Предисловие и перевод с грузинского
Владимира Светлосанова
Терентий Гранели. Его территория — лирика. Грани его таланта не переливаются в лучах яркого солнца. Стихия его — темнота. В стихах его тишина.
«Ара сицоцхле, ара сиквдили, арамет, рагац схва…» («Не жизнь, не смерть, нет, нечто совсем иное») — такие слова начертаны на скромном надгробии Терентия, вечного странника, человека без определенного места жительства, ангела, поэта, мученика и пророка, наперекор всем ветрам времени занявшего почетное место — рядом с Галактионом — в истории многовековой грузинской поэзии.
В 1918 году 20-летний Терентий Квирквелиа покидает родное село (Цаленджиха, Зугдидский район) и оказывается в гуще столичной жизни. Пытаясь хоть как-то прокормить семью (две его сестры — Машо и Зозия — после смерти отца остались без средств), будущий поэт устраивается сцепщиком вагонов на железнодорожном вокзале. Когда-то на том же вокзале служил тормозным кондуктором Нико Пиросмани. Однажды, в самом начале того же 18-го года, Терентий случайно встретит Пиросмани на Верийском мосту, и встреча эта определит всю его дальнейшую судьбу.
Чуть позже, работая газетным курьером, он напишет первые стихи, будет печатать их под псевдонимом «Гранели» (granum — зерно), познакомится с Галактионом Табидзе, другом по вечности, оценит величие его «Артистических цветов». Появление в печати стихов Гранели будут приветствовать Валериан Гаприндашвили, Константинэ Гамсахурдиа, Ладо Гудиашвили.
С 1921 по 1926 год выйдут в свет четыре книжечки: «Линии скорби» (1921), «Душа и могилы» (1922), «Memento mori» (1924) и «Стихотворения» (1926).
Отдельные его стихи будут появляться в печати вплоть до 1928 года.
И всё. Далее — тишина. И темнота. До самой своей смерти в 1934 году Терентий так и не увидит ни одной напечатанной своей строки. И это будет продолжаться долго — до 1972 года, когда благодаря усилиям литературоведа Лери Алимонаки в тбилисском издательстве «Сабчота Сакартвело» будет издан сборник стихов «Лирика», а затем — «Избранное» (1979).
И надо ли после этого удивляться тому факту, что такие русские поэты-переводчики, как Заболоцкий, Пастернак, Тарковский, Ахмадулина, Синельников, столь щедро одарившие читателей прошлого столетия великолепными переводами поэтов грузинской плеяды, прошли мимо автора «Memento mori» и «Я и Галактион»?
Осталось упомянуть, что одно из самых гармоничных творений Терентия («Весенний вечер») успел процитировать в своем «Покаянии» Тенгиз Абуладзе.
Средь многих дорог нам выбирать — какая из них ведет к Храму…
__________
ОСЕННИЕ СНЫ
Грусть моя, словно снег, бела.
Стонет колокол в отдаленье.
Так внезапно осень пришла
И уходит, как сновиденье.
Я лежу на траве — вдали
Конь пасется, ручей струится,
На руках моих прах земли, —
Мне как будто все это снится.
Дева, вечная тишина,
Над могилой свежей рыдает,
И осенняя желтизна
Смерть безмолвную приближает.
Ворон кружится над рекой,
Вот и он улетел бесследно.
Лежа в небо гляжу с тоской
Я не первый и не последний.
Горечь сердце мое сожгла.
Одиночество, сожаленье.
Так внезапно осень пришла
И уходит, как сновиденье.
1922
БЛИЗОСТЬ ЗИМЫ
Вновь зима из мороза и снега
Голубую вселенную лепит.
Перед смертью я бледен, как небо,
Перед смертью я легок, как лебедь.
Я снежинкой блуждаю в тумане,
Выпадаю дождем и росою,
И, сгорая в огне покаянном,
Обречен на разлуку с мечтою.
Даль судьбы — ветер дует оттуда,
Бремя скорби влача молчаливо.
Легкой дымкой тбилисской окутан,
Я смешался с листвой сиротливой.
Словно листья, промозглою ночью
Землю телом своим согреваю,
Бледной тенью по городу молча,
Неприкаянный, долго блуждаю.
1922
В ТЕМНЫХ ТОНАХ
Вернулся в родные края,
Где целую вечность я не был.
