* * *
…Всего-то и надо: бескрайнюю водную ширь
Да южного солнца кусочек в июльской истоме,
И парус, белеющий где-то в безбрежье души
Среди исчезающих в прошлом житейских историй.
Вступить безбоязненно в детством оставленный след,
Заученным жестом убрать непокорную чёлку
И сквозь наслоения в соль спрессовавшихся лет
Увидеть в дебелой матроне – смешную девчонку.
Всего-то и надо: сплести васильковый венок
Из синих ночей, поцелуев и медленных танцев,
И в старые рюмки разлить золотое вино
Того урожая, когда было нам восемнадцать…
* * *
Ещё мы молоды,
Шаги легки,
И наши сумерки ещё далече…
Но тянет холодом
Из-под руки,
Приобнимающей меня за плечи.
Ещё не меряно в запасе сил,
И кружит головы от счастья острого!..
Но наливается ознобом синь
Остывшей нежности над нашим островом.
Ещё серебряный тончайший звон
Над нами музыкой венчальной стелется,
Но с каждым месяцем всё тише он,
И в счастье бывшее – уже не верится…
День ангела
Я хочу на рассвете уйти в те далёкие дали,
Где струит свой божественный свет неземная любовь,
Где в лазоревой выси парит кроткий ангел Натальи, –
Я к нему под крыло спрячу всю мою грешную боль.
В кружевах облаков буду плыть, словно в белых одеждах,
В золотых куполах отражаться, как в зеркале снов.
Буду плакать дождём об утраченных где-то надеждах
И душистой сиренью в саду распускаться весной.
Стану солнечным бликом в роскошной природной палитре.
Бывший мною, котёнок будет огненно-рыж и пушист!
Или, может быть, стану строкой в покаянной молитве
О спасенье во тьме заблудившейся чьей-то души.
Я б хотела себя опрокинуть в лазурные дали,
Растворясь без остатка в слепящем рассветном огне,
Чтобы мой покровитель – прекраснейший ангел Натальи –
Обнимая крылами, шептал колыбельную мне.
Фотография
Который год с альбомного листа
Добром лучится старый фотоснимок:
Огромный куст с шарами цвета сливок
Вобрал в себя мой располневший стан.
Во мне росла и била ножкой Жизнь!
Тот незабвенный май был тёпл и нежен,
И мы стояли с мамой, обнявшись,
Под всплеск салютный белых бульденежей!
Ещё живой, звучал в эфире Цой,
И был его речитатив неистов…
Моё слегка отёкшее лицо
Уже светилось счастьем материнства.
А сколько было лебедей – не счесть!
На хлебный мякиш шли шеренгой плотной!
И вдалеке суннитская мечеть
Сияла обновлённой позолотой.
Играл «Катюшу» духовой оркестр,
Мы улыбались, миру сопричастны.
И было всё наполнено окрест
Необоримым предвкушеньем счастья!
Ожидание
Ожиданье черно, как острог,
И тоскливо, как волчий дуэт.
В серпантине размытых дорог
Затерялся невидимый след.
В равнодушных закрыта стенах,
Нервно мечется чёрная тень:
Застываю опять у окна
И гляжу в непроглядную темь.
Чу! Как будто послышался стук?
По асфальту – не шины ль шуршат?..
У дверей, как солдат на посту,
Замираю, почти не дыша.
И считаю мгновенья и дни
В исступленье предчувствий и дум.
Сонный город погасит огни,
Всё уснуло.
А я тебя жду.
Где-то рельсы бегут под уклон,
Зарываясь в дождливую взвесь…
То ли ветер стучится в стекло,
То ли – вдруг?! – долгожданная весть…
Обморок
Стекленеющий взгляд из-под полуопущенных век…
Дурнота обнимает холодной испариной тело…
И срывается с яркого солнца мерцающий снег,
И колышутся мутными волнами серые стены.
Уходящие звуки сливаются в долгое «си»,
В застывающем воздухе дышится хрипло и трудно.
Но с блаженной улыбкой спускаешься в омут без сил,
Став свободною – то ли навечно, а то ли минутно.
Выскользают и меч, и перо из слабеющих рук,
Голова тяжелеет и плечи сникают покорно.
Ах, беспамятство – очень удобный спасательный круг
Среди моря проблем и забот, подступивших под горло.
Станет точкой светящейся мимо прошедшая мысль…
Но – ударится сердце взбесившейся мышцей под рёбра, –
В перевёрнутом мире истыкана ветками высь
И висят сталактитами прямо из туч небоскрёбы.
Возвращаются звуки и краски – вовнутрь и извне,
И горячее солнце целует лицо восковое.
Всё ликует, поёт, расцветает вокруг!
Всё живое!
