Фархар, или Пархор… я несколько раз отмечался в этом городе с тракторным названием. Вертолет приземлялся в его убогом аэропорту, чтобы заправиться горючим, после чего брал уверенный курс на север, на Душанбе. Тень летящей машины скользила по золотистым от ростков риса и пшеницы дорогам города. Этот далеко не самый прогрессивный способ обмолота таджики подсмотрели у своих южных соседей. Автомобили давят колесами брошенные под них растения, с которых ссыпаются зерна – женщины потом бережно собирают эти «ништяки». В результате местная пища имеет легкий привкус гудрона.
На этот раз я не прилетел, а приехал в Пархор. «Злаковая» дорога привела меня сюда вместе с лучшим другом. «Останемся в городе на сутки?» – спросил меня Коля. «Решено», – ответил я, запивая остывающим зеленым чаем куски шашлыка в местной чайхане.
Дорога к гостинице пролегала через улицу имени Сангака Сафарова, бывшую Гагарина. Если вы знаете, кем был Сангак Сафаров, у вас, так же, как у нас, вспотеют ладони, когда вы окажетесь на улице его имени. Бывший вор в законе, Сафаров возглавлял во время гражданской войны правительственный Народный фронт, состоявший из отборных уголовников-отморозков. Коммунисты (условные) бились с исламистами (опять же условными). Красные утопили зеленых в крови. И самым беспощадным коммунистом был Сангак Сафаров. Сегодня в исламистской столице Курган-Тюбе даже детей не решаются пугать его именем. Да и остались ли там те, кто хочет кого-то попугать?
Директором гостиницы оказался сухонький кривой мужичок с трудно запоминающимся именем. Хозяин улыбался нам так, будто мы были его старыми друзьями, которых он случайно встретил после двадцати лет разлуки где-то на противоположном краю земли. Он угостил нас минералкой «Варзоб», вкуснее которой я ничего и никогда не пил, хотя вырос в городишке на берегу самого большого пресноводного озера в мире.
Но радушие покинуло лицо нашего нового знакомого и больше при нас не возвращалось после одного вопроса: «Расскажите, как вы тут воевали». Дедушка сразу впал в транс; откуда-то из полусна он стал выковыривать слова и смыслы, слишком обширные для таких простых слов:
– Эти… суки… моего братишку… в клевере… я… его нашел… в крови… перерезанные сухожилия… у него перерезанные… они его… как барана… братишку… но я их… тоже… – хозяин еле сдерживал слезы.
Словом, после смерти брата сухонький дедушка взялся за автомат и возглавил местный штаб Народного фронта, который и базировался в этой самой гостинице. Война искривила бойца пятью ранениями.
Как относиться к рассказам людей, которые в таких местах просвещают приезжих о жестокости их врагов? «Они убили братишку»… «вырезали из живота женщины ребенка и зашили туда кошку»… «отрубили голову и стали играть ею в футбол»… Верить, но, конечно, помнить, что эти кексы были ничуть не лучше. Об этом мы и переговорили с Колей, когда вышли в туалет, расположенный во дворе гостиницы.
– Здесь, а где еще-то…
– Ну да, может, и расстреливали за городом, а пытали-то здесь, больше негде.
– Стопудово, вон в том подвале дедуля вдавливал в них паяльники.
– Уж пинал-то он их не по-детски. Это точно.
– Сколько их прошло через руки этого людоеда?..
– Мрачное место.
Однако внешне место было как раз отнюдь не мрачное. За гостиницей начинался сад. Даже сейчас, в начале октября, он волновал своей инопланетной, потусторонней пышностью. Особенно меня поразили цветы апельсинового цвета, на каждом стебле которых было по три бутона величиной с человеческую голову. Мы однозначно решили, что именно здесь начинается Хураммабад, легендарное место, о котором знали из прозы Андрея Волоса. Чтобы вам было понятнее, где именно он находится, поясню: это где-то между Шамбалой, Беловодьем, Градом Китежем и Небесной Сербией.
Мы отправились гулять по городу, думая вернуться в гостиницу к ночи…
Его звали Джамшед, и купил он нас двумя фразами: «наркотики не продаю, ведь я не работаю в КГБ» и «вы заметили, что пока мы между собой разбираемся, нас Америка во все места имеет?» Поменяв долларов, мы выпили немного водки, после чего новый знакомый устроил нам экскурсию по городу и его окрестностям.
С местного базара я уходил с резью в глазах – чуть не ослеп от десятков, а может, и сотен сундуков, привезенных из окрестных сел. Жестяные изделия, мастерски выполненные в традиционном иранском стиле, так блестели на солнце, что любоваться ими можно было только в затемненных очках.
