Марина ПЕРОВА. Дыхание неба в акварелях Фатимы Цаллаговой

Дипломной работой Фатимы Цаллаговой, выпускницы факультета графики Санкт-Петербургского государственного Института живописи, скульптуры и архитектуры им. И.Е. Репина Российской Академии художеств, были иллюстрации к произведениям К.Л. Хетагурова. Ученица Н.Е. Чарушина, получившая специальность книжного графика, Фатима Цаллагова в дальнейшем неоднократно обращалась к искусству оформления книги. Читателю известны, оформленные ею «Арабские сказки», сборник стихов Алины Туаевой «Когда души веление вершится», «Сусæг мæт» («Тайное переживание») Ростислава Цомаева, «До первого грома» Дамира Даурова, «Древние и средневековые памятники осетинского письма и языка» Г.Ф. Турчанинова, детские книги. В каждом издании прослеживается бережное, уважительное отношение к содержанию текста и миру его образности, для которой найден адекватный художественный язык.

И все-таки большее место в ее творчестве занимает отнюдь не книга. Фатима Цаллагова известна, прежде всего, как живописец- станковист, работающий в технике акварели.

Каким видом искусства является акварель – живописью или графикой, специалисты по сей день однозначно сказать не могут, чаще относя ее к пограничным техникам. Так или иначе, художница выбрала ее сознательно, как она сама говорит, за особенную чистоту и прозрачность цвета, а также удивительную способность передавать воздух и глубину пространства.

Еще во Владикавказском художественном училище, где до института Фатима училась на отделении дизайна, она профессионально освоила технику и специфику не только акварели, но и классической масляной живописи. Однако в самостоятельной творческой деятельности предпочла акварель, и не только потому, что на факультете графики преобладала именно акварельная живопись. Очень глубоко изучив живопись Дальнего Востока (Китая, Японии, Кореи), выполненную водяными красками на бумаге и шелке, Фатима Цаллагова была поражена в ней удивительным философским взаимодействием основы, материалов и техники, их равноценной художественной нагрузкой в создании образа, лаконичностью и отбором художественного языка, редкостной близостью этих средств к живой природе, тем, что мы называем сегодня заботой об экологии души и тела.

Бумага или шелк работают в восточной живописи наравне с тушевым или полихромным изображением, имеют натуральную природную основу, присущую и самим краскам. Им не отводят скромную роль нейтрального фона и не прячут под слоем глухого тона. Они дышат и просвечивают, играя каждый раз новую и определенную роль: тумана, светлой водной глади, заснеженной дали, бескрайнего неба и, наконец, всегда – света.

В акварели нет белил. Их роль играет бумага. Исправления здесь почти невозможны, разве что можно что-то просто смыть. Поэтому здесь требуется верный, безукоризненный рисунок. Акварель сразу выдает плохого рисовальщика. Фатима Цаллагова всегда стремилась к точному рисунку. Да и структуру композиции она чувствует очень чутко, как и возможности самой акварельной техники, ее богатые лессировки (просвечивающие, наложенные друг на друга слои разного цвета), растекающиеся, внедряющиеся друг в друга, свежие цветовые замесы живописи по сырой бумаге, смелую, в один прием, работу «а ля прима» и, конечно, их всевозможный синтез. Все эти профессионально- «вкусные», эффектные приемы никогда не были для Фатимы самоцелью. Она всегда умело подчиняет их главному – поэтическому образу. Обращаясь к таким жанрам, как портрет и натюрморт, и даже к редкому для нас – «цветы-птицы», она все-таки предпочитает пейзаж, излюбленный горный и городской.

Фатима Цаллагова всегда работает с натуры, иногда – по памяти и воображению, убежденно опираясь на законы реалистического художественного языка, невзирая на модные тенденции в современном искусстве. Она является одним из немногих современных осетинских живописцев, представляющих лирико-поэтическую линию реалистического акварельного пейзажа.

Кроме того, Фатима Цаллагова особо чувствует и видит горы, понимая и умея передать невероятную изменчивость их многомерной формы, бесконечно богатую многоликость тона, цвета и фактур в зависимости от состояния свето-воздушной среды, времени суток и года. Несут ли ее акварели черты импрессионизма? В них есть и пленэрность, и преобладание мотива над сюжетом, и то, что именуется состоянием, и даже такой признак, как «пишет то, что видит, и так, как видит», цветные тени, присущие импрессионизму. Но в то же время, ее композиции часто более архитектоничны, нежели фрагментарны, как нет в ее манере и характерного, короткого, отрывистого мазка. Художница, действительно, пишет то, что видит, но скорее так, как ощущает. Настроение в ее пейзажах создается не только освещением, но и характером локальных цветовых пятен, тональным и цветовым взаимодействием.

Акварель – краски на воде, и вода в создании картины играет далеко не последнюю роль. Именно она, вода, размывает и увлекает цветовой пигмент в путешествие по белоснежной поверхности бумаги, заставляет краски двигаться и жить. И, как сегодня доказывают последние научные исследования, вода, обладая памятью, говорит на языке души автора, одухотворяя созданное им произведение.

