Юлия ТАМКОВИЧ-ЛАЛУА. Шестиугольник-многогранник

Продолжение. Начало см. «Дарьял» 4’2015.

АЛЬБОМ ПЯТЫЙ: БЛИНЫ, МЕНГИРЫ И ТРЕХМАЧТОВЫЙ БАРК «БЕЛЭМ»

Мы долго тренировались с произношением и никак не решались воспроизвести такое нефранцузское: kouign-amann.

Куин-аман! На пьедестале кондитерско-пекарского почета теперь он стоит у меня на самой вершине, на торжественной вырезанной фестонами бумажной салфеточке с пробитыми в ней дырочками (перефразирую известную рекламу Л’Ореаль: потому, что он этого достоин). Далеко впереди всех эклеров, круассанов, сдобных вандейских булок, лимузенских пирогов с каштаном et caetera. Кстати, любопытно, что это латинское «и т. д.» большинство французов произносят с ошибкой, говоря «эк» вместо «эт»… Но сегодня речь не об этом.

Разве что пирог с цукатами из дягиля, который во Франции называют ангеликой, можно поставить на одну ступень с настоящим бретонским масляным пирогом. Куин-аман по бретонски означает «пирог из масла». И масла в нем, действительно, много! В пропорции практически столько же, сколько муки. И в довершение – щедрая порция сахара. Из этих простых и богатых калориями ингредиентов получается восхитительный слоеный пирог золотистого цвета, с корочкой липкой карамели снаружи и тающим слоем, как будто наполненным начинкой, внутри. Кажется, что в нем есть миндаль или яблоки, или крем. А на самом деле этот эффект дают только мастерски выпеченные прослойки масляного теста и сахара. В Бретани традиционный пирог продают во всех булочных. В других регионах его просто нет.

Пока несешь эту горячую бугристую лепешку, а есть ее надо непременно с пылу, с жару, бумага промасливается насквозь. «Холестерин! – запричитают французы, – воистину это излишество. Позволим в порядке исключения, только чтобы познакомиться, и только потому, что сейчас мы не дома. В отпуске все можно, но завтра будем бегать или плавать и сжигать калории!»

А я, пользуясь своим вечным недовесом и особым статусом иностранного пришельца «не от мира сего», уплетаю сладость за обе щеки без угрызений совести и единого причитания, охая, правда, как вкусно!

Вообще в Бретани готовят на сливочном масле то, что на юге Франции положено жарить на растительном. Ага, наконец-то кто-то меня поймет! Я корнями не из южной Галлии – страны «д’ок» и не из северной «д’ойль», я из той России, где, на моей памяти, не вдаваясь в культурно-идейные соображения, яичницу жарили, если, конечно, в то время в холодильнике вообще были яйца, промазав сковородку кусочком масла на кончике ножа, если в холодильнике на тот момент бывало масло…

В картезианской Франции неожиданно и ежедневно сталкиваюсь с кухонно-менталитетными различиями на практике: в какой момент солить рис, сколько минут варить то, что я всегда называла просто «макароны», а оказалось, что это как минимум фарфалле, таглиателли и пипе ригате, в горячую ли духовку ставить мясо, на какую полку в холодильнике прятать сыр, помещать ли туда же бутылку вина и вот, наконец, на чем жарить омлет. Так, в Лиможе, хотя это и центр Франции, середина смещена-таки уже на несколько сантиметров в сторону оливкового д’ок! И хотя французы толерантны и любят открывать для себя новые культуры, но правила ophcnrnbkemh любого своего традиционного блюда всегда соблюдают скрупулезнейше. Поэтому я давным-давно решила не дестабилизировать домашний покой провокациями типа: «А мы еще и на шкварках жарили!» Ой, простите, вообще-то я совсем отвлеклась!..

Хотите попробовать печенье? Эту сувенирную коробку – полосатый красный маяк с серыми чайками и желтым иллюминатором – мы привезли из Кержуано, деревеньки в заливе Морбиан. А всем друзьям на память выбрали прямоугольные коробы соленой карамели с бретонками в национальных костюмах на крышках. Знаете, какие у них традиционные платья, вышитые рукава, передники, и особенно чепцы! Сейчас, конечно, это уже фольклор. Эти одежды коллекционируют, хранят в семейных архивах и на манекенах в музеях. Их надевают только на ежегодные летние дефиле по улицам во время кельтских праздников. Но какие там кружева!!! Форма каждого чепца и мотив вышивки рассказывает, откуда он родом. Маленькие бисерные кружевные заколки на затылке и расходящиеся веером широкие «пелеринки», и расшитые шапочки на тесемках и, самое главное или «черешенка на пироге», как говорят французы, – высокие, около 35 сантиметров, стоячие бигуденские накрахмаленные головные уборы, которые при близком рассмотрении состоят из трех отдельных элементов, закалывающихся по технологии в несколько этапов и завязывающихся белыми лентами под подбородком с финальным узлом обязательно за левым ухом. Как просты рядом с ними широкополые черные мужские шляпы!..

А вот эти раковины вы где-нибудь раньше видели? Мы их насобирали целое ведерко, но привезли только самые красивые. Дома на полках у меня двойная параллельная коллекция, впрочем, как и вся моя жизнь: на каждый опытный образец с французской стороны – сувенир с русской. Вот в этих хохломских плошках-ложках и вазочках «под гжель», всегда привлекающих внимание французских гостей, рассыпаны сокровища наших экспедиций по регионам Франции, которые при случае с любопытством рассматривают родные и друзья из России. Эклектическое единство формы и содержания в каждом экспонате…

Упс! Это междометие по контексту сейчас бы употребили французы: констатация своей оплошности, ведь мы снова отвлеклись!

Так вот, это раковина моллюска-гастропода, который называется crepidula fornicata – крепидула или морская сандалия, или башмачок. Беловато-серая, розоватая или слегка фиолетовая с коричневыми пятнами, размером около пяти сантиметров, с белой перегородкой на обратной стороне. И правда, эти «туфельки» напоминают округлые закрытые сабо с чуть вздернутыми носами. Держишь в руке как гладкий выпуклый камешек. Никогда раньше на Атлантике и на Средиземноморье на пляже таких не встречали. Оказалось, тем лучше! Представьте, их случайно завезли в Европу в девятнадцатом веке с устрицами из Америки. Из Англии они распространились по всей акватории и сегодня обитают от Дании и Швеции до Испании, питаются фитопланктоном, не имеют естественных врагов, очень быстро размножаются и заселяют территории, занимаемые местными мидиями, устрицами и морскими гребешками, отнимая у них пропитание и подавляя их рост. В Бретани они приносят большой вред промысловому хозяйству и представляют серьезную опасность даже для рыб. Думаю, узнай все это сразу, я бы в знак протеста не везла раковины с собой. Ну, а теперь ладно уж. Они напоминают о море и пешей бретонской рыбалке. Это когда во время отлива в резиновых сапогах, с ведром и совочком, все желающие отправляются инспектировать побережье. В оставшихся океанских лужах, на скальных массивах, под камнями – везде можно чем-нибудь поживиться. Это как в лесу: то лещина растет, то земляника или боярышник и душица. А тут неосмотрительный краб может выставить свой плоский нос из расщелины – а ты его цап и в ведро! Или попадется целое скопление мидий, лежащих россыпями, черными чешуйчатыми бусами. Найдешь и устрицы. Конечно, они не такие ровные и чистые, как на прилавке морепродуктов. И прикидываются наскальной живописью, приклеиваются пластами, надеются, что их примут за естественный выступ и никому не интересный нарост, покрытый водорослями. Не тут-то было! В ведерко шагом марш!

Знающие местные жители выходят, конечно, и «в нужное время, в нужный час». Мы же просто гуляли, ничего не собирали, наблюдали за рачками и мелкими морскими насекомыми, разглядывали разноцветную гальку в бухтах.

Купаться в Бретани получается не всегда. Температура воды и воздуха часто остаются бодрящими. Но какие здесь пейзажи! Идешь вдоль берега по тропинке: справа-море, слева – пшеничные поля цвета сгущенки с высокими тяжелыми колосьями, в которых шепчется ветер. Вглубь земель – бескрайние кукурузные посевы, не обнесенные никаким забором. Вокруг ни души.

– Притормози, я отломлю пару початков, сварю и покажу, как мы в России ели кукурузу, – это моя задиристая идея.

