РАССКАЗЫ
ВОЙНА
– Ну? – нетерпеливо спросил Тимур.
Дима стоял перед длинными полками со спиртным.
– Ну, я не знаю… что-нибудь. Без разницы, – сказал он.
Тимур быстрым движением выхватил со средней полки две бутылки «Русского изумруда» и положил их в тележку. Затем, подумав, добавил к ним третью.
– Куда столько? – удивился Дима.
– Чтоб второй раз не бежать. Не прокиснет в любом случае, – ответил Тимур.
– И! – со значением поднял палец Дима. – Есть не просит!
– Теперь хлеба, сметаны и пельменей. И салат какой-нибудь, – сказал Тимур.
У кассы никого не было.
– Девушка, – проникновенно сказал Дима. – Вы случайно не в курсе, чем закончилось заседание Совбеза ООН?
Кассирша недоуменно подняла на него глаза.
– Кошмар, – сказал Тимур, доставая из тележки продукты. – Такой важный момент, а вы ничего не знаете.
– Четыреста девяносто семь, – скучающим голосом произнесла кассирша.
– Сдачи не надо, – сказал Тимур, бросая пятьсот рублей на тарелочку с надписью «Coca-Cola».
Снаружи было душно и безветренно. С неба вдруг раздался низкий, басовитый гул.
– Бомбардировщик, – сказал Тимур, задрав голову в пасмурное небо. Там ничего не было видно. Дима закурил сигарету и промолчал.
Вода в кастрюле медленно закипала. Тимур бросил туда соли и открыл пачку пельменей.
– …азвать гуманитарной катастрофой, – донесся из зала бодрый голос диктора.
– Выключи его на хрен, – крикнул Тимур, засовывая бутылки в морозильник. – И Бесаеву позвони.
– Позвони лучше ты, – сказал Дима, – а то его сотовый не отвечает, а домой я ему звонить не хочу.
Пельмени всплывали на поверхность воды, подобно маленьким водолазам. Тимур гремел посудой в шкафу.
– Наливай! – скомандовал Дима.
В дверь позвонили. Тимур открыл дверь. На пороге стоял Тамик с двумя пакетами.
– Здесь груши и арака, – сказал он, проходя в прихожую. – Где это громогласное чудовище?
– А-а, Таму, ты пришел? – заорал с лоджии Дима.
– Тедей, сбавь громкость, – поморщившись, ответил Тамик.
Тимур разлил по пластмассовым стаканчикам водку.
– Можешь согреть мне араку? – спросил Тамик. – А то я что-то простыл.
Они выпили.
– Курить можно? – спросил Тамик.
– В окно, – ответил Тимур. Он сосредоточенно набирал СМС.
Дима и Тамик закурили. Небо разрезал звук рвущегося полотна.
– Штурмовик, – сказал Тимур.
– Разве? – спросил Тамик и, перегнувшись через подоконник, посмотрел в небо. Оно было непроницаемым. – Хотя – да, скорее всего.
Звякнул колокольчик микроволновки. Тимур достал оттуда стеклянную миску и перелил подогретую араку в маленький графин.
Они выпили по второй. Телефон Тамика резко зазвонил.
– Да? – спросил он. – Здоров. Что? Ну откуда я знаю?
– Кто? – спросил Дима.
– Алан Токаев, – ответил Тамик. – На войну рвется.
– На какую войну, дебил, что ли? – спросил Дима.
– Мы полностью экипировались, – устало сказал Тамик. – Приехали на сборный пункт. Нас записали, сказали: «Ждите». Чего ждать? Никто не знает. Оружия нет… малолетки какие-то шатаются… Бардак, короче.
– А ты чего хотел, чтоб тебе танк дали? – спросил Дима.
– При чем танк, Тедей? – спросил Тамик.
– А при том, – сказал Дима, закуривая. – Там без танка делать нечего. Или у тебя «Град» в гараже стоит? Или САУ в огороде закопана? В кого ты из автомата стрелять будешь?
– Вчера привезли одного, – вдруг сказал Тимур. – Ни разу выстрелить не успел. Снаряд разорвался рядом, осколок – в сердце. Все.
Они молча выпили.
– Тима! – раздался голос с улицы. Тимур выглянул. Под окном стоял Вова в камуфляжных куртке и штанах.
– Заходи, – сказал Тимур.
Через минуту Вова появился в лоджии. У него был усталый вид.
– Встречной, – сказал Дима, наливая. Вова выпил и стал жадно закусывать пирогом.
– Ты откуда? – спросил Тимур.
– С дежурства, – ответил Вова. Он говорил с набитым ртом, и это прозвучало «шдежухва». – У нас же усиление. Каждую ночь на работе.
