Чермен БУГУЛОВ. Птицы

* * *

Я на время поменял бы свои темные глаза
На зеленые блудливые кошачьи – да нельзя.
Я б ходил в толпе по улицам,
Щурясь мартовскому небу,
И месил промокшей обувью,
То что раньше было снегом.
Я подслушивал бы звуки,
Голоса, чужие мысли,
Пил разбавленное пиво,
Приставал бы к вам со скуки
И смеялся б этой жизни,
И вдыхал чуть теплый ветер,
Оглушающий отравой,
Говорящий мне о лете,
Грезящий о знойных травах.

06.02.93.

* * *

Слышишь, уходит лето

по половицам сквозь спальню,
Висячий фонарь через занавес

ловит нас сетью-вуалью.

Будто беседуют двое…

Нет, это ветер гуляет,
За свежебеленной стенкой

травы волна подминает.

Ягоды под ногами,

я закрою окно…
Будешь вино?
Да ладно, просто еще пятно
На цветастом одеяле –

купим еще одно.

Знаешь, нам в двери светит

ночью большая звезда,
И, похоже, отсюда

я не уйду никогда.

Зря не верти – просыпалось

время песочных часов;
Что за беда – пересменка-бессоница,

строчка без цифр и снов.

Кончилось долгое лето, и завтра

все уже будет иначе – другим.
Спи, наше счастье сторицей оплачено

кем-то другим, кем-то другим.

26.08.95

* * *
Море – это большая вода,

Где мечутся долгие тени.
Здесь сразу окна в никуда,

И отсутствуют стены.

Море – часы над мирозданьем,

Подвешенные криво;
И здесь поезда, поезда, поезда,

Пустыми идущие мимо.

И я не досаливаю обед,

И незачем спать – если ночь.
Мои собеседники – с пристани дед

Или безногий лоточник.

Площадь полная дней и рыб

Сольется с полуденным сном;
Проснешься и ждешь каждый шорох и скрип,

И хлеб запиваешь вином.

Вернуться назад, стремиться куда –

иссечена рука – не понять;
Мир разворачивая вспять

К морю бежит вода.

11.12.95

* * *
И я помню море, и я помню ее. Она выходила из него остывшая, как янтарь в ладони.

Тогда все было по-другому. На пляже можно было взять за рубль граненый стакан темного вина и спать до ночи на песке. (Вино и вечно пустой желудок – это было здорово!)

Я любил ее. Мы жили в комнате с деревянным полом и окнами на юг. Солнце процеживалось весь день через пыльные теплые шторы, которые мы никогда не трогали. Мы ложились на пол, выискивая прохладные места.

Как-то вдруг в комнату накатывал зной и запах горячей травы. Я открывал глаза и понимал, что еще сплю, что сердце бьется о ребра, и что напротив – ее странный изучающий взгляд.

У нее были пестрые глаза. Ее глаза играли звуками, а кожа пахла арбузом. По ночам мы слушали поезда и думали о своем. Время шло мимо нас. Где-то рядом, в стороне.

Это было лето 1990г. – слишком давно, чтобы вспоминать.

* * *

День начинается, день завершается –

синь, мелкий дождь, нежный шелест колес;
Где-то забытая, где-то оставлена

тихая заводь русых волос.

Куцые лица, куцые мысли,

вечно с фальстарта и на износ;
Господи, что ж это так накатило

вдруг теплотой темно-русых волос.

Летнее солнце, июльское солнце –

память несет под откос…
Мне бы ворваться, мне бы зарыться

в брошенный сон расплетенных волос.

Стоп. Успокоился. Взял себя в руки –

в том не твоя вина,
Что над твоей головой не сомкнулась

русых волос волна.

14.12.97.

* * *

Когда в срывающихся ливнях

сольются улицы и окна
В одни горящие волокна,
Я буду думать о тебе.

Когда отчаянное лето

замрет, и мир качнется вспять,
И звездопад захватит душу –

тебя я буду вспоминать.

Когда над умершим каналом

проступит властно желтизна,
И обезумевшее небо

метнется стаей рыб со дна,
Мне вспомнится твой взгляд далекий.

А первый снег забелит крыши,
И станет сердце биться тише,
И невзначай на пыльной нише
Найдешь стихи… Так мимо дома
Пройдет походкою знакомой
Совсем другая.

6.01.97

БАБОЧКА

Бабочка бьется в мое отражение;
Мне двадцать пять лет.
Я провожаю свой день рожденья,
Я ложусь спать, выключаю свет.

След – это то, чего я не оставил.
«Шрамы на сердце»? – их нет.
Я бы давно свою жизнь подправил,
Но правил во мне тоже нет.

Долгие сны – моя форма сектантства,
Часть отступивших морей,
Призрачный путь от Порога в пространство
Полуоткрытых дверей.

Бабочка бьется в мои отраженья,
В крылышках – легкий испуг;
Жизнь – безответственное скольженье,
Прервана

хлопаньем рук.

19.11.98

* * *

Я знаю, я дойду. Мой дом
Под солнцем – белый с плоской крышей,
Полузасыпанный песком –
Ни вор, ни путник не отыщет.

Мой путь по заданной прямой
Лежит обратно ходу стрелок
На циферблате. Над судьбой
Скрестились шпаги – XXI-ый –
Мой век. У касс толпятся лица,
В ладони плюнь и открестись!
Успеть бы отскрестись, отмыться;
Век XXI-ый – торопись!

Я с вами, но мой дом под солнцем
Совсем не в этой стороне.
Мой дом с единственным оконцем –
Во вне.

Он по ночам, вбирая звуки,
Впускает в стены шум прибоя.
Вот, выедая сталь с натуги
Визжит лебедка. Где-то двое
Горланят, видно с перепоя.
Торговый порт. Вновь тишина.
Луна. Мазутная волна
О дамбу шлепает устало.
Звезда упала.

Декабрь. Редкие снежинки,
Замешанные на песке, бьют в дверь.
Теперь
У глаз морщинки
Сойдут – не вглядывайся в даль,
Не пересчитывай потери
И не заманивай печаль
В мой дом
С такою плоской крышей,
Полузасыпанный песком,
Где сам Господь нас не отыщет,
Или отыщет, но потом.

Я – романтичный пешеход,
Влюбленный в южные созвездья;
Я завершу свой переход,
Пусть даже мир замрет на месте.

Мир, марширующий на месте.
А ну-ка разом, ну-ка вместе
На XXI-ый – навались!

26.09.98