– Что ты, – не сбавляя скорости, обиженно отвечает муж-француз. – Мы не имеем права, это же чужая собственность! К тому же, маис – это для животных!

…Вечером пешком возвращаемся с пляжа, идем мимо бухточки-порта. Море тихо, еле заметная рябь приобретает серебристый оттенок тонкой фольги. Серое небо сливается с водой, из которой неподвижно наблюдают за нами пять десятков белых корабликов с голыми мачтами без парусов. В этот час они стоят на рейде. Спят в пижамах. Не будите!

У наших ног ластятся котята. Не животные, а травы. Сухие стебли с пушистыми шишечками-колосками – так они называются по-французски.

Мы сворачиваем в сторону от моря и продолжаем путь вдоль частного дома и его ограды из менгиров – стоячих камней-мегалитов. Может быть, эти покрытые желтым мхом тоже «настоящие»? Подлинные монолиты мы поедем завтра смотреть в Карнак. А пока остановимся на минутку. Давайте представим, «кто-кто, в теремочке живет»? Крыша черного шифера, как и на всех домах в округе, высокая и треугольником, как в книжках сказок. Я так люблю эти классические «фасоны»! Шанель, а не Жан-Поль Готье…

– Там комнаты с мансардой, это непрактично! – отвечают мои прагматичные спутники.

– А мне все равно! Мне нравится! Точка-черточка!..5

Домик каменный. Посмотрите, какая толщина у стен! Сразу видно, что в этом краю бывают и штормы, и непогода! Но Наф-Нафу здесь не страшен серый волк!

Во дворе лавр, сосна и цветущий нежным розовым бисером тамариск. А в верхнем окошке – да, да, под самой крышей, стоит… неотделимый от пейзажа игрушечный кораблик!

Дальше по пути будут другие, всегда невероятно ухоженные дворики и садики. Ветви яблонь со зреющими плодами. Плакучие ивы. И раскидистые кусты герани. И богатые огромными бархатными шарами нескончаемых звездочек-соцветий синие, сиреневые, фиолетовые, розовые, белые и часто смешанные прямо на одном растении-букете гортензии. Говорят, их цвет зависит от химического состава почвы буквально под каждым кустом.

Дневной свет слабеет, а яркие краски становятся контрастней. Насекомые затихают, поднятая нами пыль оседает на дорогу. Ой, а на скамеечке сада, который мы так непосредственно и беспардонно долго рассматриваем, оказывается, сидит и улыбается пожилая дама.

Бретань и ее жителей в прошлом веке рисовала Зинаида Серебрякова, урожденная Лансере, волею событий оказавшаяся на своей исторической родине во Франции после революции. Сегодня этот край все так же привлекает акварелистов и пастелистов: хижины в традиционном стиле с голубыми или красными ставнями и аккуратно вырезанными, словно кукольными, соломенными крышами, сохранившимися в деревеньках на юге департамента Финистер. Береговая линия, изрезанная множеством малюсеньких бухточек, которые неожиданно открываются только в последний момент, когда прохожий оказывается непосредственно над ними – как будто этот пляж только для тебя. Спустись и почувствуй ощущение незаслуженного подарка. Здесь, среди скрывающих вас от чужих глаз скал, есть глубокие заводи с прозрачной водой для желающих окунуться, солнечная сторона для любителей позагорать, и деревья в тени – для уставших от яркого солнца, здесь довольно прохладная вода нагревается на мелководье по краю, а мерзлякам, которые так и не решатся нырнуть, хорошо сидеть на камне, болтая хотя бы ногами по колено в воде. Здесь ребенок найдет палочки, ракушки и песок, а мечтатель – дикий вид на островок напротив или гладь океана и парус вдали.

Бретань – это край ветров, частой дождливой непогоды, край настоящих моряков и фермеров, синих морских штормовок и согревающих песен. Вы знаете, что значит Фест Ноз (fest-noz)? Традиционный ночной праздник, без которого сегодня немыслима культура региона. Летом фесту-ноз (во множественном числе) проходят повсюду и очень часто.

Музыка ведет нас к центральной площади ближайшей деревеньки, где сегодня назначен праздник. Десять вечера. Площадь заполнена народом. Колоритный оркестр волынок (по-бретонски «багад») играет ритмичные кельтские мелодии. В центре площади образуется маленький круг. Сцепившись руками, десяток танцоров выполняют синхронные повторяющиеся движения. Каждую минуту новые люди: одиночки, пары, группы подходят к кругу с разных сторон. Разнимаются сомкнутые руки, снова смыкаются уже с дополнительными участниками. Танцоры отступают на шаг назад, увеличивая круг, и с новой энергией продолжают отбивать ритм. Это действо повторяется снова и снова. В кругу уже тридцать человек, через пять минут их уже сорок. Они держатся стеной в такт музыке, становятся целым организмом, который растет, крепнет своим напором, убыстряет движения, видоизменяется, медитирует, объединяет дух, кружится и плывет под звуки волынок, барабанов и бомбард (старинный инструмент из семейства гобоя). Над ними черное летнее небо. Вокруг – глазеющая толпа. Во все разрастающемся кругу бретонцы продвигаются вперед, шаг за шагом, сосредоточенно и ладно. Может, они несутся навстречу трудностям и преградам, но и навстречу будущему, где все вместе они – сила. В этом кругу упорство и отвага, единство и поддержка, гордость за свою землю, уважение к тем, кто трудится на полях, и к тем, кто уходит в море. Особая аура нисходит и на нас. Как будто рядом стоит котел с волшебным отваром, от которого ввысь поднимаются пары чего-то вневременного и концентрированно-ценностного.

Когда меняется мотив, звенят струны кельтской арфы, звучат ударные и бас-гитары. Врывается в ночной эфир всем известная здесь народная песня «Tri martolod yaouank… la la la…».6 Закрой глаза. Мы не туристы с пачкой открыток и коктейлем за столиком кафе. Мы стоим на обрыве, вокруг стелются травы, а друиды с эльфами, еще не заметив нас, продолжают свой ритуальный танец…

Утром едем в Карнак. Сначала, чтобы получить общее boew`rkemhe, садимся в маленький поезд, который медленно объезжает территорию протяженностью около четырех километров, покрытых гранитными мегалитами, и слушаем коментарии-объяснения, записанные на пленку. «К мегалитам относятся вертикально стоящие продолговатые одиночные камни-менгиры и дольмены-сооружения, состоящие из больших плоских глыб, по принципу стола уложенных сверху на вертикальные камни-основы и зачастую образующих погребальную камеру и коридор. Дольмены могут быть покрыты насыпью из сухих камней – она по-бретонски произносится «керн» (cairn) и земляным холмом, поросшим травой и кустарником – в этом случае образуется курган, называемый тумулус. Несколько менгиров в виде концентрической окружности составляют кромлех…». Поезд негромко жужжит и потряхивает на поворотах.

– Дай послушать, что они говорят по-английски! У меня французский текст.

Мы меняемся наушниками: «Карнакский ансамбль один из самых известных в мире. Здесь найдено более четырех тысяч камней эпохи неолита. Начало их возникновения датируют пятым тысячелетием до нашей эры. Предназначение камней до сих пор представляет загадку для науки. Предполагают, что они воздвигнуты племенами скотоводов, осевших на этой земле. Возможно, это коллективные могильники и монументальные погребальные стелы… Стоящие камни в культуре являлись частью культа захоронений. Однако по одной из бретонских легенд, эти глыбы – застывшие римские солдаты, наказанные Святым Корнелиусом…»

Поезд огибает самое крупное построение камней Ле Менек. Здесь 1050 монолитов. Менгиры стоят длинными рядами – в одиннадцать рукотворных линий. В их расположении прослеживается определенная геометрия. Схема построения сохраняется во всех зонах расположения камней: самые крупные блоки от четырех метров высотой находятся на западе, постепенно высота камней понижается к востоку до 60 сантиметров.