Потом наша троица добралась до кладбища, находящегося на окраине города, прошла мимо могил, большинство из которых были мусульманскими, но встречались и наши, русско-советские, увенчанные звездами и крестами. Далее начинался пустырь, откуда открывался вид на долину. Ничего особенно живописного. Меня, например, смутила непонятная смесь скал и песка. Она имела цвет кофе, разбавленного плутоватой буфетчицей на вокзале. Мне этот вид запомнился потому, что именно здесь наш друг внезапно спросил:
– А вы, случайно, не проходимцы?
– Немного. А что?
Да был у нас тут один. Еще до войны. Преподавал английский в школе. Да так хорошо, что из Душанбе прислали комиссию – узнать секрет, как такое получается, – Джамшед замолчал.
– И в чем секрет?
– Оказалось, он преподавал осетинский.
– Вот сволочь!
– Это надо же! Над святым измывался!
– И носит же таких земля!
У Джамшеда дома вино смешивается с лепешками, супом, песнями и братанием. Мы сидим перед «поляной» на ковре, по-восточному поджав ноги. Возбужденные, о чем-то громко разговариваем, размахиваем руками. Дети и женщины не смеют переступать порога комнаты, ютясь в коридоре. Часов в десять я завожу этот разговор:
– Ладно, дорогой, нам пора к людоеду.
– Оставайтесь, братья!
– Нельзя. У нас там вещи. Нам надо переночевать в гостинице, чтобы получить квитанции, по которым отчитаться на штуку баксов.
– Да я вам этих квитанций утром…
– Нет, Джамшед.
– Я вас провожу!!!
Покачивающийся таджик увязывается за нами. На протяжении всего пути он хватает нас за руки, умоляет остаться, а время от времени донимает: «Не, ну вы правда не проходимцы?» По ходу дела Джамшед забрасывает себе под язык насвай – смесь из табака с известью и еще какой-то гадостью. Через слизистую насвай попадает внутрь организма, вызывая легкое головокружение. Я прошу несколько щепоток насвая, кладу одну за другой под язык, выплевываю. Есть приход: голова наполняется вертолетами!
Уже в гостинице мы избавляемся от нашего навязчивого друга, еле вытолкав его из комнаты. Людоед ушел домой, в темноте коридоров ходит молчаливая женщина – тень с необыкновенно правильными чертами лица, освещаемыми примусом.
Вдруг я чувствую, как по мне начинают катиться огромные холодные капли пота, голова кружится как-то совсем не по-детски. Тошнит. Я выбегаю на улицу, где желудок выбрасывает наружу весь ужин. Но это только начало: обратная перистальтика вызвана не отравлением, а вертолетами. И это куда сильнее. В одно мгновение я весь превращаюсь в придаток к дергающемуся желудку, окрестности наполнятся страшными звуками. Я сажусь на каменную ступеньку, а Коля, испугавшийся, что меня вывернет, как медузу, пододвигает мне урну. Ох, как меня тошнит! Вертолеты!..
Вертолеты!.. Они нагоняют убегающих по степи смертельно перепуганных людей… Пулеметы расстреливают сад: каждый снаряд при полете несколько изменяет свое направление, двигаясь от дерева к дереву, но тела отступающих совсем не мешают движению огненных пунктирных линий… Бледных, уже даже не плачущих, еле двигающихся женщин выволакивают из подвала… А вот и клевер. «Брат, ты где?» – воин идет по полю на стон… Вы-то думали, что черепная кость человека толстая? а ничего подобного: вот они лежат с крупнокалиберными проломами в голове… Черепные коробки на поверку оказываются не толще обычного бутылочного стекла. Ощущение такое, что кто-то сделал «розочку», но не успел ей воспользоваться… Белые парашюты стремятся в темно-красный дымящийся провал, но тают, не долетая…
Агон кончился на удивление быстро. Я положил под язык выпрошенную у перепуганной тени таблетку валидола, представил рядом с собой Таньку, Терру, рыжую Олю и заснул. Наутро все произошедшее ночью показалось придуманным или произошедшим не со мной. При дневном свете человеческие головы-бутоны апельсинового цвета если уж не улыбались, то, по крайней мере, уже не плакали.
Мы попрощались с работницей гостиницы и отправились на остановку, где заняли очередь на такси до Душанбе.
Микроавтобус ехал на север. Некоторые пассажиры в маршрутке забрасывали под язык насвай – мне тяжело было на это смотреть. Я дремал, обняв сумку на коленях. Проснулся я возле самого Душанбе, когда мы ехали по ущельям Ленинского района. Здесь недавно разбили отряд Рахмона-Гитлера, местного полевого командира, суфия, аскета и поэта. Гитлером его прозвали за бесподобное исполнение в школьном театре на годовщину Дня победы роли фюрера. А вы что подумали?
