Алан ЦАРАКОВ. Игры пишущих людей

ПОВЕСТЬ

ЧАСТЬ 1. ЛИТЕРАТУРНАЯ ПРОПОВЕДЬ

1

Гордо солнце светит для людей, которые его замечают / Гордо солнце светит для имеющих память / Гордо солнце сияет / Гордо солнце сияет для людей, имеющих волю / Гордо, ласково, отличительно, ярко / Сияет, светит, горит / Для людей, способных думать / Размышлять, летать, мечтать / Отличительно солнце светит / Отличительно солнце светит для способных мечтать.

Пока так: отличительно мечтать.

2

Я, достоверно, Алан. Я здесь пишу, чтобы потом темы развить. Кто разовьет? Я сам, разумеется.

3

Возврат во времени. Лето 2001 года, когда я «мешал» Абрамию Кирилловичу, самодеятельно претендовавшему и на кресло президента в республике, выполнить взятые на себя обязательства. Чтобы не мешать, перебрался из райцентра Моздок в райцентр Ардон. Абрамий Кириллович доставил меня на джипе сюда и дал, прощаясь, «законные» 500 рублей (те же 17 долларов). Естественно, с претензией.

Итак, райцентр примечательный – Ардон. Дом дневного пребывания престарелых людей. Ирбек Дмитриевич, глава дома ДППЛ; забота у него о том, чтобы продлить себя в детях – своих. Однофамилец Ирбека Дмитриевича, прежний герой и автор шикарного романа Руслан Хазбатрович – у того забота продлить себя в слове (была). А слово для кого? По сути, цель тоже продлиться в потомках, в детях – а чьих?

Чьих – важно, но еще важнее – каких? Детях из-под Швыдкого и Сванидзе, управителей идеями ныне? Размышления о писательстве в доме дневного пребывания престарелых людей. Захаживаю сюда пообедать, а иначе как нищему литератору быть? Алла, бывший библиотекарь, задала всем тему для обсуждения.

Писатели Алании в пересудах стариков в Ардоне: Гатуев Дзахо (1892–1938), Мугуев Хаджимурат (1893–1968), Газданов Гайто (1903–1971), Уруймагова Езетхан (1905–1955), Мамсуров Дабе (1909–1966), Богазов Умар (1919–1978), Цаголов Василий (1921–2004), Баранов Анатолий (1928–1996), Тотров Руслан (1936), Дзасохов Музафер (1937), Малиев Васо (1938), Тедеев Георгий (1938).

В доме ДППЛ еще один Богазов – этот юрист, а не писатель. Еще Тлатов, другие. А поименно других? Не взять ли элитную пятерку? Келау Ревазов и другие мыслители отсюда. Их пока приберечь.

Алла – подруга моего отца. Жила не близко к нам, а как-то переехала. Хранит фотографию отца (моего) в доме, поставила в рамке на тумбочке. Напротив висит на стене фотография ее мужа, умершего два или три года назад. Мой отец умер раньше – от болезни.

Обеды в центре дневного пребывания престарелых людей. Сокращенно будет: центр престарелых? Полно-длинно: территориальный центр дневного пребывания престарелых людей. Пробил во-прос (выхлопотал разрешение, лицензию) Ирбек Дмитриевич, пенсионного возраста сам.

Ирбек Дмитриевич не довольствуется прежде нажитым. Называется, Ирбек Дмитриевич не успокоился на достигнутом.

Я сюда пришел по совету Хазби, моего товарища и родственника. Алла была уже здесь. Она помогает растить внуков в материальном плане. Не одна Алла, и другие старики отсюда думают о внуках. Дают пищи два раза за день старикам. Но важно и общение, конечно.

Ирбек Дмитриевич – фигура колоритная. Как Ирбек Дмитриевич рос – кем был и не был, – ступени карьеры, о них другие старики размышляют. Как богател в должностях Ирбек Дмитриевич. Два вытянутых в сторону и вниз пальца местечкового барона означали доступно: гони две штуки – две тысячи, то бишь, за услугу. Речь о полновесных еще рублях за внеочередное приобретение авто, наделение земельным участком и т.п. нарушения социалистического права.

Хазби в дом дневного пребывания престарелых людей вхож? Нет – его невзлюбил Ирбек Дмитриевич и сюда не пустил. Хазби пока пятидесяти лет от роду и он не на пенсии еще: как бы и не обязаны его пускать в дом ДППЛ. Мне, кстати, тридцать девять, сорок будет в начале августа этого года, а меня уже допускают старики в свой круг. Хазби тоже не имеет работы давно, а питается тем, что люди выделят (близкие родственники и сердобольные пенсионерки по соседству с ним). Хазби питается и на поминках, когда они случаются в райцентре. Он посещает собрания «свидетелей Иеговы» здесь; он не курит и не употребляет спиртного, а кушает в удовольствие. Денежного вспомоществования Хазби не дает на похоронах. На него косятся, но не прогоняют; с похоронного мероприятия, с поминок, будет стыдно. Тем более, многие затем и приходят сами – покушать.

В этом райцентре мне ближайшие родственники: Мелинда и Герман, обжившиеся в доме умершего учителя, что и мне был отцом.

Наши беседы в центре или же доме ДППЛ интересны, – я их далее дам.

Еще интересна Зарема Григорьевна. И она сюда наведывается. Без нее было бы пресновато. З.Г. о гомиках, внезапно размножившихся – а где хоронились прежде? Юрист Богазов уверяет, что они и раньше были. Просветитель Тлатов оспаривает. Не было совсем. З.Г. от споров хохочет: ее они забавляют. З.Г. – образ колоритный, не жалко будет потратить здесь? Пока не трогать.

Разговоры о литературе. Занятны приманки по телевидению и в газетах республики: «Писатель планетарного масштаба», «Прозаик мирового уровня», «Титан драматургии», «Поэт, не уступавший и Байрону по таланту». И т.п.

Книжное мышление. Эпического – реального и полного, многомерного – охвата нет у навеянных сейчас авторов. Увы…

Авторы те для упокоения тщеславия новых властолюбцев. И старых тоже, что как будто обновились сами.

Особенно моден стал «писатель белой эмиграции» Гайто. Его пытаются и канонизировать? Обижаются словно, что повсеместно не признан. Как же, великий писатель ведь!

В Ардоне старики Алла и Амзор читали и отзываются о «великом». Я отзывы записал. Оказывается, у Гайто движения нет. Он угрожает образами зато. А что они? Бедны и не запоминаются ни-сколько. Дешевые сентенции и сиплый морализм. Мадлен пребывала в животном состоянии, даже какала под себя и от этого страдала. Пьер растрогался этим, начал за ней убирать. Вывел-таки нахал из идиотства Мадлен и теперь даже на ней сможет жениться. Они будут счастливы вместе безмерно. Персонаж другого романа, Фред, тот ищет чего-то в жизни. Ищет неопознанно, тайно: так автор Гайто Иванович сообщает. Фред пыжился, да жалко, что застрелился. А был близок к счастью. Да собственно, он и познал его: чего еще надо человеку – особенно такому простому?

А чего надо было самому Гайто? Ничего – опыт каждого человека ценен и может быть классифицирован вершинно. Каждый человек имеет право жить и питать иллюзию. Бог обожает всех. Не толстовец ли наш Гайто?

Но граф, что о многих любовницах и чадах от них был, а под старость усовестился, как будто тот творил литературу.

Однако Гайто забавен. Он и оправдался заранее. Что мыслей нет – не преступление и не беда; пытаться – не грех и должно быть приветствуемо всяко. Следует пожалеть Гайто – а как же? – ведь и Гайто имел на плечах голову, хотя бы и не очень сообразительную. Неважен результат, важно стремление?

Впрочем, о сообразительности. Гайто (имеется в виду написанное им) чист, как стеклышко.

Квасные патриоты в республиканских СМИ похваляются тем, что Гайто, подвизавшийся в самом Париже, сочинил аж 9 будто бы романов. Барбара Картленд (тоже стеклышко) сочинила их 512. Но с Барбарой тягаться по востребованности созданного сложноватенько будет Гайто. Она, Барбара, сентиментальничает не натужливо, а искренне, от себя – уж какая есть.

Что за Гайто, что за деятель «планетарного масштаба», «европейского уровня», «мировой величины»? Почему отзывы пожилых читателей противоречат официозу о нем? Любопытно тут стало мне. В местной прессе полосы о Гайто, факты к биографии. А ведь был нахрапист Гайто. Был и масоном яро, и антисоветчиком. Жена – Фаина из Одессы. Впридачу, был Гайто – публицист и глашатай чего-то? Разносил, помимо прочего, собратьев по цеху. Хотя нет, собратьев щадил. Вряд ли можно зачислить умерших к тому писателей Розанова и Ремизова в собратья Гайто.

Для чего единообразно превозносить Гайто? Оставили бы в покое, коль тоже помер. Но превозносят, но навязывают. Правда, не все помпезно. Разумный исследователь из местного университета в своей статье указал прямо, де, Гайто юродствует; не в прошедшем, а в настоящем, поскольку самого Гайто извлекли из запасников – или где он таился? – даже публикуют недобро о писателях. Глумится Гайто как бы свысока над ними со своей сторожевой башни или же из кресла, что он занимал на радиослужбе «свободной». Чем же они досадили ему так?

Однако разобраться, где-то достать эти эссе Гайто. Не у разумного ли исследователя одолжить экземпляр? Тот сообщает об оценке усилий Гайто современным ему Яновским, как бы упреждая восторги от такого подарка нам теперь. Но квасные чинуши предостережения игнорируют.

Романы Гайто. «Пробуждение» и прочие. Будто бы большой вклад от них в сокровищницу мировой культуры. На меньшее в подопечной республике не согласны, что понять можно, в общем-то.

Мы говорили и о больших писателях. Я тему позже разверну, а пока сделаю наметку к ней. У Андрича и Махфуза признание правомерное. Лалич, соотечественник Андрича, сам профессор слова, но занудлив (неглубок мыслями, их у него нет, собственно, а где они прослеживаются, там отвращают шаблоном).

Насыщенный Андрич подхватил Лалича?

Гайто вначале писал тоже мудрено. Тогда его публиковали в эмигрантских журналах. Был успех? О вычурностях объективно. Читателя можно озадачить не только мыслями, но и сплетениями слов затейно. Читатель напрасно у писателя Гайто что-то выискивает. Пустота закамуфлирована, не сразу и раскрыть. Дебри, вычурности в тексте, сквозь которые продираться – к чему?

Более или менее: первый роман у Гайто, где были хоть чувства. Вначале Гайто Иванович был непроясненный в своей тщете ремесленник. Когда попробовал написать ясно, то осекся.

О Лаличе снова. Лалич – языкаст, писать способен верно, а беда в том, что восприятия у него нет. Восприятия мира и людей. Хотя бы того или иного – не карикатурно и не разжиженно.

Еще о создании образов – и людей, и групп людей статично, и групп людей в жизни.

Образы жизни, образы времени.

О картинках времени. Преподнести как-нибудь от ардонца Бори Кулаева? Ведь на них навел меня он. А уже осмысление темы было от телевизора Мелинды здесь. Картинка раз, картинка два… получается кино.

Настоящая проза незыблема во времени – аксиома.

Картину, где пишет само время кистью вечности, Лалич не создал, а создал Андрич. Впрочем, кто подобные шедевры создает на деле – загадка. Я не суеверен и потому лишь сошлюсь на мнение советского классика Леонова Леонида, утверждавшего, что настоящего писателя ведет глас с неба. Что-то в этом духе, стоит и уточнить дословно, если осталось от Леонова записанным.

Лалич или был далек, или же он был глуховат и не услышал банально. Но услышал ведь Андрич? Стремились-то оба.

Усилия Тотрова Руслана, Мугуева Хаджимурата, Уруймаговой Езетхан и других. Частички вечности, схваченные аланами.

Есть удачные места даже у зажатого партийца Ахсарбека Агузарова и у щедрорыхлого Гриша Бицоева. Как же, так долго бились? Кто что одолел.