Мы сходим с поезда, чтобы побродить в своем ритме и рассмотреть камни поближе. Схватываю взором цельную картину фантастического пейзажа будто из фильма Хичкока, и вспоминаю, как бретонский профессор из города Vannes («из какой такой ванны?», как изначально было воспринято название незнакомого тогда города) приезжал на Кавминводы обмениваться исследовательским опытом. На Кавказе ведь тоже есть курганы и мегалиты…

Подойти к карнакским камням совсем близко летом нельзя – их огораживают от нашествия туристов. Но к крайним можно протянуть руку с дороги и пообщаться тактильно. С солнечной стороны поверхность гранита теплая, шершавая от лишайника. Смотри, смотри, ящерка! А над кашкой и пижмой, которая поднимается в пожухлой от сухого лета траве, жужжит шмель. Ему нет дела до наших терзаний. Зачем же вы все-таки здесь? Откуда? И что хотите сказать нам своим столь явным и столь герметичным присутствием, таинственные гранитные молчуны?..

Захватывающий детектив без окончания. Что может быть более неудовлетворительным для жаждущих развязки? Срочно отправляемся в традиционную бретонскую блинную запивать досаду яблочным сидром из классических бретонских глиняных чашек с ручкой, у которых диаметр донышка раза в три меньше диаметра верхнего края. И заедать солеными блинами из гречневой муки. Обед во Франции – повсеместно дело серьезное, и надо успеть занять столик, пока есть выбор, и заказать меню, пока минуты ожидания официанта не превратились в часы. Уселись? Молодцы! Хорошо сидим!

«Черное зерно». Дословный перевод гречки, ее во Франции в ядрышках не едят. Совсем не знают гречневую кашу-гарнир. Только муку на блины. Зато существует строгое различие между солеными гречневыми блинами-галет – это блюдо, и сладкими, поменьше размером, пшеничными блинами – это десерт.

Оглядываемся по сторонам: уютный погребок, из окон которого виднеется современный морской курорт. На улице людно. Листаем туристический рекламный проспект.

– Представляете, население летом увеличивается в десять раз!

На стенах бретонская символика, стилизованные юмористические зарисовки образного персонажа бретонки с растопыренными косичками из-под съехавшего колпака, полосатый черно-белый флаг с горностаевыми хвостиками, кельтский символ солнечного колеса – трилистник-«трискель», фотографии замков бретонских герцогов. Ой, а здесь вот мы уже были! Suscinio – одна из любимых резиденций герцогов Бретани. Своему пятилетнему «шевалье» после экскурсии еще и деревянную шпагу там купили на память! Он на выходе все сорняки во рву под крепостной стеной порубил не хуже газонокосилки!

Подождите-ка, есть идея. Нужно кое-что проверить. Роюсь в сумке и победно выуживаю тюбик крема Daniel Jouvance. Так я и думала! Была почти уверена, что уже видела эту надпись: «Лаборатория морской биологии, Карнак». Карнак! Так что косметика – это тоже здесь!

На блюдечке приносят счет и леденцы «на дорожку». Застегиваем пуговицы, оправляем закатанные рукава. Час прошел? Или век?.. Неужели наши мистические мегалиты где-то здесь, всего в нескольких километрах? Нам это не снилось?..

…Трехмачтовое судно накренилось и борется с ветром, брызги от судорожно бьющихся о борт волн разлетаются по сторонам. Иссиня-серое море, свинцовое небо. Переплетение канатов, сине-белые стропы, весь такелаж четко выступает на первый план и виден в деталях, как на ладони. А паруса свернуты и ждут своего часа. И даже не видно французского флага. Таким предстает барк «Белэм» на плакате, который мы увезли на память.

Утонченный и величественный силуэт, увитый рядами белых парусов, сияющая палуба, полированный штурвал и отделанная деревом капитанская рубка – таким мы увидели его воочию в порту города Конкарно. «Белэм». Он все еще бороздит морские просторы Атлантики. Последний из французских парусников девятнадцатого века, предназначенных в свое время для транспортировки товаров! Барк был построен и впервые спущен на воду с верфей Бретани в 1896 году, перевозил какао из Амазонии, ром и сахар с Антильских островов. Не раз побывал в переделках и чудом избежал гибели. Был продан герцогу Вестминстерскому и служил его личной яхтой, принадлежал известному пивовару – лорду Гиннессу, совершившему на этом корабле кругосветное путешествие. В пятидесятых годах судно сменило флаг с английского на итальянский и вернулось во французскую гавань только в 1979. Французский сберегательный банк Caisse d’Epargne выкупил парусник и основал фонд, призванный заниматься его охраной и просветительской деятельностью. Сегодня «Белэм» – учебный корабль, который совершает краткосрочные рейсы и останавливается на рейде в разных городах Франции. В 2004 году он побывал на Балтике в портах Скандинавии. Шесть лет назад отпраздновал свое стодесятилетие.

Для каждого города прибытие и уход этого огромного грациозного «лебедя» всегда важное событие, которое собирает толпы восторженных зрителей. Барк стоит на причале несколько дней, и очередь желающих подняться на борт не кончается до последнего вечера.

Вот и наш черед, ступаем на палубу. Легкое покачивание «нетвердой земли», отражение бликов внизу за бортом, близкая пристань, далекая скала на выходе из порта, гладкая, нагретая солнцем обшивка корпуса, взлет тросов в крепких руках коренастого загорелого матроса, неизменный лес мачт и трепет поднятых к облакам флагов. Под стереоэффектное хлюпанье воды и позвякивание скоб, не шевелясь, замираем на носу «Белэма». Завтра его рейс подходит к концу, он отплывает в Нант. Заканчивается и наш отпуск, завтра мы отчаливаем в Лимож. Но о грустном не будем! Сказочный французский корабль еще стоит на якоре в бретонском Конкарно. Hic et nunc7. Стоит? Протри очки и оглянись: нет, он летит! Машина времени несет его в Каперну! С попутным ветром. На всех парусах!

И удивленно оглянутся кормораны и многочисленные в этих прозрачных водах крабы. И скрипка запоет над океаном!..

АЛЬБОМ ШЕСТОЙ: ПЕМЗА, СЕРНИСТЫЕ ИНГАЛЯЦИИ И МЕНЕСТРЕЛИ/U>

…«Он заботливо прочистил действующие вулканы. У него было два действующих вулкана. На них очень удобно по утрам разогревать завтрак. Кроме того, у него был еще один потухший вулкан. Но, сказал он, мало ли что может случиться! Поэтому он прочистил и потухший вулкан тоже. Когда вулканы аккуратно чистишь, они горят ровно и тихо, без всяких извержений. Извержение вулкана – это все равно, что пожар в печной трубе, когда там загорится сажа. Конечно, мы, люди на земле, слишком малы и не можем прочищать наши вулканы. Вот почему они доставляют нам столько неприятностей».8

Маленький мальчик с золотыми волосами… Я стою на самой вершине кратера. И смотрю в голубую даль. Справа и слева, насколько хватает глаз, простирается цепь мирно возлежащих, как будто бархатных в своем зеленом одеянии, живописных холмов. Они выглядывают друг из-за друга и создают объемный тектонический макет в масштабе, скрупулезно отображающем уменьшенную расстоянием натуральную величину. Так и хочется расставить миниатюрных солдатиков вдоль желтых протоптанных троп, угадывающихся по склонам, и разместить пластмассовую конницу и артиллерию в покрытой кустарником низине!

Игра августовской светотени, солнечных зайчиков и геометрических форм придает картине перспективу: выпукло-вогнутые контурные линии зигзагом, распластанные конусы то выше, то ниже, неожиданные окружности образовавшихся при застывании лавы озер, углубления полусфер пустых кратеров, задрапированные светлой низкой растительностью или бордовым вулканическим шлаком. Представить только, что когда-то из этих вулканов извергалась огненная магма! Чистил ли кто-нибудь их однажды? Теперь-то все они поросли травой, покрылись тысячелетней пылью. Некоторые называются спящими, другие считаются потухшими. Перед нами как на ладони раскинулся особо охраняемый парк вулканов французского региона Овернь (Auvergne).

Как он напоминает мне другой особо охраняемый регион, к которому незаметно возвращаются мысли.

Кавказские Минеральные Воды. Горы-лакколиты, неудавшиеся вулканы. Здесь магма только приподняла слои осадочных пород, но не вышла на поверхность земли, образовав семнадцать отдельно стоящих останцовых гор: Змейка, Развалка, Кольцо, Медведь, Бык, Тупая, Шелудивая, Лысая, Медовая, Железная, Юца, Джуца… Дальше, на горизонте, уже не лакколит, а настоящий спящий вулкан – белоснежный царь двуглавый Эльбрус, украшение Главного Кавказского хребта, он виден в ясную погоду даже с балкона…

Гид перебивает мои мысли, указывая палкой на обернувшийся к нам одной из граней скалистый массив в дымке облаков.

