Окончание. Начало см. «Дарьял» 4’11
В ходе раскопок в 1987-1988 гг. Келийского могильника [высокогорная Ингушетия] выявлено около тысячи погребенных в каменных ящиках, грунтовых захоронениях и склепах. В научный оборот введены материалы лишь 5 полуподземных склепов, одного т.н. «скального» погребения, 14 каменных ящиков и грунтовых могил. В сопровождающий материал входило большое количество монет (Жилина 2007, с. 97). Сразу же удалось определить несколько монет – это монеты Русудан и монета Менгу-каана [чекана Тбилиси]. В полуподземном склепе могильника близ средневекового с. Дошхакле [современный Джейраховский район Ингушетии] найдена серебряная стертая монета, пробитая по краю. Перетертое отверстие указывает на длительное использование монеты в качестве подвески. Вторая серебряная монета происходит из склепа Эгикальского некрополя горной Ингушетии. Аналогию ей нумизматы находят в материалах Жинвальского клада монет XIII в. И.Л. Джалаганиа отмечала, что на монетах этого типа не указано имя сюзерена страны – Хулагу; до 1279-1280 гг. они чеканились с почетным титулом «великий каан» (см.: Нарожная 2007, с. 95).
О ценах на товары мало что известно. В 30-х гг. XIII в. по свидетельству Ибн-Батутты лошадь в Сарайчике можно было купить за 4 динара [примерно 37 г серебра], «что было очень дешево». В другом месте тот же автор называет другую цену за коня – 50-60 дирхемов [около 10 динаров или 93 г серебра], что «тоже дешево». В середине XIV в. 100 ратлей [примерно 46 кг] – ноша пшеницы – в Сарае и Хорезме стоили 2,5 динара [около 23 г серебра], столько же стоила ноша чечевицы. Ноша ячменя – 2 динара [около 18,7 г серебра], 3 ратля [1,4 кг] баранины стоили 1 дирхем [примерно 1,68 г серебра]. В середине XIV в. в Азаке бочка «латинского вина» стоила 1,5 сума [около 300 г серебра]. В 1391 г. в Тане 1700 осетров были проданы за 482 базанта, примерно по 2,5 г серебра за штуку. По сведениям Йезди и Самарканди, после разгрома Тимуром Хаджи-Тархана в суровую зиму 1396-1397 гг. цены на продовольствие резко подскочили. 1 ман [20 кг] зерна стоил 70 динаров кепеки [0,59 кг серебра], т.е. почти в 50 раз (!) дороже, чем во времена Ибн-Батутты; баран – 100, а корова – 200 динаров кепеки [0,84 кг и 1,68 кг серебра соответственно] (Федоров-Давыдов 2001, с. 223).
У некоторых народов в качестве «денег» в привычном для европейцев смысле использовались не золотые, серебряные либо медные монеты, а их бумажные эквиваленты, или какие то предметы. По информации Рубрука, у славян ходячей монетой «служат шкурки пушных зверей, горностаев и белок». Как удивительный факт Рубрук отметил наличие в Катайе [северный Китай] бумажных денег. «Ходячей монетой в Катайе служит бумажка из хлопка [Carta de Wambasio] шириною и длиною в ладонь, на которой изображают линии как на печати Мангу» (Фишман 2003, с. 38). Бумажные деньги в разных районах Китая видел и Марко Поло. Так, в Гуйчжоу вместо монет «бумажки великого хана. Теперь мы в странах, где ходят бумажки великого хана… В городе ‘Чингуи’ [Суцянь] живут подданные великого хана… деньги у них бумажные… В городе ‘Каию’ [Гаою] живут ‘подданные великого хана… деньги у них бумажные’» (там же, с. 40-41).
О состоянии торговли можно судить и по монетным кладам, найденным в культурных слоях золотоордынского периода. Так, в ходе раскопок 1843-1849 гг. на Царевском городище обнаружено 25766 монет, главным образом медных (Федоров-Давыдов 2001, с. 222).
Коллекция пополнилась после раскопок И.М. Чеченова в 1967 г. городища Нижний Джулдат. На посадской части городища археологи обнаружили несколько образцов. Одна монета чеканена в Крыму, другая в Сарае, третья в Джедаде. Датируются в пределах 80-90-х гг. XIV в. Место чеканки еще 5-ти монет не читается. Установлено, что две из них также относятся к 80-90-м гг. XIV в., еще две являются джучидскими. Кроме того, в 1977 г. здесь же найдена серебряная монета эпохи Золотой Орды. В 1958 г. у одной из жительниц Верхнего Чегема приобретено монисто из 18 древних монет. Из них к интересующим нас хронологическим границам [XIII-XV вв.] относятся: одна, чеканенная в Сарае ханом Джанибеком и шесть джучидских XIV в. (Виноградов, Депуева 1987, с. 78-79).
В Ставропольском крае на рубеже XIX-XX вв. выявлены клады монет XIV-XV вв., среди которых преобладают золотоордынские дирхемы. Картографирование и предварительный анализ связей с другими золотоордынскими памятниками провел В.А. Бабенко. Монеты обнаружены в Маджарах, с. Новогригорьевском [территория Прикумья], в окрестностях с. Рагули [Прикалаусские высоты] и с. Сандатовского в нижнем течении р. Большой Егорлык. Значительную часть нумизматических находок составляют дирхемы ханов Узбека и Джанибека [XIV в.]. В.А. Бабенко вслед за Г.А. Федоровым-Давыдовым все клады датировал 60-70 гг. XIV в.
Среди 54 монет, найденных у с. Сандатовского, наряду с дирхемами ханов Золотой Орды, выявлены крымские дирхемы и 1 каф-ский аспр. Из других находок вспомним монету Менгли-Герея 1484 г. и дирхем Кафы 1403 г. из Маджар. Как считают археологи, данные находки фиксируют прохождение торгового пути от Кафы до Тамани, затем – вдоль Кубани и Кумы до Маджар. Таким образом, приведенный нумизматический материал маркирует маршрут связи Маджар с генуэзскими колониями. Здесь же отметим мнение В.А. Бабенко о том, что аспр не являлся средством международной торговли и в итальянских колониях использовался в качестве внутреннего обращения (Бабенко 2001, с. 105-106).
С территории средневекового Маджара происходит серебряная «Псковская деньга» XV в. [правда, чуть ниже сказано: «наиболее вероятная датировка – последняя четверть XIV в.»]. По мнению А.В. Пачкалова, монета «не имеет отношения к продукции Пскова» и на Северный Кавказ попала с территории южных княжеств Руси. В районе Маджар найдены: поздневизантийская монета, 16 монет Хулагидов, Джелаиридов и закавказского чекана Джучидов (Пачкалов 2008, с. 283-284).
Из Маджар же происходит большое количество [«в изобилии» – по оценке Е.И. Нарожного] монет с надчеканкой. Э.В. Ртвеладзе склонялся к выводу о том, что в Маджарах такие монеты имели хождение во второй половине XIV в. и, «по-видимому, выпускались кем-то из представителей местной феодальной знати, захватившей власть в городе, т.к. в других городах такие монеты не встречаются» (Ртвеладзе 1975, с. 14). Е.И. Нарожный, согласившись с этой трактовкой, осторожно предположил связь аналогичной монеты, найденной в Алхан-Кале, с Маджарами. В таком случае вероятной становится и другая гипотеза археологов – о системе «локальной торговли и взаимоотношений между небольшими владениями золотоордынских феодалов, осуществлявшихся в период ‘великой замятни’ внутри Золотой Орды» (Нарожный 2005, с. 70).
