РАССКАЗЫ
ПРО ОСЕТИНСКИХ БАБУШЕК
У любого нормального осетина всегда несколько бабушек. Кроме основных двух, со стороны мамы и папы, к бабушкам относятся все сестры «родных» бабушек, которые принимают участие в воспитании внуков. Да что там сестры… «Бабушкой» может считаться любая бабушка, к которой тебя отправляли летом в село.
Фактически запас бабушек у нас, осетин, неисчерпаем. Ведь есть еще двоюродные и троюродные сестры. Вот с дедушками такая фигня не катит. Дедов может быть только два. И то, между ними всегда идет борьба за тебя. Это как Пепси и Кола, как «Мерседес» и «БМВ», как Санта и Дед Мороз. Ты – потребитель, за которого борются гигантские компании «Мамин Папа LTD» и «Папин Папа Corp».
Но вернемся к бабушкам. У меня была бабушка Рая, которая всегда возмущалась, что я совершенно игнорирую телевизор. Она сажала меня, трехлетнего, к экрану и говорила: «Смотри фильм детЯм!». Я убегал, и баба Рая восклицала: «Что за ребенок! Ничего его не интересует!»
Бабушка Сима закармливала меня шоколадом и как все бабушки обожала смотреть прогноз погоды на завтра и извещения. На всех региональных каналах были извещения. Кое-где до сих пор остались. И вот Сима смотрела погоду, потом извещения. Причем с одним выражением лица. Скепсис. Мне кажется, она сомневалась в профессионализме метеорологов и не особо доверяла выбору Смерти.
А бабушка Дибахан, или, как ее все называли, баба Диба, страстно влюбилась в видео. Году в 89-м видеомагнитофон был еще диковинкой. И понятно, что репертуар подбирал я. Баба Диба неплохо разбиралась в творчестве Ван Дамма, Сталлоне и Шварценеггера. «Коммандос» мы посмотрели три раза. И каждый раз Дибахан по-осетински подбадривала полковника Мэтрикса и ругалась на злобных террористов. А вот Джеки Чана она не любила. Называла его «маймули», что в переводе с осетинского означает «обезьяна». Считала, что мужчине так прыгать не пристало.
А еще была баба Шура. Тут надо пояснить, что у нашей бабы Раи было два мужа. Поэтому у моей мамы отчество Александровна, а у моей тетки Михайловна. Дед Миша был русским. Я его почти не помню. Только огромные руки и грохочущий голос. И у него была сестра. Старшая. И несмотря на то, что мне она вообще никак не доводилась по крови, называл я ее баба Шура. И однажды, прожив долгую и достойную жизнь, баба Шура умерла. Моей маме она тоже никак не доводилась напрямую, но, тем не менее, часть скорбных и печальных обязанностей мама взяла на себя. И поехали мы за гробом. Гробы и прочую атрибутику в виде венков продают у нас на улице с оптимистическим названием «Солнечная». И вот моя мать ворвалась в гробовой магазин и деловито потребовала это самое. Продавщица поинтересовалась размером.
– Они у вас по размерам?
– Ну конечно. Покойники-то разного роста. Вот Ваш какой?
Мама задумалась. Потом показала примерный рост бабы Шуры, царство ей небесное.
– Метр семьдесят за глаза хватит, – авторитетно сказала продавщица печальных товаров.
– Давайте метр восемьдесят. На всякий случай.
– На вырост, что ли? – глупо пошутила продавщица.
– Нет. Вдруг на каблуках будет, – не менее глупо отбился я.
Мама укоризненно поджала губы, хотя по глазам ее я видел, что отбился я ловко.
Короче, с размером мы угадали. И дальше все по расписанию – вынесли, простились, взяли, понесли. Несем. Я впереди слева. Соответственно, гроб поддерживаю правой. Перед нами батюшка с кадилом. И тут у меня зазвонил телефон. Помните эти чехлы-сумочки для тогдашних кнопочных аппаратов? Телефон надрывался на правом боку. Живот и гроб мешали левой руке прекратить эту неуместную вакханалию.
И ладно он бы просто тренькал или играл стандартный «Нокиа Тюн». Нет. Телефон орал «Хаву Нагилу». Мне нравилась еврейская народная музыка.