– Вот эта зубчатая вершина, Пюи де Санси, высшая точка Центрального массива, 1885 метров, самый высокий вулкан Франции. Зимой это одно из туристических направлений для любителей покататься на лыжах. Административная столица региона – город Клермон-Ферран – находится километрах в тридцати пяти.

Действительно, вспоминаю многочисленные разговоры с коллегами по работе. Для тех, кто живет в географическом центре страны, самая быстрая возможность оказаться «в снегу», как говорят французы, это не Альпы и не Пиренеи. Они едут сюда.

Группа продолжает путь. Теперь мы огибаем воронку по верхнему краю и начинаем спускаться по сухому то темно-серому, то временами ярко-красному склону вулкана Лассоля (Puy de Lassolas). Очень впечатляющий угол наклона. И полное отсутствие какой-либо растительности, за которую можно ухватиться как за спасительную соломинку. Держать равновесие! Не отвлекаться! Мамочка-а-а!.. Подошвы скользят по пористому вулканическому гравию, кроссовки покрывает красная пыль. От каждого движения вниз бегут струйки мелких камешков. Ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш. Пемза под ногами! Ай! Я себе не принадлежу-у-у!.. Ш-ш-ш-ш. Ш-ш-ш-ш-ш. Стоп! Вот на этом выступе немного постою, отдышусь, приду в себя. Сердце так и колотится. Поправляю разметавшиеся волосы, съехавшую неизвестно куда шляпу. Гм, на кого я, должно быть, похожа! А солнце-то так и палит. Поднимаю голову и замираю, забыв обо всем. О, какой отсюда открывается вид! Как в фильмах, которые навсегда остаются в памяти! Говорю себе: «Запомни это мгновенье!». Зафиксируй и положи в тот уголок души, куда мы не ходим ежедневно со скрипящей супермаркетовской тележкой, набитой ворохом повседневности, туда, где годами, покуда не настанет пора, снимок лежит в чистой, светлой, надежной картотеке, там, где легкий ветер трогает тонкие занавески и играет мелодичная музыка, а, может быть, там совсем тихо и нет ненужных звуков и слов…

Прокручиваю в уме цифры, вспоминаю: самый высокий лакколит на Пятигорье – это Бештау, 1401 метр. Получается, Пюи де Санси выше. Беш-тау. В переводе с тюркского «пять гор». Эта гора дала название и городу Пятигорску, и местности вокруг. Город у подножия двух гор – Машука и Бештау. И горская легенда, которую знают все в регионе.

…Старый властный князь Эльбрус, его бесстрашный единственный сын Тау, красавица Машука с кувшином, прекрасное чувство, вспыхнувшее между ними, и коварство отца, без памяти влюбившегося в невесту сына. Жестокая битва отца и сына. Рассекающий удар меча Тау, раздвоивший голову Эльбруса на две горные вершины, и последний ответный бросок отца, разрубившего сына на пять частей, «пять гор»… А Машука? Схватила она кинжал окаменевшего любимого джигита и вонзила его от отчаяния себе в грудь, где зияет с тех пор рана – Провал – сероводородное озеро, у которого в нэповские времена продавал входные билеты находчивый великий комбинатор Бендер, а у входа в пятигорский парк «Цветник» лепетал Киса Воробьянинов: «Же не манж па си жур!». Но это уже совсем другая история!..

Обычный французский вопрос при покупке жилья: будет ли у дома визави, не окажутся ли перед вами окна соседа? Из окон нашей квартиры открывался вид на Машук, еще один купол-лакколит с телевышкой и домиком канатной дороги на вершине. Два вагончика фуникулера – красный и желтый – одновременно ползут в разные стороны. Сейчас один из них стукнется о верхнюю будку, а другой утонет в зелени внизу, и там, хотя этого и не видно, произойдет то же самое. Одни люди выйдут, другие устроятся на их месте. Пять минут, может, десять. Дрогнет трос и начнется новое синхронное скольжение – теперь уже к центру. «Иди скорей! Смотри! Сейчас красный и желтый вагончики встретятся на середине горы, их будет видно оба!» Они такие маленькие, что иногда и не разглядеть. Сколько мне и двоюродной сестре лет? Шесть-семь? А подружкам девять? Мы еще никуда не спешим, и гулять можно, пока с балкона не позовут обедать. Бросаем скакалку, опускаем ракетки бадминтона и стоим как вкопанные, уставившись с нашей галерки на все тот же завораживающий спектакль. Подтягиваем гольфы или носки, шмыгаем носами, чешем комариные укусы, наматываем волосы на палец, жуем ириски.

А природа меняет слайды в диапроекторе: красный вагончик на зеленом ковре, он же едва видимый в желто-оранжевой осенней листве, или желтая точечка внизу на фоне снежной шапки вершины и первых оттаявших серых прогалин, значит, скоро весна и на склонах появятся пролески, но их-то отсюда мы точно не увидим!..

Задрав голову, обхожу двуглавый готический центральный собор из темного вулканического камня, спускаюсь по одной из улочек, пестрящей витринами бутиков с французскими названиями на первых этажах, поворачиваю где вздумается, без определенной цели. И в проеме между зданиями, на горизонте прямо перед собой вижу… узнаваемый, хотя и измененный, знакомый купол с очертаниями антенны и какой-то приземистой постройкой на вершине. Что это было? Чудное наваждение? Не дежавю, конечно! Нет, не Машук… В пятнадцати километрах от Клермон-Феррана находится известный во Франции вулкан Пюи-де-Дом (Puy-de-Dome) с телевышкой и домиком метеостанции наверху…

– Жюли, все уже ушли. Ты собираешься с собой в Лимож везти весь этот карьер? Рюкзак и так набит. Больше я эти булыжники тащить на себе не намерен! У тебя есть карманы и капюшон, вот их и заполняй!

– Не бурчи! На вулканическую бомбу, которую гид только что показывал, я не покушаюсь. И этих маленьких щебнистых, как их там называют, лапилли, что ли? Их тоже не надо. От них один мусор. Мне бы только выбрать несколько небольших ровных, толстых и чистых, таких красивых кусочков пемзы, не просто обломков, а чтобы приятно было подержать в руке. Я их повезу в качестве сувениров. И вообще, предлагаю разузнать, а то, может, стоит наладить сбыт экологически чистого природного материала? Не говоря уже о домашней экономии и идеальных пятках! Вот только никак не пойму, гид сказал, что это пуццолан. В чем же разница между шлифовальным камнем, как по-французски называется пемза, и пуццоланом? Это уж слишком технично. Видно, урок не окончен, придется записываться на экскурсию в вулканологический парк «Вулкания».

На открытках мы потом увидим, как похож вулкан Лассоля, на который мы поднимались, на своего ближнего базальтового брата-близнеца Корову (Puy de la Vache). Они образовались в процессе единого извержения. Удивительная штука природа!..

Вулканическими бомбами, по форме напоминающими огромные мячи для регби, в округе украшают клумбы и фонтаны, крупные осколки вулканического шлака служат скульптурной декоративной композицией для перекрестков или природной оградой детского сада, бордовые вкрапления угадываются в стенах старых домов, ими часто просто посыпаны дорожки…

А еще здесь на открытках красуется похожий на шахматную ладью средневековый замок XII века – Мюроль. Его видно из любой точки нашего сточенного временем и эрозией полукратера вулкана Тартарэ, в котором располагается турбаза. Кстати, знаете, что служит украшением одной из аллей парка перед административным корпусом и столовой? Позорный столб с отверстиями для шеи и рук. И, между прочим, место обычно занято! Все желающие легкомысленно вставляют туда свою голову. В средние века не пошутили бы!..

А в замке сегодня как раз на эту тему будет инсценированное действо. Мы чуть-чуть не застали вечернего костюмированного факельного шествия вниз по горе, в нем участвуют все местные жители. Зато попадем на рыцарский турнир и редкостное событие – праздничное омовение знатных сеньоров. Как известно, в те времена ежедневных омовений не существовало. Слишком морочное было дело!..