Современная наука утверждает, что каждая мысль материальна и может быть отражена водой, поскольку любая мысль вызывает изменения электромагнитного поля человека, которые до малейшей степени водой фиксируются. И эти изменения вызывают не только мысли, но и чувства. Профессор Константин Коротков в одном из своих выступлений говорил, что эмоции – наиболее сильный момент воздействия на воду. Японец Эмото Масару наблюдал эстетические изменения кристаллов замороженной воды в зависимости от сказанных ей слов. Известно воздействие на структуру воды различной музыки. Австрийский ученый Аллоис Грубер говорит о том, что мы можем загрязнять воду духовно, например, завистью и злобой. Понятно, что духовное очищение, к которому в идеале должна стремиться творческая личность (всем известны примеры великих иконописцев), чрезвычайно важно не только в создании позитивного, гуманистического визуального образа, но и в его воздействии на зрителя. Бесспорно, что в свете изучения свойств воды обнаруживается, что произведения живописи, выполненные водяными красками, несут некую подспудную информацию, которую мы еще не умеем ясно читать, но чувствуем интуитивно. Не случайно китайские живописцы и каллиграфы использовали для разведения туши и красок воду горных источников, прошедшую естественную природную очистку. Таким образом, мы можем отчасти приблизиться к разгадке извечного вопроса искусства (во всяком случае – живописи), касаемого связи личности и творчества.

Посетители выставок Фатимы Цаллаговой единодушны в одном мнении: «Каким бы ни было настроение акварелей этой художницы, суровым, печальным, светлым, элегическим, в душе возникает и остается чувство удивительной чистоты и легкости». Ее работы многие хотят видеть в своем доме. Недаром акварели Цаллаговой живут сегодня в домах жителей Дании и Германии, Израиля и США, не говоря уже о Москве, Петербурге и нашем городе, в т.ч. – собрании музея им. М.С. Туганова.

Фатима Цаллагова всегда, наравне с профессиональным творческим, занималась и занимается своим духовным развитием, заставляя неустанно трудиться не только глаз и руку, но и душу. Психология, литература и философия, история мировой культуры и мировых религий, Библия – для нее постоянные объекты изучения и искреннего интереса. Фатима одна из тех, кто очень строг и требователен к себе при невероятной остроте и глубине чувств. Рафинированная и утонченная, знающая наизусть многое из христианских и буддийских текстов, лучшие творения мировой и осетинской поэзии, она может станцевать фламенко, спеть, аккомпанируя себе на гитаре, и в то же время, подобно библейской женщине – с легкостью испечь хлеб, пироги или забытые фигурки-басылтæ, умело подоить корову и козу или изготовить чудесное вино из собственноручно собранного винограда. Она просто живет в гармонии с собой и природой, являясь человеком Мира и обычной осетинской женщиной одновременно.

Приступая к живописи, художница словно читает молитву миру и его создателю, совершая некий обряд почитания природы и жизни. Может быть, в этом заключается таинственная сила ее скромных акварельных листов? На которых запечатлены разноликие образы городов: Петербурга, плывущего вдоль берегов холодной Невы вслед за клубящейся бездной летящего северного неба, пронизанного стрелами стройных шпилей; Таллина с красными черепичными крышами, кажущимися смелыми языками пламени в буйствующем костре осенней листвы; пряного, плавящегося цветовыми замесами, солнечного Самарканда; ее родного Алагира со строгим и печальным собором, замершем на ветру среди обнаженных ветвей.

И, конечно, горы, почти всегда обжитые, представляющие родной для художницы мир (Фатима родилась в Унале), строгий и прекрасный в своих бесконечных перевоплощениях, таинственный и понятный, древний и каждый раз новый, суровый и беспощадный, но всегда притягательный.

Горы в акварелях Фатимы Цаллаговой, как и в природе, живут жизнью неба, вовлеченные в капризную игру облаков и солнца. Небо меняет их краски, скользит по ним изменчивыми тенями, преображая цвет и форму. Оно то опускается в ущелья и ложбины, растекаясь туманом, то взмывает ввысь на распростертых крыльях облаков, то струится и стекает по уступам скал и округлым спинам лесистых предгорий, укутывает и прячет в туманных одеждах драгоценные кристаллы ледяных вершин, заливает их светом, делая прозрачными и невесомыми. И почти во всех пейзажах присутствует редкостное ощущение необычайного простора и воздуха. Мир, изображенный на них, не теснится, а свободно дышит, представая знакомыми мотивами ущелий (Алагирского, Дигорского, Куртатинского), гармоничными силуэтами горных селений (Лац, Нар, Унал, Цмыти, Барзикау, Даллагкау). Он затихает под золотистым, морозным предзакатным небом жизнью маленького села в «Зимнем вечере» и прячется за пеленой дождя («Дождь в Хидикусе»), чтобы вновь предстать в своей новой, неведомой творческой ипостаси.