И.В. Волков проанализировал динары, найденные в Маджарах. Большая их часть происходит с одного участка поля и, вероятно, является остатками клада. Интерес к данным нумизматическим памятникам усиливает то обстоятельство, что они чеканены в Делий-ском султанате. Поступление золотых динаров султана на территорию юга России «Г.А. Федоров-Давыдов объяснял разницей денежного курса золота и серебра в Индии16 и Золотой Орде». И.В. Волков безоговорочно присоединился к этому мнению: «Это наверняка соответствует действительности». Правда, решающих аргументов в пользу данной версии он не привел. Вместе с тем И.В. Волков считает также возможной альтернативную гипотезу: «при больших оборотах и товарах высокой стоимости [традиционны ссылки на одни и те же упоминания о развитой торговле лошадьми] золотая монета может оказаться более удобной» (Волков 2001, с. 113).
Несколько средневековых монет, найденных на Таманском полуострове, археологи связывают с посреднической ролью местных центров в торговле между Западом и Востоком. Из этой группы обратим внимание на венгерскую медную монету Белла III [1172-1196 гг.]. На аверсе изображена сидящая на троне дева Мария с крестом в правой руке. По кругу легенда: «SANCTA MARIA». На реверсе – король и королева, сидящие на троне, в руках – по скипетру. Этот тип чеканился в виде чашечки [аналогично византийским монетам того же периода]. Рассматриваемый экземпляр полностью выпрямлен, слева – пробито отверстие. Сторона с изображением девы Марии сильно истерта. Очевидно, монета была нашита на какую-то твердую материю или кожу, чем и объясняется истертость. Известен сохранившийся до позднего средневековья обычай после возвращения из удачного похода нашивать дешевые монеты на щит или сбрую коня. Не исключено, что какой-то воин использовал ее в качестве талисмана17 . На Таманский полуостров эта монета могла попасть в период продвижения венгерских королей на восток в первой трети XIII в.: «провозглашение в 1226 г. своей власти над Куманией и создание в 1228 г. Половецкой епископии». Возможно, монета на Нижнюю Кубань попала в начале XIII в. с половцем или c одним из монгольских воинов (Гончаров, Чхаидзе 2005, с. 344).
Отметим трапезундскую медную трахею. На аверсе изображен крупный крест на полумесяце. На реверсе – две стоящие в рост фигуры: слева – святой Евгений [покровитель Трапезунда], справа – глава Трапезунда. Здесь же отметим, что помимо этой монеты на Тамани известна лишь одна трапезундская монета – аспр Иоанна II [1280-1297 гг.] (там же, с. 344-345).
Здесь же отметим денье ордена госпитальеров св. Иоанна Иерусалимского на Родосе. Монета анонимного городского выпуска второй четверти XIV в. На аверсе в линейном ободке – трехглавая башня [«генуэзский портал»], снаружи легенда «CIVIS RODI». На реверсе в таком же ободке – крест, снаружи – легенда «MAGR OSPITAL». На полуостров, убеждены археологи, монета, безусловно, попала в результате итальянской колонизации Северного Причерноморья, а также возросшей активности «ордена госпитальеров в середине XIV в., выразившейся в захвате части Малой Азии» (там же, с. 345).
В 2001 г. вблизи ст. Старотитаровской Темрюкского района Краснодарского края обнаружен клад европейских монет XV-XVI вв. К 2004 г. в трех частных собраниях выявлено 119, в основном серебряных, монет Венгрии, Польши, Пруссии; единично представлены Литва и Данциг. Из-за плохой сохранности отдельные монеты еще не определены. Клады мелкого европейского серебра позднего средневековья в Белоруссии, Украине и на Кавказе – не редкость. Большая часть кладов и единичных находок происходит с территории Закавказья. Причем, они представлены, в основном, талерами, т.е. крупным серебром. «На Северном Кавказе такие находки известны в значительно меньшем количестве» (Завьялов, Пьянков 2004, с. 339).
Знаменитый нумизмат Х.М. Френ еще в 1832 г. опубликовал каталог основных монетных штемпелей джучидов. Среди золотоордынских городов, чеканивших свои монеты, названы и несколько северокавказских центров:
1. Джулад [«Джллад»]. По мнению Х.М. Френа, данный монетный двор следует искать «в Малой Кабарде, на правом берегу реки Терек, от коего остались еще незначительные развалины».
2. Маджар находился «при слиянии рек Бювалы и Кумы в развалинах».
3. Маджар эль Джедид, т.е. «Новый Маджар».
4. «Шигунь [?] – при казацкой станице Щедрин, неподалеку от реки Терек, против озера Карчега, ныне одни развалины».
5. «Серир – был столицею Серира или царства Владетеля Золотого Престола… которое издревле лежит при Койсу на северо-запад от Дербента и на юго-восток от Тарки» (Нарожный, Нарожная 2004, с. 322).
Среди материалов, выявленных либо подготовленных советскими специалистами, выделяется составленный Г.А. Федоровым-Давыдовым список монетных дворов Северного Кавказа. Из списка Х.М. Френа он оставил лишь Серир и Маджары. В последующее время нумизматы увеличили [по мнению Е.И. Нарожного и Ф.Б Нарожной – неоправданно] количество таких «городов».
Вообще, вопрос о монетных дворах Северного Кавказа продолжает оставаться крайне дискуссионным. Ц.М. Гваберидзе высказала гипотезу, согласно которой встречающиеся на хулагидских монетах название монетного двора «Алагир» [1340-1358 гг.] можно отождествлять с одноименным городом современной Осетии. Грузинская исследовательница полагала, что чеканка монет в Алагире в 1338-1339 гг. была продолжена в 1348-1350 гг. в Карджине. С грузинской исследовательницей согласился В.А. Кузнецов. «Мы не знаем, – пишет российский археолог, – где находились города или крупные поселения Алагир и Карджин в эпоху Золотой Орды. Сейчас населенные пункты с такими названиями в Северной Осетии существуют, но они не обязательно должны совпадать со средневековыми Алагиром и Карджином. Однако, судя по местоположению последних, речь может идти о территории предгорной Осетинской равнины» (Кузнецов 2003, с. 17-18).
Данную точку зрения резко оспорили Е.И. и Ф.Б. Нарожные: «Несмотря на то, что в специальной литературе уже не раз указывалось [Е.И. и Ф.Б. Нарожных не смущает, что кроме них эту гипотезу никто не оспаривал] на ошибочность локализации на территории современной Северной Осетии монетных центров, в которых чеканились ильханские монеты ‘Алагира’ и ‘Карджина’, ошибка [в данном абзаце курсив мой – Ф.Г.] эта повторяется вновь» (Нарожный, Нарожная 2004, с. 322).
Свои контраргументы Е.И. и Ф.Б. Нарожные сопровождают словами «вполне вероятно», «вряд ли», «вероятно», «наиболее вероятно», «очень даже вероятно», «вполне возможно», «гипотеза, имеющая право на существование» и др. На такого рода допущениях вывод самих критиков альтернативных точек зрения можно признать лишь в качестве гипотезы.
Немаловажен вопрос о социальном статусе купцов и их месте в сословной структуре средневековых обществ.
Вспомним слова Л. Февра: купец той поры – «открыватель» товаров, «изобретатель» в мире торговли, человек стремительных решений, исключительной физической и духовной энергии. «Купец по сути своей – воин» (Февр 2000, с. 37-39).
В Дербенте в случае необходимости торговцы и ремесленники выступали «в роли воинов», составляя «часть военной дружины города. Торговец и ремесленник становились одновременно и воинами [курсив мой – Ф.Г.]» (Гаджиев, Давудов, Шихсаидов 1996, с. 277).
Об аланских купцах упоминают разные средневековые источники. Интересные сведения приводит о них грузинский «Хронограф» XIV в. «И вот отправились овсы в город торговать, а возвращаясь, повстречался им нищий. И подали ему милостыню овсы, из коих первого звали Сатхис, а второго Узурабег, и сказали: ‘Бедняга, моли бога, чтобы сошлись наши мечи с мечами бега Сурамели’. Пройдя немного [далее] повстречался им безоружный [курсив мой – Ф.Г.] Рати с малочисленными приближенными, находившимися [с ним] на охоте. Стремглав напали [овсы] на него; тот выставил щит и стал в узкой теснине речки и первым обрушил свой меч на шлем [овсу], раскроил и свалил намертво. Затем Узурабег вступил, [но Рати] вонзил ему в бок кольчугу, распорол бок, свалил, и слуги Рати добили его; увидели это прочие овсы и бежали» (Цулая 1980, с. 202). Комментируя данный сюжет, Г.В. Цулая подчеркнул: хронист «дает любопытные сведения о типе торгового сословия овсов, которые для достижения своих целей пользовались не только подкупами, но одновременно представляли военные отряды, так как осуществление торговых операций зачастую было сопряжено с вооруженными стычками» (там же, с. 207-208 примеч. 56).