Батюшка споткнулся. Обернулся, подняв бровь. Кадило зависло в воздухе. А я все пытаюсь эту финскую гадину выцарапать с подсумка. А телефон орал все громче. Очень удобно – нарастающий звонок. Особо циничные участники процессии начали ржать. Мой партнер по гробологистике начал в такт пританцовывать. Сзади уже кто-то подпевал. Похоронный оркестр, который практически упаковался, снова распаковался и начал подыгрывать!
Со стороны, думаю, выглядело люто. Идет процессия с гробом, давится смехом, впереди несущий толстяк шарит у себя по поясу, во главе – православный батюшка, и все это шоу под еврейскую «Песню радости». Похороны заиграли неожиданными красками и стали внушать оптимизм.
Встречные граждане практически аплодировали! Алкаши местные кричали «Ой-вэй!». Батюшка, уже не таясь, матерился на старославянском и махал кадилом, аки пращой!
Есть! Бинго! Достал!
– Алле!!!
– Жорик, ты?
– Нет! Вы не туда попали!
– А куда я попал?
– На похороны!!!
– А-а-а… Я извиняюсь, брат! А кто, кстати, умер?
– Бабушка!
– Оооо… Понял! Давай, брат! Удачи! Ну, в смысле Рухсаг уёд! («Царство небесное» по-осетински)
Впереди замаячил автобус-катафалк. Остаток скорбного действия прошел без эксцессов.
СИМД* В ДЕТСКОМ САДУ
В детском саду я был жирненьким. Не толстым, когда живот – и защита и оружие нападения. Нет. Это уже в зрелом возрасте случается, а когда ты мал, то ты жирненький. Жирдяйчик. Толстячок. Наша повариха ласково называла меня «буфетчик» и со вздохом наливала борща больше, чем другим детям.
Нарождающийся живот чуть не стал однажды причиной срыва выпускного утренника. Всех детей на этапе подготовки к этому утреннику поделили на четыре группы: чтецы, певцы, танцоры и массовка. Как чтец я был не очень. Ибо стихи читал вяло, без выражения и с неумело расставленными акцентами. Я мямлил: «До свиданья детский сад, скоро школа, как я рад…». И всем становилось понятно, что я ни хрена не рад, а школа это тот еще геморрой. Родители жаловались, мол, дети, наслушавшись моих стихов, совсем не жаждут становиться первоклашками, а впадают в депрессию. И не будем забывать, что я зверски картавил. И веселые, в принципе, стихи в исполнении депрессивного картавого толстяка приобретали еврейскую грусть, совершенно не характерную для осетинского детского сада.
А вот петь я любил. Но любовь была не взаимной. Я не был начинающим Робертино Лоретти. Скорее состоявшимся Джигурдой. Только нашей сторожихе нравился мой вокал. Она плохо слышала, а я всегда старательно орал, пытаясь децибелами исправить ситуацию с техникой. Поэтому мне удавалось донести до нее смысл «Пусть бегут неуклюже».
Ну, и с танцами не задалось. Потому что вместе с голосом у меня отсутствовали слух и чувство ритма. Хотя я был весьма ловок в хореографии под песни. Я просто тупо запоминал, на какое слово надо поднять руки, на какое дрыгнуть ногой, а под какое побежать в хороводе. Но годы на дворе стояли суровые и технически бедные. Танцы под фонограмму были редкостью. А дети, которые обеспечивали песенное сопровождение наших плясок, иногда путали слова, а то и строчки.
И тогда хаос наступал на танцполе. Услышав знакомое слово, я делал то па, которое заучил на это слово. И пофигу, что оно шло вразрез с общим рисунком танца. В свою очередь певцы, видя мои кульбиты, сбивались и начинали петь каждый свое, что здорово усиливало неразбериху. В этот момент начинала лажать музыкальный педагог за пианино.
А я, уже совсем сбитый с толку, начинал носиться по актовому залу как слепой носорог, ломая хоровод или разрушая пары танцующих одногрупников. Дети плакали, воспитательницы тихо матерились и только дедушка Ленин ласково улыбался мне со стены. Сторожиха хлопала.
Короче, по тактико-техническим характеристикам я был лидером массовки. Но и тут ждал подвох! Я был крупным. И в массовке выглядел весьма нелепо. Массовка должна была размахивать желтыми листьями в вокально-хореографической композиции «Осень золотая». Я махал так азартно, что сдувал банты у девочек. Никто не следил за развитием сюжета, а пялились на меня – толстяка в накидке и венке из листьев. По идее я был деревом. Осенним. В желто-багряном наряде. Но мне кажется, что я больше напоминал юного бога Бахуса. Только более одетого.