Важно произвести ревизию написанного, извлекая удавшиеся книги из всего массива. Да отобрать лучшие места в несостоявшихся цельно произведениях. А кто займется? Сейчас аланы-асы (распространено соседями-грузинами «осы-ети», и некому стряхнуть это чужеродное искажение) – они лишь эпикурействуют в большинстве своем.

Книги офранцуженного Гайто уже везде в маленькой территориально республике, и я просматривал их в читальном зале ардон-ской библиотеки. Старики, чьи отзывы я выше привел, не солгали: Гайто топтал невеликого, но самобытного писателя Ремизова в своей статье и даже отказал ему в состоятельности. Дескать, Ремизов не писатель, а клоун: стоит лишь снять завесу из вычурностей языка и ничего под нею не будет.

Не о самом ли Гайто этот отзыв? Если у Ремизова вычурности, то из владения им словом, характерные – они не от кого-то, они его.

Если «прустовские» вычурности у Гайто снять, что-то и останется. Какие-то мысли да образы, но они не будут самобытны, не окажется в них сердца и крови от самого Гайто. В том-то и беда, и причина несостязательности Гайто за пределами зависимой республики, имущей элите которой, как выяснилось, так нужен был идол из-за кордона.

Сила писателя в оригинальности творчества. Должны быть интересны и мысли, и созданные образы. Творчество Гайто безлико.

Где-то, культ писателя – хотя бы и такого – приятен. Читали бы сейчас – хотя бы о перевоспитании Петей Маши. Стоит Гайто и расценить. Должны же иметь представление мы сами?

Гайто язык знает, но не под замысел. Гайто Ивановича ведет написанное слово за собой. Поэтому Гайто бывает многословен, он не может выразиться ясно и точно. Гайто не развивает картину образно, лишь расходится словесно, а порою топчется на месте. Надо и выдумывать, коли нет наблюдений от себя, а Гайто не надеется.

Гайто (ранний, о позднем радиовещателе не стоит и речи особо вести) как бы поэт, символист. Но Гайто образованнее, чем, к примеру, Сологуб или Белый. Нерусски образованнее: Гайто Иванович философа Шопенгауэра читал, несомненно. Сотоварищ (или сопосвященный – кому?) Гайто по масонскому кружку (не ложе; какие из изголодавшихся эмигрантов заседатели в ложе?) Осоргин пишет доходчиво. Его «Сивцев вражек» читать удовольствие. Чего не скажешь о произведениях Гайто.

Ирбек Дмитриевич поощряет мои рассказы о литературе. «Только так, ты нам как бы доклад подготовь, чтобы все знали о нас: о доме ДППЛ. И мне в работе помощь. Ведь не одни обеды у нас». «Я оправдаю хоть свой обед?» – Ирбек Дмитриевич кивнул.

Гайто обозвали, напишем так, подражателем Пруста ценители эмигрантской литературы на Руси, но это не совсем верно. Пруст создает полотно, у него восприятие людей имеется. Людей его мира, как он его воспринял и отобразил. Как мир или, все же, как тусовку. Гайто и не пытался этого сделать. Скорее, Гайто под Альбером Камю, автором повести «Чума».

О простоте изложения. Андрич доступно пишет. Как надо… Как того картина требует. Это и есть признак класса. Андрича в библиотеке было и прочли: Ирбек Дмитриевич – «Мост на Дрине»; тетя Алла – книгу повестей и рассказов. Уже легенда, но Андрич писал и в осажденном Белграде, когда жителей бомбили то ли немцы, то ли англичане. Соседи по дому спускались в бомбоубежище, он оставался в квартире и писал. Такая вот сосредоточенность. Сирена, бомбы падают и взрываются, а он не замечает. Андрич восприятие вечности имел, что бомбежки? миг времени лишь! Андрич погружался в новое для себя же, непознанное досель, растворялся как бы в пространстве.

Роман Иво Андрича «Мост на Дрине» у нас издан в мягкой глянцевой обложке, текст напечатан на неважной серой бумаге. Книга повестей и рассказов издана достойно: в переплете, на белой бумаге, и печать овсетная. А издательство? «Радуга». Был еще в Союзе «Прогресс», тоже нехилое издательство, специализировавшееся на зарубежной литературе. Андрич, как и Лалич, издан в серии «Мастера современной прозы».

Как мы вышли на Андрича. От Гайто Ивановича, а затем и от Пруста и Камю, произошел разговор как раз о писателях на деле. Алла пошла в библиотеку, где работала прежде, и ей дали книги Андрича и Лалича. В серии «Мастера современной прозы» выходили не одни славяне, но и Буццати, и Веркор, и Брох… Что касается того, как в этой компании оказался Михайло Лалич, то его «протащил» Андрич, конечно же. Естественно, внимание было к югославам: кто еще около великого писателя?

Дали нам и египтянина Махфуза. Алла не хотела брать, усомнилась и позвонила мне. Я настоятельно рекомендовал. Из Нагиба Махфуза в библиотеке имеется: «Родопис», «Пансионат Миамар» и «Господин чиновник». Все книги еще советского выпуска. Новых серьезных поступлений в районной библиотеке нет. А в городской (филиале от районной) старый фонд вовсе сгорел. Древняя проводка загорелась или что?

Обещала восполнить фонд книг «правозащитница» из Парижа опять же Фатима Салказанова, но или забыла, или помощь от нее затерялась в пути.

У нас 2001 год, седьмой месяц. Магия цифр времени.

Однако я продолжаю свои беседы по запросам престарелых людей в примечательном теперь райцентре Ардон.

Гайто Газданов – пристойный писатель белой эмиграции. Хорошо, что есть и он у нас. У соседей – в прилегающих «регионах» – и такого нет? Разве? У ценителя древних верований горцев Идриса Базоркина роман, у Алима Кешокова тоже романы. Эти романы – «Из тьмы веков», «Вершины не спят» и «Сломанная подкова» – творчество Гайто, реально если подойти, перекроют. Потому, прежде всего, что они о людях, а не о манекенах. Есть и детективы, что модны стали в перестройку от Раи да Миши. К примеру, у Рашида Кешокова в романах «По следам карабаира» и «Кольцо старого шейха» интересное развитие и даже тонкие наблюдения. Поэты у нас тоже нехилые. Оскар Гибизов, Георгий Бестаев, Тембол Балаев, Светлана Ногаева, Зинаида Хостикоева.

Для соседей лучше, что у них литература не отодвигается на задворки. А что у нас? – вопрошали заинтересованно мои слушатели тут. Защита писателя Мамсурова от предвзятости Гриша Бицоева. Последний, как и Гайто Иванович покойного к тому Ремизова, пытался в альманахе «Литературная Осетия» растоптать умершего Дабе Мамсурова, доказывая его писательскую несостоятельность. Парадокс, но приведенные Гришем выдержки из критикуемого романа «Тяжелая операция» – свидетельство, наоборот, мас-штабности его создателя.

Страсти вокруг Черчесова Алана. Знакомый мне редактор Тотраз у себя сохраняет античерчесовскую заметку, вырезанную из газеты «Комсомольская правда». Показывал ее, зачитывал, покачивал сокрушенно головой. А зря: Черчесов классную вещь написал. Я имею в виду его роман «Реквием по живущему».

Если полномерно подступаться, то главный козырь республики – Руслан Хазбатрович. Который ардонскому зубру Ирбеку Дмитриевичу даже родственник или однофамилец.

Ирбек Дмитриевич решил прочитать книгу Руслана Хазбатровича. Опять в районной библиотеке, где старый фонд еще имеется, разыскали. У Ирбека Дмитриевича в доме не было. Но ему приятно, как же. Ведь одного семени… Ирбек Дмитриевич сказал, что одного орудия производства. Подошел плотски. Я вы-сказывание наладил, но и соли терять не хочется. Потому похвалился. Соль – вечное.

И пишет изысканнее модного Гайто? Да, это очевидно. Что же, Ирбек Дмитриевич таким родственником обрадован.

О книге Руслана Хазбатровича. К примеру, некий состарившийся большевик-активист Заурбек Васильевич воздвиг вышку обозревать мир людей из своего двора. Странное чудачество, если из картины вырвать. Но если не вырывать, если осмыслить в гамме, тогда не чудачество. Нечто иное. Здесь эпически развернуто. Так же и эпизод с отрицанием горехватистой старухой – антиподом того активиста – своей национальной принадлежности… Книга Руслана Хазбатровича находки содержит.

Консервщик Козырев сказал, что он читал книгу Мамсурова «Тяжелая операция», и она на него впечатление произвела. Этот отзыв был дан осенью 2000 года. Я вспомнил к месту, характеризуя настоящих писателей.

Люди, у которых я здесь живу, бедные. Я пятьсот рублей Абрамия Кирилловича им даровал, но видно, этого мало. Тетя Алла приходит и меня кличет. Мы тогда идем в дом ДППЛ – культурно провести время, ну и пообедать. Или сперва пообедать – из-за этого? К сомнениям тут: и мой доклад будет после обеда, а не до него.

Были разговоры о выпивке. Нынешние асы-аланы (кстати, «ас» или «аш», горделиво если озвучить, есть выражение «древний», а «асте» или «аште» – это «древние», «возрастные», «мудрейшие», что касается перевода слова «алан», с ударением на первом слоге, то это значит «для мира», «для всего», «для всех», и множественно если «алан», где оба слога ударные, – это «обитель», опять же «аландон» или «аланте» – это «мир аланов», «обитель мира», «обитающие в мире», еще интересно слово «дуне» – это есть «вселенная») – так вот они убеждены в своем праве говорить с богом за пиршественным столом и с бокалом в руке. А бокал сейчас – это стопочка наносной водки. Крепкая выпивка и табачное зелье губят печень, которая из верования издревле полагается вместилищем души человека. Но и стрессы вредят, и лекарственные препараты, и химия сплошь в пище.

Слово от отца. Мой отец Марклен Данилович был обречен болезнью, я же приехал и не знал, как его утешить. Как его отвлечь от болей в печени. Попросил его поведать о ранее живших… Об Основателях имелись публикации прежде, но отец их местами оспорил, уточнил. Отец и новые (что я не знал) истории поведал.

Новые? Этих людей бы забыли, и они бы в прорве времени растворились, потонули. (Поэтому оборот речи «дон-дуне» дословно «вода-вселенная» в своем значении?) Эти люди сгинули бы по существу, как индивидуумы. А сейчас? Уже нет, коли я отображу дальше. Я постараюсь, разумеется. Собственно, мною произведена будет запись, а философское зерно произросло от них же, предков.

Мой кормилец здесь, Ирбек Дмитриевич, заинтересовался Нобелевскими премиями: как именно удостаивают за литературное свершение. Выдвигает нация, страна, а в последнее время часть света, по сути.

Изначально к Черчесову, автору запоминающегося романа, подступились с крутой меркой. Уже в том успех. Здесь: кабы республика Черчесова на увековечение в западном мире выдвинула, почему бы он не прошел? Потому что уже был почтен родственный ему по духу американский писатель. Уже мы писателя Гайто проигнорировали естественно, а о писателе Черчесове заговорила сведущая Алла.

А можно было выдвинуть? Кого выдвигали из нацменов грандиозно?

Замышляли выдвижение Чингиза Айтматова дважды. Собирались еще в период СССР. Неувязка была в том, что Чингиз по духу, несомненно, писатель азиатский, а известен больше среди русских и других европейцев. Среди последних – благодаря и заботе друга СССР Луи Арагона, маститого писателя за бугром. Так от кого же, в чей год двуединого Чингиза Айтматова выдвинуть? – встал такой вопрос в окололитературных кругах, а пока судили да рядили, и Азия выдвинула, и Европа – в очередь. Второй раз, уже после перестройки везде, намеревались Айтматова выдвинуть Казахстан и Киргизия совместно. Чингиз сам киргиз, но писал и о казахах много. Чингиз смазал впечатление о себе (о своем творчестве) надуманными рассуждениями с околоземной орбиты. Хотел, как лучше: опубликовал спешно роман, где герой, с озвученным тюркски прозванием, в космосе спасительно засел и вещает. Глобальный охват? Для того не обязательно Землю покидать. Среди сентенций из опыта героя в романе оказалось в избытке затертых и неглубоких: автор выдал себя отсутствием индивидуальности, тем, что он не мыслитель в той мере, как хотелось бы – как претензия выказана. В этот год от Азии прошел представитель Японии.

