ЗАМЕТКИ ФОЛЬКСВАГЕНА ТУРАНА
1.
Умещается день между Tallinas, Matоsa, Bruтinieku.
Знаю город на вкус: Аdminu – вязкая putra*,
Terbatas – крупный zirтis*.
Я старый везучий мотор – человека везу к человеку,
Скорость сорок: мой человек не доверяет зимней резине.
У него невесомые пальцы, и я иногда теряю сцепление,
Затихаю, иду накатом,
Ловлю на стекла шары заката,
Отражаю эркеры, флюгеры, каменные строения,
Оплетенные виноградом печных испарений,
И мне кажется, я стою, а мимо движутся стены
в ожогах разрухи – уходят в леса, чтобы стать руинами,
По Rujienas iela, ковыляют дома с головами совиными,
Маскачка – киношный стим-панк –
дымит в погорелые трубы,
Местами она как челюсть, из которой выдраны зубы,
На оставшихся – пломбы кафеля от сгинувших душевых,
И обрушенных перекрытий крестообразные швы.
Загораются декорации снега и фонарей.
Я усну на парковке у Гризинькалнского парка.
Выключается сердце, люди уходят, и я остаюсь во дворе:
С четырех сторон – цитадель,
в углу – контейнер и узкая арка.
2.
Я знаю, что делать, когда выключаются светофоры,
и куда надо ехать, если стрелка направлена вниз…
Там впереди смыкается лес, и зима размножается спорами.
Знак разворота: вернись, я последний на трассе, вернись!
Я на белой дороге, на скорости вечного взлета –
Указатель «Вилдога» срывается аистом с края земли.
Гаснут приборы, тормозные колодки.
Мы на белой орбите, на счетчике нашем – нули.
* * *
Не сдувайся, ищи причину в несовершенстве текста.
Возможно, 700 страниц – это не тот формат, и надо безжалостно резать –
Героев убить и других налепить из пасхального теста, –
Взрослых – кому интересны дети
без гаджетов, секса и трезвые!
Возможно, причина в трезвости автора,
ведь это предательство социума,
Возможно, в отсутствии бороды и лысины –
это предательство архетипа.
Да и в кармических планах – все те же борьба и сума,
Никак не заречься от них, из-под кожи не вытащить чипа…
А может быть, автор с героями
просто застряли в издательской пробке:
Вперед пропускают сверкающие лимузины –
Миллионные тиражи – дыхание свежести в каждой коробке –
Маркетинговая спецполоса от музы до магазина.
* * *
Сегодня тихо на уроке русского
В девятом классе.
А за окном – порывы струнные
И духовые…
С чего повеяло задумчивостью грустною
И классикой, –
Всегда врывались в кабинет ватагой шумною
Не вы ли?
Снижаю голос, не встречающий препятствия,
Почти до шепота,
На части мелом режу предложение
Многовагонное.
Они глядят большими страусятами,
Молчат безропотно.
И слушают, как долбится Вселенная
В стекло оконное.
* * *
Снег примиряет с бедностью –
Панельно-кирпичный архив окутан высоким светом.
Мы не в школу идем, а туристы в музее ветхозаветности.
Снегостроя истлевшие своды внезапно рушатся с веток –
и коса твоя черная превращается в горностая,
ты смеешься, а я ожидаю кары за порванную струну.
И точно – взрывается гарпий черная стая,
Изрыгает проклятье – и бетонная книга захлопывает волну.
Тихо во прахе стоим.
Я незаметно взлетаю мимо этажных камер.
Вижу твое лицо в этой пещере времен…
Вижу, как вышел кот и в сугробе замер,
непрочностью почвы рассыпчатой изумлен.
ЯНЕ
Не хочу, чтобы ты молчала, как я, прислушиваясь к себе
(Набивай звенящие мячики слов и смешных вопросов),
Чтобы падало сердце, как лед в водосточной трубе,
Если солнце огреет портфелем и дернет за косы.
Не хочу, чтобы ты танцевала, как я, всегда, везде –
В театре, в кухне, в приделе больничного туалета,
Рисовала исподтишка людей
В тетрадях по всем предметам.
Не хочу, чтобы ты уходила, как я, одна на аэродром
Посмотреть, как взбегает планер босиком по траве –
Ты другая, ты будешь вместе со всем двором
Отправляться в полет на воздушном змее
с короной на голове.
Распахивай двери и окна своим мечтам –
Не хочу, чтобы ты, как я, хоронила их в письменный стол.
И вообще не учись писать, да и в школу тебя не отдам.
Лови свое звонкое солнце, играй и забей мне гол!
* * *
Рижские крыши, болванки для вычурных шляп,
Гордые тем, что бедны, но зато уникальны.
Тесно составлены в старый квартальный шкап –
Краска сошла, и со всех он сторон протекает.
Но иногда забредешь на задворки его
И обернешься в печной полутьме зазеркалья –
В шелке заката всей жестью своей листовой
Рижские крыши тульи свои лекалят.
* * *
Валькирия говорит: «За твоими плечами – ангелы-контролеры. Ты идешь под конвоем, и люди думают:
страшно!..» –
Я смеюсь, но
нарастает в крови завывание скорой. –
Валькирия звонко мешает чай…
И полгода молчит
Саша.
«Ты входишь в комнату и –
повисаешь, точно картина
В дальнем углу.
Потом зачехляют, уносят в запасник.
Тут как бы Европа, и нет ни одного озабоченного осетина!
А разговаривать с незнакомцами в нашем возрасте все безопасней». Я брала интервью у создателя психотропного препарата.
Правда, я слушала. Но
иногда поднимала веки.
Говорить вслух меня тоже учили когда-то…
Но я лишь приемник для голосов.
А Саша молчит вовеки.
* * *
Когда ты один, ты растешь, растешь…
Головой пробиваешь крышу, потом облака
Кудри твои задевают крылом самолеты, колени щекочет дождь, Любопытными пальцами шаришь в галактических завитках.
Когда ты сам по себе, внутри холста,
Вокруг тебя колышется леса безбрежный хор,
Кистью пробуешь клавишу каждого созданного листа,
Осторожно так, что птицы на ветках продолжают свой разговор.
Превратившись в озеро и глядя в себя со дна,
Видишь корни растений, якоря, приваренные ко дну.
Солнца тяжелый шар прыгает на пленке сна,
Запечатывая тишину.
* * *
Моя тактика – затаиться
Не знаю, откуда это пришло – возможно, запущенный аутизм. Отодвинуться в тень и набрасывать жесты, лица.
В электричке – сплошной Ван Гог,
а за окном – чистейший Матисс.
Апельсины курят на рельсах, цистерны окрашены йодом.
Ломается грифель о ноги бегущей скамьи.
Иногда я жалею, что моя голова –
не шарик, наполненный водородом.
Иногда она вынуждена говорить с людьми.
* Названия рижских улиц.
