Можно сколько угодно изощряться в композиционном построении и поисках темы, хорошо рисовать и все-таки не быть живописцем, если нет чувства цвета. Оно, как и абсолютный слух музыканта, присуще далеко не всем художникам. А между тем, цвет – главное в живописи, он – ее голос и язык. И живописец – вовсе не тот, кто владеет полихромной палитрой и просто «раскрашивает» рисунок, а тот, кто поет языком цвета. Залине Хадарцевой всегда удавалась живопись: и во время учебы во Владикавказском художественном училище, и на факультете искусств Северо-Осетинского государственного университета, тем более, что наставником ее был Шалва Бедоев, один из лучших осетинских колористов, как, впрочем, и рисовальщиков. Залина тоже очень крепко, конструктивно рисует, точно передавая форму и характер модели. Ее в равной степени волнует что и как она изображает.
Пытаясь понять смысл картины, зрители чаще всего ищут его в том, что на ней изображено. Но как раз в том, как изображено, т.е. в языке художественного произведения, он чаще всего и раскрывается. При постижении этого мы сталкиваемся с тем, что называется природой искусства.
О природе искусства простым и ясным языком сейчас писать вроде бы не принято. Может быть потому, что в системе ценностей современного общества значение искусства, как и любви, оказалось столь же зыбким и неясным.
Большинство из нас, если не знает, то чувствует, что природа искусства действительно родственна природе любви. В древнеиндийском трактате «Ветка персика» говорится о любви как единении трех начал: влечений ума, души и тела. Художественный образ, без которого невозможно искусство, порождается единением эмоционального, рационального и подсознательного. Люди, творчески одаренные, часто сами того не замечая, пребывают в состоянии любви, которая переносится на их произведения. И чем богаче, разнообразнее эмоциональные переживания, чем тоньше и выразительнее мысль, чем глубже интуиция, тем интереснее художественный образ и тем труднее он поддается словесному описанию. Вот здесь-то мы и видим выражение любви или отсутствие таковой, независимо от того, что изображено и каково название произведения.
Залина Хадарцева, как и все художники, получившие основательные профессиональные навыки реалистического художественного языка, пишет картины, где определяющей является тема. Например, выпускная многофигурная композиция «Беженцы» или огромный холст 2002 года «Осень жизни», являющийся попыткой ответить на извечные вопросы «Кто мы?», «Куда мы идем?» и подчеркивающий значимость духовного и творческого пути, ведущего мимо обочины физической смерти.
Почти во всех крупных фигуративных работах этой художницы присутствуют изображения конкретных людей, друзей, близких, однокурсников, многих осетинских художников, что невольно заставляет вспомнить строки Микеланджело «Вот почему могу бессмертье дать…»
Хотя художница обращается к разным жанрам, человек – одна из главных тем ее полотен. Его значимость и центральное место в мире длЯ нее бесспорны. При этом она никогда никого не идеализирует и не приукрашивает, но и не умаляет достоинства ни во внешнем облике, ни в содержании личности. Все, кого изображает художница, становятся объектом так называемой безусловной любви, когда любят и ценят просто так. Часто Залина пишет людей на больших холстах, словно желая подчеркнуть их значимость для мира, независимо от деяний, внешности и характера. Монументально и декоративно звучит романтический флер, за которым обнаруживаются черты современной ироничной интеллектуалки. Магическую силу женской чувственности утверждают огромные «ню» с изображением натурщицы с культовым именем Гала. Не меньшей значимостью обладают образы более камерных по размерам портретов: великодушного и наблюдательного молодого художника Зураба Мостиева, похожего на героя осетинской сказки, самодостаточной горожанки Геры, усыпанной, как драгоценностями, золотистыми солнечными бликами и воплощающей душу лета, став безымянной («Лето», «Гера»). Или вымышленные – хрупкая фигурка в ветвях сирени (парафраз на известную работу Врубеля), похожая на выращенное в космосе растение и воспетые Рубцовым зеленые цветы, и сиреневая Ева с синей косичкой, плывущая по небу вместе с большим зеленым облаком.