Но и здесь свои коллизии. Заявили было на премию Кобо Абэ, но Кобо Абэ внезапно умер. Хорошо, что подпирал сильный резервист – Кэндзабуро Оэ со своим романом «Игры современников». При получении Нобелевской премии Кэндзабуро сказал, что он склоняет голову перед Кобо.

Ну, а деньги? Ирбек Дмитриевич полюбопытствовал. В тот год премия, кажется, была миллион долларов. А что лауреат? Это уже Алла вступилась. В смысле? Деньгами на увековечение памяти покойного соискателя – для издания собрания сочинений, для поддержания семьи от него же, от Кобо – поделился лауреат Кэндзабуро? Я развел руками. Об этом ничего не говорили…

Победил бы Чингиз японца, даже если бы не смазал впечатления? Если бы киргиз выставил, скажем, роман «Буранный полустанок», а не мудрствовал стереотипно, под Европу, в своих выступлениях в СМИ и печати, то он шанс имел бы. Но не в этот год: уж очень ярки были японцы, к победе шла, если угодно, вся нация. Мастер Оэ выразил переживания людной Японии – ядерный катаклизм и урбанизацию.

Эти переживания – головная боль для всего мира, но уже они остры и трагичны именно в Японии: национальное сознание от них исказилось; оно как будто сдавлено и сгорблено, а все-таки надежда распрямиться есть. Мастер Оэ прочувствовал и отобразил. Так же, как мастер Андрич выразил переживания народов Балкан, находившихся 500 лет под иноземным игом.

Андрич мощнее, чем Оэ. Ощутимо, причем. Японец, как меч самурая – заострен и режет. Нервы тоже… Что касается Чингиза, то и он выразил переживания киргизов и казахов, но… Для эпохальной книги почва не та. И опять же, роман «Тавро Кассандры»… После опубликования его, напыщенного и хрупко сложенного, вопрос о претензиях Чингиза отпал решительно.

4

Трудно быть в зависимости от наркомана. Гость, то бишь я, задолжал за проживание, видите ли, и хозяин (жилплощади) гневается. Старая Мелинда держит оборону и за него – уже бы спился и обкололся, несомненно, если б не опека от нее. И наркоману ценна старуха: если она умрет, чем он будет жить? Взаимно оберегают себя, взаимно поддерживают. Приходится быть начеку от двоих сразу и ждать, что за фортель они выкинут. Старуха чует, когда у балбеса «ломка» на самом деле и когда он прикидывается. Старуха лается, но и оберегает наркомана. Иначе на кого ей лаяться и кого оберегать? Все же, наилучшее лекарство для опустившихся людей – физический труд. С потом искушение «кайфовать» выходит.

Ассоциация возникает. Житель примечательного райцентра Олександр Рыбальченко долго терпел жену Акмару и тещу Пурихан(ум). Потом сбежал подальше, отчаявшись, аж в Магадан, но разыскали и вернули. «Одна Пурикка стерпеть можно, два Пурикка – уже край». Олександр, обычно покладистый, выражался хохляцки коряво.

За эти откровения жена обиделась на Олександра всерьез: не разглядела вовремя, что за гад, а еще кавказский славянин, нацмен… Так и окопавшееся в доме умершего интеллектуала большинство обижено. Жалко: окунулся в реки здесь, а некстати уезжать.

ЧАСТЬ 2. ИЕРАРХИЯ

1

Писателю Черчесову подрезали крылья аксакалы. Он выдвинул свой роман на республиканскую премию. Так вот, премию амбициозному Черчесову не дали, а дали писателю-фронтовику Плиеву за книжку стихов «Атака». Здесь награды удостоилось не творчество, а мнение. По-видимому, решавшим, кому дать премию, подошел писатель, имевший заслуги (ратные). А как же собрание книг лауреатов республиканской премии? Кому-то и спохватиться о том, из каких книг составить библиотеку. Уже степень отдачи не решает в отборе? У Черчесова следующий роман вышел худой.

Алла тоже считает, что надо было дать Черчесову премию. Творение автора укрепило бы библиотеку книг республиканских лауреатов. Сами о чем думают? Если, конечно, есть библиотека… Пожалуй, Гришу Плиеву тоже стоило дать премию, но не за стихи. Гриш – драматург, а уж из пьес можно было подобрать… Писателю Дзасохову премии в свое время не дали за жизненные повести, а почтили в старость – за переводы стихов.

А почему Руслану Хазбатровичу премию в республике не дали? Это Ирбек Дмитриевич поинтересовался. А сообщила Алла, что пока не давали. С Русланом Хазбатровичем вовсе непонятное творится. Его роман после выхода в свет не имел критики совсем. Тиснули в газете статью «В поисках собственного лица». И все на этом.

Удивление властного деятеля культуры Камала Хазбиевича ко времени шестидесятилетия замечательного писателя Руслана Хазбатровича. Уже нашим молодым авторам кругляки отмечаем, – из содержания статьи в читаемой газете «Северная Осетия», второго знака внимания Руслану Хазбатровичу в республике древних алан, выжимка.

Писатели республики. Забота о внешности у писателей. Пишущая рассказы старуха по прозвищу «Изергиль» и Руслан Хазбатрович интересно рассуждали о красивых людях. Редактор, он же и поэт, Тотраз Аврамович, хранящий и демонстрирующий заглядывающим к нему в кабинет свою фотографию из юности. Писатель Дзасохов и его огорчение моим замечанием к объемному головному убору на нем в портрете – Музафер Созырикоевич снялся для книги «Осетинский долг». Забавно, но и поучительно все это. Была эпоха, была… Люди стремились запомниться и умом, и наружностью.

Редактор, а когда женщина? Как к Залине Дзуцевой обращаться: редакторша, редактриса?

О писателях напишу еще. А пока я отвлекусь мыслями о родственниках. Иные из них утратили человеческий облик, оскотинились.

Но с еще нормальным Хазби побывал в столице Владикавказе. Разговор с директрисой книжного издательства Козыревой Жанной озадачил. Хорошая книга никогда не окупится? – непонятно это.

О премиях писателям далее. Подозреваемое плагиатство Михаила Шолохова – это тоже любопытная нашим старикам тема. Доводы коллеги Шолохова по цеху Нобелевских лауреатов Солженицына смущают весьма. Лучшая часть удостоенного романа была опубликована за именем двадцатипятилетнего Шолохова. Когда же он успел столько и так написать? Следующая часть или книга вышла спустя аж 16 лет. Такая скрупулезность в труде: чьи-то рукописи разбирал, чей-то стиль нарабатывал? И грубоватый роман о колхозниках. Разве автор один, разве один ум? Но человек мог и поглупеть – заработаться, утратить былую форму, исписаться.

Старики уверяют, что о Солженицыне рассекретили архивы сполна – уже имеются публикации в СМИ. Не столь он впечатляющ в удостоенном романе «В круге первом», чтобы так уж и не обойтись без него в когорте возвеличенных.

Шолохова выдвинули официально, что интересно. Обижался Никита Хрущев, в частности, когда официальных соискателей срезали. Шолохов – единственный лауреат от страны Советов. Остальных непонятно кто и как выдвигал.

Что единоличное авторство сомнительно, не опровергает самой книги ничуть. Роман, удостоенный награды за писателем из станицы Вешенской, хорош. Но и не Крюков его создал. Это очевидно, как бы ни доказывали за Крюкова: из того, что от него осталось. Тогда кто же? Бывший канцелярист контрразведки красных революционеров Шолохов «унес» эту тайну в могилу.

У Пастернака, другого Нобелевского лауреата, хороши его стихи, а роман – не громоздок ли он, а местами и не наивен? Впрочем, свой шарм и в наивности, простоте.

Уж кто заслужил премию на все 100, так это Бунин. Кто бы его не выдвинул и какие бы сомнительные женщины не попадались ему на жизненном пути.

Крупного Грэма Грина срезали как раз из-за любовниц. Якобы, так. Умнющего и тоже любвеобильного Жоржа Сименона не выдвигали совсем: за то, что для заработка писал и детективы? Везде загадки с билетами в вечность.

Этот мой наезд в примечательный райцентр Ардон был познавательным. Старики, вообще-то, интересные люди. Как дети снова? Я бы о всех так не утверждал. Характеры обнажаются перед финалом – это да.

О кубышке Ирбека Дмитриевича. Из кубышки не черпает вовсе; ее как будто нет до поры, до времени – а какого? На черный день, говаривается. Что ожидаем усилиями «младореформаторов» везде.

Ирбек Дмитриевич был прозорлив и дальновиден, что помнил и о себе в заботах общественных. Весьма познавательная жизнь. Уже семьдесят два года волчаре.

Недоумение Ирбека Дмитриевича по моему адресу: «Я вижу, ты человек серьезный, а денег не имеешь? Не укладывается в голове никак»…

А кто предполагал, что без денег человек будет чистый нуль? Никто не ведал, что именно так обернется, и многие в беспокойстве.

Писатель Максимов, подавшийся на Запад в бытность еще застоя в СССР, сокрушался незадолго до смерти. Он бы никогда не задевал даже советскую власть, если бы заподозрил о том, что с его страной станется.

Переживает ли Ирбек Дмитриевич за страну? Вряд ли. За республику? Постольку-поскольку. Ирбек Дмитриевич и французский язык выучит, что вполне разумно теперь. Лишь бы не было потрясений опять. Ведь Ирбек Дмитриевич все же столько не награбил, чтобы уехать за границу и там на олимпе обосноваться. Есть ли чувства у этого старика? Ирбек Дмитриевич как лед. Странно не то, что так крепко парень с хутора встал, а то, что он большего не достиг.

И внешность способствовала успеху. Ирбек Дмитриевич на пике карьеры был доверенным лицом у предприимчивой женщины в должности.

Хулиганистый Буковский обосновался в Лондоне, и уже его не тянет на Родину. Так он утверждает.

У Буковского нет такого капитала, как за Максимовым. Если даже перевести Максимова на английский (возможно, что он и переведен, коли рубанулся прежней антисоветчиною), вряд ли будут читать об исканиях «застойного» интеллигента Пронина, об адмирале Колчаке и генерале Краснове, о том, что Максимов прочувствовал и отобразил из современной ему «советской» жизни, хотя бы мал-мальски заинтересованно.

За даровитым Максимовым капитал русскодышащим, и он за судьбу государства (нации, языка, сложившейся культуры) обеспокоился, запереживал. Максимов человек при совести и понятиях. Спасибо за покаяние, хотя и запоздавшее.

Именно такие умы, как прозаик Максимов и философ Зиновьев, такие своенравные упрямцы, как диссидент Буковский и певец Галич, подвигали обвал социалистического государства.

Западные спецслужбы Галича не пощадили, не дали ему вернуться в Союз, когда тот надумал. Известно, что перед возвращением как раз Галич убился током в своей комнате в Париже или Мюнхене – где же там с ним расправились?

Я бы еще долго речи стариков записывал. Замечательные они все-таки: граждане советского воспитания. Обыкновенные люди, которых переворошили алчно хищники разных окрасок.

Из-за размножившихся педерастов не поговорить нынче и о красивых людях, о красоте. Обсмеют или заподозрят в сотрудничестве. С кем? С ними же.

Ситуация с работой. В том числе в редакции «районки». Дзугаев Астрахан, пишущий стихи человек, Валерий Хасакоевич, главный редактор, и Босиев Ирлан, тоже поэт и помощник главного редактора, – они не обрадовались моему запросу поделиться куском хлеба. Смутились, и были экивоки от них. Послали в администрацию, спросить работу обще, где меня не приняли попросту.