Короче, совершенно непонятно было, что со мной делать. Но тут вмешалась судьба. Заболел один из танцоров. И не просто в каком-нибудь вальсе. Нет. Выпал участник национального танца «симд». И наш музработник, с тоской оглядев оставшихся бездарей и неудачников в массовке, ткнула в меня пальцем:
– Плиев. Сними венок. Ты будешь танцевать.
Конечно, меня спрятали подальше и велели просто ходить. Не пытаться танцевать, а ходить. Без резких движений. Симд это плавная грация. Как это ни странно, но ходил я весьма неплохо. Возможно, толстая жопа придавала телу нужный угол и ускорение, столь ценные в осетинских танцах. Короче, жизнь налаживалась. Я стал уверенней и даже позволял себе вольности – расправлял плечи и дерзко смотрел на партнершу по танцу.
Наступил день генеральной репетиции. С примеркой костюмов, привезенных из Дворца Пионеров. И, о ужас! Чудесная черкеска не налезала на мой нестандартный семилетний организм. С Дворца Пионеров истребовали черкеску из старшей группы. Но и она оказалась мала. Воспитательницы выли. Наконец из костюмерной взрослого ансамбля мне привезли костюм. Он налез. Но не застегнулся. Потому что никто не предполагал, что симд будет танцевать юный Бахус. И в ночь перед утренником наша нянечка, владевшая навыками шитья, удлиняла петельки на черкеске.
Утром я предстал во всей красе. Черкеска не предполагает декольте. Но в моем случае это была жизненная необходимость… Я удачно оттанцевал утренник. Ну как оттанцевал… Отходил. Маме понравилось. И сторожихе. А Ильич на стене улыбался все так же одобрительно…
СТАНИСЛАВ
То, что его встречают по одежке, Станислав понял еще в самолете Москва – Владикавказ. И еще он понял, что его встретили не очень. Станислав – директор кинокартины, съемки которой начинались в Осетии, и куда через месяц собиралась прибыть вся съемочная группа. А пока мы со Стасом должны были подготовить Осетию к такому непростому делу как производство кино.
Вокруг Стаса, который спускался по трапу, было безлюдно. Хотя, на мой взгляд, директор кинокомедии так и должен выглядеть: ярко, весело и немного эпатажно. Правда, эти зеленые джинсы… Эти сланцы цвета солнца…. И давайте скажем прямо! Розовая майка с черепом – это слишком, но розовая майка с черепом и декольте – это, уж извините, полный конец.
На Стаса косились. Некоторые заглядывали в декольте. Но осетины очень вежливый и сдержанный народ. Мало ли, может этот мужчина просто нездоров. Или гей. В любом случае, пока мы не определились, а он не проявился – это гость! Тем более, дети, глядя на человека в розовой майке и зеленых джинсах, радостно смеялись, а раз так, то «Велкам ту Владикавказ!»
У нас очень светский, мультикультурный город. Тут ходят в мини, носят дреды, уличные музыканты играют рок, а художники устраивают перфомансы на центральном Проспекте. Но даже для Владика дресскод Станислава – это было слишком. Тем более, некоторые из нас ходят в спортивках, носят лысину и предпочитают слушать музыку, не выходя из «Приоры». А слово «перфоманс», произнесенное в этих кругах, может стать причиной крупного конфликта. Так вот. Для таких ребят Стас в своей розовой майке с декольте был визуализацией слова «перфоманс». За слово «визуализация» тоже можно пострадать, кстати.
Быстро выяснилось, что Стас к геям не имел никакого отношения кроме отрицательного. Просто позитивный человек, который любит яркую одежду! Однако я решил не рисковать и одного Станислава в город не выпускать. Хотя бы первое время.
Но не успел Владик привыкнуть к Стасику, нам срочно понадобилось ехать в селение Горный Карца. Там мы должны были договориться с главой села о съемках, расселить художников-декораторов и окончательно утвердить натуру.
Селение Горный Карца, как вы понимаете из названия, расположено в горах. Очень тихое, патриархальное место с традиционным укладом. Там 40 дворов и нет телевидения, Интернета, и даже сотовая связь не работает. Поэтому, желая сберечь селян от чуждой им культуры в лице Стаса, я попросил:
– Только оденься не так… ярко…
Станислав воспринял просьбу. И утром появился в желтых джин-сах, красных кроссовках и в зеленой майке с портретом Королевы Елизаветы II. Сказал, что это самое неброское в его гардеробе. И мы поехали.
