Владимир САВИЧ. Найсландия

Жизнь Сережи Домкратова, кучерявого краснощекого блондина (смахивающего на маленького дедушку Ленина с октябрятского значка), проходила в постоянной товарно-денежной нужде. Родители получали катастрофически мало и оттого были людьми крайне прижимистыми.

– Хочу мороженого, – просил Сережа.

– Ты уже его в этом месяце ел.

– Ну, папа…

– От мороженого можно простудиться, а ведь ты поешь в школьном хоре! Ты заболеешь и подведешь своих товарищей!

– Но ведь сейчас лето. Хор на каникулах. Я никого не подведу.

– Хватит, Сережа, – обрывал его отец. – Оставим препирательства.

– Хочу конфет, – просил Сережа маму.

– Хорошо, – соглашалась мама, но покупала не вкусные и дорогие «Ассорти», а дешевую тягучую пастилу.

– Купите мне джинсы, – просил Сережа родителей и приводил доводы: – Все ребята в них ходят.

Родители покупали, но не престижные Wrangler, а дешевые польские техасы.

В подростковом возрасте Сережа стал (надоело клянчить и ныть) подрабатывать – носил старушкам продукты из магазина.

– Возьми, Сережа – это тебе за труды…

Кто пятьдесят копеек даст, кто тридцать, кто двадцать. В неделю набегало рублей пять.

А это уже и пломбир, и вкусный молочный коктейль с песочным пирожным…

Кто-то из Сережиных «доброжелателей» написал на него телегу: «Ваш ученик С. Домкратов занимается частнокапиталистической деятельностью…» в партийное бюро школы.

Партию бросило в жар.

Дирекцию залихорадило.

– А ну подать его сюда! – приказал директор школы.

Сережу доставили в аскетически обставленный (стол, стул, телефон, портрет вождя) кабинет

– На дыбу его, – объявил свое решение глава школы.

Сережу тут же под руки и на дыбу, то есть на бюро пионерской организации.

– Ведь ты пионер! Всем ребятам пример… как ты мог, как… брать со старушек деньги?! Вспомни Тимура и его команду! – закричал с трибуны вихрастый председатель бюро Витя Моровой.

– Я не беру, – возразил Сережа. – Они мне сами дают… за мой труд… так и говорят – это, Сережа, тебе за труды.

– Это еще хуже! – вскрикнула умостившаяся на трибуне голосистая, грудастая – освобожденный секретарь комсомольской организации школы, Вера Стадниченко. – Потому что налицо происки буржуазного разложения. Наше общество построено на братской помощи, а не на обдирательстве товарищей по классу. Я имею в виду рабочий класс! Если еще будет хоть один такой сигнал, то вылетишь из пионеров и никогда не станешь комсомольцем. Понятно? Никогда! Иди!

Сережа оставил бабушек, чем поверг их в настоящий шок.

– Кто же нам теперь станет помогать?! Кто?

Сережа в ответ виновато улыбался.

Прошел месяц, может, чуть больше после Сережиной политической чистки.

– Я слышал, ты теперь не при делах? – поинтересовался у Сережи дворник: вихры, борода, шинель, сапоги, диплом художественного училища им. Серова – Александр Никитский.

Сережа утвердительно вздохнул.

– Могу поспособствовать. Мне помощник нужен… четвертной в неделю. Согласен?

– Нет. Хватит с меня уже старушек. Наш секретарь школьного комитета сказала, что меня не примут в комсомольцы.

– А он тебе нужен… ну, комсомол этот? Кстати, кто у вас секретарь – Верка Стадниченко?

– Ну, да, Вера Николаевна…

– Ты ее не дрейфь, старик! – успокоил Сережу дворник. – Я с ней договорюсь.

– А вы что, ее знаете?

– Я много кого знаю. Дворник должен знать всех. Работа у него такая! И Верку твою я хорошо знаю. Она у меня почти каждый день в дворницкой с дружками своими из райкома «сухачевского» гоняет. Так что все в ажуре. Приступайте к работе, молодой человек!