Я, похоже, приговорен не иметь заработка совсем.

2

Спасут ли доллары имущих выскочек, когда гром грянет на Кавказе или даже шире? В Гражданскую войну после падения империи Романовых на Руси меняли золотые украшения на хлеб. Убежище, понятно, необходимо иметь богатеям. Я за них буду только рад: хоть кто-то отсюда уцелеет в случае чего.

Что же делать нынче людям, пытающимся запрыгнуть в поезд будущего на голом энтузиазме, только на плодах творчества – без денег? Как же, как же уберечь для себя читателя, чтобы он элементарно – был?!

В республике не знают о том, что я пишу. А если бы знали, отразилось бы это на моем благосостоянии, если да, то как? Испытать предстоит, а пока же: побуду любителем написанных до меня книг. Я читаю и ценю – всего-то.

О заказе на книгу. Где бы оный получить, чтобы разжиться, как прежде советские писатели. У дотошного писателя Музафера, помнится, была эпиграмма насчет дома писателя Васо от старухи Сурме. Социалистического государства, проявлявшего заботу о пишущих с увлеченностью людях, увы, не стало, но ведь есть новоиспеченные алдары. Можно предложить за материальное вознаграждение автору запечатлеться для истории, а достанет ли соображения у тех отвлечься от физиологических процессов сейчас? Я усомнился, однако вахтер районной администрации Захар, мой доброжелатель здесь, подсказавший и саму такую идею, полагает, что стоит попытаться.

О дипломированных «писателях и поэтах» из разных университетов. О доморощенных спиногрызах сообщал мастеровитый Ярослав Темник, еще один доброжелатель мне. О «гранде литературы», с подтверждающей то корочкой из американского университета где-то в Массачусетсе или Огайо, переехавшего потом и в Испанию куда-то, сообщали в республиканских СМИ. Подвохи и здесь уже. А чем зарекомендоваться мне против отпрысков лейтенанта Шмидта снова везде? Книг-то изданных нет, и публикациями в «центральных» журналах не похвалиться, увы. Последняя опубликованная в поместье повесть «Девушка для патриота» вряд ли будет показательна заказчикам. Вот и отослал после делового разговора Олег Амурханович, сам и пайщик в распределении трансфертов за верноподданичество, за экспертизой будто. Конечно же, эта повесть – о влюбленных молодых «совках» – не будет понята среди скороспелок секса теперь.

Так что, представить указанному для оценки моих талантов эксперту из общества «Ныхас» здесь, пожалуй, и нечего мне. Разве что дать из рукописей прочитать? Но им отстояться еще надо. Рановато ими хвалиться, пусть пройдут проверку временем подобающе, будут им и додумки.

Предстоит по-прежнему набрасывать и развивать «собственные темы». Вопрос лишь о куске хлеба, на что мне пропитаться, чтобы писать. Такая вот покладистость от обстоятельств.

3

Ладно, к осени 2001 года перебрался в отдаленный Моздокский район опять.

В редакции сиюминутки здесь. Забрел неслучайно. Именно, чтобы разведать о возможностях приработать денег немножко. Редактора еще не было на месте. Мой товарищ отсюда Темник Ярослав посоветовал мне дождаться. Вдруг примет начальница трудиться?

Выходили в коридоре покурить Хрусев и Аветис Керопян, сами корреспонденты газеты, выходили по возникающим делам и просто освежиться Оля Снегирева, Таня Шаншукова и Лена Калинина из отдела Басаева Асланбека.

Хрусев и Аветис кивали мне и Темнику в конец коридора, здороваясь, а дамы подходили и посудачить. Было интересно, но не безмерно, я уже подумывал уйти, когда на этаж поднялась главный редактор Светлана Налыковна – С.Н. коротко. С ней поднялся водитель редакционной «Нивы».

– Здравствуйте, – сказала С.Н. в нашу сторону. Мы ей покивали ответно.

Водитель – плотно сбитый усач – подошел пожать нам руки. Водитель, Леша или Костя именем, он порядочный человек. Я его запомнил со свадьбы в Троицком, что в семье Темников сыграли года два назад. Ярослав выдавал свою дочь замуж.

С.Н. зашла в приемную своего кабинета и тут же появилась обратно. Вспомнила чего-то?

– Вы долго не были у нас, – сказала она. – Вы поговорили уже с Ярославом и Ольгой, вашими единомышленниками? У вас будет время зайти ко мне?

– К вам? – я переспросил.

– Да.

– Будет, конечно.

С.Н. кивнула и скрылась. Погодя, я прошел следом в приемную. Здесь хозяйничала Инга, зубастая девушка еще поры познания жизненных коллизий. Инга – дочь самой Светланы Налыковны. Я поздоровался с нею. Инга возилась с компьютером и помахала рукой, улыбнувшись. Она в редакции около года лишь, но уже освоилась. Инга – сообразительная, это заметно. Не исключено, что она утвердится в главной районной газете сполна. Я заподозрил бы это и сам, однако Темник по секрету и с холодком подсказал мне сразу, едва Инга начала здесь работать.

Я вошел в кабинет главного редактора «районки». С.Н. кончила говорить по телефону. Положила трубку на место.

– Вы извините меня, – сказала она. Взяла косметичку из сумки, отошла к зеркалу на стене. Подкрасила губы и припудрилась.

– Вы извините, – повторилась, – мне надо уйти. Встретимся в другой раз. Завтра вам будет удобно?

Я усмехнулся. Встреча с автором некоторых повестей, то бишь со мной, любопытна для С.Н., а не столь. Конкретное обыкновенно заманчивее.

– Разумеется, устроит, – я сказал и вышел из кабинета в приемную.

– Жду вас завтра в это же время, – громко объявила С.Н. мне вослед.

Я вышел из приемной тоже. Темник был в коридоре еще. Он удивленно вскинул брови. Я объяснил, что С.Н. позвали к начальству.

– Интересно, куда она? – Темник задумался. – К Парневу или Адамцеву?

Ярослав предположил о возвышенностях Глухолесья. Парнев Вячеслав, он – глава администрации всего района, Адамцев Георгий, тот – мэр города. Тут и С.Н. вышла в коридор и уже устремилась по лестнице вниз.

– Может, не к ним, – и я предположил. – Может, дело не столь далеко. Кто сейчас для нее главное начальство?

Темник хмыкнул. Зав общим отделом Ханукянц ступил в это время в коридор.

– Что, пришла Света? – спросил он, улыбаясь.

– Пришла и ушла снова, а куда – нам неведомо, – сказал Темник. – Ей виднее.

– Наверное, в администрацию позвали, – сказал Василий Рубенович. – Ясно, у них своя газета, а без нас не обойтись никак.

– Мы всегда в цене, – с гордостью заметил Ярослав.

– Рад за вас. – Я спохватился: – Пойду, однако.

… Это был этюд о женщине в должности.

4

Я продолжаю мечтать о заработке для себя. Затянул туже пояс и засел в недостроенном домике у себя. Для начала перетряхнул прежние записи: что-то из них убрал, что-то переделал. Неудачные места, скажу так. Я писал о моих собеседниках, например, я им говорил, а они: «Темник внимал, Ижеславцев также впечатлился». Убрать? Ну конечно, хотя и было. Скромность и еще раз, рекомендуемая (прежней моралью) она. Мораль важна всегда.

Правда, скромность в духе Руслана Хазбатровича отдает мазохизмом. Руслан Хазбатрович ждет как бы своего часа. Чтобы кто-то возвеличил его – а когда это произойдет? И произойдет ли вообще?

Можно и похвалить, но зачем нарушать естественный ход событий?

Лучше, что и нет признания. Быть может, напишет еще. А так, было бы отвлечение успехами.

Однако и надлом вероятен от такого уж не-признания. Советский классик Леонов как-то выразился, что писатель тогда состоится, когда его книги произрастут из могилы. Впрочем, к самому Леонову судьба была благосклоннее. Неплохо, когда книги будут произрастать из книг же: от одного издания к другому. И смерти для признания не понадобится ждать, и сама она окажется незаметной. Ее словно не будет. Такая вот корректировка Леонову от случая с Русланом Хазбатровичем, который и написал не хуже, а не зазвучал.

5

Я обронил мысль от себя, что умерших писателей (авторов читаемых книг) можно упоминать запросто, не желая им райских кущ даже. К чему, если они и созданные ими миры с нами, живущими по-прежнему. Иные из людей не уходят никуда.

Соображения Асланбека Басаева, заведующего отделом в редакции районки, будут в моем изложении теперь.

О покойном писателе Анатолии Баранове. Покойным здесь, что он умер физически. В 1996 году, кажется. Басаев говорит, что хорошую книгу Анатолий написал, а кто помнит? Можно улицу в райцентре Моздок, где он и жил, и работал, назвать. В советское время большое внимание придавали памяти людской. Взращивали людей, имеющих память. Сейчас как будто нет. Сейчас заботы сиюминутные. Идеология утробы – удовольствия и развлечения. Странно, а на коммунистов указывали, что те материалисты. Ну и что? Так и есть: при коммунистах реально подходили – заслужившим в людях память. А нынешние идеологи – или кто? – озлобленные пескари от телевизионных компаний суют всех – и личностей, и нет – под хвост власовской кобыле. Зачем и пытаться стать интеллектуалом, если нет стимула? Система почестей и привилегий от заслуг должна функционировать. Что касается денег, то они прежде всего средство обмена товарами и услугами, а не мерило качеств человека.

Средство также накопления. А зачем и копить? Для кого, если рассудить теперь, когда не оценят и забудут наверняка. Достались деньги от папы, ну и что? Жил себе дедушка, да и хрен с ним.

Память должна быть весомой. Что значит идеально: должны помнить люди достойные. Не сволочи и не лишенные чувств.

6

А писателя Гагарина в Москве все же убили. Я снова в редакции районной газеты, но мой собеседник уже не Басаев, а Темник, зам главного редактора. Темник и сам писал – еще недавно – и прозу, и стихи.

Темник сообщил мне о выходце из Моздока Гагарине. Я запомнил и как-нибудь разовью к месту: факты любопытные. А почему Темник не напишет сам? Темник махнул рукой – кому? Надо написать, а там видно будет: кому и зачем.

Ладно. Темник говорит, что надо мне в Русь податься, пока не поздно. Пока не сожрали по месту? Темник информирует о писателе – полковнике налоговой полиции. Приезжал скопить материалов для книги, набраться впечатлений в республике восточных европейцев близко. А останавливался в гостинице здесь.

Из-за воинственных чехов в соседстве уже и наше Глухолесье – полис. Наезды пишущей братии отовсюду случаются.

Темник разговаривал с удачливым гостем. Брал интервью заинтересованно, а гость своими произведениями отдарился. Вот теперь, опубликованная в «Роман-газете» его повесть. Еще «Роман-газета» выходит? – я и не знал. А в повести ничего особенного, пожалуй. Обыкновенный прозаик, даже не видящий звезд и поэтому не берущийся к ним вспрыгнуть. В районе, где он обитает, почтили тем не менее чином и местом у сдобы; и теперь особо не тревожат – не отвлекают от творчества. Понимание имеется. Повезло с руководством человеку. С руководством точно, я ляпнул машинально, возвращая номер «Роман-газеты» новорусской. «Мы привыкли ерничать, не пора ли прекратить и глянуть трезво на мир?» – Темник мне сделал замечание. «Если на мир, то я согласен». – Я миролюбиво парировал.

О том, как с Темником начальница обошлась. Я к месту вспоминаю. А чего мой товарищ хотел? Чтобы как литературной надежде республики отменили дежурные 200 строк, что для отбору ежедневно редактору Светлане Налыковне готовят журналисты. Чтобы писал наверняка, к теме для публикации в районке, и весь объем проходил в печать. Тогда напряжения на работе не будет, и возможность созидать (повести, рассказы, стихи опять же) останется.

Вполне логична была эта просьба: Темник профессионал, и качество материала от него не пострадало бы. Писал бы необходимые 30-50 строк для оправдания жалованья. В редакции газеты, увы, Темника не поняли, и он замер на ранее набросанном.