Усталая память моя
Темнее осеннего неба.
Нашел в опустевшем саду
Засохшее древо желаний.
Душа, принимай темноту
И сумерки воспоминаний.
Сестрой назову тишину,
А матерью — тьму вековую,
На звездное небо взгляну,
Не веря в реальность земную.
Врата мне скорее открой,
Даруй мне, Господь, испытанье!
Ты видишь — одна пред Тобой
Склонилась душа в ожиданье.
1923
ТИШИНА И ТЕМНОТА
Ночные мысли сродни огню,
Блуждает дух в облаках.
Огнем бессонницы плоть казню,
И ужас в моих глазах.
Бескровно тело, душа пуста,
И только сердце болит.
Я там, где царствует темнота,
Там, где тишина царит.
Один — пустыня со всех сторон.
Ты слышишь меня, Господь?
И я здесь временно заключен
В земную тесную плоть.
1924
* * *
Я не знаю, почему враждует
Жизнь со мной и в чем я виноват?
Снова этот вечер так волнует,
Снова в городе туманы спят.
Новый день, и небо шлет мне знаки,
Снова я иду — молчит земля —
От могилы с надписью «Акакий»
К памятнику с надписью «Илья».
Я И ГАЛАКТИОН
Еще вчера в огне тифозном,
Сестра, я бредил и горел.
В Галактионе демон грозный,
Я ангел — небо мой удел.
Сейчас в саду под старым кленом
Его письмо читаю вслух.
Сама земля с Галактионом,
Я чистый бестелесный дух.
Вечерний сумрак. Ветер гонит
На улицу от дома прочь.
Лазурь в стихах Галактиона,
Стихи мои темны, как ночь.
Еще вчера в огне тифозном,
Сестра, я бредил и горел.
В Галактионе демон грозный,
Я ангел — небо мой удел.
1924
MEMENTO MORI
Заблудился я в жизни, не принял ее,
Потерялся в житейском море.
На земле будет жить только имя мое,
Остальное — Memento mori.
День мой — третье июня, обитель моя —
Скорбный дом, на окне решетка…
И смотрю я на небо из небытия,
Из окна, как ягненок, кротко.
Дождь по крыше стучит, лег на горы туман,
Ночь мерцает тусклой улыбкой,
Зреют звезды, стоит непроглядная тьма
На пороге вечности зыбкой.
Что мне делать? Душа моя — высохший лес.
Лягу навзничь, глаза закрою…
Я безумный талант, я посланник небес,
Ангел, вскормленный синевою.
Заблудился я в жизни, запутался в ней, —
Снова в памяти воскрешаю
Грустный вид захолустной деревни моей, —
Час мой близок, это я знаю.
Жизнь уходит — дороги не видно, темно.
Где ж ты, нежная? Скорбь во взоре.
От Гранели останется имя одно,
Остальное — Memento mori.
1926
* * *
Пусть розы на земле лежат ничком,
А что мечтой звалось, давно увяло,
И стало скорбным неживым цветком
Все, что меня когда-то волновало.
Сейчас иду и вижу — вдалеке
Белеют лодки, и под ветром гнется
Сухое деревце. В слепой тоске
Иду среди могил, и светит солнце.
Как некогда кружилась голова
От строк Бодлера! Время непреклонно.
Бездомному вослед летит листва,
В саду пустынном каркает ворона.
* * *
К тебе мольба без слов
Летит в небесной выси.
Одиннадцать крестов
И восемь кипарисов.
Акация цветет,
И сердце боль пронзает.
Вот деревце растет —
Зачем? — никто не знает.
Люблю печаль — она
Утешит, не обидит.
Объяла тишина
Безгрешную обитель.
К тебе мольба без слов
Летит в небесной выси.
Одиннадцать крестов
И восемь кипарисов.
* * *
Окружен одиночеством —
Пусто, холодно, ветрено.
Здесь, на кладбище, кончится
Время каждого смертного.
Здесь движение времени
Лишено ускорения.
Здесь покой и терпение,
Лишь покой и терпение.
* * *
С небом диалог
Облака ведут.
Вечно одинок,
Погибаю тут.
Тут, среди чужих
Улиц, мне блуждать;
Как бездомный жить,
Безымянным стать.
Ветер душу взял,
И кричит кинто…
Кто Гранели знал?
Неужель никто?!