Приведенный фрагмент анонимного автора «Хронографа» XIV в. дан в переводе Г.В. Цулая. По непонятным причинам в этом переводе опущены важные купюры, имеющие большое значение для характеристики алано-грузинских отношений в золотоордынский период. Данная версия оставляет немало вопросов. Так, непонятно каким образом «безоружный Рати» оказался в кольчуге, с щитом и мечом? И это – «находясь на охоте». В переводе Ю.С. Гаглойти интересующий нас сюжет выглядит так: «Отправились как-то овсы торговать в Калаки [Тбилиси] и когда возвращались обратно, им повстречался нищий. Подали нищему милостыню овсы, одного из которых звали Сатхиз, а второго – Узурабег, и сказали: ‘Моли Бога, бедняга, чтобы сегодня скрестились мечи наши с мечом сына Сурамели Бега’. Пройдя небольшое расстояние, они действительно повстречали находившегося на охоте Рати вместе с немногочисленными людьми без доспехов. Сразу же напали на него овсы, но он взял щит и встал против них в самом узком месте речной переправы. Первым он нанес удар по шлему Сатхиза, раскроил ему голову и свалил замертво. Затем вступил в схватку Узурабег, нанес ему удар [Рати] в прикрытый кольчугой бок, проткнул его и свалил с коня, дав добить его своим слугам. Увидев случившееся, остальные овсы сбежали» (Гаглойти 2007, с. 55).
Отметим, что в приведенном фрагменте аланы представлены как купцы; правда, прямо об этом нигде не говорится. Фразу «отправились овсы в город торговать» можно трактовать по-разному. Аланы могли принадлежать, во-первых, к сословию купцов; во-вторых – к воинам, нанятым для охраны, наконец, в-третьих – к военной элите18. В пользу третьего решения склоняет то обстоятельство, что анонимный автор «Хронографа» называет алан по имени: Сатхиз [Сатхис] и Узурабег. Вряд ли у какого-то купца был шанс попасть на страницы «Хронографа». Более вероятным представляется связь Сатхиса и Узурабега с военной аристократией. Первый антропоним никем не этимологизировался. В ономастиконе А. Алеманя, собравшего едва ли не все источники по истории алан, имя Сатхис приводится без каких-либо комментариев. Второй антропоним – Узурабег – барселонский ученый сопоставляет с именем героя осетинского нартовского эпоса Wyryzmag/Uruzmag (Алемань 2003, с. 428), восходящего к ava-rasmaka «господин» (Габараев 1986, с. 68).
В качестве аналогии приведем пункт договора 944 г. между императором Византии и киевским князем, согласно которому купцы, приезжавшие в Константинополь с согласия киевского князя, должны были иметь при себе княжеские «печати» и «грамоты» (Мельникова 2003, с. 66 примеч. 67). Свои печати и грамоты князь мог дать только «своим» купцам.
В 1167 г.19 в Луках, согласно сообщению Новгородской I-ой летописи, состоялся поряд между новгородцами и киевским князем Ростиславом: «приде Ростислав ис Кыева на Лукы, и позва новгородьце на порядъ: огнищане, гридь, купьце вячьшее…». Как видно, от имени новгородцев договор с князем заключили «огнищане, гридь, купьце вячьшее». Последние традиционно рассматриваются как «самые зажиточные представители новгородского торгового класса» (Лукин 2006, с. 169-170).
Под 1215 г. НIЛ сообщает о составе двух вечевых собраний в Новгороде, собранных в связи с уходом из города князя Мстислава и приглашением владимирского князя Ярослава. Интересно, что посольство, пригласившее Ярослава, состояло из посадника, тысяцкого и 10 «купцов старейших». Очевидно, правы исследователи, рассматривающие это обстоятельство как показатель принадлежности верхушки новгородских «купцов» к властной элите еще в начале XIII в. «и тем более об их существенной роли в вечевых собраниях» (там же, с. 177).
Напомним практику Ярослава [978-1054, князь новгородский с 1015 г., с 1019 – великий князь киевский] налаживать контакты с «варягами». Важным инструментом в этом процессе являлось предоставление «преимуществ в торговле, вплоть до основания своих торговых подворий в русских городах» (Глазырина 2008, с. 103-104).
Судя по археологическим и письменным памятникам, XIV в. предстает как период «больших городов»: Сарай, Сарай ал-джадид, Булгар, Биляк, Хаджи-тархан – на Волге; Кафа – в Крыму; Маджары – на Центральном Кавказе; Ургенч, Самарканд, Бухара и др. – в Средней Азии. «Тесный союз степи и городов», развитие ремесла и торговли – «все это лежало в основе создания сильного экономического потенциала». Очевиден также экономический подъем Северо-Восточного Кавказа в рассматриваемый период. «Появившиеся на западном берегу [Каспия – Ф.Г.] поселения говорят о росте значения земледелия» (История Дагестана 2004, с. 237).
Мы уже приводили обзор мнений и свое отношение к проблеме роли городов в жизни древних и средневековых социумов Северного Кавказа (Гутнов 2007, с. 224-253). Поэтому кратко остановимся на отдельных сторонах их генезиса и региональных особенностях.
Прежде всего отметим собственно монгольские «города»-«ставки», или «походные лагеря» [орды], поразившие воображение европейских наблюдателей. Красочное описание не самой крупной орды монгольского феодала Скатая оставил Г. Рубрук. Он еще издали увидел удивительную картину: «Повозки, нагруженные домами, и мне казалось, что навстречу мне движется большой город [курсив мой – Ф.Г.]». Причем, «каждый такой дом тянули за собой до двадцати двух быков, а всякий богатый и знатный [курсив мой – Ф.Г.] монгол имел в своем лагере до сотни таких ‘домов на колесах’; у Бату-хана было 26 жен, у каждой из них – по большому дому, не считая двух сотен кибиток для служанок ханши…». Еще большее впечатление произвела орда Бату: «Когда я увидел двор Бату, я оробел, потому что собственно дома его казались как бы большим городом, протянувшимся в длину и отовсюду окруженным народами на расстоянии трех или четырех лье» (см.: Полюдье 2009, с. 297-298).
В 1332-1333 гг. в Золотой Орде побывал Ибн Баттута, также описавший «город» монголов: «Подошла ставка, которую они называют урду… и мы увидели большой город, движущийся со своими жителями; в нем мечети и базары, дым от кухонь взвивался по воздуху: они варят [пищу] во время езды своей, и лошади [в это время] везут арбы с ними» (там же, с. 298).
И. Барбаро описал свои впечатления от уведенного им прибытия к Тане орды Кучук-Мухаммеда в 1438 г. «Сначала шли табуны лошадей по шестьдесят, сто, двести и более голов в табуне; Потом появились верблюды и волы, а позади них стада мелкого скота. Это длилось в течение шести дней, когда в продолжение целого дня – насколько мог видеть глаз – со всех сторон степь была полна людьми и животными… У этого народа в употреблении бесчисленные повозки на двух колесах, вроде наших… На некоторых повозках помещаются дома… За исключением того, что их станы не окружены стенами, они представляются огромнейшими и красивейшими городами [курсив мой – Ф.Г.]» (там же).