Рассчитывал Темник на поддержку писателей из столицы республики, а зря. Но тут свои сложности были. На кого Темник полагался, так это на лидеров литературного журнала, где его публиковали. Где его знали. Однако редактор журнала, сам человек своенравный, на Темника обиделся. Лучше было бы, если бы он обиделся за Темника, а все же…

О претензиях к Темнику. Как же, автор литературного журнала и семенит – за кем? За какой-то дамочкой, пожилой и накрашенной. Темник на проспекте в столице республики мимо редактора журнала проскочил в своем усердии. Однако, как на глаза попался? Тоже судьба?

Уже Темник на редактора и других писателей в столице обижен. У Темника стихов и прозы на парочку книг наберется. Темник – представитель русского (славянского, так принято стало выражаться почему-то) меньшинства в республике асов-алан. Понятно, что здесь национальное образование, и тем не менее… Раньше так не кидали. Кто еще подходит для признания всерьез?

Нацменов в нашей республике надо душить, заметил мне как-то из разговора о творчестве поэтессы Татаровой Светланы писатель Югов даже угрожающе. Мол, придет то время, когда я над этими словами буду думать. Что же, я и думаю: может, лучше, что у нас своя республика сейчас, для «нацменов» тоже, – затаимся все в ней и от грядущего оскопления вставшими из древнего пепла содомитами базисных человеческих понятий – о духе, о теле, о правах на жизнь вообще – как-нибудь убережемся? Нет ничего позорнее быть под указкой дебилов, подводящих собственный народ к катастрофе. А если сам тот народ так безропотен и безлик, тогда… Добродушный, а почему-то внезапно озлившийся Геор Югов еще уверял, что перейти на иной язык – родной позабытый или победительный иностранный – не подвиг, хотя и труд, но посильный. Уже зависимость от всякого рода обстоятельств не вполне, когда есть непосредственное знание языка еще.

7

Я прежде вспоминал и теперь повторюсь о воителе Буковском, что честен и рыцарь без страха и упрека даже. «Обменяли хулигана на Луиса Корвалана» – тот самый, возвеличенный фольклорно. Буковский прямо указал: когда он в Лондоне овладел языком масштабно, его перестало тянуть обратно и вся ностальгия прошла.

Язык – это сила, конечно. Но я от темы отошел или ее углубил неожиданно.

8

Темник во многом прав. Пока никто из набранных для обучения в местном университете юнцов не достиг уровня рассказа «Колесо», а с ним Темник лишь дебютировал. Ремеслу можно человека научить, а кто добавит ума, не говоря уже о таланте? Рассказ Темника – художественный слепок окружающего мира. Темник до учебы в институте – поступил он заочно, когда уже в газете работал, – так он затерто (говорят, и книжно) не мыслил. Темник от себя писал, и неплохо. Потом похуже – после того, как ему бивни выломали, обломали?

Для Темника собственная начальница важнее. За это главный редактор в республике асов-алан обиделся. А Темник? А он начальнице, редактору в газете, благодарен. Ведь вытащила из грязи в князи, как Темник утверждал, что тоже было непонятно. Темник уж белую рубашку да галстук носит. А работал до знакомства с начальницей бойщиком скота на мясокомбинате – не то у Корчагина-дигорца, не то у Вартанова Радика. Еще сочинял стихи, что и привносит сомнение заслугам начальницы.

«Какая может быть начальница для поэта?» Главный редактор литературного журнала глаголет истину не ко времени. Кланяются и при талантах, увы. Кто перед кем.

Я пошучу, может и грубо. Работал Темник на мясокомбинате. Зато рассказы писал и стихи. Я бы Темника выдворил обратно. В доходах для семьи Темник вряд ли потеряет. Зато мозги не будут утомлены. Помахать топором придется, но топором и царь Петр Алексеевич махал. Секирой даже.

9

Опять от победившего диссидента Буковского весточка: точно же, мое суждение, но навеянное издалека. Я здесь Буковского оспорю. Дескать, Большой британский словарь – толковый или этимологический, какой охватнее бывает? – сложен из полумиллиона слов. И что же? Одаренный африканец, творивший художественную науку на Руси, разумно и достойно обошелся 15 тысячами слов. Это к сведению последователей незадавшегося писателя «Казака Луганского» Даля – происхождением барона, из Шотландии, опять же, – создавшего нехилый словарь русского языка из 200 тысяч слов.

В лексиконе алан: асов-иронов и асов-дигоронов совместно сотня тысяч слов наберется, если покопаться, как следует.

Необходимости для многословия в письме нет. Но запас слов пишущему нужен. Чтобы не терять времени на их поиск и быть максимально точным. Чтобы отбирать, надо знать.

10

А Темник сам желает в газете работать. Для него здесь лафа. Ижеславцев Володя, ответственный секретарь газеты, говорит, что Темник замечательных девушек, которые свои стихи приносят показать, запросто подминает под себя. Владимир Николаевич ждал моей реакции на сказанное. И Светлана Налыковна теми фактами раздражалась, добавил он.

Подминать естественно, я дипломатично ответствовал. Что до редактрисы, она широкой натуры женщина, конечно же. С ней Темник общается разумно, а не с потрошками ей отдается. Темник на гитаре серенады не играет под окнами ее кабинета, хотя и носит сумочку за ней, если поверить на слово главному редактору литературного журнала. Темник не раболепствует, стало быть, а служит. Сухо и педантично, – за то и начальница Светлана Налыковна вознегодовала. Раньше служили общенародному государству, теперь служат частным лицам. Служба во благо государства не зазорна, а служба частным лицам? Тоже, но когда они не пытаются унизить служащих против их воли.

Я прошу прощения за некоторую скабрезность далее, но она будет по делу: можно талантливых людей не ценить, а унижать их не надо. Пишущие сами могут обидеть. Так вот, Василий Рубенович, заскорузлый работник редакции, кого Светлана Налыковна хвалит, тот приложить вкусовину ко всему рад. Начальница не отвращает его ничуть. Уж такие времена настали: Василий Рубенович обольщает до самого сокровения, он весь для всего, а Ярослав Борисович вредничает услужить сполна.

Откуда о Василии Рубеновиче сведения? То-то и оно. Светлана Налыковна была на веселье в сельце. Там раскрывалась сама. Насчет Василия Рубеновича заливисто трещала, насчет Воронина, еще деятельного тогда поэта и общественного деятеля, длинно расхохоталась. Воронин Светлану Налыковну потряс.

Темник хочет в газете работать, потеря должности для него трагедия, и я увольнению моего товарища воспрепятствовал. Редактриса меня зазвала в кабинет и принялась жаловаться на Темника. Я ее пыл поостудил. Сказал, что и я, и писатели в республике не дадут Темника в обиду. И предложение о том, чтобы он 200 строк не выдавал ежедневно, вполне разумно. Газета не пострадает – Темник писать может; он свою жалкую зарплату и полусотнею строк оправдает. Я редактрисе доходчиво объяснил.

Светлана Налыковна ожидающе сказала, что она Темника не уволит и не будет извинений перед коллективом требовать, как намеревалась. Хотя Темник унизил весь коллектив, когда заявил претензию на свою исключительность. Ведь и Оля Снегирева из авторов литературного журнала, а свои 200 строк выдает безропотно. У нее самой, Светланы Налыковны, очерков на книжицу наберется: увлекалась когда-то. Вон, Ханукянц сочиняет на досуге… Я сказал, что Темник имеет задатки написать классную книгу, надо из этого исходить. Светлана Налыковна сказала, что 200 строк и он обязан сдавать, коли все сдают – кладут ей на стол ежедневно. А выгонять не буду, пообещала еще раз.

11

Если от написанного выше оттолкнуться, то вывод будет неожиданным. Посему я ничему не впечатляюсь, я стараюсь следовать задуманному жестко, и все же… Я должен сознаться в том, что мои литературоведческие изыски обусловлены моим намерением самолично «расставить все точки над и», чтобы трудно было и сунуться в зону моего интереса. Разобраться в том, что вокруг да около меня складывается. Иногда вокруг да около человека целый мир, но не всегда этот мир воспринимается полно и ясно. Кому-то дано и отобразить его, когда к тому дар присутствует и развит.

Я даю критику от себя и своим произведениям и своим поступкам, ибо это лучше, чем разойдется кто-то – непонятно и кто. Если имеется грязное белье, то лучше его выстирать самому. Если выстирать нельзя, а надо все же выбросить в мусор, то и этим следует заняться лично. Надо рассуждать так, чтобы и опровергнуть было невозможно. Чтобы и опровержение было подвигом. Я продвигаюсь, и от меня продвинутся.

12

О художественной состоятельности произведений вообще. Многие пишут между делом нынче: разные чиновники – министры, администраторы, разные личности – состоявшиеся? – бизнесмены, гангстеры, артисты… Как в этой прорве разгореться, хотя бы заявить о себе должно, утвердиться классом? Ведь мало кто и способен прочитать толково. Немногие, кто на слуху еще, ценны и фактом своего бытия. Вот же личности – способные и распознать, и указать. Ну, а если и они естественно уйдут? Останется лишь «голливудская» улыбка всем; будет бедлам, хаос, а успехом и несколько лет всего-то свечения. Да что там? рисануться и на сутки, и на час, и на минуту… Иллюзия бега времени, а на самом деле время стало.

Чтобы взметнуть знамя, надо, чтобы оно имелось, чтобы тебе его вручили, чтобы кто-то передал тебе. Но все смяты, и кто передаст? Не пришлось бы шить и знамя для подвига?

Другие наброски к цели, более или менее обозначившейся: шить одежки для себя, ибо и портняжных цехов не стало, и специалистов абы каких. Как будто манекены из романов писателя Гайто теперь народились: особи одинаковых характеров и физиономий, имеющие лишь плотские амбиции и – непытливые умом.

Сколь ни упирайся, ни кричи, а тащат в райские эдемы всех, и втащат. «Оставь надежду всяк сюда входящий», – гласит самодовольная надпись и на вратах рая, и на вратах ада – если ассоциировать причуды местечкового попа Гектора.

Одна услада: библиотека моих старых, еще советской эпохи, книг. Много в них «атеистических» света и добра, а все нанесенное теперь министром культуры Швыдким и К° в основах своих лишь мерзость и звериный оскал.

ЧАСТЬ 3. РАЗВИТИЕ ТЕМЫ

1

О романе прежнего героя «Любимые дети». Налицо разбросанность характеристик персонажей, описание их судеб дается эпизодами, растянуто и многомерно, а в итоге цельно – это признак мастерства, но и недостаток при чтении. Надо помнить о всех перипетиях – от и до. Это задача создателя, но вряд ли читателя. Хотя и то: смотря какого. Определяет степень подготовленности к такому чтению. Даже: не перегружена ли голова у читателя, не утомился ли он с чего-то прежде?

Надо напоминать по ходу содержание тонко. Два-три слова о том, что полусотней страниц раньше было, читателю станут подспорьем. Сейчас книги запоем мало кто читает – разве есть время за заботою о хлебе насущном?

После разговора с тетей Аллой. Умереть русским – а в каком качестве? Племянником хотя бы – ведь с народом, претендовавшим на лидерство в мировой культуре, тогда родство. Алла улыбнулась: «Я и сама буду рада усыновить». Я же: «Где теперь русская культура?»

В Ардоне объяснял пенсионерам, почему в своих работах не вывожу людей под «законными» именами и фамилиями, хотя и истинно все, – не имеет существенного значения ведь. Пенсионеры здесь не согласны со мной.

О памяти. Что такое память? Думать и думать над жизнью. Просто не сформулировать.

Замечательные люди – мои родственники Кулаевы в Ардоне, вообще-то. Замечательные, но не могут продвинуться в жизни.

Неуступчивые они и в оценках суровы. Так, своему зятю Марклену Даниловичу в день ожидаемого (им) триумфа они заметили: «Если ты своего сына затерроризировал, сжил отсюда подальше, что с нами будет, что с нами сделаешь ты, если мы тебя выдвинем в мэры?» А Марклен Данилович как раз этим козырял, что он, как Сталин – сына своего не щадит.