Пешком пересекаем деревню Мюроль. На главной улице проходим мимо быстро ставшего любимым «сырного» магазина, где можно продегустировать редкий и достаточно дорогой сыр с прессованной мякотью из сырого молока – салер. Поголовье красных коров салер, разводимых в Центральном массиве, немногочисленно, порода эта большей частью считается мясной, а сыр производится только несколько месяцев в году – официально с 15 апреля по 15 ноября, когда коровы пасутся на горных склонах и питаются исключительно травой. И, как всегда, местный, такой удивительно терпкий, даже резкий с непривычки, с неожиданной горчинкой, словом, «с характером», как говорят французы, салер не сравнить с почти нейтральным, предназначенным для среднего потребителя, хилого вида канталь-салером из супермаркета. Хотя, бесспорно, это контролируемое название может указывать на этикетке только производитель, действительно работающий со здешним сырьем.

Сыра мы купили щедрый кусок, как минимум на неделю, поэтому не задерживаемся по дороге. И не трогаем шлемы, ратные деревянные щиты и булатные мечи, экзотическими букетами торчащие из вместительных кадушек. Ими заставлен весь узкий тротуар перед туристическими лавками. «Но у тебя дома один почти такой уже есть!!! Даже лучше. Не капризничай, а то не пойдем на спектакль!» – уговариваем своего маленького «в поле воина».

По лесисто-тенистой дороге кругами поднимаемся к замку, гордо взирающему на нас с высот своего вулканического пьедестала. Настоящая башня-крепость. Враг незамеченным не пройдет! Хоть мы и слышали компетентную версию, что осажденные, вопреки бытующим заблуждениям, никогда не разбрасывались кипящими жидкостями – ни редкостным маслом, ни ценной для населения водой, но хорошо помним, что в ход проверенно шли иные неиссякаемые природные ресурсы. Будьте милосердны! Сдаемся! Только не вытряхивайте на нас сверху бочки с песком и не катапультируйте булыжники!

У самого начала подъема стоит живописный особняк – музей искусства, где собраны работы мастеров художественной школы Мюроль, расцвет которой пришелся на первые десятилетия двадцатого века, с 1910 по 1935 годы. Некоторые из ее представителей были импрессионистами. Среди имен мюрольской школы особенно известны французы аббат Леон Будаль, расписавший изнутри мюрольскую церковь, Виктор Шарретон и Марио Перуз, польский художник Владимир Терликовский. Здесь творил живописец русского происхождения, полотна которого сегодня редки, Саша Финкельштейн. Вместе все они ходили в горы на этюды и проводили холодные вечера у камина за нескончаемыми партиями в карты. На холсте воплощали сказочные пейзажи региона, большей частью фокусируя внимание на зимних ландшафтах и детальном изображении разнообразных снежных сцен. Заледенелые ручейки, заснеженные колокольни, зимняя охота, белый покров деревенских крыш, и, конечно, замок – шато дё Мюроль во всем своем разнообразии – в переливах света и красок, сквозь сосны, на фоне синего неба, ранним утром, в осеннем предвечернем цветном пожаре. Как Руанский собор Моне…

Оглядываюсь назад. Разговаривая об искусстве, мы незаметно подобрались к замку. Можно было доехать и на машине, но в этом, право, нет никакого интереса.

– Два взрослых – один детский!

И скрипучие массивные ворота пропускают нас в историю. Сизый ясноглазый сокол, вонзив когти в перчатку своей повелительницы, зорко следит за входящими, незаметно поводя внушительным клювом. А шут с разноцветными помпонами на башмаках жонглирует булавами и возглашает о турнире, который вот-вот начнется: «Спешите увидеть, благородная публика!».

Только рассаживаемся на скамьях, как трубит рожок и, поднимая клубы пыли, мимо на буром коне-тяжеловозе с красно-желтой попоной проносится доблестный рыцарь. Его противник лязгает забралом шлема, навостряет копье и пришпоривает свою черную кобылу. Синхронный взмах лент и флажков с гербами. Оба спешиваются и под перекрестные язвительные комментарии паяцев-оруженосцев пружинящим шагом настоящих, закованных в латы мужчин, направляются прямо… к зрительским трибунам! Ну вот, этого и следовало ожидать! Не на-а-а-до на сцену! Я не хочу! Избавьте от этого удовольствия!!!

– Сир, ваше высочайшее внимание мне исключительно лестно, но не выбирайте меня своей госпожой! Я вообще из совсем другого, иноземного, как бы сказать, славянского королевства. Случайным ветром занесена в ваши чертоги! И окольцована, Сир, вот этим, как вы выразились, мужланом. Или вы считаете, что это препятствие устранимо?..

Эх, сидеть бы мне лучше сейчас на турбазе, в домике, в своей уютной, поросшей черникой и зверобоем кратерной воронке с видом на поднимающиеся вверх воздушные шары. Хотя, вообще-то они взлетают только по утрам. Вот вчера проснулась от характерного глухого гула вспыхивающих через равные промежутки времени горелок. Показалось? Шлепаю босиком по холодной кафельной плитке открывать ставни. Высовываю голову из окна на север: нет, ничего нет. На противоположной стороне вдали тоже ничего. Показалось… Но вдруг снова этот резкий, отчетливый звук пламени, вырывающегося из сопла, и прямо над головой. Ага, вот он! ВИСИТ!

– Что ты вопишь как резаная? Весь дом перебудила!

– Висит! Шар! Идите сюда! Прямо над домом! Сразу за ближайшими деревьями! И огромный какой! Красочный! Как невероятный НЛО из космоса!

А за ним вдали на горизонте появляется еще один, и растет, так быстро растет! И еще один! Вот же повезло сегодня! Кто рано встает!..

Наверняка сверху разом будет видна картина всех красот региона, которые мы открываем себе постепенно с земли. Каскады водопадов и перевалы, неделями закрытые зимой из-за слишком обильного снега, поросшие лесным разноцветьем склоны, синие васильки летом, в любое время года бордовые стволы высоченных сосен, или повсеместно розоватые от еще нераскрывшихся почек, гармонирующие с цветом вулканического шлака, голые лиственные леса, а под ними зеленые луга, покрытые разными оттенками желтого – точками одуванчиков или соцветий-колокольчиков дикого первоцвета, или низкими дикими нарциссами в мае…

Между тем во дворе на подмостках замка рыцарей уже сменил церемониймейстер в бархатном одеянии со спадающими рукавами и круглой гобеленовой окантованной бордовыми валиками шапочкой на голове.

– Почтенная публика, надеюсь, вы без лишних объяснений понимаете, что маленькие насекомые в прелестных кудрях вот этой юной сударыни в наши средние века – абсолютно нормальное явление. Шампуней у нас еще не существует, зато есть благовония и розовая вода. В день омовения, столь исключительное событие, посреди зала ставится вот эта лохань, в нее заливается вода. Идите сюда мадемуазель, мы продемонстрируем любезной публике, садитесь вот сюда. Не чешитесь так остервенело, встряхните головкой, вша, как известно, насекомое святое. Итак, сеньор опускается в купальню на своей простыне и после ополаскивания удаляется, а слуга выносит простыню вместе со святейшей грязью. В ту же воду, да, да, в ту самую воду, а кто же ее будет менять-то в самом деле? Забудьте про общество потребления и канализацию, мы в двенадцатом веке, так вот, со своей простыней помещается следующий омываемый. И так далее, и так далее, почтенные зрители. Приглашаем вас посидеть в лохани, простыни у нас имеются…

Да уж, спасибо! Давайте-ка лучше махнем в соседний замок Chateau de la Batisse. Только нужно отрепетировать поклон и реверанс. Там, среди фонтанов и садов, на французский манер вас встретят статный Месир – владелец замка и его дама сердца, позволят мерить доспехи, стрелять из арбалета и баллисты и по этикету вытирать руки о скатерть во время трапезы.