В Карца нас встретили глава села Эдуард и грустная лошадь. Лошадь, увидев московского гостя, встрепенулась, заржала и испуганно умчалась в глубь ущелья, тем самым опровергнув теорию о дальтонизме своего вида.
Глава села с завистью посмотрел ей вслед. Оглядел Стаса, вздохнул обреченно и пригласил в дом. Они сели друг напротив друга – человек в зеленой майке и степенный усатый мужчина с крепкими ладонями. Начались переговоры. Все было очень чинно: «Скажите, Станислав….», «Извините, Эдуард….», «А как Вам кажется, Станислав…» и все в таком духе. Чувствовалась некоторая скованность сторон. Первым сдался Эдуард:
– Простите, Станислав! А Вы вообще водку пьете?
– Конечно, пью! – опрометчиво ответил Станислав и тем самым открыл портал в новый, неведомый ему, красивый, но беспощадный мир осетинского застолья.
– Так что же ты молчал все это время?! – с облегчением возмутился Эдуард, и тут же на столе оказались сыр, зелень, помидоры и вареная курица. И, конечно, пироги. И, конечно, водка. Было 11 часов.
Примерно в 14:30 Стас, в прошлом Станислав, поинтересовался у бывшего Эдуарда:
– Эдик! Брат! А где бы нам расселить художников? На месяц!
Эдик, широко взмахнув рукой, фыркнул:
– Тут! В моем доме! Пусть живут сколько надо, брат!
– А ты?!
– Я в долину уйду… – сурово сказал Эдик. Выпили за художников и изобразительное искусство.
В 15.20 Стас и Эдик пришли к выводу, что современное российское кино в целом плохое. Но! Возможно, именно тут, на благословенной горнокарцинской земле и начнется ренессанс отечественного кинематографа! Еще через 15 минут выяснилось, что проблем хватало во всех областях нашей культуры. Беседа все больше напоминала ток-шоу на канале «Культура», куда случайно позвали Шнура.
А спустя 2 часа Эдик, закурив, спросил то, что его мучило с нашего приезда:
– Стас! Скажи, только честно! Ты еврей?
– Матерью клянусь! Я русский! – закричал Стас и ударил себя в грудь с портретом Королевы Матери.
Эдуард не поверил:
– Не чеши мне, Стас… Только еврей может с такой любовью говорить о русской культуре!
Где-то в ущелье заржала лошадь…
ЧЕМ ПИТАЮТСЯ МОРЖИ?
Алиса явилась из школы довольная. Сообщила, что получила «5» по окружающему миру за знание тундры. Тут же поинтересовалась, насколько хорошо я знаком с этой климатической зоной. Я честно признался, что про тундру помню только песню. И тут же исполнил про поезд Воркута-Ленинград и дождик, который капал на рыло и дуло «нагана». Алиса была в восторге. Хлопала, пыталась подпевать и даже пустила слезу на строчке «Я тебя не увижу, моя рОдная мама». Потом, на всякий случай, записала слова в тетрадь по окружающему миру. Ведь ей скоро предстоит делать доклад про тундру, а музыка, сказала Алиса, сразу придаст докладу оригинальность.
Проходящая мимо Дана на этих словах презрительно фыркнула. Opnqrn. В никуда. Как фыркали мы все в наши четырнадцать. Возможно, это относилось к моей песне. Дана не ценит шансон. Мне стало обидно, но я не успел возмутиться ее фырком. У 10-летней девочки реакция оказалось быстрей.
Милая кудрявая Алиса… Она не терпит, когда при ней презрительно фыркают. Она сразу принимает это на свой счет. Или на счет тундры, за которую она получила «5». Поэтому средний ребенок даже не попытался выяснить причину фырканья, а сразу пошел в атаку:
– Ой, Дана, можно подумать, ты знаешь про тундру лучше меня!
– Может, и знаю! Тоже мне… Подумаешь! Тундра!
Как вы понимаете, Дана тоже всегда готова к конфликту. Еще до того как фыркнет.
– А я вот проверю!
– Ну и проверь!
– А я проверю!
Алиса резко раскрыла тетрадь. Вечер перестал быть томным. Мы с сыном и котом быстро заняли места на диване. Раунд!