Если исходить не из этимологического значения термина город [«огороженное место»]20 , то не всякое даже крупное поселение можно считать городом (Новосельцев 1991, с. 11). Напомним, что, по мнению археологов, города, как таковые, в степном Предкавказье возникали, преимущественно, из административных, идеологических и торгово-ремесленных центров (Афанасьев 1987, с. 135, 139-140; 1993, с. 118-122). На транзитных магистралях, связывавших «Средиземноморье со странами Средней Азии, Индией и далеким Китаем» (Меликишвили 1959, с. 324), получили развитие старые города и выросли новые.
В 1242 г. на месте городка Саксин в низовьях Волги Батый основал свой сарай [буквально «дворец» – Ф.Г.] и одноименный город. В Нижнем Поволжье хан Берке, опираясь на мусульманское купечество, основал Новый Сарай. Хан Узбек сделал его столицей, с 1339-1340 г. здесь чеканились монеты. Основу Нового Сарая составили расположенные в восточной части замки хана и знати. За стенами замков располагались дворики, а в западной части – посад торговцев, ремесленников и простого народа (Полюдье 2009, с. 299).
На Кубани отмечены и другие поселения, возникшие после того, «как сопротивление адыгов монгольскому нашествию было окончательно сломлено» (Волков 2005, с. 348). Интересен быстрый взлет «города» Ангелинский Ерик. Он располагался в урочище Вторая Подкова на участке суши, ограниченном с севера, востока и юга руслом меандра протоки Ангелинский Ерик. Со стороны степи данное поселение прикрывалось рекой, а «открытая часть излучины обращена в сторону дельты и плавней Кубани». Начало жизни на данном поселении приблизительно совпадает со временем подчинения плавневых адыгов, «которые в момент монгольского нашествия ушли в болотистую местность и долгое время сопротивлялись завоевателям». Периоду сопротивления адыгов соответствует другое поселение – Прорвенский-1, локализованное в глубине дельты. Жизнь здесь прекращается в середине-конце XIII в. «Напрашивается предположение, что как раз с его исчезновением и связано начало жизни на поселении Ангелинский Ерик» (там же).
Общая площадь памятника точно не устанавливается; по приблизительным подсчетам она колеблется в пределах от 80 до 140 га. Для сравнения: Халеб и Дамаск в середине XIII столетия занимали площадь около 110 га, а Фустат конца XIV в. – 200 га. Но эти города защищали укрепления. Численность населения при отсутствии прямых данных определяется условно по плотности застройки. И.В. Волков в качестве маркера для этой цели использовал показатели сельской/усадебной планировки и свободной городской застройки: соответственно 15-25 человек/га и около 50 человек/га. «При плотной городской застройке эта характеристика резко возрастает до 260-636 человек/га». Конечно, столь большие «ножницы» приведенной статистики не исключают возможность ошибки. «В любом случае, площадь близка к этому показателю у эмирских городов Золотой Орды» (там же, с. 348, 367).
В целом, как отмечают специалисты, появление и развитие городов Золотой Орды в XIII-XIV вв. «диктовалось вполне определенными политическими и экономическими аспектами развития государства» (Егоров 1985, с. 75). В период пребывания Северного Кавказа в составе Золотой Орды наиболее крупными городами региона являлись: Дербент, Тарки, Нижний и Верхний Джулаты21, Хамадиевское и Булунгуевское городища, Маджары, Матрега и Копа (там же, с. 120-123).
Крупнейшим золотоордынским центром на Северном Кавказе являлись Маджары. Установить время его основания сложно ввиду того, что золотоордынский город, а затем и современный Буденновск последовательно уничтожали все более древнее. Датировку основания собственно города Маджары затрудняет присутствие на данной территории различных поселений.
В.А. Городцов (1911, c. 165) установил наличие небольшого поселения и могильника II-III вв. н.э. Сарматские памятники той поры обнаружены в Буденновске. Э.В. Ртвеладзе (1972, с. 152, 154) удревняет датировку городища до IV-I вв. до н.э. Он же упоминает находку монет боспорского царя Котиса II (124-133 гг.). Среди археологических находок – аланские чернолощенные кувшины, что подтверждает гипотезу Н.Г. Волковой (1972, с. 50) о возможности существования города Маджар еще в хазарское время, т.е. не позднее Х в.(Кузнецов 1993, с. 43-44). По мнению Э.В. Ртвеладзе (2008, с. 78), Маджар основан в середине XIII в.
Его расцвет, напомним, приходится на XIV в.; в середине этого столетия при Джанибек-хане велись восстановительные работы на обветшалых оборонительных сооружениях. К тому времени Маджары занимали площадь 8 кв. км. В XV-XVI вв. город приходит в упадок. В другом крупном центре Золотой Орды – Сарае Берке, – по описанию Ибн-Баттуты, «монголы, асы, кипчаки, черкесы, русские, византийцы населяли отдельные кварталы, в которых имелись базары». Н.Г. Волкова полагает, что подобный состав населения имел место и в Маджарах (Волкова 1972, с. 53-55). Среди разноплеменного населения значительную долю составляли христиане. В ходе раскопок обнаружено пряслице конца XIII – начала XIV вв. с осетинской надписью, выдержанной в рамках дигорского диалекта.
Ибн-Баттута Маджары назвал «большим, одним из лучших тюркских городов на большой реке, с садами и обильными плодами», с малыми квартальными и соборной мечетями. На базаре он встретил еврея из земли Андалусской – Испании, прибывшего сюда не морем, а сушей через Константинополь, Римские земли [Византию] и страну черкесов [т.е. через Северный Кавказ]. Это обстоятельство, а также присутствие у шейха Мухаммеда Эльбатаихи из Ирака, чьим гостем в Маджарах был Ибн-Баттута, 70 факиров «арабских, персидских, тюркских и румских», свидетельствует о торговой роли города, стоявшего на скрещении больших путей, благодаря чему сюда попадали купцы и путешественники с запада, востока и юга. Бывали в Маджарах и люди с севера. В 1319 г. тело убитого в ставке хана Узбека за Тереком князя Михаила Тверского везли на Русь через Маджары. Об экономическом значении города свидетельствует чеканка собственной монеты. По карте, реконструированной Э.В. Ртвеладзе (1972), Маджары стояли на важнейших торговых магистралях, включая трассы ВШП. Об этом свидетельствуют находки около 1000 монет. Некоторое время в Маджарах чеканили собственную монету (Ртвеладзе 2008а, с. 163).
Плано Карпини в 1246-1247 гг., пройдя Золотую Орду с запада на восток и обратно, в степи не встретил ни одного города или поселения. Спустя 6 лет путевые заметки Рубрука говорят об оживлении градостроительной деятельности монголов в степной зоне. Осенью 1254 г. Рубрук посетил основанную Батыем столицу Золотой Орды – город Сарай. Сообщение посла Папы римского является первым свидетельством существования этого города. Рассказали Рубруку и о строительстве старшим сыном Батыя, Сартахом, на правом берегу Волги нового поселка с большой церковью. По всей видимости, данный поселок должен был играть роль административного центра улуса Сартаха. Особого расцвета градостроительство и архитектура достигли при хане Узбеке и его наследнике – Джанибеке. Период их правления отмечен возникновением большого числа новых населенных пунктов. Самым крупным из них был заложенный Узбеком в начале 30-х гг. XIV в. Сарай ал-Джедид [Новый], впоследствии ставший столицей (Плано Карпини 2005, с. 76-77).
Крупными городами средневекового Северного Кавказа являлись Верхний и Нижний Джулаты. Первый локализуется в Северной Осетии, а второй – близ города Майского Кабардино-Балкарии. К числу наиболее важных факторов, способствовавших развитию Нижнего Джулата, относятся «чрезвычайно выгодное географическое положение близ места скрещения важнейших военно-торговых путей [курсив мой – Ф.Г.]» с запада на восток [от Причерноморья до Дербентского прохода] и с севера на юг [из Юго-Восточной Европы через Дарьял в Закавказье] (Чеченов 2008, с. 163).
В конце XIII-XIV вв. Нижний Джулат являлся центром богатого одноименного района. Некоторые археологи отождествляют его с «областью Джулат», в которой армия Тимура «запаслась провизией из тамошних зерновых продуктов» (там же, с. 164).