– Туда не отправляют? – спросил Тимур.
– Нет пока, – ответил Вова. – Калой звонил, едет туда.
– Куда, наверх? – спросил Тимур. – Прямиком из Ростова – в Цхинвал?
– Да, – сказал Вова. – Только его все равно федералы не пустят дальше Джавы.
– Еще по одной, – сказал Дима.
В небе басовито загудело.
– Бомбардировщик, – сказал Тимур.
БЕЗ НАЗВАНИЯ
Он просыпался довольно поздно, где-то в девять.
Какое-то время он просто лежал и смотрел, как солнечные лучи пробивают густую листву старых деревьев. Потом он вставал, надевал спортивки и шел в ванную. Умывшись, выходил на кухню, ставил чайник на плиту, накидывал рубашку и шел в магазин за булочками. Когда он приходил, вода уже кипела. Он наливал себе чашку кофе, щедро добавлял сгущенки и пил кофе со сладкими сдобными булками. После этого подходил к окну и закуривал сигарету. Он стоял, неспешно дымил и смотрел на старый двор. Он выкуривал сигарету до половины, затем аккуратно тушил ее и оставлял в пепельнице. После этого выпивал кружку холодной воды из-под крана и садился писать стихи. Иногда он писал строфу, иногда строчку или две; иногда на него находило, и он писал сразу несколько строф. Устав, он откладывал в сторону карандаш и лист бумаги, вставал, потягивался и шел одеваться. Он надевал джинсы, сандалии на босу ногу, застегивал рубашку и уходил. Он ходил по городу: заходил к друзьям, многочисленным родственникам, бывшим сослуживцам, просто гулял. Ему нравилось бродить по городу, смотреть на людей, на дома, деревья, реку и мосты через нее. Потом он приходил домой, взяв где-нибудь по пути шаурму. Придя домой, он скидывал сандалии, брал книгу и заваливался на кровать.
Он читал много и с наслаждением, полностью погружаясь в книгу, читал в прохладной спальне, на широкой кровати, подложив под голову подушку. Иногда он засыпал над книгой и дремал с полчаса или час. Затем просыпался, вставал, шел на кухню и выпивал кружку холодной воды из-под крана. Потом он докуривал утреннюю сигарету, садился и дописывал утренние стихи. После он звонил друзьям и уезжал с ними. Они ездили по городу, иногда по делам, но чаще просто так. Порой они останавливались где-нибудь, выходили на улицу, гуляли по аллеям, грызли семечки, пили пиво, встречали знакомых. Потом они ехали в какое-нибудь кафе, брали выпивку, закуску; или они ехали к кому-нибудь в гости. Иногда они разъезжались по разным местам. Он уходил домой, по пути брал две пачки пельменей, приправы и спиртное. Приходя домой, он звонил друзьям и звал их к себе; они приезжали, привозили пироги и пиво, он варил пельмени, и они пировали допоздна, до двух-трех часов ночи. В те разы, когда он гостил у кого-нибудь, он тоже приходил домой поздно и пьяный. В любом случае, ночью он был навеселе.
Он заходил домой, проходил в кухню, выпивал кружку холодной воды из-под крана, затем шел и стелил себе постель: бросал на пол в лоджии матрас, стелил сверху простыню и кидал подушку с тонким одеялом. Потом он брал из пачки сигарету. Выходил на площадку перед входными дверьми подъезда, садился на корточки и закуривал. Он перехватывал зажигалку левой рукой, доставал правой рукой из кармана телефон и начинал писать сообщения. Он сидел, курил и переписывался. Сигарету он выкуривал полностью, до фильтра, глубоко затягиваясь перед тем как выбросить окурок. Затем он вставал и нетвердыми шагами направлялся домой. Дома он выпивал кружку холодной воды из-под крана, раздевался, падал на постель и засыпал.
Этим летом он был счастлив.
КАК ВСЕ
– Альбина выходит замуж, – сказала Лара.
Тамик лежал на диване, всецело поглощенный книгой.
– Слышишь? Альбина Токаева выходит замуж, – повторила Лара.
Тамик оторвался от книги и посмотрел на Лару непонимающим взглядом.
– Какая Альбина? – спросил он.
– Ну, ты ее помнишь, Роберта нашего младшая сестра.
И тут он вспомнил.
Конечно, он помнил ее.
– Как – замуж? – пробормотал он.
– Обыкновенно. Как все выходят замуж? Двадцать три года уже… hkh двадцать четыре. Пора бы.
Но Тамик ее не слышал.