– Скажи-ка мне, Дана… (Алиса умело делала эффектные паузы). Чем питаются живущие в тундре полярные волки?
Варианты ответов: а) мышами; б) леммингами; в) куропатками; г) леммингами и мышами.
– Вариант «г».
– Правильно, – несколько удивленно признала Алиса. Видимо, она не ожидала от сестры таких знаний.
– Второй вопрос! Чем питаются живущие в тундре совы? а) мышами; б) леммингами; в) куропатками; г) леммингами и мышами.
Дана снова выбрала «г» и снова угадала. Алиса пристально посмотрела на нас с Давидом, подозревая в сговоре или подсказках. Мы были обижены недоверием. Алиса с сомнением продолжила:
– Тогда третий вопрос! Чем питаются… (на этих словах кот Ося сглотнул) живущие в тундре песцы? а) мышами; б) леммингами…
Алиса зачитывала вопросы голосом ведущего «Что? Где? Когда?» как если бы он зачитывал смертный приговор. Приговор леммингам. Дана не стала ждать и сразу сказала, к кому в тундре чаще всего приходит песец:
– «Г»!
Алиса захлопнула тетрадь и торжествующе произнесла:
– А вот и неправильно! Надо вопрос до конца выслушивать! Был еще и вариант «д»: мыши, лемминги и кУлики! Или кулИки! Или куликИ. Ха!
Дана была раздавлена. Так слететь на финальной дистанции…
– Ладно, – Алиса бывает великодушна, когда побеждает, – легкий вопрос тебе задам. Олени.
– Олени?
– Да, Дана. Олени. Сохатые. Бэмби. Это такие животные. Они тоже живут в тундре! Слышала про них?
Дана молча сносила унижения.
– Так вот. Олени. Скажи-ка мне, Дана, кто в тундре ездит на оленях?
– Ну, чукчи…
– Нет.
– Эвенки!
– Нет!
– Ханты и манси!
– Господи, Дана! Чему вас учили? Это же элементарно. На оленях ездят ОЛЕНЕВОДЦЫ!
Мы с Давидом начали смеяться. Дана молча пошла в свою комнату. Алиса поклонилась нам и, посмотрев вслед уходящей сестре, с сомнением произнесла:
– Как она будет сдавать ЕГЭ через три года?
Но Алиса добрая девочка. Уже через 10 минут стала нервничать из-за отсутствия родственницы и пошла мириться.
Дана рисовала мангу и горевала. Алиса присела на край кровати и, опустив глаза, произнесла:
– Дана. Нам на уроке сегодня рассказывали еще про моржей.
Дана напряглась.
– Оказывается, Дана, моржи очень часто кончают жизнь самоубийством.
– В смысле?!
– Ну да. Сами себя. Того. Клыками. У них же клыки торчат. И морж сам себя клыками рррраз!
Для усиления эффекта, и чтобы сестре было понятней, Алиса засунула в рот фломастеры. Так, чтобы они торчали, как клыки у моржа. Получился прекрасный кучерявый морж с клыками зеленого и фиолетового цвета.
– Фот так кыки форфят и рррраффф!
Алиса задрала подбородок, запрокинув назад голову, а потом резко опустила ее, как актер, который кланяется. «Клыки» ткнулись в грудь и выпали.
– И вот так прямо в сердце себе втыкают клыки свои! Насквозь!
Теперь стала совершенно понятна и технология самоубийства, и куда именно втыкаются клыки. Кровь зеленого и фиолетового цветов была прекрасно видна на белой майке моржа Алисы.
– Мама тебя убьет, – спокойно заметила Дана.
Алиса беспечно махнула рукой и продолжила:
– И они умирают. Представляешь, какой ужас?
– А почему они так делают?
– Дана, вот именно этого я не поняла! Ты, случайно, не знаешь?
Дана задумалась. Причина суицидальных настроений среди ластоногих ее заинтересовала, и она, глянув на свой альбом, предложила версию:
– А может, они как японцы самоубиваются? От стресса. Ну там проблемы в семье или на работе… Или у них депрессия…
Сестры замолчали, видимо, представляя моржа от которого ушла моржиха, а сын двоечник и на работе начальник Хрюн моржовый. И все. Стресс. Депрессия. И клыки в сердце… И фоном звучало рвущее душу «По тундре, по железной дороге, где мчится поезд Воркута – Ленинград»…
Сестры замолчали, сочувствуя бедным моржам, прошедшим через сэппуку. Молчание прервала Алиса:
– И еще. Дана. Ты знаешь, чем питаются моржи?