Проблема урбанизации стала объектом пристального внимания дагестанский ученых (Кудрявцев 1976, 1994, 2003; Гаджиев 1997, 2002).
Еще в 1977 г. на «Крупновских чтениях» с докладами о древнем и средневековом Дербенте выступили В.Г. Котович и А.А. Кудрявцев. Первый археолог говорил о древних городах Дагестана «как особой исторической категории, сложившейся в ходе социально-экономического развития местного общества, основанного на земледелии». Им выделено четыре этапа урбанизации в Дагестане: от поселений протогородского типа начала I тыс. до н.э. до развитых средневековых городов. Причем, для раннесредневекового периода характерна интенсификация процесса урбанизации; «местами возникают новые крупные города [Верхний Чирюрт]». Города этого периода «сохраняют прежнюю структуру и типологию». В экономике важное место сохраняло «земледелие, наряду с различными ремеслами и торговлей» (Котович 2008, с. 165).
В раннем средневековье поселения горного Дагестана стали обносить оборонительными сооружениями в виде рвов, валов и каменных стен. В ту эпоху здесь появляются новые поселения, наблюдается существенный рост плотности населения. Их количество с учетом современных аулов, в которых выявлены средневековые материалы, достигает 15-ти. Все они возведены на естественно укрепленных местах – мысах, высоких скальных плато, холмах, как правило, вблизи рек и на небольшом расстоянии друг от друга [не более 4-5 км]. Это были довольно крупные городища [площадь некоторых из них достигала 6 га]. Каждое из них имело свою автономную систему обороны, что указывает на значительную самостоятельность данных поселений. Археологи отмечают сложную систему городищ: деление на две части – укрепленную и неукрепленную, а на Кулецминском городище имелась еще и цитадель. Наличие последней связано с далеко зашедшим процессом социальной стратификации. В конце I-го тысячелетия жизнь в большинстве из рассматриваемых поселений постепенно замирает, а в предмонгольский период рассматриваемые аулы и вовсе приходят в запустение. Одно лишь Нижнее-Чуглинское поселение перестает функционировать в послемонгольское время (Абакаров 2008, с. 167).
На тех же «Крупновских чтениях» 1977 г. В.А. Кузнецов высказал мнение о несовпадении механизма формирования городов на Кавказе и в Европе. Хотя данный процесс в обоих регионах протекал в одном русле, на Кавказе он имел свою специфику. На Северном Кавказе в отличие, например, от античных городов, они, пишет В.А. Кузнецов, вырастали из родовых поселков. Длительное время сохранялся их аграрный характер. Возражая на замечания коллег, В.Г. Котович вновь подчеркнул: «этот процесс [формирование городов – Ф.Г.] протекал в разных частях Северного Кавказа далеко не одинаково». Это обусловлено различием хозяйственных укладов. «На северо-западном Кавказе памятники свидетельствуют об оседло-земледельческом характере населения. На северо-востоке открыты памятники с зачатками укреплений городского типа. В центральной части Кавказа сложение городов шло более медленными темпами» и здесь они оформились позднее, чем в других местах региона (см.: Козенкова 2008, с. 157).
Историю и структуру Дербента22 детально исследовали дагестан-ские ученые (см., например: Кудрявцев 1976; 1994; 2003). Согласно А.Р. Шихсаидову, с начала XII и до конца XIII в. Дербент оставался одним из крупнейших городов Кавказа, важным политическим, торгово-ремесленным, культурным и религиозным центром. В рассматриваемых хронологических рамках Дербент существовал «как проводившее самостоятельную политику феодальное владение – эмират. Здесь чеканилась собственная монета» (История Дагестана 2004, с. 194).
Развитие ремесел и быстрый рост численности ремесленников стимулировали создание профессиональных объединений. Письменные источники упоминают глав «ремесленных корпораций» и «городских гильдий» (там же, с. 212).
В истории Дербента отмечена практика [особенно в случае внешней угрозы] «найма» какого-либо князя. Так, эмиром Дербента в конце XI в. был некий Абдалмалик. После его свержения он нашел убежище в Хайдаке. В 1070 г. «народ ал-Баба снова признал эмира Абдалмалика из Хайдака; его привезли в город [балад], вручили ему власть, и он стал сражаться [курсив мой – Ф.Г.] с ширванцами». Но в 1075 г. горожане вновь изгнали эмира Абдалмалика (там же, с. 197-198).
В XIII-XV вв. Дербент неоднократно входил в состав Золотой Орды. Так было, например, с 1385-1386 г. до похода Тимура в 1395 г. Здесь печатались дирхемы Тохтамыша, а в 1406-1410 гг. – монеты с именем золотоордынского шаха Джанибека (там же, с. 240).
В ходе археологических исследований выяснилось, что «плотность застройки города IX-XII вв. была весьма велика, особенно в верхней части. В шахристане Дербента вскрыты дома двух категорий [возможно, их было больше] – это внушительные дома представителей феодальной верхушки города [площадью 200-400 м2] и жилища рядовых горожан [площадью 60-140 м2]». Если исходить из плотности населения города 264 человека на 1 га территории [т.е. судить о плотности населения по показателям позднесредневекового Дербента], то количество жителей города могло достигать 40 000 человек. Однако А.А. Кудрявцев полагает, что плотность населения средневекового Дербента была еще выше. Согласно его системе подсчета, плотность населения колебалась в пределах 350-375 человек, а численность горожан в целом – 53-57 тысяч жителей. С учетом гвардии и администрации эмира города, учащихся медресе и различных бойцов за веру численность всего населения доходила до 60-65 тысяч. Сопоставление приведенных данных с численностью населения наиболее крупных развитых средневековых городов Средней Азии, Ближнего Востока и Западной Европы показало, что Дербент не уступал по численности жителей большинству из них и реально являлся крупным феодальным городом с высокоразвитой экономикой (Кудрявцев 2008а, с. 213).
Вопрос о внутренней структуре и планировке средневекового Дербента все еще остается дискуссионным. С одной стороны, некоторые исследователи указывают на его трехчастную структуру. С другой – археологические раскопки, проведенные в самом городе, позволили четко выделить две части раннесредневекового Дербента – цитадель [кухендиз] и собственно город [шахристан]. Такую структуру Дербент сохранил и в период своего наивысшего расцвета в VIII-XIII вв. Авторы XIII-XIV в. говорят о разрушении сельскохозяйственной округи города и переориентации земледелия на скотоводство. К концу XV в. роль Дербента как главной гавани на западном побережье Каспия перешла к Баку. Анализ свидетельств XV-XVII вв. привел Г.Г. Гамзатова к выводу о существенном сокращении жилой части города. Продолжали функционировать лишь цитадель и квартал на склоне холма. Судя по позднесредневековым данным, Дербент делился на кварталы, в местных хрониках именуемых магалами [название, употребляемое для верхней части Дербента и в наши дни]. Вся общественная, торговая и культурная жизнь проходила, как и в восточных городах, вокруг религиозного центра Дербента – Джума-мечети. Выше нее «находилась торговая площадь, куда выходили три караван-сарая» (Гамзатов 2008, с. 266-267).
Поиски археологов подтвердили отсутствие рабада за стенами города. Со второй половины XIII в. началась застройка территории на склоне холма под цитаделью. Наиболее застроенной частью Дербента была цитадель. Здесь располагались большая ханская баня, огромное водохранилище и ханские дворцы, существовавшие в XII-XVIII вв. В цитадели находились ставка наместника, жилье город-ской знати и военный гарнизон. Здесь же находилась мечеть с минаретом (там же, с. 267).
Структуру города на протяжении длительного периода уточнил А.А. Кудрявцев. «Социальная стратиграфия дербентского феодального общества нашла отражение в исторической топографии города VI – середины XIII вв., имевшего двухчастную структуру [кухендиз – шахристан] в раннесредневековый период и трехчастную [кухендиз – шахристан – рабад] – в средневековый» (Кудрявцев 2008б, с. 301).