Или вернемся в настоящее? Отправимся, например, на современные «воды» в ближайший термальный городок Мон Дор (Mont Dore). Он же популярный горнолыжный курорт, расположенный у подножия Пюи де Санси с северной стороны горного массива. С южной же, более солнечной стороны, находится другой, еще более симпатичный в зимний период курорт – Супер Бесс (Super Besse), где есть подъемники, лыжные трассы, крытый каток с видом на озеро и симпатичной росписью-пейзажем во всю стену, но нет минеральных источников. Поэтому держим путь именно в Мон Дор. И вот, как в старом мультфильме, она перед нами, «коробка с карандашами»! То есть водолечебница неовизантийского стиля, построенная в конце XIX века на фундаменте римских бань – терм. Вход в целебное святилище платный, но игра стоит свеч. Экскурсии проводятся во второй половине дня, когда принимающие процедуры аллергики, астматики и ЛОР-больные уже «отстрелялись». Мы, бодрые и здоровые отпускники, но не курортники, поднимаемся по парадной мраморной лестнице. Посреди общей тишины шаги гулко отдаются на выложенной большими красочными геометрическими узорами плитке пола. Сверху вниз и напротив хорошо видны полосатые серо-белые стены, богатая лепнина, колонны, портик и бордовые арки, резные балконы и высокие мозаичные окна. Великолепная фреска с видом водолечебницы на фоне горного пейзажа в пастельных тонах венчает купол. Убранство завершают картины, скульптуры, напольные античные вазы. Вот любопытные экспонаты в освещенной люминесцентной лампой витрине под стеклом: лечебные принадлежности первых отдыхающих далекой эпохи, их медицинские кружки, одежда.

Между прочим, здесь поправляли здоровье Бальзак, Пруст, Жорж Санд, Анатоль Франс, Альфред де Мюссе. Здесь бывала больная туберкулезом Мария Башкирцева, известная своим дневником, характером и картинами, в 25 лет похороненная в центре Парижа на маленьком кладбище Пасси над площадью Трокадеро.

Сквозь стеклянную крышку посреди нижнего зала водолечебницы видно, как фонтанчиком бьет минеральный источник. А за приоткрытыми низкими, до пояса, дверцами угадываются ряды кабинок-раковин для принятия ингаляций, уходящих вдоль стен, облицованных блестящим, в мелкий орнаментный квадратик кафелем. Они разделены только непрозрачными боковыми перегородками из толстого стекла. Раковины сухи. Краны закрыты. Маски и трубки проходят стерилизацию-дезинфекцию. Блестят пустые, поставленные ровным рядком вдоль кабинок, прозрачные пластмассовые стулья. Покачивается табличка «Просьба не входить, идет уборка». А в двух-трех местах выглядывает из-за стульев желтый раскручивающийся, как у пианиста, табурет…

О, как мне знакомы эти крутящиеся табуреты! Сколько серно-масляных и лекарственных ингаляций выпало на мою детскую долю в Пятигорске! Секундочку! Это пленка порвалась, но скоро снова погаснет свет! «Оператор» в моей голове пока прокручивает кадры на два десятка лет назад. Итак, отдыхающие приезжают в здравницы региона по путевкам, принимают грязи и ванны, прогуливаются по терренкурам, дисциплинированно полощут горло в бювете или с чувством потягивают из специальных курортных кружек с узким носиком теплую, отдающую сероводородом воду одного их многочисленных источников, к примеру, Красноармейского. В ингалятории они скрупулезно соблюдают инструкции – поставить штампик в лечебный паспорт на выходе из кабинета и после каждой процедуры не выскакивать в разгоряченном виде на улицу, не суетиться и отдохнуть как минимум 15 минут.

Местное население лечится по курсовке. И я десять дней подряд компостирую талончик, приезжая на трамвае к восьми утра, топчусь в коридорах, ожидая очереди побродить в тумане на общей ингаляции, принять сернистый душ на шею и воткнуть нос в мокрый от конденсата, весь в микроцарапинах, пластмассовый бежевый пятачок с дырками, похожий на свиное рыло. Медсестра приносит его на лотке, подает пинцетом на марле и нужно вкрутить его в низкий шипящий баллончик, из которого распыляется сера, поставить песочные часы, придвинуть табурет и сопеть, и терпеть, закрыв глаза. А потом, набрав нарзана в полуторалитровую бутылку до завтра, отправляться в дневной июньский лагерь при школе…

В Мон Дор нам не предлагают попробовать воды из источников: «Благодарим вас за визит!». Мы выходим на улицу с намерением посетить Ля Бурбуль, еще один известный французский бальнеокурорт, специализирующийся на педиатрии и лечении хронических заболеваний дыхательных путей, дерматологии, а также на многочисленных модных оздоровительных программах. Маленький уютный городок, утопающий в зелени, с невысокими зданиями в стиле ар нуво и видом на горы вокруг. Узкие арочные мостики посреди улицы, бегущая по камням речушка. Здание казино, Дворец конгрессов, церковь… Постойте, этот термальный комплекс с куполами крыши мне определенно что-то напоминает! Где я уже видела подобные маковки и хвостики наверху? Лермонтовская галерея? Санаторий? Грязелечебница? Пироговские или Ермоловские ванны? Кофейня Гукасова в Цветнике? Эолова арфа на Машуке, где бывали Михаил Лермонтов и Александр Дюма-отец, и родственник знаменитого французского художника, граф де Тулуз-Лотрек?..

А какой в Бурбуль детский парк! С ковбойскими качелями-лошадками, гигантской горкой, канаткой, озером, кафе, мороженым, поездом, объезжающим по рельсам свою огромную петлю, многочисленными пересекающимися пешеходными дорожками, скамейками, уголками и гротами. Группы детей в сопровождении воспитателей сидят на траве, играют в мяч, готовят пикник. На Кавминводах моего детства в парках и скверах, в трамваях и музеях, на озере и у ларьков с мороженым тоже толпились отряды ребят из пионерских оздоровительных лагерей.

У меня кружится голова. Ржаной хлеб под названием «вулкан». Россыпи сказочных камней-минералов и удивительные необработанные горные породы, прячущие в себе самоцветы, на стендах гранильной фабрики. Многоголосье птиц ранним утром в лесу. Необъятные стволы и круглые аккуратные шишечки секвойи. Земляничные листья. Запах хвои, сосново-еловые шишки, ковер из прошлогодних желтых иголок в новой зеленой траве. Крапива вдоль тропинки – сколько ее тут! Элизе было бы из чего плести рубашки для братьев – Диких лебедей. Короткий полуденный звон колокола. Снег летящих с дерева лепестков отцветающей вишни. Гладь озера. А за ним – далекие, местами белеющие вершины. Плывущие облака. Франция – Россия – Франция – Пятигорск – Мюроль – Мон Дор – Ла Бурбуль? Где я? Уж и не знаю! Но светит солнце, и я отмахиваюсь от наваждения. Да уж, «материи для мыслей», как говорят французы, мне хватит надолго. Пока же все они перемешаны и ведут свой внутренний хоровод, и только одна звучит четким сольным голосом: «Во что бы то ни стало, определенно, решительно однажды я вновь приеду сюда!»…

Я совсем выключилась из действительности! Столько фотографий, сколько неожиданных открытий, встреч… А который вообще-то час? Дождь перестал, небо еще светлое, значит, всего как минимум пять. Ну что, еще один? Последний? Пока до возвращения в реальность и готовки ужина есть время? Достаю квадратный альбом в глянцевой обложке, пролистываю и откладываю в сторону, закрываю глаза и вижу…

АЛЬБОМ СЕДЬМОЙ: ПАСТУШЬИ ХОДУЛИ, МАЛЬВА И РУССКИЙ БАЛЕТ

Мы долго колесим по узким наклонным улочкам в поисках, куда бы притулить машину. Везде, в самых немыслимых местах, припаркованы автомобили. Вокруг тихо и ни души, в садах пылают августовские розы, по стенам вьются и спадают вниз сиреневые грозди цветущего кустарника, очень похожего на весеннюю глицинию. Пятнистая кошка, мягко ступая, косится на нас, бесшумно прыгает на подоконник и протискивается в щель между прикрытыми ставнями ухоженного белого дома в глубине фруктового сада.

Солнцем залито все вокруг. Оно неожиданно настойчиво щекочет затылок и обжигает легкомысленно неприкрытые рукавами плечи. Сначала это приятно, потом приходит мысль спрятаться, но тени поблизости нет нигде. Есть только высокое летнее небо без единого облачка, горячие булыжники мостовой под ногами, аккуратно подстриженные лужайки и постепенно вбирающие в себя жар стены разномастных построек, мимо которых мы спускаемся к центру.

Все это французский городок Confolens восточного региона Франции Пуату-Шарант. Во вторую неделю августа здесь проходит ежегодный международный фольклорный фестиваль танца – сегодня пятьдесят третий по счету.