Сережа с Никитским спустились в подвал, где располагалась дворницкая.

– Вот тебе шкафчик. – Никитский указал на рассохшийся старорежимный шкаф. – А вот тебе орудия производства. Лом. Лопата. Рукавицы.

Назавтра Сережа приступил к работе. Вскоре он полюбил дворницкий (всегда на свежем воздухе) труд, но особенно интересную жизнь дворницкой. Кого только не заносили сюда волны беспокойной жизни города.

Из школьной администрации кроме Веры Николаевны здесь бывали директор школы Владимир Борисович Розов и завуч Аркадий Львович Колов. Директор пил водку (очевидно, по старшинству) большими стаканами, а завуч маленькими рюмками. Директор курил крепкий «Беломор», а завуч слабую «Приму»

Выглядели они здесь не как «небесные жители», к коим ранее причислял их Сережа, а как обычные люди.

– Домкратов – цыц! – директор, заговорщически прикладывал палец к своим жирным от селедки губам. – Никому ни слова.

Приходили слесаря с металлургического завода.

Они пили портвейн.

Закусывали его черным хлебом с цибулей и крыли матом заводское начальство.

Их сменяло заводское руководство.

Оно пило водку.

Занюхивало ее соленым огурцом и поносило слесарей.

Художники наполняли дворницкую дурманящим запахом жженой травы и шумными разговорами о поисках новых форм и содержаний.

Волосатые музыканты являлись в дворницкую с самогоном и гитарами.

Пили. Жевали моченые яблоки и горланили рок-баллады.

Когда их рваные аккорды и громогласное пение достигали окон городского комитета госбезопасности, то в дворницкую врывались одетые в штатское лейтенанты, капитаны, майоры, полковники, а иногда даже и сам генерал. Они, – особенно усердствовал генерал, – топтали своими короткими кривыми ногами картины и крушили о стены гитары.

Завершив акцию, «рыцари без страха и упрека» сдвигали столы и лавки. Доставали из «дипломатов» коньяк, лимоны, шпроты…

Пили, угощали Сережу мандаринами. Ругали хипарей, а заодно и

свою паскудную работу.

В пенсне спускались в дворницкую переводчики английской, немецкой, французской литературы. В перерывах между распитием «мерзавчика» и критикой литературного совета они давали Сереже уроки языка Шекспира, Гете, Рабле. Вскоре Сережа знал эти языки лучше школьных преподавателей.

За переводчиками приходили бородато-лобастые физики.

Они пили чистый спирт, ругали научный совет и подключали Сережу к проблемам «петлевой квантовой гравитации»

Через год С. Домкратов стал первым физиком школы.

Являлись, озаряя дворницкую светом истины, тщательно выбритые философы из ЦК. Они пили бренди с содовой. Курили дорогущие сигареты. Ругали все и всех, включая и сытно кормящий их предмет, философию.

Один из них, плутоватый Григорий Ильич Сковородкин

(утверждавший, что страдание нашей жизнь есть альтернативный путь познания мира), дал Домкратову прочесть лимитированный журнал.

В нем Сережа прочел о стране Найсландии.

Четыреста лет тому назад, – писалось в статье, – остров колонизировала экономически развитая страна. Колонизаторы (по историческим меркам) быстро – лет за пятьдесят – истребили всех аборигенов, а на тех, кто остался жив, женились или вышли замуж. За триста пятьдесят лет (со дня объявления Найсландии страной) здесь не произошло ни одной революции! Не случилось ни одного дворцового переворота!

В ней, в Найсландии, как говорилось в статье, не существовало
нуждающихся людей. В ней не гоняли художников и музыкантов. Слесаря получали столько, что у них не поднимался язык ругатьначальство.
Переводчики переводили то, что хотели, а не то, что спускали им
сверху. Физики решали все, что им в голову взбредет, а не то, что
приказывал научный совет. Правоохранительные органы не знали, чем
им заняться. На острове не существовало правонарушений.