…Ему было лет семь, а может, восемь, и он каждую неделю… нет, каждые две недели ездил на выходные в Дигору. Он любил бывать в Дигоре – вдыхать кисло-сладкий запах села, шлепать по лужам после дождя, строить запруды на речке, с разбега валиться в груду душистого сена. Он любил бывать в Дигоре летом, когда солнце клонится к горизонту, земля дышит теплом, и все пространство заполнено стрекотом цикад, а небо огромное и близкое, и его можно обхватить руками; а вечером, когда сгущаются теплые летние сумерки, все сидят во дворе вокруг большого круглого стола, пьют чай с душистым абрикосовым джемом и неторопливо разговаривают. Он любил бывать в Дигоре осенью, когда небо тяжелое и серое, улица превращается в жидкое месиво, мокрые гуси с гоготом выбегают из-под колес проезжающих машин, а в доме сухо и тихо, только мерно тикают старые ходики и дождь барабанит по жестяным карнизам. Он любил бывать в Дигоре зимой, когда так хорошо сидеть в жарко натопленной маленькой кухне с низким беленым потолком, огонь гудит в духовке, а входящие все в снегу, щеки у них красные, а голоса громкие и веселые, и на столе истекают расплавленным сыром румяные пироги. Он любил бывать в Дигоре весной, когда так хорошо выбежать на улицу в одной футболке, ежиться от порывистого и холодного мартовского ветра, кидать друг в друга снежки из тяжелого и сырого позднего снега и радоваться первым почкам, крупными зелеными каплями повисшим на деревьях.
– …лет пять уже. Он старше ее на два года, работает в налоговой, серьезный парень.
– Что? – очнулся Тамик.
– Серьезный, говорю парень, – повторила Лара.
– Ты знаешь его? – спросил Тамик.
– Слабо, – ответила Лара. – Зато ее знаю хорошо. За разгильдяя она бы не пошла.
Он тоже хорошо знал ее. Или ему так казалось?..
…А в один из дней он ее и увидел. Ему было уже девять. Он жил в другом городе, и в Дигору ездил нечасто. Но грянула свадьба – старшая тетя выходила замуж, и они всей семьей поехали в Дигору. Там он ее и увидел. Увидел и застыл, как вкопанный. Она просто прошла мимо, а он стоял и смотрел ей вслед, пока кто-то, проходя мимо, не задел его плечом. А потом он ходил и искал ее, а, увидев, старался тут же спрятаться, но так, чтобы держать ее в поле зрения. И на следующий день он так же жадно высматривал ее везде, но ее нигде не было, и он, стараясь придать голосу максимально равнодушный оттенок, спросил у дяди, где Альбина, и услышал: «А они все уехали вчера». И сразу же краски вокруг померкли, стало скучно и холодно. А потом… потом свадьба закончилась, и они уехали домой.
– …столько денег сейчас это стоит, – донесся до Тамика голос Лары.
– Для такого дела не жалко, – сказал Тамик.
…Прошло время, и как-то на очередных каникулах он опять приехал в Дигору. Ему было лет одиннадцать, и он уже почти забыл о ней. Но вдруг они приехали в гости – все Токаевы, и она тоже. И, увидев ее, он опять спрятался в глубине темных пустых комнат большого дома и долго не мог заставить себя выйти к гостям.
…У нее были необыкновенные глаза – синие-синие, синее, чем дигорское небо в июле. А ресницы у нее были длинные и пушистые. Когда она смеялась, то казалось, что звенит тысяча маленьких серебряных колокольчиков, и звон их отражается в тысяче зеркал и тысячекратным эхом летит в небо; а смеялась она радостно и открыто, как смеются все хорошие люди, и глаза ее при этом сияли. И каждый раз, когда он видел ее, ему хотелось прыгать и летать, потому что счастье наполняло его, как воздушный шар.
– …и поедем на свадьбу. Ты же поедешь? – спросила Лара.
Тамик с усилием оторвался от воспоминаний.
– Конечно, поеду, – ответил он.
…Последний раз он видел ее на свадьбе самой младшей из своих теток. Ему шел уже восемнадцатый, и он учился на первом курсе. Он давно не видел ее, а, увидев, обрадовался. Свадьба была как свадьба – шумная, суматошная, бестолковая и веселая дигорская свадьба. И каждый раз, когда в общей суматохе он встречался с ней, теплая волна полузабытого детского счастья накрывала его с головой, и он улыбался…
Тамик стоял, прислонившись лбом к холодному стеклу. За окном накрапывал дождь.
«Странно, – подумал он, – за все это время я не обменялся с ней даже парой фраз»…
– Ну, что ты прилип к стеклу? – спросила Лара. – Иди, я суп налила.
– Иду, – ответил он.