В раннее средневековье цитадель являлась резиденцией сасанидского правителя [марзпана] и его двора, административно-чиновничьего аппарата, воинов, служителей культа. В ходе раскопок выявлен монументальный дворцовый комплекс с помещениями жилого, административного и общественно-бытового назначения общей площадью свыше 3 тыс. м2. Крупные размеры дворца, монументальность его стен, массивность колонн, богатство строительных материалов и внутреннего оформления не сопоставимы ни с одним другим гражданским объектом цитадели «и могут свидетельствовать о самом высоком положении его обитателей в социальной структуре города» (там же).
Дворцовый «комплекс правителя Дербента… мало в чем уступал сасанидскому». Подобно последнему, своей парадной частью он примыкал к восточной стене цитадели, а фасадом был обращен в сторону города. В X-XIII вв. цитадель оставалась резиденцией эмиров. В тоже время существенные перемены произошли в исторической топографии, что некоторыми исследователями связывается «с обострением социальных противоречий в феодальном обществе… Эмирам пришлось бороться за власть с крупной городской знатью – раисами». В топографии цитадели это отразилось в перемещении дворцовых комплексов из восточной ее части в северо-западную. Восточная стена примерно с X в. стала самым уязвимым местом цитадели, тогда как ее северо-западная часть «после разгрома Хазарии приобрела в этом плане значительные преимущества». Свидетельством обострения социальных противоречий служат три мощных полукруглых башни, укрепивших фланги и центр восточной стены цитадели. К татаро-монгольскому нашествию «цитадель превратилась в самостоятельную часть фортификации города, в своего рода феодальный замок» (там же).
Изменились функции шахристана. Если в раннем средневековье он был средоточием всей жизни города, то в средние века изменил свой статус, превратившись в привилегированную часть города. В эпоху сасанидов территория Дербента достигала 26-27 га. Стала прослеживаться определенная квартальная концентрация различных социальных групп населения. Остатки ремесленного производства [керамического, стекольного, металлообрабатывающего и др.] и жилища рядовых горожан концентрировались в восточной и юго-восточной частях Дербента. Более богатые дома строились в западной его части, примыкая к цитадели. В средневековый период шахристан отделился от остальной территории города поперечной стеной. Здесь сосредоточились базары, мечети [в т.ч. соборная], водохранилища, амбары, караван-сараи, бани, фонтаны и богатые дома площадью 200-300 м2, по строительным материалам и внутреннему убранству не уступавшие дворцам эмиров. «Обитатели этих жилищ стояли на очень высоких ступенях феодальной иерархии города и были главными противниками эмиров в борьбе за власть, соперничая с ними не только политически, но и экономически» (там же).
Рабат составляли жители нижних районов города, отделенных от верхних [привилегированных] поперечной стеной.. Как собственно жилище [небольшие одно– или двухкамерные дома из бутового камня], так и его обстановка, не оставляют сомнений, что здесь проживал торгово-ремесленный люд. Нижние кварталы занимали площадь около 125-130 га (там же, c. 301-302).
На протяжении средневековья экономика Дербента знала периоды спада и взлета. В последних случаях прослеживается стремительный рост численности горожан. Помимо местного населения источники называют хазар, алан, русов, а с XII в. племена тюрков-сельджуков. Нашествие монголов, затем и Тимура, завоевания Дербента сефевидами, турками-османами, нашествие Надир-шаха «внесли свои коррективы в этническое развитие города, но не смогли ассимилировать местный этнический элемент и ликвидировать его доминирующее положение» (Кудрявцев 2008в, с. 369).
Монгольское нашествие подорвало морскую торговлю Дербента. Новый подъем наметился к концу XIII в. [появление на Каспии генуэзских купцов, торговля шелком, портоланы 1320 г. и 1351 г., «Каталонский атлас» 1375 г., строительство А. Реканной в конце XIV в.]. С середины XV в. возрастает роль порта как важного пункта транзитной торговли [по сообщению И. Барбаро, венецианцы вели строительство в Дербенте фуст]. Через Астрахань начинают восстанавливаться связи с Русью [А. Контарини; А. Никитин]. В слоях города этого времени археологами в большом количестве найдены иранский фаянс с росписью кобальтом, китайский фарфор, слоновая кость, импортные украшения. Таким образом, в свете последних археологических находок Дербент предстает как важный центр торговых [и иных] связей Кавказа, Восточной Европы и Передней Азии (Гусев 2008, с. 385).
Как видно, на состояние экономики народов региона негативно влияли разнообразные факторы. Однако, признавая урон, нанесенный горцам Кавказа, признаем и другой факт: погромы в ходе завоевания региона, природные катаклизмы, различные эпидемии и т.д. не привели к исчезновению какой-либо отрасли ungiqrb` у местного населения. Так, арабский историк Эломари писал о дагестанских городах, как о «благоустроенных, людных, да гор лесистых, плодовитых. У них произрастает посеянный хлеб, струится вымя, текут реки и добываются плоды» (Тизенгаузен 1941, с. 231). Производство хлебных злаков находилось на высоком уровне, а зерно стало важной статьей торговли с причерноморскими итальянскими колониями.
ПРИМЕЧАНИЯ
16 Братья Николо и Марко Поло, попав в ставку Хубилая, были удивлены [«они увидели там много странного и удивительного»]: «Золото и серебро здесь были дешевы» (Фишман 2003, с. 39).
17 В раннем средневековье на Северном Кавказе монеты нередко использовались не столько как торгово-денежный эквивалент, сколько как украшение (Маслова 2005, с. 55).
18 В этой связи напрашивается аналогия с отношениями киевских князей с Константинополем в конце I-го тысячелетия. Если для IX в. типичны военные походы, «то в X в. четыре известных нам похода [Олега, Игоря в 941 и 944 гг., Святослава], были скорее исключением, а не правилом. Правилом, очевидно, были поездки с целью торговли». Не случайно в договорах славянских князей с Византией «основное внимание уделяется регулированию русской торговли в Византии…, а Константин Багрянородный, описывая образ жизни россов, считает ежегодную отправку торговых караванов из Киева важнейшей формой их деятельности» [курсив мой – Ф.Г.]» (Мельникова 2003, с. 66).
Тем не менее, в летописях и в устной традиции не получили отражения торговые связи с Византией. Да и не могли получить. «Военная среда, в которой формировались дружинные» предания, определяла их сюжеты: рассказы о героических делах, выдающихся военных предприятиях. Такими яркими событиями были походы на Константинополь Олега и Игоря (там же).
19 6674 г. в НIЛ – мартовский. В Луки Ростислав пришел «на зиму»; здесь он разболелся и на обратном пути умер. В Ипатьевской летописи его смерть датируется 14 марта. Следовательно, заключает И.В. Лукин, «поряд в Луках, по всей видимости, состоялся в конце 6674 г., т.е. в 1167 г. от Р.Х.» (Лукин 2006, с. 169 примеч. 21).
20 Рассматривая древний Киев, П.П. Толочко, напротив, считает, что восходящий к слову городить, термин «город» изначально «обозначал только центральную детиничную часть Киева. По мере появления в нем новых укрепленных частей он распространялся и на них». Из буквального прочтения сюжета Ипатьевской летописи [«Тогды же погоре Подолье все…, въ утреи же день погоре Гора и монастыреве вси, что их на Горе в городе, и Жидове»] следует, что крупный район Киева не отнесен к городу из-за отсутствия на нем укреплений. Собственно город составляла лишь Гора, обнесенная валами (Толочко 2006, с. 190-191).
21 Верхний Джулат предположительно связан с аланским городом Дедяковым.
22 В переводе с персидского означает «узкий проход», «ущелье», «дверной засов» (Гаммер 1998, с. 33).
БИБЛИОГРАФИЯ
АВПР – Архив внешней политики России, ф. Осетинские дела.
ЦГИА – Центральный государственный исторический архив в Санкт-Петербурге.
ЦГА РД – Центральный государственный архив Республики Дагестан.