Все жители настолько счастливы, что на нем (на острове) запрещены часы!!!!! Вы спросите, почему? Да потому что счастливые часов не наблюдают!

«Но при этом…» – написал автор в финале статьи.

Но что при этом? Сережа не узнал, ибо кто-то выдрал (видимо, вытирал жирные пальцы) кусок журнального листа.

– Вот бы попасть в эту страну! Да как в нее попадешь, когда даже к бабушке, живущей в морском городе, без специального пропуска не пускают. Нужно плюнуть и забыть!

И Сережа плюнул, но прекрасная страна уже не отпускала его. Она являлась к нему песчаными пляжами, экзотическими пальмами, яркими цветами, сочными плодами, стройными креолками и сказочными зданиями с зияющими дырами вместо часов.

Минуло пять лет. Сережа закончил школу. Поступил в экономический институт и все так же помогал Никитскому. В конце третьего курса в институте, как и во всей необъятной стране, запахло политической оттепелью.

В газетах стали печатать новости, а не сводки с полей.

Однажды в дворницкую явился со своей любовницей капитан КГБ Иван Иванович Лобов.

– Читали? – бросил он на стол газету. – Целая семья угнала самолет. Наши долбаки (это касалось товарищей по службе) уложили семью, пассажиров, а заодно и сожгли дорогущий самолет. Сегодня пришла директива: всех захвативших самолет доставлять по месту их требования. Прикинь! Никаких тебе ОВИРОВ. Характеристик с места работы. Медицинских анализов. Купил билет, в канцтоварах шариковую ручку, объявил, что это компактная бомба – и лети себе куда хочешь!

Вот дожились! Сегодня одна поблажка народу. Завтра другая. Через год проснемся, а мы уже черт его знает, где живем. Давай стаканы, Никитский, – потребовал капитан и в духе времени добавил: – Пожалуйста.

Рассказ капитана Лобова уподобился зерну, брошенному в благодатную почву. Сергей осторожно (не посвящая даже Никитского) взращивал его в своей требующей перемен душе. Он поливал его доводами. Удобрял фантазиями. Взрыхлял информацией.

Наконец зерно превратилось в крепкий сочный плод – бежать в вожделенную Найсландию!

Сережа купил в музмагазине дешевую скрипку в дерматиновом футляре. Сам себе он это объяснил так:

– Скрипка будет выглядеть бомбой убедительней, чем авторучка.

Купил билет в западном направлении, правильно рассудив:

– Чтобы хватило горючего до Найсландии.

В ночь перед вылетом Сережа не спал.

– Может, бросить все к черту и никуда не лететь? Кэгэбэшник мог ведь и наврать. Я объявляю, что угнал самолет, и тут же ворвутся спецназовцы. Ладно, погибну я, но ведь могут пострадать невинные люди – пассажиры?!

Потом, черт его знает, я точно не знаю, что это за страна такая. Ведь в статье говорилось, что, несмотря на благополучие, в Найсландии, что-то происходит. Жаль, лист вырвали, может там и не такая уже и распрекрасная жизнь? Может, это все сказки для лохов?

Но только Сережа закрывал глаза, как всплывали картинки из прошлого.

Выпрашивание мороженого. Канюченье конфет. Низко склоненная голова на пионерском собрании. Мерзкие лица директора школы, работников КГБ, даже философы, рок-музыканты, художники и физики выглядели несимпатичными и убогими в своем вечном нытье.

Городской воздух, отравленный металлургическим гигантом. Холодные трамвайные вагоны. Разбитые дороги и грязные подъезды. Жизнь, полная проблем и грозных событий. Прописки и учеты. Военкоматы и отделения милиция. Драки, разборки…

Там не ходи, туда не суйся…

Где купить, а, купив, где это выпить, съесть и сносить? Не огромная – одна шестая суши – страна, а большая нерешаемая проблема.

