубкой тростниковой, скрытый
Вместе с головой.
Враг, победу празднуя до срока,
По ущелью мчал,
Меж лопаток – «ж-ж-ж!» ему глубоко
Я стрелу вогнал.
И с судьбой я мерялся по праву,
Жизнь ценил вдвойне.
Солнце счастья, тайно и лукаво,
Улыбалось мне.
И пускай срывается дыханье,
В вечный непокой
Искры «Симда», «Нартов» полыханье
Я пронес с собой.
Как пылает в полночь над водою
Хор твоих огней:
Семь дверей кремневых надо мною,
Над душой моей.
ВЕЧЕР В ДЖАВЕ
Как передо мною – в небо дверь открылась,
Или это сказка, рай неугасимый?!
Что за наважденье в Джаве, что за милость,
И закат дурманит, как заклятье, сильный.
Будто льется ливень золотого гула,
Горы отвечают небу синим звоном,
Что меня за сила к небу притянула,
И свирель проснулась в сердце обновленном.
Что это за радость бьет из-под рубахи,
Что это за морфий по крови гуляет?!
В небо подлетают кустики ли, птахи,
В облака садятся, в синеву ныряют?!
Босиком березы тянутся по скалам,
Словно альпинистки из России росной,
И, ползком взбираясь над глухим обвалом,
Ангелоподобны, изогнулись сосны.
Чьи это ягнята по реке несутся,
Или это волны – пенны, кучерявы?
Или я от ронга1 не могу очнуться,
Или то – весенней признаки отравы?
Небо – лик любимой в грезах надо мною,
Накрепко привязан я к бровям летучим,
А луна – алмазной пламенной серьгою
Брызжет ярким смехом в черных прядях тучи.
Луч заката тает в меркнущей, гудящей
Пене дня и в плеске, в гомоне, веселье.
Луносвет гуляет в сребролистой чаще,
Ледоходом лунным режет мглу ущелья.
Запах хвои полон света, ликованья,
Джавское ущелье поднялось высоко.
«Ир, – шепчу себе я, – край обетованья,
Ты живешь и дышишь под крылом у Бога!»
* * *
От смеха твоего – и воздух потеплел,
От света глаз твоих – моя сияет радость,
Я золото души все б выплеснуть хотел,
Такое счастье мне воистину досталось.
И, коротка, как ночь, не кончится коса,
Так сладостно бежит, непостижимо длится.
Что за прекрасный миг, прервись, смежи глаза,
От радости такой не в силах сердце биться!
* * *
Тише, сердце, звуки, прочь,
Сердце бьется с придыханьем.
До краев налита ночь
Скрытым сдержанным пыланьем,
И, надеждою полна,
Дарит счастье или слезы?..
Черной пеною волна
Носит спутанные косы.
БЕЛАЯ ТРЕВОГА
Ты, гордый ангел мой, ушла на самом деле,
И пропасть подо мной разверзлась в тишине,
Ледовая зима, суровые метели
На белых скакунах — вломились в сердце мне.
И белая печаль, сковав надежду, длится,
Во мраке глаз моих – тумана белый прах,
На мертвый белый снег – рябины кровь сочится,
И соловей молчит на скованных ветвях.
* * *
Ты ушла – весну меняя на зиму,
Ты ушла – и мир заметно опустел,
А тоска его в такие краски красила –
Ни на что взглянуть я не хотел.
Солнечный ли свет – грустные соломинки
Висли на сосне, под сеточкой хвои,
И не облака – плакальщицы тоненькие
Распустили инеем — волосы свои.
Словно фонари – померкли розы в сырости,
Будто у тебя – и над ними власть,
Будто на меня кто тревогу выпустил,
И она – змеей в сердце мне впилась…
Ты ушла – и луч радости немеряной –
Сгас. – В душе моей повеяло зимой.
И сейчас в окне дней твоих, уверен я,
Улыбается – день весенний мой.
Где-то машет мне радость своенравная,
И болит душа, скорбная, по ней:
Тянется твой путь – сердца жила главная –
Чем далече ты – тем болит сильней.
* * *
В святилище любви, меж бурями и бедами
Горит нежданно-нежная прозрачная свеча,
И для души она – окошко в рай неведомый,
Вся в голубых лучах, нетленно-горяча.
Горит она светло и тает, и не надо с ней
Ни плакать, ни грустить – не счастья нужно ей,
Чем меньше ей гореть останется, тем радостней
Становится она, и ярче, и светлей.