А.К. 1869. Казикумухские и Кюринские ханы // ССКГ. Вып. II.
АБКИЕА – Адыги, балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов XIII-XIX вв. / Сост., редак. перев., введ. и вступ. статьи к текстам В.К. Гарданова. Нальчик, 1974.
Абаев В.И. 1968. Осетинский социальный термин Алдар // Изв. СОНИИ. Вып. XXVII.
Абаев В.И. 1978. Нартовский эпос осетин // Сказания о нартах. Осетинский эпос. М.
Абаев В.И. 1982. Нартовский эпос осетин. Цхинвали.
Абаев В.И. 1989. ИЭСОЯ. Т. IV. М.-Л.
Абакаров А.И. 2008. Эволюция укрепленных поселений горного Дагестана // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Алемань А. 2003. Аланы в древних и средневековых письменных источниках. М.
Афанасьев Г.Е. 1987. Население лесостепной зоны бассейна среднего Дона в VIII-X вв. М.
Афанасьев Г.Е. 1993. Донские аланы. М.
Ахмадов Я.З. 1984. Европейские авторы XV-XVI вв. о горских народах Северного Кавказа // Вопросы исторической географии Чечено-Ингушетии в дореволюционном прошлом. Грозный.
Бабенко В.А. 2001. Памятники золотоордынского времени на территории Ставропольской возвышенности // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. II. М.
Барбаро и Контарини 1971. – Барбаро и Контарини о России. 1971.
Батчаев В.М. 1986. Из истории традиционной культуры балкарцев и карачаевцев. Нальчик.
Батчаев В.М. 2006. Балкария в XV – начале XIX вв. М.
Белецкий Д.В. 2008. Сатайи-Обау и северокавказские родовые храмы // Отражение цивилизационных процессов в археологических культурах Северного Кавказа Северного Кавказа и сопредельных территорий (юбилейные XXV «Крупновские чтения» по археологии Северного Кавказа). Владикавказ.
Броссе М. 1861. Переписка грузинских царей с российскими государями. СПб.
Василиненко Д.Э. 2007. Средневековый курганный могильник Носовцева Поляна 1 в долине р. Мзыста (г. Сочи) // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. VII. М.
Ватейшвили Д.Л. 2003. Грузия и европейские страны. Т. I. Кн. 1: Грузия и Западная Европа в XIII-XVII века. М.
Виноградов В.Б., Депуева А.Б. 1987. Монетные находки и клады на территории Кабардино-Балкарии (до конца XVIII в.) // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный.
Волков И.В. 2001. Нумизматические и эпиграфические находки из Маджара // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. II. М.
Волков И.В. 2005. Золотоордынское поселение Ангелинский Ерик в Краснодарском крае // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып. 5. Краснодар.
Волков И.В. 2007. О дате основания города Темрюка // Археологический журнал. № 1. Армавир.
Волкова Н.Г. 1984. Материалы экономических обследований Кавказа 1880-х годов как этнографический источник // КЭС. Т. VIII.
Воронов Н.И. 1868. Казикумухские (лакские) народные сказания // ССКГ. Вып. I.
Гаврилов П.А. 1869. Устройство поземельного быта горских племен Северного Кавказа // ССКГ. Вып. II.
Гаглойти Ю.С. 2007. Алано-Георгика. Сведения грузинских источников об Осетии и осетинах. Владикавказ.
Гаджиев В.Г. 1979. Сочинение И. Гербера «Описание…». М.
Гаджиев М.С. 1997. Между Европой и Азией. Махачкала.
Гаджиев М.С. 2002. Древний город Дагестана. М.
Гаджиев М.С., Давудов О.М., Шихсаидов А.Р. 1996. История Дагестана с древнейших времен до конца XV в. Махачкала.
Гамзатов Г.Г. 2008. Внутренняя структура Дербента в послемонгольский период // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Гаммер М. 1998. Мусульманское сопротивление царизму, завоевание Чечни и Дагестана. М.
Гильом де Рубрук. 2005. Путешествие в Восточные страны // История монгалов. М.
Глазырина Г.В. 2008. Следы устной традиции о Ярославе Мудром в ранней письменности Скандинавии // ДГВЕ. 2005 год. М.
Глебов А.А. 2008. О некоторых особенностях раннесредневековой государственности в Западной Европе // Власть, общество, индивид в средневековой Европе. М.
Голованова С.А. 1987. Некоторые аспекты русско-северокавказских связей в XIV – начале XVI в. // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный.
Гончаров Е.Ю., Чхаидзе В.Н. 2005. Находки средневековых монет на территории Таманского полуострова // МИАК. Вып. V. Краснодар.
Городцов В.А. 1911. Результаты археологических исследований на месте развалин г. Маджар в 1907 г. // Труды XIV АС. М.
Греков Б.Д., Якубовский А.Ю. 1950. Золотая Орда и ее падение. М.-Л.
Гумилев Л.Н. 1997. Древняя Русь и Великая степь. Кн. 2. М.
Гусев С.В. 2008. К вопросу о морской торговле средневекового Дербента // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Гутнов Ф.Х. 1987. Бадел осетинских родословных // Проблемы исторической этнографии осетин. Орджоникидзе.
Гутнов Ф.Х. 1989. Генеалогические предания осетин как исторический источник. Орджоникидзе.
Гутнов Ф.Х. 1993. Средневековая Осетия. Владикавказ.
Гутнов Ф.Х. 2007. Горский феодализм. Ч. I. Владикавказ.
Егоров В.Л. 1985. Историческая география Золотой Орды. М.
Жилина Е.В. 2007. Кашинные изделия из Келийского могильника XIII-XIV веков // Археологический журнал. № 1. Армавир.
Жордания Г., Гамезардашвили З. 1994. Римско-католическая миссия и Грузия. Тбилиси.
Завьялов С.Л., Пьянков А.В. 2004. Старотитаровский клад европейских монет XV-XVI вв. // МИАСК. Вып. 4. Армавир.
Записка 2000. – Записка к карте стран, расположенных между Черным и Каспийским морями, с перечислением кавказских народов и словарей их языков (1788) // Загадочный мир народов Кавказа. Нальчик.
Зевакин Е.С., Пенчко Н.А. 1938. Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XIII и XV веках // Исторические записки. Т. II. М.
Зевакин Е.С., Пенчко Н.А. 2007. Очерки по истории генуэзских колоний на Западном Кавказе в XIII и XV веках // ИВ. Вып. V. Нальчик.
Иванов А.И. 1914. История монголов (Юань-ши) об асах-аланах // Христианский Восток. Т. II. СПб.
История Дагестана 2004. – История Дагестана с древнейших времен до наших дней / Отв. ред. А.И. Османов. Т. I, М.
Ичалов Г.Х. 1980. Влияние иноземных завоеваний в XIII-XIV вв. на экономику Дагестана // Развитие феодальных отношений в Дагестане. Махачкала.
Казикумухские… 1868. Казикумухские (лакские) народные сказания // ССКГ. Вып. I.
Калоев Б.А. 2009. Осетины: историко-этнографическое исследование. 4-е изд. М.
Козенкова В.И. 2008. VI; VII Крупновские чтения // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Коновалова И.Г. 2004. Физическая география Восточной Европы в географическом сочинении Ибн Са’ида // ДГВЕ 2002 год. М.
Котович В.Г. 2008. О проблеме урбанизации в древнем Дагестане // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Краснова И.А. 2008. Флорентийцы у монарших престолов и «неблагодарное отечество» // Власть, общество, индивид в средневековой Европе. М.
Криштопа А.Е. 2007. Дагестан в XIII-XV вв. М.
Кудрявцев А.А. 1976. Город, не подвластный векам. Махачкала.
Кудрявцев А.А. 1994. Мусульманский город Дагестана. Махачкала.
Кудрявцев А.А. 2003. Пути развития северокавказского города. Ставрополь.