Вот уже слышится далекий гул голосов и первые звуки музыки. Еще несколько шагов, и сейчас он грянет – насыщенный эмоциями, богатый костюмами, шелестящий тканями, звенящий шпорами, заводной и одновременно романтичный, горящий глазами сотен участников и зрителей, шумный, яркий, разноцветный. Из года в год он собирает массу народа, запруживает тротуары и проезжую часть, заполняет разношерстной толпой гуляющих мосты и берега реки Вьен. На семь дней он зажигает факел дружбы и объединяет четыре сотни артистов из шестнадцати стран всех пяти континентов, а также тысячи почитателей культурного наследия и фольклорных традиций, целый год терпеливо ожидающих этой необыкновенной этнографической экспедиции и съезжающихся сюда из разных уголков Франции.

Confolens – это крупнейший фестиваль народного творчества в Европе, на который организаторы приглашают лучшие коллективы со всего мира. Программа фестиваля включает в себя дневные и вечерние концерты с представлением танцевальных композиций одной из стран, либо нескольких народов сразу. Полную панораму с участием всех групп одновременно можно увидеть на гала-концерте, открывающем фестиваль, и на церемонии его закрытия.

… «Цветик-семицветик», отнеси меня снова в то лето! В кругосветное путешествие прямо по радуге! Слышите? Воздух наполнен призывным звоном колоколов городской церкви, на которой развеваются флаги фестиваля. Со всех сторон звучит речь на самых неожиданных иностранных языках.

– Внимание, освободите центральную часть тротуара! Стартует парад артистов!

Здесь возможно все: гудки старинных автомобилей, на которых появляются участники фестиваля, аплодисменты, перемежающиеся с мотивами народной музыки, меховые шапки с лисьими хвостами, шубы жителей Севера, а рядом африканские набедренные повязки, тамтамы и балафоны, китайские бубны и гонги, а за ними – бикини, белые юбки из нескончаемых воланов и пышные перья кубинских танцовщиц, колумбийские рогатые маски, венки из цветов и лакированные половинки кокосового ореха в качестве верха купальников черноволосых граций с острова Пасхи, жилеты из овечьей шерсти, береты и метровые ходули французских пастухов из юго-западного департамента Ланды, бодрящий звук медных тарелок, блеск саксофонов и труб, бренчание балалайки и, конечно, летящие во все стороны конфетти и мыльные пузыри на радость детворе.

Ощущение праздника витает в воздухе, и мир вдруг становится маленьким и понятным.

Слов не нужно, достаточно выразительного поворота русой головы, белозубой улыбки на шоколадном лице или грозно сведенных кустистых бровей под копной вьющихся волос, притопывания черных лаковых башмачков, удара смуглой руки по струнам банджо, ритмичной партии африканского бонго или взмаха широкого кружевного веера.

Фестиваль – это не только музыка и танец. Это встречи, общение, выставки, позволяющие узнать друг друга, открыть для себя чужую культуру. Улицы пестрят синими и желтыми флажками, трепещущими на ветру, они тянутся от крыши к крыше. На центральной площади возле одной из основных сцен собрана впечатляющих размеров юрта.

Вдоль берегов реки ярмарка народных промыслов – около пятидесяти палаток зазывают красками, формами и незнакомыми запахами.

– Стойте! Куда вы так летите! Как вам вот эта мавританская статуэтка? Ну, русскую шкатулку из бересты и матрешку я, естественно, и не предлагаю! А вот, например, этот плетеный мексиканский амулет не привлекает? Я готова раскошелиться! Ну, как знаешь. Не хочешь – как хочешь!

Это как с обедом. Мы спешили, собираясь из дома, а здесь, гуляя, можно отведать и традиционные французские гречневые блины с соленой начинкой, и экзотические блюда национальной кухни других народов. Не говоря уже о мороженом – оно здесь повсюду.

Изучаем карту и программу фестиваля. Похоже, пора подтягиваться к центру. Видимо, скоро начало уличного концерта! На входе в зону действия «билетов» дежурные принимают оплату и ставят нам на запястья чернильный штампик: «Festival de Confolens». В течение дня с ним можно выходить и позже возвращаться назад.

– Ой, здравствуйте! Я тебя и не узнала! Тоже в отпуске? Так вы здесь впервые?

Это моя коллега по работе. Мы проходим несколько шагов вместе и останавливаемся, рассматривая костюмы певцов одного из кочевых племен Нигера, начинающих свое выступление прямо на улице. Толстая белая полоса разделяет смуглые лица ото лба до подбородка, белые точки играют на скулах или в уголках рта, черные губы расплываются в улыбке, с белой чалмы по бокам свисают длинные тонкие косички, в широких тканых голубых ободках поверх чалмы – по огромному перу. В такт покачиваются головные уборы и одеяния, руки отстукивают ритм. Мы слушаем это непривычное для нас по тональности пение а капелла, пронизанное энергией и воспевающее смелость и свободу. Непроизвольно заводим разговор с совершенно незнакомой супружеской парой. Он оказывается шотландцем, она – француженка с польскими корнями…

Но вот мини-концерт закончен, звучат громкие аплодисменты, и толпа рассеивается, чтобы вновь собраться чуть дальше, где готовится строй сверкающих на солнце барабанов, а с разных сторон слышится стук настоящих деревянных сабо, гнусавые звуки средневековой французской лютни, американский негритянский джаз. Все это рядом, все очень концентрированно, поскольку в сцену превратилось все окружающее пространство. Одновременные концерты идут на площадях и перекрестках, в парке, в скверике, возле церкви и внутри нее, а также в специально построенном крытом театре на три тысячи мест. Между выступлениями, когда музыканты и танцоры перемещаются с одной площадки на другую, их можно увидеть совсем близко на улице. С ними фотографируются, общаются, их костюмы и аксессуары рассматривают и трогают украдкой. А жители городка, которые всю неделю гостеприимно размещают артистов у себя дома, хлопочут и опекают «своих».

С первых лет фестиваля в программе регулярно участвуют коллективы из Восточной Европы. Народы России, Украины, стран СНГ и Балтии всегда желанные гости. В разные годы здесь побывали коллективы из Чувашии, Бурятии, Армении. В 2009 с большим успехом выступал уфимский городской ансамбль танца «Мирас», представлявший башкирские народные танцы и костюмы, а также белорусский ансамбль «Радость» из Брест-Литовска. А в 2010 году публику покорил государственный фольклорно-этнографический ансамбль КБР «Балкария» из Нальчика. Чувствовалось, что это выступление стало открытием для французов. Пластика кавказских царевен, так легко скользящих по сцене в расшитых золотом платьях, и музыкальные мотивы – то нежные и лиричные, то переходящие в зажигательную лезгинку, черные черкески и папахи, горячий темперамент, блеск кинжалов, отточенность движений…

Когда сорок лет назад, в августе 1970 года, в городе Confolens возник Международный комитет организаторов фольклорных фестивалей, никто и не представлял себе, что результат превзойдет все ожидания. Со временем комитет стал советом, а организаторы – организациями. Международный совет (Conseil International des Organisations de Festivals de Folklore-CIOFF) включает в себя сегодня организации, поддерживающие фольклорные фестивали, число которых постоянно увеличивается, и является крупнейшей в мире структурой на службе народного искусства и сохранения национальной идентичности и самовыражения. CIOFF работает в тесном сотрудничестве с ЮНЕСКО, с министрами культуры, главами государств, королями, Папой Римским. Во Франции ежегодно проводится 27 летних фестивалей, призывающих к миру между народами, дружбе, взаимопониманию, они охватывают все регионы страны.

…Сотрется ли из памяти вечер закрытия и поздний гала-концерт, где ярким калейдоскопом после семи дней непрерывного праздника в последний раз, может быть, еще четче и вдохновенней чем во все предыдущие, складываются и раскладываются причудливые узоры, взлетают юбки, плывут платки, кружат бубны, ленты, перья и сомбреро, звякают деревянные браслеты и костяные ожерелья, отбивают ритм красные сапожки, раскачиваются в такт движениям факелы и китайские фонари-светильники, стучат палки, гудят трубы, и только отдав все сполна, аншлагом обрывается хоровод континентов и культур. А когда артисты и музыканты с воздушными шарами в руках все вместе выстраиваются в финале, слабеет свет прожекторов, но не улыбок, затихают звуки, но не чувства, и происходит последнее чудо. Самая большая сцена фестиваля вдруг становится чрезвычайно тесной, в то время как маленький французский городок превращается в огромный мир без границ. Этот последний момент единения вокруг общечеловеческих ценностей уступает место фейерверку в ночном небе. Разлетаются разноцветные искры, снопы света уносятся ввысь и рисуют все новые и новые фигуры, такие же разные и яркие, как участники фестиваля.