Нет, лечу. Лечу однозначно. Даст Бог, все пронесет. Сережа перекрестился и стал думать о причинах, которые он назовет чиновникам в Найсландии. Основания, которые заставили его покинуть Родину. После некоторых раздумий и колебаний был, наконец, выбран вариант – преследование на сексуальной почве…

Утром в девять пятнадцать С. Домкратов взошел на борт самолета. Он приветливо поздоровался со стюардессой и, заметив, что она бросила подозрительный взгляд на скрипичный футляр, коротко объяснил:

– Лечу на скрипичный конкурс. Пожелайте мне удачи.

– Проходи, – недоброжелательно буркнула бортпроводница. – Твое место в хвосте.

– В хвосте трясет, но, с другой стороны, у меня будет прикрыт тыл…

Самолет взмыл в голубые небеса. Набрал нужную высоту. Стюардесса выкатила тележку с едой и напитками. Сережа вытащил из бокового кармана небольшую фляжку, налил себе в пластмассовый стаканчик водки. Выпил и принялся за обед: салат из кислой капусты, жидкое пюре с голубоватой сосиской, мутный компот из сухофруктов.

Домкратов жевал сушеную грушу и думал:

– Еще несколько часов, и я буду есть не эту бурду, а рябчиков в пикантном соусе и пить шампанское с ананасами.

Перекусив, Сережа полистал журнал «Огонек» и, увидев, что многие пассажиры закрыли глаза (на предмет покемарить после еды) подозвал к себе стюардессу:

– Пардон, мадам, но я вас обманул: в футляре у меня не скрипка, а квантовая (пригодились разговоры с физиками) бомба.

Передайте экипажу самолета держать путь на Найсландию. И никаких дозаправок… я сам без пяти минут летчик и прекрасно знаю, что топлива хватит. Идите.

Вскоре из пилотской кабины было передано сообщение:

– Дорогие пассажиры. Наш самолет захвачен угонщиком и направляется в Найсландию. Просьба сохранять спокойствие.

Тут случилось непредвиденное. Прямо-таки анекдотичный случай.

– Ничего подобного, – вскочил, как ужаленный, с соседнего кресла человек с кожаным саквояжем. – Самолет летит в Ньюсландию, или в противном случае я взорву самолет…

Вскоре на борту самолета образовалось небольшое собрание. Часть пассажиров поддерживала Найсландское направление. Другая половина выразила желание лететь в Ньюсландию.

– Давайте поставим это на голосование, – предложил угонщик с кожаным саквояжем.

– В данном случае это не годится, – возразил капитан авиасудна. – Горючего хватит только для полета в Найсландию, а там вы можете просить политическое убежище в любой стране мира…

Через два часа самолет благополучно приземлился.

Аэропорт Найсландии сразу же поразил Сережу своей неоновой
рекламой, яркими витринами киосков, кафе и магазинов. Чистотой
полов, исправностью работы эскалаторов. Приветливыми лицами людей.

– Нет, все-таки правильно я поступил, что выбрал эту страну.

В эмиграционном бюро на вопрос:

– Что вас заставило пойти на преступление?

Угон (обманул подлюка капитан) самолета карался в «мягкой» Найсландии крайне сурово!

Сергей Домкратов скорбным плачущим голосом произнес, обращаясь к чиновнику.

– Я преследовался режимом на сексуальной почве. Готов понести наказание. Мистер, только не отправляйте меня назад.

– В нашей стране такие вопросы решаю не я, а суд. – Ответил ему законопослушный чиновник. – Отвезите его в тюрьму.

Полицейские (с сытыми приветливыми лицами) усадили Домкратова в фешенебельный, какой даже не снился ему в радужных снах о Найсландии, автомобиль и под легкую музыку, льющуюся из невидимых аудиоколонок, повезли «угонщика» в тюрьму.

Тюрьма Найсландии расположилась в особняке Викторианской эпохи и представляла собой нечто среднее между госпиталем четвертого управления ЦК КПСС и пионерским лагерем «Артек». Отдельные палаты – камеры. Порционный обед из пяти блюд. Библиотека с шедеврами мировой литературы. Музыкальная комната с модными записями и роялем Steinway Спортивный зал с новеньким оборудованием. Тюремный (обнесенный живой изгородью) двор являл собой ботанический сад крупного областного центра. Среди цветников, клумб и теплиц Сережа отыскал теннисный корт и двадцатипятиметровый плавательный бассейн.