Но опять оживать
почему-то
не хочется
мне…
* * *
Холодный день, шагнувший в осень…
Бродяга-ветер треплет плащ
И рвёт слова и вдаль уносит
Тот разговор последний наш.
Он не тяжёлый и не жгучий,
В нём слабой нежности росток,
Неясной мысли блёклый лучик,
Чуть-чуть дыханья – на глоток,
На четвертинку, на осьмушку,
Сорвавшись с края стылых губ…
Тот разговор – ненужный, скушный,
Как лист увядший на снегу.
Скрипка
Тот вечер был ещё и свеж, и юн,
Когда сердца настроены на отклик.
И, оттолкнувшись от скрипичных струн,
Вдруг стали в небо подниматься нотки.
А Скрипка пела – просто, ни о чём,
Рождался звук – и в поднебесье таял…
Но прижимался трепетный Смычок
К её душе, постичь её пытаясь.
И звук летел – то нежен, то колюч,
То бережно ласкал, то делал больно…
Суровый судия – Скрипичный Ключ
Скрипел по-стариковски недовольно,
Что здесь диез пропущен, там – бемоль,
Размер нарушен, – что всё это значит?!
Да только Скрипке нравилось самой
Вибрировать вот так, а не иначе…
Бабушкин вальс
Светлой памяти любимой бабушки
Анны Павловны Стрельцовой
Я сегодня листала старинный семейный альбом:
Сколько лиц подзабытых и сколько из прошлого сценок!..
А вот эта малышка с заклеенным пластырем лбом –
Это я.
Хорошо, что не видно разбитых коленок!
Я была непоседа и шкода, стихия огня,
Удирала из дома, пускала по Тереку шапку…
Анна Павловна, добрая бабушка Нюра меня
На вожжах выводила «на выгул», взнуздав, как лошадку!
Я любила кататься на папиных сильных плечах,
Духовые оркестры, парады, мундиры военных.
Я была заводилой, принцессой!..
И лишь по ночам
Затихала – и словно вступала в контакт со Вселенной.
Я бежала с Иваном-царевичем через леса,
Воевала с Кощеем, скакала Царевной-лягушкой…
Тихий бабушкин голос дробился на все голоса
И волшебной симфонией плыл над моею подушкой.
А потом при луне к пианино садилась она,
Растворяясь в звучании клавиш почти без остатка, –
И меня накрывала, как пледом, мелодий волна,
Под которую я засыпала и крепко, и сладко.
…Сорок лет миновало с той солнечно-ясной поры,
Моя бабушка – ангел небесный – покоится с миром…
Но – случайного ветра случайный и дерзкий порыв
Вдруг аккорды плеснёт из распахнутых окон квартиры, –
И как будто бы прямо из детства нахлынет мотив,
Весь пронизанный солнечной дрёмой и нежностью томной,
И из прошлого к нам в настоящее снова влетит
Вальс, исполненный бабушкой Нюрой, – «Амурские волны».
* * *
Оторванные – все! – бессильны и легки,
Беспомощных, их бьёт и кружит непогода…
Вмороженные в лёд кленовые листки –
Мозаичный ковёр осеннего исхода.
…А был и яркий май, и солнечный июнь,
Качал морской прибой июльскую истому,
От жара разомлев, мурлыкал кот Баюн
О том, что не уйдёт согласие из дома.
Но холодом дохнул неласковый сентябрь,
Бесстрастно разметал тепло по белу свету.
Развесил сети дождь.
И, путаясь в сетях,
Исчезло вдалеке растерянное лето.
Последний нежный всплеск октябрьского тепла
Как будто тормошит и нежно в грудь толкает
Забывшиеся в снах озябшие тела
В безрадостных домах за крепкими замками.
И снова – пустота, куда ни кинешь взор,
Безмолвие зимы – на выстуженных душах.
Ушедших тёплых дней мозаичный узор
Красив, но никому теперь уже не нужен.
Ты – правильность. Я – смута.
Ты – вечность. Я – минута.
Ты спишь – я сочиняю до зари.
Ты весь земной.
А мне бы
Взлететь в ночное небо,
Где ждёт меня давно Экзюпери.
Ты – мужество. Я – нежность.
Ты – берег. Я – безбрежность.
Ты – графика. Я – мощный взрыв весны.
Ты – сталь. Я – воск послушный…
Но вместе наши души
В прекрасном чувстве переплетены.
Мы очень непохожи,
Но нами замок сложен –
Оплот любви, защита от невзгод.
Там зла нет и в помине!
Огонь гудит в камине
И дремлет на коленях рыжий кот.
Нас не тревожит зависть.
Наш мир – как жизни завязь,
И в нём смеются дети за столом.
Мы – два несовпаденья,
Но в наших совладеньях
От доброты вокруг светлым-светло!