Кудрявцев А.А. 2008. Этапы становления средневекового города (по материалам Дербента) // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Кудрявцев А.А. 2008а. О численности населения средневекового Дербента // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Кудрявцев А.А. 2008б. Социальное развитие феодального Дербента в свете изучения исторической топографии города (VI-XIII вв.) // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Кудрявцев А.А. 2008в. К этнической истории древнего и средневекового Дербента // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Кузнецов В.А. 1971. Алания в Х-ХIII вв. Орджоникидзе.
Кузнецов В.А. 1985. Ясы в Венгрии // Изв. СКНЦВШ. № 3.
Кузнецов В.А. 1992. Очерки истории алан. 2-е изд. Владикавказ.
Кузнецов В.А. 2000. Забытый Кремух // ИАА. Вып. 6. Армавир-М.
Кузнецов В.А. 2003. Эльхотовские ворота в X-XV вв. Владикавказ.
Кузнецов В.А. 2008. Церкви Верхнего Джулата, их время и интерпретация // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Кулаковский Ю. 1899. Аланы по сведениям классических и византийских писателей. Киев.
Лавров Л.И. 1966. Эпиграфические памятники Северного Кавказа. Ч. 1. М.
Лавров Л.И. 1981. Культура и быт народов Северного Кавказа в XIII-XVI веках // История, этнография и культура народов Северного Кавказа. Орджоникидзе.
Лавров Л.И. 1982. Этнография Кавказа. Л.
Лавров Л.И. 1984. Стихийные бедствия на Северном Кавказе // КЭС. Т. VIII. М.
Лазарова Э.Т. 2007. Католичество на Северном Кавказ (XIII – нач. XX века). Автореф. канд. дис. Владикавказ.
Лукин П.В. 2006. О социальном составе новгородского веча XII-XIII вв. по летописным данным // ДГВЕ. 2004 год. М.
Магомедов Р.М., Криштопа А.Е. 1978. Борьба против татаро-монгольских захватчиков на Северном Кавказе и ослабление власти Золотой Орды // Изв. СКНЦВШ. № 3.
Мариньи 2002. Табу де Мариньи. Путешествие по Черкесии. Фредерик Дюбуа де Монпере. Путешествие вокруг Кавказа. Нальчик.
Маслова Е.А. 2005. К вопросу о функциях монетных находок эпохи раннего средневековья в системе погребальной обрядности // Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии: VII «Минаевские чтения» по археологии, этнографии и краеведению Северного Кавказа. Ставрополь.
Матузова В.И. 1979. Английские средневековые источники. IX-XIII вв. М.
Меликишвили Г.А. 1959. К истории древней Грузии. Тбилиси.
Мельникова Е.А. 2003. Историческая память в устной и письменной традициях // ДГВЕ. 2001 год. Историческая память и формы ее воплощения. М.
Мизиев И.М. 1981. Балкарцы и карачаевцы в известиях европейских авторов. Нальчик.
Мизиев И.М. 1987. Об экономическом развитии Балкарии и Карачая по археологическим данным XIII-XVIII вв. // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный.
Минорский В.Ф. 1963. История Ширвана и Дербента. М.
Нарожная Ф.Б. 2007. Новые монетные находки золотоордынской поры с территории Северного Кавказа // Археологический журнал. № 1. Армавир.
Нарожный Е.И. 1987. К изучению динамики золотоордынского присутствия на Центральном Кавказе // Археология и вопросы хозяйственно-экономической истории Северного Кавказа. Грозный.
Нарожный Е.И. 2004. Новые случайные находки эпохи Золотой Орды с территории Северного Кавказа // МИАСК. Вып. 4. Армавир.
Нарожный Е.И. 2005. О датировке погребений № 1 и № 3 кургана № 1 у села Новоселицкое на Ставрополье // Северный Кавказ и кочевой мир степей Евразии: VII «Минаевские чтения» по археологии, этнографии и краеведению Северного Кавказа. Ставрополь.
Новосельцев А.П. 1991. Образование древнерусского государства и его первый правитель // ВИ. № 2-3.
Очерки 1953. Очерки истории СССР // Под ред. Б.Д. Грекова. Ч. II. М.
Петрушевский И.П. 1970. Иран и Азербайджан под властью хулагидов // Татаро-монголы в Азии и Европе. М.
Плано Карпини. 2005. История монгалов, именуемых нами татарами // История монгалов. М.
Полюдье 2009. Полюдье: всемирно-историческое явление. М.
Почекаев Р.Ю. 2006. Рец.: Чойжилжавын Чойсамба. Завоевательные походы Бату-хана // Пер. с монг. Чойжилжавын Чойсамба. М., 2006 // Вестник Санкт-Петербургского университета. Сер. 2. Вып. 4. СПб.
Пчелов Е.И. 2000. Ясская бабушка Александра Невского // Эльбрус. № 1.
Пчелов Е.И. 2008. Династическая история рода Рюриковичей // ДГВЕ. 2005 год. М., 2008.
Рашид ад-Дин. 1946. Сборник летописей. Т. III . М.-Л.
Ртвеладзе Э.В. 2008. К вопросу о времени массового переселения кабардинцев в центральные районы Северного Кавказа // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Ртвеладзе Э.В. 2008а. Культура городов Центрального Предкавказья в золотоордынское время // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Рубрук Г. 1957. Путешествие в восточные страны Плано Карпини и Рубрука. М.
Рубрук Г. 2005. Путешествие в Восточные страны // История монгалов. М.
Самир Хотко. 1999. Генуэзцы в Черкесии (1266-1475) // Эльбрус. № 1. Нальчик.
Скитский Б.В. 1949. Хрестоматия по истории Осетии. Ч. I. Дзауджикау.
Тизенгаузен В.Г. 1884; 1941. СМИЗО. Т. I; II. СПб.; М.
Тменов В.Х. 1984. Средневековые историко-архитектурные памятники Северной Осетии. Орджоникидзе.
Тменов В.Х. 1996. Зодчество средневековой Осетии. Владикавказ.
Толочко П.П. 2006. Древний Киев в представлении современников // XVIII «Пашутинские чтения». М.
Уварова П.С. 1900. Материалы по археологии Кавказа. Вып. VIII. Могильники Северного Кавказа. М.
Февр Л. 2000. Бои за историю. Сретенск.
Федоров-Давыдов Г.А. 2001. Золотоордынские города Поволжья: Керамика. Торговля. Быт. М.
Фишман О.Л. 2003. Китай в Европе (XIII-XVII вв.). СПб.
Хизриев Х.А. 1982. К вопросу о социально-экономическом положении народов Северного Кавказа в XII – XIV вв. // Общественные отношения у чеченцев и ингушей в дореволюционном прошлом (XIII – начало XX в.). Грозный.
Хизриев Х.А. 1982а. Нашествие Тимура на Северный Кавказ и сражение на Тереке // ВИ. N 4.
Цагаева А. Дз. 1971, 1975. Топонимия Северной Осетии. Ч. I, II. Орджоникидзе.
Цулая Г.В. 1980. Грузинский «Хронограф XIV в.» о народах Кавказа // КЭС. Т. VII. М.
Чеченов И.М. 1969. Древности Кабардино-Балкарии. Нальчик.
Чеченов И.М. 2008. Нижний Джулат как феодальный город // Материалы по изучению историко-культурного наследия Северного Кавказа. Вып.VIII. Крупновские чтения, 1971-2006. М.
Чойжилжавын Чойсамба. 2006. Завоевательные походы Бату-хана // Пер. с монг. Чойжилжавын Чойсамба. М.
Чхаидзе В.Н. 2004. Голубицкое городище // МИАСК. Вып. 4. Армавир.
Шамхалы 1868. – Шамхалы Тарковские // ССКГ. Вып. I.
Шихсаидов А.Р. 1975. Дагестан в X-XIV вв. Махачкала.
Шихсаидов А.Р. 1984. Эпиграфические памятники Дагестана X-XVII вв. как исторический источник. М.
Шихсаидов А.Р., Айтберов Т.М., Оразаев Г.М.-Р. 1993.
Дагестанские исторические сочинения. М.