В общем, эмиграционная тюрьма Найсландии представляла собой Рай в миниатюре.

И без того интересную жизнь Сережи в тюрьме украшал (субсидируемый государством) моложавый, спортивный, приветливый и общительный адвокат мистер Бери.

– Ваше дело – стопроцентный выигрыш, – сказал адвокат, как только присел на стул в Сережиной камере.

– Но мне же сказали, что меня ждет тюрьма?

– Тюрьма? Никаких тюрем! Общество борцов за сексуальную свободу потребовало от правительства вашего немедленного освобождения. Организованы круглосуточные пикеты. Нас с вами ждет успех!

Наконец наступил день, когда Сережу повезли в здание суда. По
всей дороге стояли люди с цветами и семицветными (Сережа ещене
знал, что это флаги движения секс-меньшинств) флагами. Люди пели,
перефразировав известную песню «Give Domkratov chance», и бросали
цветы под колеса тюремного пикапа…

Прошло пять лет. Сережу Домкратова уже называли на здешний манер Сержем. Он работал (окончив Найсландский университет) референтом по экономическим связям с бывшей Родиной. Имел three bedrooms кондо с видом на давно уснувший вулкан. По утрам его поднимал с постели не трескучий будильник, как прежде, не воркование безродных голубей, а голоса диковинных птиц. Комнату освежал не дымный воздух металлургического гиганта, а свежий морской бриз. Позавтракав не яйцом на сале, а биологически чистым фруктовым салатом, Сережа шел не к обледенелой трамвайной остановке, а спускался в кондиционированный гараж. Садился в легкий спортивный автомобиль и ехал к себе в фирму. С девяти до семнадцати работал. С восемнадцати до девятнадцати ужинал в ресторане «Максвелл». Ехал в спортивный зал, где проводил ровно два часа. Возвращался домой. Смотрел новости, в которых сообщалось о счастливой жизни найсландцев и безобразиях, творимых на бывшей Сережиной Родине.

Жизнь была расписана на сто (при таком распорядке можно было легко прожить и более чем сто) лет вперед. Подъем. Пробежка. Душ. Завтрак. Работа. Секс по пятницам с референтом из министерства связи. Субботний круиз на паруснике. Воскресный поход (с просмотром кальки предыдущего фильма) в кино. Разговоры только о погоде и туристических поездках.

При свежем воздухе и прекрасных видах в Найсландии царило удушье и тоска.

Горы социальных благ не пропускали в нее ветров времени. Нагромождение вещей и материальных ценностей заслоняли от жителей Найсландии горизонт событий. За пять лет в этой стране с Сережей не случилось даже сотой части того, что случалось за один день в дворницкой.

Правда, иногда из отдела, в котором он работал, исчезали люди. О них говорили, что «he/she go in next level». Ну, перешли и перешли. Домкратов привык, как здешние люди, не задавать лишних вопросов.

Но однажды Сережа возроптал. Он купил огнетушитель
«Московской». Выпил и закусил, как некогда слесаря, огурцом.
Крякнул. Плюнул на ладони и взобрался на высочайший столб уличного
фонаря.

– Братья и сестры! Люди! К вам взываю я с высоты, – огласил он пасторальные виды криком истосковавшейся по событиям и страданиям души. – Поменяйте знаки! Даешь минус вместо плюса! Друзья, сменим философию удовольствия на философию страданий, ибо они есть альтернативный путь познания!

Заведите себе детей, а не собак. Уберите из магазина конфеты. Мороженое. Магнитофоны. Диски. Джинсы. И заставьте ваших детей клянчить у вас выше перечисленные мной предметы! Дайте свободу животным! Пусть ходят по улицам свободными стаями. Слесаря, организуйте бунт против начальства! Министерство образования, введите в школах политпросвещение. Загазуйте воздух и отравите реки! Сократите поголовье диких зверей! Разбейте в щебень дороги. Организуйте дефицит запчастей!