Постепенно раскаты затихнут, опустится занавес, опустеет зал. Притихшие от пережитого и увиденного, мы побредем по узким ночным улочкам назад.

– Мне показалось, или это, действительно, ковш Большой Медведицы? – Рисую в воздухе. – Смотри: так, так, так и так! По-моему, это она!

Нас ведут звезды. Так давайте чаще заглядываться на них и хранить в сердцах сегодняшнюю атмосферу и радость именно этой встречи. Как сложится, кто знает, до следующего года, Confolens?

Кроме департамента Шарант, к которому относится Конфолян, регион Пуату-Шарант включает в себя еще три департамента и еще множество симпатичных уголков. У меня в памяти сразу всплывает, например, Остров Рэ, в Шарант Маритим. Его милые тихие деревеньки с белыми домиками и разноцветными кустами мальвы в садах, маяком с узкой кружащей голову винтовой лестницей и панорамой на бурные воды в награду. А еще пляжи, устрицы, молодой картофель и соляные разработки, и стеклянные, украшенные кованой бляшкой, горшочки с отборной мелкокристаллической солью, закупоренные толстыми пробковыми крышками. И множество велосипедных дорожек, бороздящих все пространство вокруг.

Или вот город-легенда Ля-Рошель – порт, полный десятков прогулочных парусников, ресторанчиков, где рыбное меню из утреннего улова всегда в почете, огромный аквариум, где среди многих видов океанских существ обитают акулы, демонстрирующие свой фирменный оскал в стеклянном тоннеле – зрелище не для слабонервных. Или сказочный музей заводных кукол-автоматов и оживающих по мановению чьих-то золотых рук макетов. И, конечно, две башни, охраняющие вход в порт, – визитная карточка города, – напоминающие о кровавой осаде гугенотов в семнадцатом веке, и кардинале Ришелье, и д’Артаньяне.

Это и город Рошфор, непременно ассоциирующийся с Королевской канатной мануфактурой и построенным на здешних верфях легендарным фрегатом свободы «Эрмион» (L’Hermione), навсегда ставшим символом помощи Франции американским повстанцам. На нем в 1780 году двадцатитрехлетний французский маркиз де Ла Файет отправился к берегам Бостона на помощь Джорджу Вашингтону в его борьбе за независимость Америки. В 1997 году общество поддержки проекта по реконструкции двадцатишестипушечного трехмачтового парусника длиной 65 метров начало реконструкцию как можно более точной в современных условиях копии судна. Работа велась с максимальным использованием материалов и методов строительства XVIII века. И все эти долгие годы доки Рошфора были открыты для публики. Сколько воды-то утекло… В 2000 году студентами мы видели голый, насквозь прозрачный криволинейный каркас в многоуровневых лесах, как скелет огромного динозавра. А в 2011-м мой семилетний сын, насмотревшись на почти готовый к отплытию фрегат, окрашенный в гиацинтово-голубой цвет с ярко-желтой окантовкой и позолотой букв, вертит в руках деревянный кораблик-копию, сверяет его с оригиналом и интересуется, почему же на сувенире нет пушек, и где же там все-таки туалеты. Мы знаем, что через несколько месяцев, летом 2012-го, «Эрмион» будет спущен на воду.

– Представь, это он вот так надует паруса и направится в свое первое путешествие! Как «Белэм»? И приплывет в Лимож, и будет стрелять вот такими двенадцатифутовыми ядрами из пушек, и вот так вверх-вниз качаться на волнах?

– Нет, двенадцатифуНтовыми! И в Лимож он не приплывет потому, что у нас нет ни моря, ни океана. Не крутись, посмотри, как мы высоко стоим, как далеко отсюда до трюма! Вот уронишь свой «Эрмион», и он станет «Летучим кораблем», как в русском мультике, и тоже не попадет в Лимож! Настоящий фрегат сначала пройдет вдоль побережья Франции, а вторым этапом будет, ну-ка подумай, что бы ты сделал на месте тех, кто столько лет представлял себя Ла Файетом? Конечно же, они отправятся по историческому маршруту – в Бостон!..

Вьен – еще один департамент региона Пуату-Шарант, здесь у меня тоже есть узелок на память… Выставка «Русский балет Дягилева и его наследие» в честь столетия «Русских сезонов», восемь недель в Монморийон. Разве я могу пройти мимо этой афиши в центральной библиотеке? Для начала стоит спросить у поисковой системы, где это, определить, насколько реален проект. «Монморийон живописно раскинулся на берегах реки Гартамп в пятидесяти километрах от известного своим парком аттракционов «Futuroscope» студенческого города Пуатье, 7500 тысяч жителей», – отвечает компьютер. Понятно, тогда on y va!9

В направлении городка Монморийон нет слишком оживленного движения по трассе. За поворотами дороги показываются поселки из нескольких домиков, уходящие к горизонту поля и луга. Пока едешь по прямой, успеваешь рассмотреть весь равнинный пейзаж. Навстречу попадаются рекламные щиты и указатели с туристической информацией. Но непосвященному путешественнику в полной мере и не представить, какой удивительный островок культуры истории и современности ожидает его впереди.

Оказывается, Монморийон богат средневековыми памятниками: церковь Богоматери, Октагон – восьмигранная погребальная капелла, крипта Святой Екатерины, капелла Святого Лаврентия, мост романского стиля одиннадцатого века.

С июня 2000 года здесь появилась еще одна достопримечательность – квартал Письменности и Мастеров Книжного Дела, где весь год работают не только книжные магазины, но и мастерские по каллиграфии и переплету, гравюре и иллюстрации. Здесь непрерывно идут разнообразные выставки, а в погожий денек прогуливаются группы туристов…

Поднимаемся по брусчатой мостовой, сворачиваем на одну живописную узкую улочку, с нее на другую, рассматриваем вывески и названия магазинчиков, проходим мимо многочисленных зеленых переносных прилавков-парт: там днем на улице, как на набережных Сены в Париже, букинисты продают книги. Вечером крышки столов просто опускаются, а содержимое закрывается на замок.

Сегодня мы не станем разглядывать блестящие корочки новых изданий и бесчисленные потертые корешки. Поспешим на другую встречу – с великими именами балета. Русского балета во Франции.

Открываем дверь особняка, в котором расположена экспозиция, и позади остаются суета солнечного дня, голоса прохожих и шум их шагов. Внутри только трепет и тайна перевоплощения. Тихо поскрипывает дощатый пол и сразу притягивает взгляд полотно-триптих Георгия Шишкина в технике пастель на всю стену: «Посвящение Русскому балету Дягилева». Многоликий танец, силуэты, жесты, лица. А в витринах выставлены каталоги, афиши, программы, балетные либретто на русском языке. Кажется, что времени вообще не существует, еще шаг – и поднимется занавес, и мы окажемся на премьере спектакля в театре Шатле начала прошлого века или в зале парижской Гранд Опера двадцатых годов…

Проницательный взгляд Сергея Дягилева во фраке и цилиндре, Игорь Стравинский за фортепиано, Серж Лифарь в тунике Леона Бакста, фотографии Анны Павловой, Тамары Карсавиной и Вацлава Нижинского в «Павильоне Армиды», скульптура Михаила Фокина в танце, репродукции декораций Александра Бенуа, макеты костюмов Николая Рериха к «Весне Священной»…

Вихрем творчества нас уносит на столетие назад, в то блестящее триумфальное прошлое.

А наше сегодня спиной пятится к выходу – на носочках, на пуантах!..

Ну, хватит! Я убираю в шкаф все альбомы и удивляюсь: доставала их в беспорядке, а круг удивительным образом замкнулся. Ведь департамент Вьен граничит с департаментом Верхняя Вьен региона Лимузен, административный центр которого – Лимож.

ПРИМЕЧАНИЯ

5 Дословный перевод французского выражения «point barre», которое в правильном варианте означает «И точка!».

6 Три молодых моряка ла ла ла. Три молодых моряка отправились в путешествие…

7 Латинское выражение «здесь и сейчас».

8 Антуан де Сент-Экзюпери «Маленький принц».

9 Перевод с французского «Поехали!».

Окончание следует.