Пожалуй, именно Юрию Дзантиеву (1930-2000) принадлежит роль человека, решительно выпустившего из запечатанной бутылки «джина» невиданной, не традиционалистской, «нон-конформистской» живописи, созвучной новейшим концепциям современного европейского авангарда. Появление его полотен подобно мощному взрыву творческой энергии.
Свободные от подробной, навязчиво-иллюстративной разработки фабулы, даже от изобразительности (во всяком случае, в банально- натуралистическом понимании ее сущности), они поражают силой экспрессии, трепетной эмоциональностью, свободным полетом раскованной фантазии и глубиной философских обобщений. В их цветовом напряжении заключена динамика колоссальной, взрывной силы. Их символика лишена поверхностной упрощенности она скрывает в себе сложные ходы внутренней гармонии и грозных диссонансов мирозданья. Обнаженность человеческих чувств — нестерпимость страдания, ослепительные вспышки надежды, счастливого озарения – находят адекватное выражение в красочной стихии, в сочетаниях холодных и пламенных цветов, в геометрических ритмах абстрактных и – чаще – фигуративных композиций.
Среди проблем и тем его живописи центральное место занимает символическая интерпретация идеи свободы личности, народа, каждого живого существа в отдельности и всего человечества в совокупности. При этом, к какому бы предметному кругу ни обращался Дзантиев, какой бы мотив – фольклорный, библейский, литературный, исторический, современный – ни определял содержание его произведений 1980-1990-х годов, главным для него становится решение чисто живописных, визуальных задач. В их комплексе неразрывно связанными друг с другом оказываются и звучание каждого цветового пятна, его тональность, светосила, интенсивность, и вся сложная гармония контрастов, отзвуков, взаимопроникающей переклички; отталкивания и сближения разных цветов в сложной колористической композиции; и светотеневые эффекты с их ярчайшими контрапунктами и бархатными темными глубинами; и силуэтная плотность, чистота и грация рисунка; движения плавных, упругих, извилистых или ломких, угловато-обрывистых линий; и фактура красочного слоя, сочная, пастозно-пластичная или заглаженная до зеркального блеска, само соприкосновение с реальным световоздушным пространством живописного холста, способного гасить или отражать, чудесно видоизменяя, лучи и рассеянные потоки света.
И поскольку именно эти профессиональные задачи, именно эти живописные качества становятся для художника гораздо важнее того, по какому внешнему поводу написана картина, какой литературный сюжет или жизненный мотив дал толчок воображению и фантазии, как названо и к какому из традиционных «жанров» относится то или иное полотно, мы также можем рассматривать их подряд – в хронологической последовательности, или просто так, как они висят друг за другом в его просторной мастерской, в солнечной гостиной его дома на Осетинской улице, или на очередных владикавказских выставках, ибо независимо от тематических градаций, все они составляют единый блок, цельный мир творчества Юрия Дзантиева.
Что же касается ассоциаций и точек соприкосновения с мировым наследием, с европейской культурой, то здесь придется вспомнить не только Матисса и Сезанна, Модильяни и Пикассо, модерн, кубизм, все лабиринты, метания и достижения живописи XX века, но снова и снова глубинные пласты, давние традиции, классические основы современной культуры — византийские мозаики и русские иконы, Джотто и Эль Греко, Веласкеса и Караваджо. Эстетическая «всеядность» XX века позволяет Юрию Дзантиеву перешагнуть через какую бы то ни было ограниченность, превращает его современную мастерскую в своеобразную энциклопедию мировой культуры, в буйное пиршество живописи. И кажется, на этом пиру не может быть таких сокровищ, таких драгоценностей, таких фантазий, чью сладость не вкусила бы его душа, чью многоцветную радугу не впитала бы в себя его палитра.