Мой институтский товарищ Бухул сказал: «Чем с пескарями знаться, лучше попробовать со старым (советским еще) мультимиллионером Абрамием договориться». И Бухулу работа нужна. А у Абрамия даже своя бригада «быков» – хотя бы в нее Бухул поступил.

Я ожидал, что крутой нравом Бухул призовет к расправе с Абрамием. Ведь тот непонятно на почве чего вступил в состязание со мною, а обложавшись по существу, еще и обиделся, не заплатил оговоренных денег, да и без квартиры оставил. Еще и фуфырился за мой домик, что я не в силах его достроить сам без помощи. Бухул снова повторил, что надо с Абрамием найти общее в жизни. Разве не абсурд? Но предстоит и над этим думать.

Абрамий ошалел. Я у него побывал не так давно. Ниже описание.

… Я иду во Владикавказе улицей. Что-то наподобие пешеходной дорожки. Однако машины проезжают и здесь. Я дошел до места. Уже контора Абрамия, обещавшего ждать меня здесь. Ворота оказались запертыми. Накрапывало, поэтому я встал под козырек к стене конторы, непонятно к чему воздвигнутому. Как будто здесь дверь была раньше.

Ворота открыли: кто-то выехал на машине. Я подошел к сторожу. Тот удалился справиться. Я стоял, ждал. Сторож зазвал войти.

Контора была наполнена людьми. Я заглянул в комнату на первом этаже, как будто мастерскую. Здесь специалисты располагаются. Радио и телевизионные предметы обиходные, портативный телевизор «Юность» черного цвета, радиоприемник «Океан» минского производства, у меня такой был.

Сказали, что Абрамий меня дожидается наверху, на втором этаже. Я поднялся. Абрамий в кабинете сидел. За столом крутил ручку портативного не то магнитофона, не то радиоприемника опять же. Секретарша занесла чай и два пирожка на блюдце. Абрамий предложил и мне пирожок. Я сказал, что недавно поел. А чай? Спасибо, не хочу – я отказался.

Абрамий встал, из кабинета вышел. Обратно зашел. Спросил, что я как будто зол встречей тут? А ведь будущего идеолога вышли от души встретить все бойцы. Я не зол. Тогда напуган чем-то? Нет. А в чем претензия тогда?

Я сказал, что не понимаю некоторых движений. Это каких? Что-то много машин на улице здесь, демонстрируют и удаль езды «миллиметрово», а для чего? К чему такие эффекты? – мне они ни к чему. Абрамий ничего не говорил. Я сказал, что ко мне в квартиру подселили жильца и теперь мои рукописи разворошены непонятно. А рукописи важны.

Это просьба разобраться? Абрамий вопросил. При чем тут он сам? Я сказал, что у меня не просьба разобраться, но ведь сам Абрамий заработок мне обещал. Заработка не было, и я устроился жить самостоятельно. А сейчас что? те же игры, что раньше были?

Что за жильцов ко мне подселяют? Я жил один, никому не открывал, когда работал. А жильцы как будто нарочно двери раскрывают. Что с ними делать, я не представляю. Квартира казенная. Они устроены работать в этом учреждении, не я. Абрамий не комментировал никак.

В кабинет кто-то из специалистов вошел. Абрамий с вошедшим заговорил. Судачили о зубах. Абрамий сказал, что у него зубы лошадиные – так о нем один умник в своей книге написал, – а где их подпилить теперь? Вошедший обещал разузнать.

Интересный бы президент с Абрамия был. Что-то навроде азиатского Пол Пота. Абрамий и в Думу страны рвался. Хорошо, что не пропустили.

Я подумал о том, что с напыщенным маньяком, сколько бы денег у него ни было, говорить бесполезно.

Еду от Абрамия трамваем. Стена кинотеатра, что со стороны трамвайной линии, размалевана. Надписи, рисунки. Неподалеку здание республиканской администрации.

Приехал в Ардон снова.

Работаю здесь. Портреты 2000 к роману. Часть их сделал от первого лица – кто как рассказал сам. О других ведется повествование обычно.

А в неплохом месте мой родственник Боря живет. Вот только речка Серединка загрязнена и пованивает. В идеале, если бы и речку не загрязняли, место отличное.

Об отравлении завистливым Германом. Боря прослышал, что пришлось даже побывать в больнице мне. Ладно, спасся. Герман подлил мне в предложенную им же арачишку ацетона подло. Как в фильме ужасов!

Титаны мысли в примечательном Ардоне. Другой мой родственник Камен мечтает пожертвовать собой за народ.

Что портреты? Есть письмо, проводящее идею, и есть портреты. Но портреты, личности, то бишь, сами идеи вызывают.

Боря Кулаев – диссидент? Боря о большой игре: разве коммунисты дозволили бы написать книгу всерьез? Разве нет?

Обычно к проигравшим (пусть и в глобальной схватке) отношение как к слабакам, недоумкам.

Мне обычно рассказывают, а я думаю над тем, что рассказывают. Похоже, рассказчики не осознают сами глубины своих суждений. Надо выделять соавторов как-то.

Я говорил о литературе со стариками здесь. Кому интересно еще?

К дифирамбам писателю Набокову от республиканского просветителя, прочитавшего роман «Лолита» и восхитившегося как будто. Новая мода восхищаться? Не только: еще и обман.

Творчество Набокова есть тщательно забальзамированный труп. Набоков бальзамирует его вновь и вновь – для кого? Для таких же некрофилов, как он сам. И только в «Лолите», первой половине романа, труп оживает ненадолго. Но в чем? В неестественной любви стареющего развратника и неестественно развратной, испорченной особи – из тех, что женской половой принадлежности, но не женщины, конечно же. Разве Лолита – девочка, девушка, женщина? Набоков отрицает это.

Извращенец – автор сам. Немцы оспаривают, что автор – Набоков. Оказывается, Набоков спер всю фабулу у немецкого писателя. Книга немца была опубликована, но успеха среди соотечественников-немцев (тех еще) не возымела. Набоков распространял заимствованный труд в Америке сперва, то есть, среди людей, «раскрепощенных в сексе», пресмыкающихся плотью и духом издавна. Был успех среди тамошних извращенцев. А немцы сейчас? Нашли за что спорить, ей богу!

Исследователи Набокова сетуют о том, что Набокову не дали Нобелевскую премию, как дали Бунину в свое время. А за что было давать Набокову? Видно, что трудяга, что профессор слова даже, но мало ли трудяг и профессоров в мире?

Творчество Бунина выше творчества Набокова на порядок. Бунин – не ханжа сам и не убийца человека в человеке. Бунин – живой, в этом его отличие.

2

Я в Моздоке теперь.

Мой предок Хуби высказывался о деньгах. Потребность в деньгах, желание владеть ими, а с ними и материальными благами, не дают людям заснуть.

Сохранять духовное – сохранять отличие предков и разум.

Утерять духовное – обернуться калобесом, от чего предостерегал другой мой славный предок, Шожо.

Если хотя бы один человек не уничтожает благого в себе, уже это достижение всего рода, факт памятования предков, доказательство, что их усилие (их благородство) не пропало теперь.

Пастухами были наши предки, и только… Пропищал авторитетный в «деловых кругах» Гинтер Урузмагович, подставлявший своих людей по жизни не раз, целующий компаньонов взасос, кланяющийся неподмытым малолеткам.

Отпор, хоть какой-то, таким надо давать, и важна правда.

Свидетельства прежние Адриана Григорьева об оргиях на хестановской даче, сведения из окружения других взлезших сейчас активистов тьмы.

Прав президентствующий социалист Александр, пожалуй. Тот Александр говорил о наркоманах, что их надо выводить под своими именами и фамилиями. А если по-крупному, то и вельможных сиюминутников надо выводить, как они есть. Но кто посмеет еще? Теперь такие в почете везде. Честных людей среди чиновничества как будто не стало совсем. Среди аферюг-предпринимателей чистых нравом не было вовсе.

3

Я спросил у Светланы Налыковны, что за очерки у нее, почему до сих пор не опубликовала их? Ведь имелись возможности прежде. И сейчас: женщин в союзе писателей нет, вроде бы. Светлана Налыковна сказала, что недавно приняли одну, 48 членом. У Светланы Налыковны самой и газета припрятана. Вот, тут же стихи. Если это стихи, конечно. Светлана Налыковна считает, что это нелепица. А как я думаю? Я сказал, что стихи на слух правильные, но… какие-то неженские.

Ей мужчина пишет? Светлана Налыковна встрепенулась. Как будто мужчина пишет. Я уточнил. Но, наверное, для газеты неудачно отобрали… А все же очерки?

Светлана Налыковна сказала, что ни к чему о них. Ну выйдет книжка и что с того? На хлеб она и так имеет. Трудом в редакции районки, имеется в виду. Ей в молодости романист Василий Задунайский, что и в газетах иронизировал, предложил укрепить знакомство. Мол, переезжай. Как-никак, а мы здесь ближе к кормушке и будем друг дружке рады, подбивал пылко. Светлана тогда решила от повседневности не отрываться – не переехала. И что? Сейчас она член союза журналистов страны, у нее достижение немалое… Я кивнул.

Я и Светлана Налыковна дружелюбно расстались, и Ярослав Борисович место в редакции газеты сохранил.

Что касается моего намерения о заработке за Светланой Налыковной, то я не заикнулся.

4

Надо будет завершить сагу о советских идеалистах (здесь без иронии) на 2001 годе. «Вернуться» в конец XX века и написать иначе, а заготовки местами сплести.

В создаваемом сейчас романе придется изобразить нового замполита Михитарова-Будакова тоньше, избегая тавтологии с повестью «На стыке тысячелетий»: Будаков уже был подколен, но подколен с обидою, еще у него какие-то понятия имелись. Здесь можно уйти от повтора как раз. Образ будет ошеломляющий. А после Будаков уходит снова в армию по заданию федеральной службы безопасности.

Я сейчас работаю над тремя произведениями, по существу, одновременно.

Доказывают, что обычный человек способен на усилие ума лишь на протяжении четырех часов в сутки. Какой тогда будет читатель, к примеру, из банковского клерка, отпахавшего на высокооплачиваемой работе сполна?

И физически замотанный человек не будет читать. Книга выпадет у него из рук, и он заснет сидя. Если даже попробует вникнуть.

В «цивилизованных странах» люди как муравьи; работают нещадно, чтобы иметь жизненные блага. Чтобы содержать семью: кормиться, платить за учебу сына или дочки где-то, заработать на пенсию и на медицину. Иные, чтобы выжить.

Сообщается, что «там» вкалывают по 12-14 часов в сутки. Вкалывающие сами не хвалятся; за них похваляются извращенцы из телекомпаний.

Коммунисты при Хрущеве не дозволяли перерабатывать гражданам. Классическая схема была 3 по 8. Работы 8 часов; досуга, развлечений, культурного развития 8 часов; сна физиологически 8 часов.

Отступление обозначилось при председателе совета министров СССР Косыгине. Разрешили рабочим подсобные хозяйства, а то запрещали и крестьянам. Отработал 8 часов на заводе, в совхозе или колхозе, в учреждении где-то – хватит.

И ведь читали люди, крепились умственно. Читали и «трудных» писателей.

Обыкновенный человек, водитель автобуса Исаков Славик брал в библиотеке книги Александра Царукаева, Умара Богазова, Анатолия Баранова, Сафара Хаблиева, Ахсара Кодзати, Васо Малиева, Георгия Черчесова, Шамиля Джикаева, Камала Ходова, Бориса Гусалова… В книжном магазине было столпотворение, когда привозили книги классиков отовсюду. Был порыв быть личностью прежде.