Устройте революцию! Свергните правительство! Организуйте хотя бы маленький ГУЛАГ!! Пострадайте! Помучайтесь!

Вспомните слово «духовность» и забудьте о сжирающем вас вещизме. Лучше станьте дураками, чем дебилами! Люди, будьте бдительны! Враг рядом. Он уже пробрался в наши дома комфортом и праздностью! Вас призываю я…

Но в этот момент Сережу аккуратно снял со столба пожарный патруль и отвез в клинику психологической помощи. Клиника представляла собой дворец персидского шаха. Ее окружали террасы с висячими садами. Мраморные колоны. Бассейны с диковинными рыбами.

Персонал был до почечной боли приветлив и улыбчив. С утра с ним беседовали психологи, теологи и буддистские монахи.

Вечера Домкратов проводил в огромной (говорят, натуральная копия знаменитой Александрийской) библиотеке.

В ней он случайно отыскал журнал, что дал ему некогда философ Г.И. Сковородкин.

Домкратов, оставив все «прелести» Найсландской жизни спустился к финалу статьи:

– Но при этом Найсландия уверенно лидирует в мире по числу самоубийств на душу населения.

– Так вот на какой level переходят люди, пропадающие из нашего отдела. Они просто сводят счеты с жизнью! Но об этом не пишут, зачем расстраивать безоблачную жизнь горожан. Мир наслаждений и удовольствий не терпит плохих новостей.

Ну, что ж, отправимся и мы с тобой, Сережа на новый level.

Сергей Домкратов, выйдя из клиники, не заходя домой, отправился в турагентство и купил билет на самолет, следующий прямым курсом на Родину. Он хотел было угнать самолет, чтобы пощекотать нервы «счастливым» найсландцам но подумал:

– В конце концов, они ни в чем не виноваты!

После агентства он зашел в банк, снял деньги со счета.

Дома, не раздеваясь, он бросил в чемодан рубашку, брюки и пару носков. На столе оставил ключ от кондо, конверт с деньгами и записку:

«Все мое имущество поступает в пользу Найсландии»

Вышел из дома и взмыл в небеса. Через восемь часов он приземлился на родном аэродроме. Встал в очередь на таможенный контроль.

– Давай, бабка, быстрей, – подгонял пожилую даму хмурый таможенник, – шевели копытами не задерживай мне работу.

Домкратов с восхищением глядел на эту картину.

– Ну, чего варежку раззявил, – поинтересовался у него таможенник. – Че зенки вылупил?

– Я кайфую.

– Я не анаша, чтоб кайфовать. Паспорт давай.

Закончив процедуру досмотра, Домкратов вышел на улицу. В ноздри ударил запах нечистот, хлорки и дымного воздуха.

– Боже, как приятен запах Родины! – выкрикнул Сережа. – Как сладок дым отечества!

– Куда едем, мужик? – нарушил идиллию встречи с Родиной пропитый мужской голос. – Домчу с ветерком.

– На улицу… Дом… – Домкратов назвал адрес дворницкой.

– Сто баксов!

– Да вы что, я за авиабилет столько же заплатил! Может, сбро…– попытался поторговаться Домкратов.

– Не нравится? Шуруй пешком! Отсюда недалеко… километров десять. Только ты их не пройдешь. Отморозки тебя разденут, зарежут, в лесопарке зароют и, как поется в той песне, «никто не узнает, где могилка твоя». Ну, что, едешь?

– Я бы с удовольствием прошел по этому маршруту… истосковался я страшно по экстриму, но не сегодня… сегодня устал… в другой раз… может быть, завтра?! Трогай, шеф, – Сережа толкнул в спину водителя. – Пошел!