Когда мрачнеет мир и злобный морок тянется,
В нем для нее пути спасительного нет:
Когда-нибудь она с материей расстанется
И разом перейдет в невероятный свет.
И с высоты она зальет долины спящие,
Покуда мрак царит и убывают дни…
А звезды, – может быть, как и она, горящие, –
Земные, как она, небесные огни?!
* * *
Прощайте, сны весны моей певучей,
Беда и радость, тающая боль!..
В последний раз от них звездой падучей
Восходит в полночь – солнце надо мной.
И молниями – сердце озарилось,
Душа громами полнится, живет,
И радуги вселенской многокрылость
Над ангельской улыбкой восстает.
И мой зародыш – стал звезде товарищ,
Забыв объятья черные земли,
И солнца луч – был знак моих пожарищ,
Что в синеву высокую вели.
Чтобы, сгорая, сердце трепетало
Огромным солнцем истинной любви,
Земле родимой вечно отдавало
Свет животворный, проливни свои.
Но то был сон, покуда дремлет разум,
И лишь во сне ты к небу шел, поверь, –
Ужасный гвалт ударил в уши разом –
И сон вспорхнул – лови его теперь!..
Померкла радость,
Полдень сгас и сгинул,
Но все равно, я – будущего гость,
И о небесном сне земного сына
Я первый рассказал, когда пришлось.
Перевод с осетинского
Н. Орловой
* * *
Ничего не ведаешь покуда,
А уж в сердце поселилась ты,
Образ твой, сияющее чудо,
Обитает в области мечты!
Словно бы в столетиях вслепую
Мы друг друга силились найти.
Ты терпела пытку огневую,
Ну, а я не знал к тебе пути.
Слишком поздно – с радостью усталой
Я сегодня прихожу к тебе.
Сердце милой оплели помалу,
Привязать смогли к земной судьбе.
Но сдалась бы притяженья сила,
Если бы, отталкивая прах,
Поднялась ракета, огнекрыла,
Нас умчала в блеске и громах.
Голубем с тобой, моя голубка,
Полетел бы, кинувши без слез
Этот мир, и не страшась поступка,
Свет любви к мирам иным унес.
Обручимся под иной звездою!
В том блаженном дальнем далеке
Пусть кольцо заветно-золотое
Засияет на твоей руке!
Ты бы в той чужой, безмерной дали
Цвета неба, цвета глаз твоих,
Вся в цветущей радуге, как в шали,
Груз печалей сбросила земных.
В сад светил войдя тысячегроздый,
Далеки от злобы и клевет,
Жили б мы свободными, как звезды,
Неземной любви струили свет.
Став перед тобою на колени,
Я забыл бы прежней жизни сон,
Словно бы дыханием весенней
Благодатной ночи осенен.
От цепей освободясь впервые
И уверясь вдруг, что ты – моя,
Целовать ступни твои босые,
И смеясь и плача, стал бы я.
Я лицо укрыл бы расплетенной,
Хлынувшей до пят, косой твоей.
Волны света, волны алутона2
С милых уст лились бы, как ручей.
Млечный блеск возлюбленного тела,
Стан, что так в объятиях поник,
Задрожит, как будто налетела
Огненная буря на тростник…
И душа тянула бы, как древо,
Золотые ветви в синеву,
В том раю, где мы – Адам и Ева,
Увидав потомство наяву…
…Э, да что там – гаснет образ грезы,
И дороги наши скрещены,
И в глазах твоих мерцают слезы –
Столько грусти и голубизны!
Слезы лить из-за меня – не дело!
Над моей могилой их пролей,
Ведь желанной сделать жизнь сумела,
Сотворив эдем – в душе моей!
* * *
Шла по улице, свет излучая,
Сделав землю подобием рая.
В храме мира, в огромной святыне,
Ты зажглась, как свеча, – посредине.
Трепетал вкруг тебя благовонный
Воздух, жаром любви напоенный.
Как во сне или в сказке, – скобою
Изгибалась земля под тобою.
* * *
Больно, не гляди! – как будто терном,
Синим взором сердце пронзено;
Девушку в краю высокогорном
С ангелом не спутать мудрено…
Там остались два печальных ока,
Сердце, вечно ждущее меня,
Там, – звезда, стоящая высоко,
Резкий луч небесного огня.
Перевел с осетинского
М. Синельникова
1 В осетинском нартовском эпосе – хмельной напиток.
2 Алутон – пиво особой варки, утоляющее одновременно и голод и жажду.