Перегибал Юрий Андропов страшно, когда стал во главе компартии. Состоявшихся уже на высоких идеалах людей нельзя было унижать, учиняя на них облавы в кинотеатрах да банях. Якобы в целях борьбы с «тунеядством» и «разгильдяйством». А ведь люди работали на самом деле, мало кто и отлынивал. Разве что студенты с лекций убегали? Но их гоняли за то в институтах. Прогулял семинар, приди вечером и отработай. Пропустил лекцию, перепиши конспект и выучи, а то на экзамене облажаешься.

Андропов – дебил? Или же как раз он был завербован первый?

Рыба гниет с головы. Знают и враги о том.

Пожил бы еще Михаил Суслов, да был бы у него достойный преемник, да убрали бы раньше Алексея Косыгина с должности, да не разбазаривали бы бюджет странам Азии и Африки. Можно было завалить людей «шмотками», не хуже иностранных. Все же имеется развлечение от них.

Что касается продуктов, то люди питались намного достойнее нынешнего. Были продукты в магазинах везде, не надо врать. Продукты завозились свежими по заявкам торговых точек – сколько требовалось. Нездорово напичканных «химией» продуктов в магазинах на хранении не было – это да. Трансмутагенов не планировали.

Такую страну профукали болваны в верхах. Если речь о репрессиях, что размножились грызуны, и повыползали хищники безнаказанно, то надо было пустить кровь таких.

Экспериментировал Андропов бестолково, а Горбачев продолжил. Для чего вводили «сухой» указ? Была подсказка от идеолога наоборот Яковлева, который и не скрывает уже, что был соблазнен во время работы в США.

Яковлев крупных взяточников не давал задевать, мол, понадобятся. Яковлеву важно было остервенить общество.

Идиоты, выражается Яковлев теперь. А кто замутил?

Я дал свободу рабам, Яковлев обижается, а рабы не ценят. И говорливый помощник комбайнера Михаил Райкин согласно заданной «легенде» вторит. Что за лицемерие, ужас!

Если взвешенно подойти, для кого сокрушения? Кто же будет читать: дети новых русских, у кого и время будет. Не их отцы и матери. Рабы от Яковлева уже вряд ли будут. Кто-то будет пьянствовать или колоться, а кто-то и выродится в скотину, чего добивались Собчак и Бурбулис.

Надо писать так, чтобы мои книги не жгли читателю руки, чтобы их не отбрасывали в гневе, что кто-то напоминает о былом величии людей.

Разработать философию жизни пристойно. Ее и не надо творить заново. Лишь освежить от собственных предков. А безродные отсеются справедливо.

Деньги ищут красоту, но и красота облагораживает деньги.

Лучшие женщины достаются сильным. А кто в силе уже? Кто имеет власть реально.

Деньги дают власть реально?

Следует уточнить: не фиктивные деньги. Как происходят обвалы их, продемонстрировали ясно.

Интересно, какова реальная цена одного грамма золота сейчас?

Золото, недвижимость, жена, дети. Человек обозначается как бы. Утверждается сам в жизни.

Надо и хищников побеждать.

А как победить того, кто ничем не гнушается? Как одолеть калобеса, не роняя чести и не утратив благоразумия? Возможно ли?

Пустой звук для калобеса и честь, и благородство. Именно такие взлезли в основной массе. Что за потомство будет у них?

Калобес и изогнется, и подогнется, чтобы взлезть. Для калобеса это формальность. И людей калобесы унижают под себя.

Изначально калобес не воспринимает мир. Калобес даже не понимает, что слизнуть экскременты с задницы хозяина аморально. Для калобеса и хозяин не человек: кого уважаешь, того постесняешься. У такого лишь опаска, что в потребляемом кале вредные его пищеварению бактерии, глисты.

Можно простить гомосексуалиста, ибо извращение – потребность ему, но как простить циничного зверя, что опускает людей в животное состояние по сути? Если животные взяли власть над людьми, если животные едят людей, – зачем и стремиться к свету?

Точно, не будут новые граждане читать. Пока меня заносит не в ту степь.

Нет правил игры, значит, их надо установить хотя бы для себя.

Досадна утечка черновых записей через переродившегося дядю Таймураза здесь, в сельце Ново-Георгиевском, и через педагога Будакова из прежнего места обитания в станице Черноярской.

Абрамий набрал моих текстов на компьютере и в моем же присутствии зачитывал из них Славику и Таймуразу, приближенным людям, не говоря об авторе. Анекдот.

Большое дело – создать настоящую книгу. А ведь всякое дело требует подготовки. Но и время такое выпало: оно смяло людей, расплющило их, не подобрать и соратников среди униженных и хамов.

Правда, есть образы литературы, есть показательные личности истории. Выходит, что ты не один и надежда есть.

5

Мне повезло как будто с работой. Я шел через площадь в райцентре, и от дворца культуры меня окликнули, и ко мне быстро подошла дама славянской наружности. Это была Светлана Татарова. Светлана Николаевна – сама женщина, пишущая стихи.

Репетиции актеров Моздокского народного театра. Режиссер театра Софа, дама сейчас из загадочной Турции – она пожила там. Ее рассказы о тамошнем – я их слушаю со вниманием. Я теперь помреж. Мои обязанности психолога и утешителя Софы. А Света, подсказавшая о работе здесь, она администратор театрального коллектива.

На премьеру поставленной сказки никто из жителей райцентра не явился, хотя ее решили сделать бесплатной. Публике показаться как бы, сделать рекламу замышляла Софа-режиссер, профессионал несомненный.

Народ, имеющий такой фольклор и таких продолжательниц его, непобедим. Я об этом подумал, наблюдая за игрой моздокчанки Люды Скляровой в спектакле о Василисе и Ванюше.

Я усомнился в радостном, когда на спектакль ни один зритель не пришел. Людей разладили ужасно.

Не было денежных сборов и – не было зарплаты мне. Жаль, а Софа обещала 25% из собственного дохода.

Софа здесь уволилась и уехала на родину. Сказала, что будет звонить мне.

6

Абрамий Кириллович, фигурант настоящей повести, пожаловал в Моздокский район и со свитою посетил меня в необустроенном домике, где я сочинял с вдохновением. Что за оказия ко мне? Анекдот, но перед тем Абрамий Кириллович свиделся со «знаменитым критиком» – Курпатовым? Есть такой где-то? Я не расслышал, но не стал уточнять. Была пауза. Я все же нарушил ее, сказал, что слушаю.

Говорили тут сразу двое за Абрамия: Таймураз да Славик. Рядом, нервничая, Абрамий Кириллович на месте подпрыгивал. Повезли на экспертизу роман «Дом Сурме» популярного в Алании писателя Василия Малиева. Оказалось, русский текст романа имеет огрехи. Поэтому и сам роман Курпатовым признан слабым – вот и перечень огрехов, обесценивающих роман и препятствующих его восприятию. Я прочитал: устранить эти огрехи всего на пару дней работы. Что же текст романа никто не выправит? А сам критик – только за большие деньги?

Ему, Курпатову, давали ксерокопию моей повести «На стыке тысячелетий» тоже. Был отзыв такого содержания: этот человек ни на кого не похоже и очень экономно пишет; этот человек уважает слово; что до самой повести из трех частей, то первая – лихо сделана, вторая – весьма сложная, третья – полемичная чрезвычайно.

Этот человек, он что написал еще? Курпатов, критик, любопытствовал. Теперь, по-видимому, усиленно будут любопытничать-зловредничать мои родичи. Визиты Абрамия Кирилловича стали регулярными. Обыватели в сельце недоумевают: при них обещал Абрамий помочь обустроить домик писателя, а до сих пор не помог? Появление Абрамия здесь занимательно, и пересуды идут.

Беседа с Темником – моим единомышленником, как редактриса Светлана Налыковна выразилась. Его оценки состарившихся писателей в республике. Я конструктивность его заключений оспорил местами, а Темник вспылил. «Бить таких, а не поднимать!» Темник зол даже; зря разозлили старейшины в республике его. Для них Темник опасен, ведь за ним (на его стороне) талант и свежесть восприятия окружающего мира.

А соображения о писателях у нас – уже Темника позиция? Выкидывать их в корзину, как Темник внезапно удумал потом, я не буду: хорошо, писательская братия кому-то интересна. Я вчитался опять. Не ценят профессионально пишущих людей, Темника и Татарову, почему-то в республике. А ведь умницы, хотя и нацмены.

Итак, я и старый вор Абрамий Кириллович основательно разошлись о моей работе – какой бы то ни было – под его планы. Я окончательно отказался.

Абрамий отдал «под экспертизу» и других писателей у нас профессорше из университета. Теперь иронизирует. «Разве это мастера, черт побери! Вот наша профессор, она мастер. Женщина одолела мужиков»… Недоумеваю и я: ведь произведения стариков анализировались прежде, а почему не были в них внесены нужные поправки?

Интересно все-таки, найдет ли натуральный из его состояния в многомиллионную «зелень» капиталист Абрамий хоть кого-то в республике сотворить книгу с него? Таймураз опять сокрушался тем, что безвременно скончался старший Черчесов, а то бы написал, как о советском разведчике Ксанти. А Джатиев написал о полководце Плиеве – это тут Славик вспомнил. Славик пробовал прочитать что-нибудь из младшего Черчесова, но у него заболела голова после первой же страницы. Младший Черчесов моими родственниками даже не рассматривался исполнителем написать книгу после такого казуса со Славиком. Ясно, предстоит кого-то пригласить извне – из Москвы, из Парижа? – ведь Абрамий уже порядочно наговорил на диктофон. Так Таймураз уверяет.

Новости, спустя немного. Абрамий опять любопытствовал в своем ближайшем окружении о писателе-максималисте Георе Югове; повесть о средневековых аланах его задела, по-видимому.

Гинтер Урузмагович осторожно распускает слухи, что у Абрамия Кирилловича с головой нелады. А иначе – для чего ему книга о себе? Снял бы тогда уж кино, да и сыграл главную роль тоже… Ловит Гинтер Урузмагович птицу удачи – используя момент, крепит «свой суверенитет» по месту.

И действительно: теперь Абрамий Кириллович хочет сам написать повесть. Мол, осилит.

Мечтала когда-то кухарка управлять государством, разошлась в райцентре такая подковырка.

Уже Абрамий Кириллович пять раз переписал повесть «Стакан шейха» писателя Гатуева Дзахо, чтобы «набить руку». Ему так посоветовала та профессор-лингвист из университета. В ее мнении, Гатуев – лучший из писателей-алан. А как я думаю? – это ко мне заприставали друзья-товарищи, Таймураз и Славик. Что же, Дзахо пишет очень хорошо, прозрачно совсем: он дорожит вниманием читателя, несомненно. А все-таки, отдельные несогласованности в тексте у него есть. Рассмотреть даже повесть «Стакан шейха». Ярко и убедительно описал Гатуев, как горцы-мусульмане благоговеют перед старым шейхом, как стараются услужить ему при возведении хорумов к новой жене. А дальнейшие сцены пренебрежения старцем ими же – и мюридами из ближайшего окружения, и односельчанами, подглядывающими в окно его спальни бессовестно? Как раз из-за яркости прежнего описания эти сцены режут восприятие читателя – значит, надо той яркости поубавить. Не переборщил ли Дзахо с возрастом шейха? – Куда там 110 лет, хватило бы и 75 лет безусловно почтенных. Да и новая жена, которая даже не четвертая у шейха, а… восьмая. Из-за таких переборов совсем не понятно возмущение отца невесты шейха. Чему отец невесты прогневался так пафосно: какой ласки от старца он ждал для дочери? Опять же, дары за юную невесту. Автор явно упрощает, что лошадь, приведенная за красавицу от имени шейха, оказалась издевательски дрянна… Серьезное повествование, а такие несуразицы.

Можно ли выправить? Таймураз сейчас заволновался. Я кивнул – это не обременительно и никогда не будет поздно, если задуматься о состязательности книг наших писателей на самом деле.

Дядя Таймураз «довел» мое суждение, и Абрамий Кириллович о советчицах из университета разругался люто.

Все же, Абрамий Кириллович уехал обратно во Владикавказ, и вызревшее дело корректировки лучших литературных произведений как будто отпало.