Пропетляв по знакомым родным грязным безликим улицам, машина
затормозила возле дворницкой. Сережа расплатился. Вышел из такси.
Огляделся. Все тот же серо-бурый многоэтажный дом. Разбитый
асфальт. Огромная, как море, лужа. Стая бродячих собак у мусорного
бака. Зловещий крик ворон с черных ветвей тополей. Родина! Милая
сердцу Родина. Сергей вздохнул и вытер набежавшую слезу.

По щербатой мокрой лестнице он спустился в подвал и открыл дверь. В прокуренном, хоть топор вешай, помещении, сидело множество разнообразного люда: слесаря и начальство, физики и лирики, работники правоохранительных органов и представители воровского мира.

– А вот и Серега! – Воскликнул Никитский. – А мы тебя ждем, ждем, а тебя все нет и нет. Ты где так долго ходил?

– Да в очереди стоял.

– А… купил?

– Конечно, – Домкратов поставил на стол бутылку найсландского рома.

– Ну и хрень, – охарактеризовал ром Никитский. – Давай-ка лучше моего первача, Серега, накатим.

Никитский достал из шкафа трехлитровую банку. Налил до краев стакан:

– Пей, Серега, она чистая и бескорыстная, как русская слеза.

Пей, Серега!

Домкратов выпил. Занюхал самогон горбушкой черного хлеба, пожевал сало и включился в давно забытые разговоры «за жизнь нашу сволочную и ваще».

К полуночи он заснул сном счастливого человека… ему снились пьяницы, дураки и разбитые дороги…

Утром Сережу разбудил чей-то стук в окно. Домкратов открыл глаза и увидел на подоконнике белого, каких рисуют на первомайских открытках, голубя. Кур-кур, – поздоровался голубь, косясь на Сережу лакированным глазом. Домкратов слез с кровати. Пятки обжег холодный бодрящий пол. Прыгая, он добрался до окна и распахнул занавеску. За окном моросил холодный ноябрьский дождь. Черные деревья тянули к небу свои корявые ветки. Ветер гонял по двору последние листья осени. Воздух был пропитан тоской и безнадежностью. Серостью и скукой, но при этом был родным и близким, как мать и отец, которых не променяешь на других: красивых, богатых, успешных, добрых и щедрых…

– Никуда я не полечу! Ничего захватывать не стану. Ну их к бесу, эти теплые пляжи и экзотические плоды. Я буду жить здесь.

Сережа Домкратов отошел от окна. Оделся. Растоптал ногой скрипичный футляр. Разорвал авиабилет. Выбросил все это в мусоропровод и спустился в дворницкую.

– Слышь, Серега, по радио объявили, на следующей неделе снег пойдет, – сказал ему, позевывая, Никитский. – Зима скоро! Надо бы в конторе зимний инвентарь получить. Пойдем, что ли, сходим? По дороге бутылку возьмем. Выпьем в пельменной. Чебуреков пожуем. Тоскливо что-то! Эх, скорей бы уже зима. Зимой веселей! Зима, крестьянин торжествуя…

Декламируя классика, они вышли из дворницкой.

– Ну и погодка! – Проворчал Никитский, поднимая воротник плаща. – Мерзкая, как наша жизнь.

– Зато наша, – подставляя под дождь лицо, ответил Домкратов. – Радуйся, что ваще живешь!

– И то, правда, – улыбнулся Никитский. – А то не родился и водки бы не выпил, и тебя, Серега, не встретил.

Никитский хлопнул Сергея по плечу.

– Ну, пошли что ли, брат?!

– Пошли.

Друзья мокрой широкой щербатой дорогой пошли в направлении ЖЭКа.

В контуре подвального окна, в серых размытых красках дня их фигуры смотрелись некой импрессионисткой картиной…

Сегодня, глядя в залитое осенним дождем окно моей эмигрантской квартиры, я вспоминаю их сгорбленные спины и тяжелые походки. В такие минуты мне хочется все бросить и уехать. Но не пускают сиюминутные дела и долгосрочные долговые обязательства. Да и давно уже нет на свете ни Сережи Домкратова, ни Александра Никитского, а в дворницкой уже много лет работает фитнесклуб.