ПРОВОДЫ МАСЛЕНИЦЫ
У нас очень дружный, хороший двор. Соседи отмечают все праздники. И религиозные, и советские, и осетинские, и славянские. И 9 мая, и Джеоргуба. И День Космонавтики, и Курбан-Байрам. Само собой, Новый Год, 8 марта и 23 февраля. И даже устраивают маскарад для детей на Хэллоуин.
Группа активных соседей ко всему подходит основательно. Как-то, пару лет назад, наступила Масленица, и дворовые затейники решили не ограничиваться блинами и чаями, а сжечь чучело Маслены. Естественно, все примерно представляли, как выглядит эта Маслена, и понимали, что нужно сено, цветастый сарафан с платком, а самое главное нужна основа из двух палок, скрепленных в виде креста.
Основу хотели поручить делать мне. Но я рукожоп. Это во-первых. А во вторых, искать палки, доски… Короче, я отказывался, и жена моя, обидчивая Сима Маирбековна, со словами «Ну и не надо! Я щас Татарова попрошу» схватила телефон. Надо сказать, что Татаров, у которого есть цех, в том числе и столярный, даром что псих, ей, естественно, отказать не смог. Ну, потому что недавно мы подарили ему диван в этот самый цех, и дважды кормили в неурочное время. И, признаемся честно, Татаров боялся меня обидеть отказом.
Короче, он внимательно выслушал, что от него требуется. Долго сообщал «вот вам всем делать нехера», но приступил к изготовлению. Да-да, именно приступил. И через два дня гордо мне сообщил, что не только изготовил требуемое, но и сам привез и сам до дверей доставил.
Вечером приезжаю. Выхожу из лифта, вижу то, что привез Татаров и тихо фигею. Татаров непонятно к какой конфессии принадлежит. Человек мира. Но он очень уважительно относится ко всем религиям. И к изготовлению основы для языческой Маслены подошел ответственно. Он решил, что делать из банальной рейки не солидно. Видимо, хотел угодить лично Симе Маирбековне и христианству в целом. А незнание матчасти компенсировал рвением и щедростью.
И сделал крест. Вернее, сваял. Высотой два с половиной метра. Из доски пятерки. Обрезной. Сосновой. Нормальный такой крест, своими формами и пропорциями напоминающий православный. Только без второй поперечной перекладины. Именно этот крест стоял возле нашей двери. Прекрасно отполированный, аж светится. Я попытался его подвинуть. Крест не поддавался. Потом мне рассказали подробности подъема этого творения. Когда Татаров припер конструкцию, он, как джентльмен, не мог оставить ее возле подъезда. Боялся, что сопрут. Но в лифт его произведение, естественно, не влезло. И он понес его на 6 этаж. Нести крест удобно только в одной позе. Это космополит и атеист Татаров понял на уровне второго этажа. И вот он совершает свое восхождение на Голгофу, матерится по-дигорски, но делает это тихо и смиренно.
А у нас тогда в подъезде на пятом этаже ремонт шел. И там работяга, закончив свои дела, бухнул как положено и собрался домой. И выходит в подъезд. А навстречу ему кряхтящий и матерящийся Татаров с крестом на спине. Мужик взвыл, перекрестился, упал на колени и начал биться головой об пол, обещая завязать с греховной привычкой. Татаров, кстати, утверждает, что, несмотря на тяжесть и занятые руки, мужика тогда перекрестил и благословил.
Ну, короче, Татарыч донес свое изделие, пообедал и убыл, на прощанье заметив, что еще раз укрепился в атеизме. На следующий день это был уже наш крест. Во двор мы спускали его вчетвером…
Маслена получилась как надо. Как в кино про Русь-Матушку. И вот ее подпалили. Весьма быстро сгорели сено и одежда. Минут за пять. А вот сосновая основа сдаваться не хотела. И часа два во дворе пылал крест. И проводы Масленицы стали походить на собрание Ку Клукс Клана. Дети устали водить хоровод, доели блины, поплакали и тихо разошлись по домам. Взрослые сурово смотрели на пламя и нашу семью.
Я предложил потушить крест и спрятать его до 9-го мая, чтобы ко Дню Победы сделать чучело Гитлера и дожечь. Никто не поддержал. Но в целом праздник удался.
* Симд – осетинский танец.