ЧАСТЬ 4. ВЕРСИЯ

1

Я отравился опять пищей из магазинчика поблизости. Дядя Таймураз по сему поводу зло хохотал, а мой кузен Славик напуганно вжимал голову в плечи. Выстоять сейчас и есть успех. Чтобы взять верх, нужно не умереть. Ни много, ни мало.

В главном поселении невеликой республики, куда я поехал по зову актрисы и режиссера Софы, меня арестовали работники милиции и препроводили в камеру срочно.

Забрали без паспорта. «Едешь через три республики и без паспорта?» Но я ничего не нарушаю: нет оружия, нет взрывчатки, нет и наркотиков ведь. А наркотики могут и отыскаться. Милиционеры, или же по новому менты, промеж собой заспорили, но арестовали в итоге без грязи.

Дежурный в ментовке сгущал краски. Террорист? Чех? Я терпеливо объяснял о себе, а не верили все равно.

Принимайте диверсанта, хохотнули в камеру предварительного заключения менты.

Незанятая койка лишь у параши слева. Я не стал ее занимать из-за вони мочи из этого угла. Справа от входа стоял, сидел, а потом и улегся на боку. Жаль куртку, а что поделать.

Любезность рыжего тюркоговорящего. Но скинул с койки однорукого русского к параше. Я, собственно, не против того, что он и скинул и даже русского, но зачем инвалида (у бедолаги протез, который отвалился в результате падения). Вон, есть и здоровый русский… Нельзя ли тюркоговорящего койку, а он пусть переберется на «освобожденную» сам?

Система деления здесь. Одни лишь «воры в законе» и «курочки». Раньше «воров в законе» было в стране столько, сколько их оказалось здесь сейчас.

Предложили «курочку». Я отказался, однако. Объяснил, что не горю желанием. Это уважение для меня; если неудобно в камере овладеть курочкой, то можно сделать это в туалете – туда надо лишь попроситься по большой нужде. Даже можно занавесить там кабину полиэтиленом. Спасибо, нет. Здесь не отказываются от даров природы. Здесь или-или.

Ты или вор в законе, или курочка. Кто же в таком случае менты, что закрыли всех здесь, которые имеют ключи от камеры. Менты, они приближенные к сибирским богам. А почему – сибирским? Там все природные богатства… Твоя курочка улыбается в предвкушении глобального сдвига, указали мне строго тут, или же ты хочешь для «нее» быть курочкой сам?

Затюрканный арестант и на самом деле радовался. Может, подумал об освобождении отсюда? Ужас, «он» и крестик нательный поцеловал… Я отбрыкнулся довольно нервно. Извините, нет, ни в коем случае.

Я не вор и не курочка. Я – мужик. Я спасительно нашелся. Но мужиков упразднили с работой для всех. Я – оставшийся. Может, и я мент? Я не мент тоже. Я, если уж на то пошло, сибирский сам. А оказался здесь? Пострадал за идею, что же тут особенного?

Меня истолковали своеобразно. Рыжий кипчак неожиданно обратился ко мне на восточном европейском, чехословацком. Я ответил даже побойчей.

Да, с норовком чехи. А трогать их нельзя; они нам братья – такие же смелые, как мы. Рассудили тут трезво. Я воздал здравицу мысленно воителям. Спасибо кавказским консерваторам за то, что они есть. Проблемы улажены: менты, воры в законе и курочки везде, но не повсеместно.

Еще стоят чехи здесь, а за рубежом Куба, Северная Корея и могучий Китай, где мужеложество преследуется по закону, и сами менты не унижают арестантов под страхом наказания. Где есть и мужчины, и женщины гордо.

Еще кому-то обидно: и отдаться, и овладеть противоестественно.

2

В разных республиках свои нацмены теперь. Где я сидел в камере, там тоже северяне и южане. И что занятно: в другой (дружественной и братской) республике северяне те, что здесь южане, а южане те, что здесь северяне. Там аналогичная картина с курочками и ворами в законе, надо полагать.

Слава богу, еще сохраняются где-то национальные особенности, еще есть соперничество народов. Притесняемые на воле еще отыгрываются в тюрьмах сами. Но не на притеснителях: «северяне» – и тамошние, и тутошние – обыкновенно в тюрьму не попадают. Отыгрываются на нацменах опять же. Залетных, заезжих, завоевывавших исступленно (здесь с одним или с двумя «с» надо?) и жадно. Но и своих уж не щадят, когда те оспаривают «итоги приватизации» хоть в чем… Таковы усложняющие сюжет мои замечания о титульных нациях и приложениях к ним.

3

Новости из станицы Черноярской от Лерки, пытливой женщины, доброжелательницы мне. Залетный педагог Будаков взорвал полный комплект большой советской энциклопедии (последнее издание, 30 томов в 31 книге, все в чехлах), что я оставил там, окопной гранатой. Было обидно за разор книг. Палили и соляркой из краденой из магистрального трубопровода нефти. Подсоблял приятель Будакова Эльбрус. Если о поджоге не сочинила Лерочка. Как бы съездить, разузнать? Лера, которую я встретил в Моздоке, говорила, что молодая библиотекарь Галина рвалась пописать на костерок. Но выбежавший тут киллер из «бригады» Гинтера Урузмаговича ее удержал. Сказал, пусть эти чересчур умные книги на сей раз догорают…

4

Человека, не стереотипного, трудно ухватить. У такого человека – я имею в виду художника высокого класса или же подвига – нет «эго», нет характера собственно. Такой человек – ум, гибкость и многообразие едины. Как достигается, помимо данного природой? Начитанность, конечно, и психологизм. Такой человек – частичка бога, а для чего «эго» и «характер» богу? Я не сусальных идолов имею в виду.

Как новый капиталист Астан Латонов обогащается. Только у подшефного Казбека пашни: 400 гектаров учрежденческих и 300 гектаров арендованных – 700 гектаров. Вся посадка за счет бюджета, а урожай скрывается. Необыкновенно нахраписты новые дельцы. Весь урожай присваивают; хоть бы что-то оставляли для отчета. А зачем? – спросят они. Все равно Астан отмажет. Астан сам предлагает в расчетах посылать правительство подальше. Астан – начальник федеральной казначейской службы в районе по собственной горделивой оценке, агент иностранного влияния. Был посвящен в круг конкурирующей разведки еще в родном Баку. Помогли поступить в финансово-экономический институт города Ленинграда. Еще во времена старого КГБ ведь! Знаком с Чубайсом лично Астан.

В мире укрепятся транснациональные корпорации необыкновенно, хотя будут и людей тешить на нью-патриотизме, на чувстве родины, своей земли, языка и т.п.

У транснациональных воротил задача разложить самобытный Китай рано или поздно встанет.

Столкнут зомбируемую Россию с «красным» Китаем? Или Россия будет уступать территории без боя? Хабаровский край – тому же Китаю, Сахалин – Японии, Камчатку – США, Таймыр – Норвегии или Германии?

Укрепиться можно, объявив принципы народовластия снова. За правительство «олигархов» никто из людей сражаться не станет. Я, во всяком случае.

5

Разная всячина лезет в голову теперь. Надо было мне хоть какую-то дольку общественного пирога отщипнуть тоже. Ведь были возможности прежде, почему благодушествовал? Ну, а кто ведал, что так все сложится? Я же книгу писал и пишу ее до сих пор… Кому-то еще будет важна она?

Что касается новых героев в написанном, то кого ни возьми из взлезших теперь, окажется или вор, или убийца. Можно ли отмыть, оправдать, изложить художественно?

Я, вообще-то, вникающий специалист, а как же мораль пресловутая? Или она пишущему не важна? Еще писатель Чехов подводил к тому своими рассуждениями, что излишняя чувствительность изобразителю вредит.

Нужны додумки от себя. Надо поделиться и с негодяем своею кровью и плотью, надо и пожалеть его…

Итак, всячески препятствующие мне в жизни люди, которые сами напрашиваются тем в повествование: к ним надо подойти разумно и попытаться их понять – Гинтера Урузмаговича, Берда Сослановича и других.

Так вот. Об убийстве Жиленова Вити. Все свои недостачи Гинтер Урузмагович повесил на убитого. А ведь Витя был ему предан даже собачьи. Демонстрация и крутизны, а как же: Гинтер Урузмагович уничтожает растратчиков безжалостно.

Убийство авторитетного конкурента Минина, обман доверившихся ему вкладами людей, лютые разборки, операции с оружием и с одурманивающими средствами…

Убийство преданного слуги по цинизму превосходит все. Для Гинтера Урузмаговича нет людей по существу. Что для него какой-то Жиленов? Был пес Витя и снова пес Витя: взял работника с этим же именем. Или так же назвал.

Но «этот Витя» настороже. Этот не боготворит хозяина. Этот уже не поверит спроста, ибо он помнит об участи предшественника.

Но достаточно о новороссах здесь. Не получается облагородить, и пока отложу это дело. От житейских передряг и была ассоциация к Гинтеру Урузмаговичу, местечковому злодею.

Теперь я в Ардоне.

Об излечении себя от ядов – отравляли-то трижды ведь страшно: Будаков – раз, Гемик – два и вся компания Абрамия-Гинтера – три. Необходимо минимально напрягать печень и гормональные железы. Что называется, себя поберечь, быть аскетом. Если еще можно очистить организм.

Разговор с Каменом и Аллой. Взяли голой жопой советский народ? Надо было ожидать всего: быть начеку.

6

Лбом стену не прошибешь. Бесполезно с Казбеком Николаевичем, директором учреждения в Черноярской, или Абрамием Кирилловичем разговаривать. Я составил Казбеку письмо о том, что я бы написал и о нем в повести, если бы он перестал дуться на меня (непонятно даже из-за чего), – но я его не отослал. Казбек все-таки человек сиюминутной выгоды, хотя и набросал я так:

«Уважаемый Казбек! Пишет тебе твой бывший сотрудник Алан. Нынче я пишу новую книгу. Задумал написать о станице Черноярской, о людях, составляющих ее славу и достояние. Рассчитываю на помощь с твоей стороны, а от себя обещаю соавторство. Предоставь формально должность в училище, на что-то и мне надо жить – в этом помощь от тебя. Но и мысли твои полезны будут – я помню тебя занятнейшим человеком нашей республики. Книгу создадим вместе».

Абрамий, тот вообще ребенок: надо же, вычитал в черновике описание своей внешности и обиделся. А при чем тут я, что у него зубы крупные да еще с пространствами между ними, – я же написал, что у него взгляд прекрасный? Ладно, если отпрыски таких благоразумнее окажутся. В кембриджах и оксфордах растут ведь.

Самый дальновидный и сообразительный из всех британский агент (влияния) Латонов.

Я перебрался в Моздок снова.

Разговор с Латоновым выдался непростым. Тоже какие-то обиды вспомнил. Латонов характером очень ярок, но понадобилось его воодушевить.

Я сказал, что он, Латонов, должен взять на себя ответственность за людей в отдаленном райцентре. Я сказал, что ценю его не как выразителя политики величественного острова у нас, не как благодетеля потенциально – мне ни от кого ничего не нужно, если уж на то, – а как личность. Латонов – внук офицера белой армии братьев Бичераховых, не склонившего головы перед большевиками и поэтому вынужденного прятаться в Баку и за границей. Латонов, внук бичераховца, всегда знал, что делал. Знает и теперь. Латоновы, и подобные им бойцы, не сдавали своих винтовок и шашек никогда.

Латонов теперь понял: я напрасно не похвалю. Если похвалю, то за дело и как надо.

Со мною Латонов в конце концов согласился. Он оценил выигрыш. Честный рассказ о нем в создаваемой книге – кстати, у Латонова зубы тоже не мелкие – рассказ без всяких прикрас, со всеми удачами и грехами в жизни.

О братьях Бичераховых тоже будет написано в новом романе. Как ни крути, а помощь пришла именно от них неожиданно.

7

Я смею предполагать, что эта повесть не напрасно отнимет время у читающего. Мысль сама по себе интрига, ведь так, читатель? Не теряйте надежду!

2002