На автопортретах Залина Хадарцева не только не идеализирует себя, но при определенном сходстве кажется почти неузнаваемой. Здесь она предстает сосредоточенным адорантом, застывшим перед миром, находящимся за пределами картины, перед тем, что видит и изображает, к чему устремляет энергию своих чувств. Она, как точно сказала одна из студенток факультета искусств, на котором сейчас преподает Залина, скорее изображает свое внутреннее я, невидимое и неведомое окружающим.
Что бы не изображала художница – людей, цветы, горные, сельские и городские пейзажи или море, – она погружает все это в стихию своей живописи. И это погружение обеспечивает им красоту без приукрашивания и жизненную силу без дотошной детализации в угоду псевдодостоверности.
Сущность живописной стихии Залины Хадарцевой составляет особое восприятие цвета. Он у нее мощный, звучный, сочный, многообразный и смелый, как и сам мазок.
У этой художницы, летящая кисть, которая подобно птице носится над холстом, касаясь его своим крылом, и оставляя прикосновения зачарованной таинством живописи души.
Тот, кто пишет сам или хоть раз наблюдал, как работает живописец, знает каким может быть прикосновение кисти к холсту. Кисть то нежно гладит холст, то пробегает по нему короткими мощными ударами, то, не отрываясь, скользит упругим движением по его поверхности, то нежно умащивает его растекающимся слоем краски, втирает ее, щекоча сухими щетинками, и отрываясь, взмывает на мгновение, чтобы возвратиться вновь и погрузиться в музыку прикосновений. И холст отзывается рождением живописного образа, запечатлевшего ретранслированную животворящую вселенскую энергию. Он светится сквозь легкие, прозрачные лессировки, облекается в глянцевую роскошь плотных покровов, прячется под шероховатым и пастозным слоем и просвечивает вновь в тающих, мягких тенях. Этот безмолвный диалог холста и кисти чаще всего художником не осознается. Он естественен и непредсказуем как явление природы и целиком подчинен поиску цветовых отношений, характера формы и фактуры. Многие акционисты считают его главным. Залина Хадарцева – не акционистка, во всяком случае, таковой себя не считает. Для нее важен не сам процесс создания картины, а то, какой она будет и что увидит на ней зритель. Взаимодействие ее кисти и холста – мистическое соитие, порождающее многообразный мир живописных образов: ангела над цветущей планетой-пригорком; цветных лодок- рыбин, готовых уплыть; спящего летнего городка с задорной черной кошкой, которой еще некому перейти дорогу; скал, напоминающих облака, стекающие в море; фиолетовых деревьев с прижавшимися рыжими стогами, вкусно припорошенными свежим снежком; прозрачных розовых рыбок, похожих на тающие льдинки в синих банках-аквариумах.
Во многих работах Хадарцевой царит движение, являющееся основой их композиционной структуры. Закручиваются в вихревых живописных воронках предметы натюрмортов, раскачиваются и сталкиваются цветовые пятна, поверхность которых шершавится, вспучивается фактурным красочным слоем, рождая щедрый и живой мир, где оживают каменные львы, а горы кажутся цветными облаками, в которых живет ветер. Ее произведения можно рассматривать как жизнеутверждающий вариант экспрессионизма, лишенного характерного пессимистического настроения. Мощные, часто контрастные, цветовые отношения несут не только декоративную, но и подчас драматическую нагрузку, а в сочетании с динамикой ритмов, передают стихийную силу страсти, которая, благодаря высокому профессиональному мастерству, а иногда еще и тонкому юмору, оказывается недоступной для пошлых толкований. Залина обладает даром монументалиста, тяготея к масштабным формам и масштабному мироощущению.
Если бы сегодня для представителей всех конфессий и тех, кто к ним не принадлежит, но верит в высшие светлые силы, был построен храм всех влюбленных или желающих любви, то Залина Хадарцева с легкостью украсила бы его своими росписями, говорящими на универсальном языке чувств.
Мы любим тех, с кем не только ощущаем себя лучшими, но становимся лучше, как молчаливая поверхность стен, холста или бумаги, звучащая преображающими голосами живописи.
